Тетя Лена сразу сказала, что продаст сад. Павлик не маленький, все понимал, только не думал, что так быстро найдутся покупатели.
Сон еще снился, видно, не случайно. Идут они с мамой в сад, не от автобуса, а пешком, прямо с улицы Сталеваров. Они частенько так ходили, когда налегке: через поле к лесопарку, потом вдоль забора лесопарка до калитки. А от калитки совсем близко, гораздо ближе, чем от ворот. Идут рядышком, мама ведет его за руку. Солнце слепит глаза, где-то в садах, в лесопарке знакомо дымят костры.
«Какая у тебя большая ладонь,— удивляется мама,— уже в мою не вмещается. Прямо как у настоящего мужика!..» ,
Была мама — и вот не стало.
На теткином диване спать жестко. То ли дело на его тахтюшке, но его тахтюшку сдали в комиссионку, а квартиру обменяли. Теперь у тети Лены полнометражная трехкомнатная. И у Павлика свой угол, где ему никто не мешает. Он подолгу лежит на диване, смотрит в высокий лепной потолок. Или стоит у окна, как сейчас.
— Что ты все выглядываешь,, как зверек? Иди погуляй! — кричит ему тетя Лена из другой комнаты.— Но недолго, скоро в сад, покупатели обещали к трем!
Покупатели прикатили на «Москвиче»: Маргарита Степановна и ее муж Валентин.
— Ну что ж, показывайте ваше хозяйство,— кивнула дачной соломенной шляпкой Маргарита Степановна, и начали обход участка.
Вместе с тетей Леной и покупателями Павлик переходил от дерева к дереву, от куста к кусту. Он и раньше — всякий раз, когда бывал в саду,— прежде всяких дел обходил свои владения. Оглядывал каждую яблоню, смотрел на ствол, ветви и листья, ища малозаметные в них изменения, и всегда, к своей затаенной радости, находил эти изменения: пробуждались ли почки, увеличивался ли на какой-нибудь миллиметрик побег. Всякий раз дерево выглядело иначе. Солнце, дождь, ветер и все его заботы — подкормка там или поливка — рождали ответное в дереве настроение, иначе блестел, шепелявил лист, иначе топорщились молодые зеленые ветки. В том, как растет, меняется дерево, было для Павлика что-то по-настоящему волшебное. Ему приходилось видеть в цирке, как фокусник выхватывал из «воздуха» букеты бумажных цветой. Скучно. Разве это чудо? Просто механика. Другое дело — дерево. Хотя бы — башкирская красавица. Был небольшой, трехлетний саженец. На еще раньше и саженца не было. Одна крохотная почка. И вот теперь — большущее дерево, а в прошлом году — шесть ведер вкуснющих яблок. Откуда? Из воздуха, из земли. Разве это не волшебство?
— Слива? — взялась за ветку Маргарита Степановна. Блеснуло на пальце золотое кольцо.
Тетя Лена посмотрела на Павлика, в саду она бывала редко, знала не все деревья.
— Не,— мотнул головой Павлик. Ему не нравилось, что Маргарита Степановна трогает каждое дерево за ветку, словно какой-нибудь штапель в магазине. И смотрела нехорошо, как-то сбоку, по-куриному. Хотя говорила вежливо и гладко, будто читал книгу.
— Плохо, что нет слив. Сливы дорогие. Непременно надо посадить.
— Сажайте,— буркнул Павлик,— ваше дело.
— Павлик, Павлик, ты что?! — тетя Лена хотела было потрепать его за вихры, но он увернулся, отошел в сторону.— Мальчик хороший, вежливый, не обращайте внимания. Четырнадцать только лет, а вот уже пришлось в жизни!.. Ладно я вот есть у него, не брошу. Свой ведь, куда денешься!.. Старший Анатолий — самостоятельный, в Кемеровскую область направили после института…
— Опять? — набычился Павлик, пошел, склонив голову, в будку. Посидел минут пять на кровати, вышел, потому что увидел в окно — покупатели подходят к его любимому Анисику.
Раньше на этом дереве — анисике омском — яблоки были мелкие, никудышные. Но Павлик взял и перепривил. Сначала с помощью Василия Григорьевича, а потом сам. Теперь на дереве с десяток, не меньше, сортов: )белый налив, бельфлер, китайка, нумерные… Все равно оно для него — Анисик. Анисик — это теперь как имя.
