…Хоронили Якова на погосте станции Урай, в трёх с небольшим километрах от Якушихи — начальник выделил дрезину.
На её платформе, вокруг гроба, сколоченного Тимофеем Поткиным, уселись двенадцать человек провожающих. Анюте оставили место у изголовья, рядом с пирамидкой, наскоро сваренной из железных прутьев и увенчанной звездой, но она все опаздывала, стараясь ничего не забыть и всех рассадить.
Яков лежал строгий и молчаливый, каким и был всегда. Только в этом синем бостоновом костюме, всего-то
раза три надеванном при жизни , его мало кто видел, и эта необычность выделяла его среди провожающих. Он, как и все, терпеливо ждал, когда Анюта закончит свои хлопоты, взойдет, подхваченная несколькими руками, на платформу и, поправив черный свой платок, присядет на лавку у изголовья мужа.
Вот тогда дрезина тронулась.
Под стук колес бабы и мужики громко говорили про погоду, про Горбачева и Ельцина, про то, что третью неделю
нет дождя и на капусту и прочую огородную овощ идет столько воды, что кажется Сосьва обмелела как никогда прежде.
— А ты, Яков Егорыч, о том не думай, — сказал Тимофей Поткин, возвращая провожающих к теме дня и что-то поправляя у покойника. — Не твоя енто теперь забота. Отдыхай себе.
Вздрагивая на рельсовых стыках, дрезина шевелила и покойника, уравнивая его со всеми сидящими.
У Анюты не было мыслей в голове. Она только силилась вспомнить, когда же Яша эти три километра до станции ехал, а не шел пешком. И припомнить не могла. «Неужто впервые?» — слабо удивилась она.
…Обратно с кладбища шли пешком вдоль рельсов, растянувшись двумя цепочками. Начальник станции тоже почтил поминки своим присутствием. По этому поводу Анюта хлопотала вдвойне, рассаживая тринадцать присутствующих за уже готовым столом. Всё у неё было под рукой, обо всём она подумала заранее. Была хлопотлива без суеты, улыбчива и предупредительна к каждому. За поминальным столом водки наливала ещё и ещё. И обратно на станцию провожавшие, исключая Тимофея Поткина с сожительницей Светой, шли по рельсам неровно, то и дело пытаясь затянуть песню…
