14 декабря 1825 года войска и сенат присягали Николаю I. Этим днем решили воспользоваться декабристы, чтобы принудить сенат объявить о «новом состоянии вещей». Получив от доносчика известие о возможном выступлении дворянских революционеров, царь приказал держать день присяги в глубочайшей тайне.
Кто же эту тайну раскрыл и тем самым подал сигнал к восстанию?
Чтобы узнать это, необходимо перечитать следственные дела судилища, названного его устроителями Верховным уголовным судом.
Вот строки из ответа капитан-лейтенанта Николая Бестужева на вопрос следственного комитета:
«…Я слышал 13 числа одно, что он (Батеньков) видел М. М. Сперанского, который, возвратись из Верховного совета, объявил ему, что на завтрашний день назначена присяга Его Величеству Николаю Павловичу…».
Итак, имена раскрывших тайну названы: Гавриил Степанович Ватеньков и Михаил Михайлович Сперанский.
Обоих декабристы прочили в будущее временное правительство. Оба, к сожалению, мало известны широкому читателю, знакомому с историей по школьным программам.
28 декабря 1825 года инженер-подполковник Ватеньков был арестован.
29 декабря в присутствии Сперанского его допрашивал Николай I.
Ватеньков, спасая «старшего друга», отрицал показания Бестужева. Надо сказать, что Гавриил Степанович на допросах вообще никого не называл. Его показания сохранились.
«…Я не только был член тайного общества, но член… деятельный. Предприятие, план его, цель покушения — все мне принадлежит или во всем я принимал участие.
Тайное общество наше отнюдь не было крамольным, но политическим. Оно… состояло из людей, коими Россия всегда будет гордиться. Ежели только возможно, я имею полное право и готовность разделить с членами его все — не выключая ничего. Цель покушения не была ничтожна, ибо она клонилась к тому, чтоб ежели не оспаривать, то по крайней мере привести в борение права народа и права самодержавия.
Покушение 14 декабря не мятеж… но первый в России опыт революции политической. Чем менее была горсть людей, его предприявшая, тем славнее для них; ибо, хотя по несоразмерности сил и по недостатку лиц, готовых для подобных дел, глас свободы раздавался не долее нескольких часов, но и то приятно, что он раздавался…
Подпись: подполковник Батеньков.
Дата: марта восемнадцатого, 1826 года».
Убийственное самообвинение, которое содержится в показаниях Батенькова, он позже назовет «действительно ложным»: «Кроме меня, назначались членами временного правительства господа Мордвинов и Сперанский; но я не желал, дабы последний из них… вступил в оное, зная, что при нем не мог бы уже я играть главной роли, скрывал от него сию связь и даже после происшествия 14 декабря не признавался ему ни в каком по сему делу сношении.
Таким образом, я имел надежду управлять государством именем его высочества Александра Николаевича (будущего Александра II.— /О. Я.), занять место истинного утвердителя в России представительного правления и прославиться приведением в действо многих полезных предложений».
Сперанский будет спасен. Он даже станет участвовать в… составлении некой выписки из 15-го протокола утреннего заседания Верховного уголовного суда от 3 июля 1826 года:
«…О подполковнике Батенькове. 21 член полагают: по 3-му разряду, лиша чинов и дворянства, сослать временно в каторжную работу, а потом на поселение; 1 член: вечную ссылку; 1 член: в каторжную работу вечно, но лучше в крепость запереть; 2 члена: повесить».
Спасая свою жизнь, Сперанский голосовал за казнь Батенькова.
Из воспоминаний декабриста Николая Тургенева:
«Сперанский был одним из самых передовых людей своей эпохи…», «…будучи человеком невысокого морального уровня, обладал слабым, гибким характером».
Нельзя сомневаться, что Сперанский понимал, как использует Батеньков полученную от него информацию о дне присяги Николаю I. Тем более что сам Батеньков делал попытки привлечь Михаила Михайловича к деятельности тайного общества. Сперанский уклонился. Батеньков поступил так, как подсказывали ему честь, совесть, долг…
А теперь хотелось бы вернуться из первой четверти века XIX в последнюю четверть века нашего — XX. Речь пойдет тоже о чести, совести и долге.
