С линии отец вернулся под утро. Путейцы часто работали по ночам. Ночью сокращался поток железнодорожных составов. Поэтому хватало времени на замену рельсов и шпал.
Мать его покормила, и он, заведя будильник, тут же свалился в постель и мгновенно заснул. Часа через три, по звонку будильника, он проснулся, освежил водой заспанное лицо и неожиданно снял со стены двустволку.
— Ну, веди к озеру,— сказал он.— В доме есть нечего. Может, какая дурная утка на нас выскочит.
Я едва не задохнулся от счастья — отец берет меня на охоту!
В войну из праздного дела охота превратилась в необходимое. По карточкам жили впроголодь.
Охотничью амуницию отец брать не стал. Вынул из гнезд патронташа несколько латунных патронов и положил их в карман. Это означало, что мы придем к месту, достанем, если повезет, несколько уток и тут же вернемся. К ночи отцу снова на линию.
Я заметался по комнате, торопливо оделся. Боялся, что отец передумает и я не попаду с ним к Большому озеру.
Озер рядом с Жармой было два: Большое и Малое.
Малое — соленое, без стока — существовало только за счет талых вод и в сушь прогревалось до болотной тухлости. Живности в озере не было, а прибрежные белесые от солончакового инея топи пугали.
Большое раскинулось чуть дальше, километрах в двух от Малого. Из него в зеленых, поросших осокой берегах вытекала речушка. На дне озера били ключи. Пресноводного чебака и красноперки водилось в озере пропасть. Правда, рыба была сильно поражена солитером и потому не меньше трети улова приходилось выбрасывать подальше от берега.
Когда мы по весне шагали с удочками на плечах в сторону озер, женщины провожали нас насмешливыми возгласами:
— Опять за глистами пошли!
Они, конечно, кровно обижали нас, но мы не обращали внимания. В их голосах все же чувствовалось одобрение. Как-никак, а мы помогали кормить семью.
Но не только рыбалкой манило нас озеро. Рыба водилась и в Жарминке, рядом. На озеро мы бегали еще и за сказкой.
На подходе, с возвышенности, озеро просматривалось целиком.
Оно хоть и называлось Большим, но это только в сравнении с Малым. Километр в ширину и, может быть, два в длину. Из густых ресниц камышей оно спокойно глядело белесо-голубым продолговатым оком в бездонное летнее небо.
Стоя на обрывистом берегу, мы догадывались, что происходит рядом за плотными камышовыми джунглями. Догадывались, глядя на противоположный берег.
У самой кромки воды ютилось множество уток, чирков и лысух. Пронырливые птицы суетливо сновали на чистой воде. То исчезали в камышах, то вновь появлялись из них. Над берегами в косом полете скользили чайки-крячки. В поисках пищи они вертели головками и сердито кричали.
А в центре озера держались гуси…
Гордая стать больших птиц гипнотизировала. На недоступных гусей можно было смотреть часами. Ветерок доносил к нам сдержанный, скрипучий гоготок. О чем-то таком непонятном для меня гуси переговаривались между собой. Тайна их разговоров всегда держала меня в непокое. Очень мне хотелось знать, по каким таким законам живут вольные гуси.
Птицы строго соблюдали дистанцию до берега. При малейшей опасности шумно взмывали в воздух, оставляя на воде пунктиры шлепков от лап. Струной вытягивали шеи и, набирая скорость, улетали в безопасное место. Садились на водную рябь, растопырив поперек лёта крылья. Инерция еще некоторое время двигала птиц по воде, оставляя за ними усатую волну.
Бестолковые утки были для охотников привычной добычей, а осторожные гуси — мечтой…
К озеру мы подошли, когда уже наступил полдень. Летнее солнце нещадно палило. На высоком берегу сели передохнуть. Все было, как всегда, только посреди озера гусей не было.
Перед охотой отец закурил самокрутку. Вертикальный дымок от нее поднимался почти не колеблясь. Стояла глухая тишина нетронутых мест и покой далекого тыла.
Отец вынул из кармана патроны. На войлочных пыжах стояли цифры с номерами дроби.
— По гусю? — спросил отец и озорно подмигнул мне.— Вдруг встретятся!
Я с сомнением покачал головой.
— Решим так: в левый ствол картечь, а в правый — бекасинник. Лады?
— Угу!
Отец стрелял метко, а в недоед и бекас — пища.
— Двигаем!
С этой минуты, повинуясь законам охоты, мы пошли осторожно, крадучись. Переговаривались лишь скупыми жестами и мимикой. Шли вдоль камышей, ожидая, когда из-за них вылетит случайный чирок или утка. Отец держал двустволку наизготовку.
Шли долго. Камыши стояли стеной. Я несколько раз кидал через них камни, но безрезультатно. Даже громкий всплеск не поднимал птиц.
Отец вздохнул.
— На вечернюю бы зарю попасть… На тягу… А так — бестолку.
Камыши стали редеть. Показалась зеркальной чистоты вода. И в ту же минуту в узкой протоке я вдруг увидел гуся. Он тоже увидел нас, тревожно крутил головой и вот-вот мог сорваться в полет. От предчувствия удачи у меня колыхнулось сердце. В такую мишень отец не промахнется! Какой он молодец, что зарядил ружье картечью!
— Па! — отчаянным шепотом воскликнул я.
Отец мигом вскинул ружье к плечу, напрягся и потянулся за стволом. Ожидая выстрел, я прижмурил глаза. Сердце отсчитывало удары…
Но вместо выстрела я услышал, как шумно вздохнул отец, и увидел, что он обмяк и наклонил стволы к земле.
Я удивленно поднял брови. Что случилось? Почему не стрелял?
Отец печально кивнул головой в сторону протоки — смотри!
И тут я увидел, что гусей было два. Второй тоже видел нас, но не вскидывал крылья, не шлепал по воде перепончатыми лапами. А между птицами короткой цепочкой держался строй перепуганных пестро-желтых гусят. Пухляки гребли изо всех сил, но удалялись медленно. Передний гусь осторожно крякнул и в его голосе был сдержанный крик отчаяния, мольбы и в то же время успокоения. Второй гусь откликнулся еще осторожнее.
Спустив курки, отец поставил ружье прикладом на землю. Он неподвижно смотрел, как старались гусята и как озирались прикованные к ним гуси.
Так мы и простояли, пока гуси с выводком не скрылись за плотной стеной камыша. Отец закинул ремень ружья за плечо.
— Тут у них гнездо? — спросил я.
— Где-то тут…— подтвердил отец рассеянно.— Повезло нам!
— Повезло?
— Ну да! Семью гусиную увидели. Ты раньше, хоть раз, видел?
Я отрицательно помотал головой.
— Вот и я тоже! — признался отец.
— А гуси нас совсем не испугались. Правда?
— Испугались,— возразил отец.— Еще как испугались.
— А не улетели?
— Кто же улетит от своих детей? Это, брат, закон природы — умри, а детей не покидай.
— И у гусей?!
— И у гусей…— тихо сказал отец.— У всех…
Он обнял меня за плечи и подержал возле себя.
— Ну, что же, пошли, горе-охотники! Может, чего и подстрелим.
И мы снова зашагали вдоль берега.
Солнце пекло. Тишину нарушали лишь крики голодных чаек. Озеро, как и тысячи лет назад, продолжало жить по таинственным законам природы.
В тот день я впервые узнал, что и нам в них отводится равное место…