Сначала не верилось, что получится. Думал, только ученые могут. И прежде чем попробовать самому, десятки раз наблюдал, как это делает Василий Григорьевич. Но вот уже его прививки успели зарубцеваться, остались чуть приметные шовчики, как у Павлика на животе после аппендицита. Вообще-то и сама прививка похожа на операцию.
Василий Григорьевич, прежде чем приступить к делу, тщательно мыл руки в баке. Затем раскладывал на табуретке инструменты — блесткие, острые. Выкуривал сигарету, неторопливо прикидывал, что-то вычислял. Не сразу брал ножовку. «Потерпи, голубушка, это надо»,— говорил он дереву и в несколько движений отпиливал ветку. Зачистив срез кривым ножом, пробовал пальцем: гладко—нет? Брал в руки другой нож, с закругленным кончиком лезвия. Кора под бритвенно-острой сталью чуть слышно потрескивала. И был еще третий нож, с костяным лезвием.. Им только и требовалось, что отделить кору вместе с камбием от белой и гладко-сочной, как сахарная косточка, сердцевины. Черенок Василий Григорьевич затачивал остро, как карандаш, вставлял его под кору, окручивал изоляционной лентой, закрашивал краской срезы. «Ну, вот, милая, и все». И вытирал рукавом взмокревший лоб.
Павлик старался все делать точно так же, как Василий Григорьевич. Больше прививал под кору, потому что этот способ надежнее, но и замочком пробовал, и глазком. Чтобы получалось, нужен был инструмент, какого в магазине не купишь. Спасибо, Василий Григорьевич подарил. Как раз на день рождения подгадал, 15 апреля. Три ножа и моток синей изоляции лежали в аккуратном, покрытом лаком ящичке-пенале.
Недели две после первого его опыта почки на привое были сонными. Павлик часто прибегал в сад, вглядывался в эти ворсистые комочки, и они в один прекрасный день вспорхнули листочками, и ударили в рост побеги. За лето вымахали сантиметров на сорок. А потом, на следующий год, по весне, новые ветки сплошь усыпались цветами. Со стороны Анисика это было торопливо и необдуманно — столько плодов, такая тяжесть,— ведь срослось еще некрепко. Пришлось цветы проредить. А яблоки округлились на удивление крупные и породистые. Приходя в сад, Павлик первым делом подходил к Анисику, подолгу смотрел на прививку. Не верилось, что сам, своими руками… Но в июле был ураган, у многих в саду поломало деревья, и Анисик тоже пострадал — самую лучшую ветку с нумерными яблоками как топором срубило. Павлик увидел эту ветку на земле — чуть не за ревел.
Маргарите Степановне, видимо, Анисик не понравился, кивнула только шляпкой — и дальше, хотя Павлик сказал, что тут прививки. А Валентин приостановился, пообещал:
— Прививки нужны, я тоже буду, чтобы урожайность повышать.
Вообще же он бегал взад и вперед, суетился. Следы его ребристых подошв печатались уже по всему саду.
— На пион наступили,—сказал ему Павлик.
Красноватый клювик пиона уже неделю как вышел из земли. Вот так любопытно высунулся из черноты, зрел, набираясь решимости и выбирая момент, чтобы выбросить свою зеленую пятерню, потом еще одну, другую, а следом — плотный кулачок бутона и, повременив малость, как бы испытывая терпение, удивить не по-уральски пышным цветком.
— Наступил, ага,— согласился Валентин.— А погода хорошая. Жарко. Будет лето.— Он расстегнул серый плащ, взявшись, за полы, взмахнул ими, как бы собираясь улететь.— Дело в том, что я — наладчик, чехословацкое оборудование налаживаю… А сад нужен. С садом лучше. Мы решили в этом году. С машиной хорошо — транспорт. Яблоки возить— есть подвал. Витамины опять же. Зимой не хватает,— Валентин говорил отрывисто, будто сплевывая семечки. Не все слова были понятны.
Маргарита Степановна и тетя Лена подошли теперь к славянке. Яблоню посадили двулеткой, прутиком. Прутик не распускался все лето, засох. Только в одной почке, самой нижней, теплилась жизнь. Павлик обрезал стволик чуть выше этой почки — и она наконец распушилась к концу лета серебристо-зелеными листочками. Они с мамой подкармливали, поливали дерево, и оно, благодарное за это, росло как сумасшедшее. Теперь вот уже несколько лет дает урожай. Цветет так, что и листьев не видно. И нынче — Павлик еще осенью приметил — должна цвести также обильно. Почки сплошь плодовые. Их сразу отличишь: крепенькие на сморщенной, как испытанный червячок, шейке. Но славянке не повезло: неудачно посадили, глубже, чем следовало. Весной и когда дожди скапливалась вода, а это небезопасно для дерева — могло подгнить у корня. Василий Григорьевич говорил, что можно поднять славянку, и они собирались как-нибудь в воскресенье…
— Это что, Павлик, за дерево?