Действие происходило в Тульской области, Белевском районе, на окраине довольно большого села Петрищева, куда я специально приехал из Тобольска. На разбитой мраморной плите мирно сидели два небритых гражданина, потребляя напиток под названием одеколон «Ермак».
Стоял серенький декабрьский денек, и голое заснеженное пространство передо мной, которое оживляло разве что присутствие вышеупомянутых граждан, казалось поразительно заброшенным и никому не нужным.
На мраморной плите можно было прочитать надпись: «Здесь погребен дворянин Гавриил Степанович Батеньков. Родился в Тобольске 25 марта 1793 года. Скончался в Калуге 29 октября 1863 года. Мир праху твоему».
Сограждане торопливо прятали зеленый флакончик, дышали запахами парикмахерской, радовались, что я не из народной дружины или милиции.
Я рассказал своим нечаянным собеседникам и о страшном двадцатилетием одиночном заключении Гавриила Степановича Батенькова в стенах Петропавловской крепости, и о его вкладе в промышленное освоение Сибири, о практическом участии в подготовке отмены крепостного права здесь, в тульских и соседних калужских краях…
«Ты не осуждай нас,— повторяли эти двое.— Мы что? Отгул заработали, проводим время. А так, все уберем. Мусора не оставим. Мы разумеем!».
Могила Батенькова не впервые привлекла внимание прессы. Еще 12 января 1966 года в местной областной газете «Молодой коммунар» была опубликована заметка «Беспризорный памятник старины» — о необходимости позаботиться о могиле в селе Петрищево Белевского района. Через десять лет газета выступила со статьей «Все тот же кустарный обелиск». Белевский районный отдел культуры на это сообщил, что вопрос о благоустройстве могилы Батенькова рассматривался 30 мая 1975 года на исполкоме Белевского райсовета депутатов трудящихся. «Было предложено дирекции совхоза «Заря», на территории которого находится захоронение, за счет средств совхоза произвести благоустройство места, связанного с памятью декабриста».
Судя по результатам, это была отписка. Факт подтверждает статья «Еще раз об увековечении памяти декабриста Г. С. Батенькова, опубликованная в «Белевской правде» 25 октября 1980 года: «Вопрос о благоустройстве места погребения Батенькова остается столь же острым, как и ранее».
1 октября 1985 года в газете «Молодой коммунар» выступил белевский краевед А. Куртенков. Он напомнил, что рядом с Батеньковым были похоронены Алексей Андреевич Елагин, а также Авдотья Петровна Елагина, мать известных писателей, собирателей русского фольклора братьев Киреевских, писательница, переводчица, одна из умнейших женщин XIX века. Некогда гостями знаменитого «елагинского» литературного салона были Герцен, Грановский, Чаадаев, Гоголь… Стоило бы и эту могилу отметить памятной мемориальной доской.
В Тобольске есть общество «Добрая воля». Его участники — рабочие, учащиеся, интеллигенция — практическими делами способствуют сохранению, реставрации исторических памятников города. На заседании общества была высказана мысль: не перенести ли прах нашего земляка Г. С. Батенькова на его родину — в Тобольск, к могилам декабристов С. М. Семенова, А. П. Барятинского, С. Г. Краснокутского, В. К. Кюхельбекера, А. М. Муравьева, Ф. Б. Вольфа, Ф.М. Башмакова.
В музее-усадьбе В. А. Жуковского, расположенной недалеко от Белева, мог бы обрести покой прах Елагиных. Потому что вряд ли возможно облагородить то невзрачное место, где ныне похоронены эти замечательные люди.
Мнения о судьбе захоронения декабриста могут быть разными. Ясно одно: беспризорным памятник оставаться не может. Гавриил Степанович Батеньков много сделал для Сибири, для всей России» Долги надо возвращать.
