17 сентября 194:1 года на имя директора и главного инженера Уралмашзавода пришла правительственная телеграмма:
«Прошу вас честно и в срок выполнить заказы по поставке корпусов для танка КВ Челябинскому тракторному заводу.
Сейчас я прошу и надеюсь, что вы выполните долг перед родиной. Через несколько дней, если вы окажетесь нарушителями своего долга перед родиной, начну вас громить как преступников, пренебрегающих честью и интересами своей родины. Нельзя терпеть, чтобы наши войска страдали на фронте от недостатка танков, а вы в далеком тылу прохлаждались и бездельничали.
И. СТАЛИН».
Заместитель председателя Совнаркома Вячеслав Александрович Малышев, лобастый человек среднего роста в полувоенной защитного цвета одежде, твердо, по-хозяйски ходит по кабинету директора Уралмашзавода. Неделю назад его назначили первым наркомом танковой промышленности. Новому наркомату подчинили Уралмашзавод.
— Я приехал по поручению товарища Сталина. Его мнение о делах на вашем заводе вы знаете из телеграммы. Обстановка на фронте тяжелая. Красной Армии приходится отступать. Ей, как воздух, нужны танки. У врагов их больше в несколько раз. А вы срываете график поставки бронекорпусов и башен челябинскому заводу.— Малышев замолчал, обвел начальников цехов суровым внимательным взглядом: — Есть конкретные предложения?
— Радиально-сверлильных станков мало!
— Знаю. Будут! Еще… Не успели? Не готовы? — Он посмотрел на часы.— Через два часа тридцать минут жду вас для делового разговора. Все свободны. Попов, останься.
Михаил, оробев, поднялся. На худом лице блестели глаза, подчёркнутые широкими полукружьями усталости.
Малышев подошел.
— Знаю, что идешь впереди и своим примером увлекаешь рабочих. Знаю, что за двенадцать часов обрабатываешь корпус. Это хорошо! Очень хорошо. Но для мирного времени, для вчерашнего дня! Сегодня жизнь диктует другие сроки. Семь-восемь часов! Вот новая норма, новое задание.
«Уж не ослышался ли? — подумал Михаил.— Разве такое возможно? Ведь из станка выжато все».
— Не могу обещать, товарищ нарком,— наконец решился он.— Но буду стараться. Все силы приложу.
— Надо, товарищ Попов, чтобы ваш участок вдвое увеличил выпуск бронекорпусов. Иначе нельзя. Подумай, как это сделать. Отдохни, отоспись. А сейчас поешь.
Словно не он, а кто-то другой, кого Михаил наблюдал со стороны, с талонами, вложенными ему в руку помощником директора, медленно спустился по лестнице в столовую. Ел без аппетита, механически. Все время перед глазами стоял расточный станок, бились неотступные вопросы: «Почему пять? Почему именно на пять часов нарком потребовал снизить время обработки? Ведь не выдумал же он их. Где-то, наверное, уже работают по таким нормам? А если существуют нормы, значит, есть и способы, как их выполнить. Значит, что-то недоглядел, недодумал?».
Выйдя из заводоуправления, Михаил повернул было к проходной, но на заводской площади остановился. Зачем торопиться? Коняхин и Борцов уже дома. Он один. Надо еще раз все обдумать, наметить что-то, прежде чем возвращаться в цех. Присел на скамью возле клумбы.
Такое уже было в сентябре — октябре 1941 года, когда Уралмашзавод срочно перестраивался с индивидуального на серийное производство, с выпуска мирных дробилок, экскаваторов, прокатных станов — на изготовление корпусов и башен тяжелых танков КВ. Не хватало расточных станков. И комсомолец Михаил Попов со своей бригадой совершили трудовой подвиг, а потом стали инициаторами всесоюзного соревнования фронтовых комсомольско-молодежных бригад.
…Родился Михаил далеко от Урала в небольшом селе Маклаки Калужской области, в многодетной крестьянской семье. Отец тянул из последнего. Такая же участь ждала и Михаила, но грянула Октябрьская революция. Пошел в сельскую начальную школу. Учительница, встречая отца, советовала учить сына дальше.
— Не знаю уж, как и быть. Обувки вот нету.
Однако когда пришло время занятий в средней школе, позвал в избу сына.
— А ну-ка, примерь,— достал с полатей мешковину, развернул ее и поставил на пол перед парнишкой пару новых, пахнущих дегтем сапог.— Повелики чуток. Это ничего, на вырост сделаны. Сейчас портянку поболе навернешь, а через год в самый аккурат будут. Это тебе на всю школу. Больше не жди.
В седьмом классе повели их, мальчишек и девчонок, на экскурсию на машиностроительный завод. Михаила поразил механический цех. Невиданные машины легко, словно кожуру с картофеля, снимали стружку с железных заготовок, пилили, строгали их, превращали в детали будущих локомобилей… Но доконало Михаила то, что за одним из станков стояла девчонка, которая в прошлом году закончила семилетку. «Вот это да! Значит, и он сможет?!»
После седьмого класса поступил на курсы при заводе. Мать ворчала, принимая измазанную спецовку:
— Опять извозился весь! Вы там животами по полу возгаетесь, что ли? Только выстирала — и накось тебе, снова грязнехонька!
Михаил виновато молчал. Не мог же он признаться, что нарочно собирал со станка масло и растирал по спецовке. Очень уж хотелось походить на настоящего рабочего. Мечта исполнилась. Началось утоление жажды. Освоил обработку всех деталей, вступил в комсомол.
Однажды прибыл на завод станок аж из самой Англии. Его доверили Михаилу. И он не подкачал. Быстро освоил агрегат, не отставал от сменщиков, квалифицированных рабочих седьмого разряда. Даже родной дядя пожал руку и сказал: «Здравствуй, Михаил Федорович!», чем очень смутил парня.
На четвертый год работы участвовал в создании мощного, в пятьсот лошадиных сил локомобиля. Ему и его напарникам поручили растачивать цилиндр — ответственнейшую часть машины. Выполнили задание раньше и с отличным качеством. Михаилу вручили премию — шерстяной костюм.
Тогда же вместе с товарищами он написал письмо с просьбой направить на Урал, долго не было ответа… Но вот пригласили в райком, вручили путевки «Наркомтяжпрома» в Свердловск, на известный всей стране Уралмашзавод.
Все перевернула война.
…Михаил поднялся со скамьи, направился в цех. Кое-что он уже придумал. Можно сократить время установки и закрепления бронекорпуса на станке. Правда, это надо еще раз обдумать и прикинуть на месте, посмотреть, как делают другие. Не дает покоя летающий суппорт, которым подрезаются наружные фланцы. Тяжеленный, в двести килограммов, его приходится два раза устанавливать и столько же снимать. Полтора-два часа каждый раз на ожидание крана. Да а сама подрезка занимает четыре часа. Давно этот суппорт не дает покоя. Даже во сне снится: стоит на пути, как бык, и — ни в какую. Медленно жует стружку и выплевывает, жует и выплевывает..
Надо покумекать и над резцами. Увеличить скорость резания… Это, похоже, главное направление. Почему отказались от нормальных подрезных резцов? Спросить надо у технологов.
Так и прошло время чуть не до утра. То наблюдал, как снимали готовый узел и ставили на станок новый, то уходил в угол цеха, где стояли старые и только что прибывшие неукомплектованные станки…
А утром, в начале смены, сказал подручным:
— Ребята, вчера нарком Малышев дал нам боевое задание: обработать корпус за семь часов. Считайте, что мы на фронте. Времени у нас — два-три дня. Кое-что я придумал. Айда к станку.
И вот старший мастер засек время начала эксперимента. Вдоль пролета, предупреждая ударами колокола зазевавшихся, двигался мостовой кран с многотонным грузом на тросах. Вот бронированный корпус завис над станком. Между операциями пе было ни малейших заминок. Михаил Попов, Николай Коняхин, Михаил Борцов словно слились с работающими агрегатами, чутко ловили любое изменение в работе электромоторов. Напряжение росло с каждым часом. Наконец резцы сделали последний оборот. Михаил выключил станок.
— Шесть часов тридцать минут,— сказал старший мастер.— Поздравляю! Молодцы!
— Рано еще. Успех мог быть случайным. Как бы не опозориться.
— Везти следующий?
— Конечно! Есть готовый?
— Последние швы накладывают.
Весь цех работал на эксперимент, И работал подчас из последних сил. Михаил это знал.
Как-то шел он по цеху и вдруг словно током ударило: на полу, рядом с работающим станком лежит подросток. Подбежал. Бледное лицо, глаза закрыты. Припал к груди: сердце бьется чуть слышно. Приподнял легкое, почти невесомое тело, голова беспомощно запрокинулась, видна тоненькая худая шея. Ваткой, смоченной нашатырным спиртом, долго терли парнишке виски, подносили к носу. Наконец веки медленно приоткрылись. Оказалось, голодный обморок. За всю неделю у него не было даже крошки хлеба во рту. Свою хлебную карточку продал в начале месяца, накупил на рынке сладостей. Часть тут же съел, а остальное стащили из тумбочки.
Михаил рассказал о случившемся на заседаний комсомольского бюро. Выяснилось, что и другие подростки делают то же самое. Пришлось чуть ли не за руку водить их на обед. Приучали к самостоятельной жизни.
Голодали и взрослые. Хлебного пайка и жидкого супа не хватало, чтобы восстановить затраченные силы.
Среди уралмашевцев в более или менее сносном положении были люди, имевшие частные дома с огородами. А такие, как Михаил, жившие в заводских квартирах, покупали картошку на рынке по триста рублей за ведро или выменивали ее на оставшиеся вещи.
Михаил видел, как многие женщины в столовой съедали только суп, а второе складывали в баночки и уносили домой, детям.
Весной, Наученные горьким опытом, уралмашевцы начнут массовое огородничество, создадут бригады охотников и рыболовов, придумают и соберут установки для приготовления витаминных дрожжей, начнут варить хвойный напиток. Но все это будет позднее…
А пока шла длинная голодная зима сорок первого года.
Так побеждали.