— Яблоня, что еще.
— А яблоки какие?
— Зимний сорт, не видите, что ли?
— Я говорю, крупные, мелкие?
— Славянка.
— Сладкие, медовые,— заверила тетя Лена.— Сорта у нас хорошие. А труда сколько вложили! Я говорила: брось, Зина, сад, на черта он тебе?! Обуза такая с двумя детьми! А она: нет, все подспорье. Привычные мы к крестьянству. В деревне .росли, шестеро нас было, сестер-то. А Павлик, он, как старичок, целыми днями в земле копошится. Старший — другой, ему этот сад даром не нужен… Мне тоже некогда с ним возиться. В литейке я формовщицей, так за смену ухомаздаешься, что не до сада. А Зина. — тетка всхлипнула.
Павлик присел у бака, крутнул кран, проследил, как вырвалась из него ржавая струйка воды. «Сейчас опять сорвется, заголосит»,— стыдливо подумал он о тетке.
— Это что?… А как насчет урожайности?.. А это? — интересовалась Маргарита Степановна.
— Павлик, скажи…
— Антоновка.
— Антоновка — хорошо знаю. Но спилить придется,— Валентин отмерял что-то шагами.— Дом будем строить, большой, как у всех.
— И этот хороший,—уныло сказал Павлик.
— Большой нужен,— сказал Валентин,— нам ладно, для детей… Пока нет, но потом будут. Может, в следующем году…
Маргарита Степановна строго посмотрела на Валентина — и тот сразу осекся, замолчал.
— Пойдемте, посмотрим,— предложила тетя Лена.
Вошли в будку.
— Н-да!— Маргарита Степановна обвела тусклым взглядом неровные, обитые фанерой, а где и картоном стены.
— А зачем они здесь, хоромы? — сказала тетя Лена — Обоями оклеить — и будет хорошо. Обои есть, под кроватью. Зина купила, только вот не успела…
— Можно обклеить,— согласился Валентин.— Главное, что обои. Они дефицит.— И за глянул под кровать.— Ага, есть. Обклеим, а там посмотрим, ломать или нет. Если хорошо — пускай стоит, потом.
Взрослые заговорили о деньгах, и Павлик понял, что покупатели не отступятся. Сад, считай, продан. Продана земля, а значит, и все, что на ней растет: деревья, кусты, цветы и просто трава, которую они с мамой выпалывали как сорняк. Продана будка, а значит, и все, что в ней: столик, кровать, лопаты, грабли, весь инструмент — не потащат же они это домой, в теткину новую квартиру.
Выходя из будки, Павлик задержался взглядом на стоптанных материных босоножках, что стояли на веранде, в углу, рядом с дырявой лейкой. В прошлом году еще, летом, они шли с мамой в сад, и уже у калитки она вдруг захромала: гвоздь, говорит, в босоножке. Павлик нашел тогда булыжник и хорошенько вбил этот гвоздь. Пустяк, конечно, но как же ему было приятно, что вот избавил маму от мелкой, но все-таки досадной неприятности.
Пока взрослые договаривались о цене, Павлик прошел к вишне, что росла у защитки. Неделю назад привил ее глазком, интересно, прижилась прививка — нет? Да и стоило теперь огородить вишню колышками от Валентина, наступит— и пропал куст.
— Павлик! — окликнули его с дороги.
Обернулся — агроном Александра Михайловна. Лицо уже успело загореть, смуглое, а ресницы совсем белые.
— Ты почему ко мне не пришел? Договаривались же. Облепиху я тебе оставила, четыре корешка, приходи, забирай. Я сейчас по участкам, ты потом, часа через два. Придешь?
Павлик ничего не ответил, а она, и не дожидаясь ответа, приударила по садовой дороге, то и дело поправляя сползавший с плеча ремень сумки.
Подъехали соседи на своей допотопной «Победе», те, что через участок. В полном составе: Сергей Филиппович, тетя Женя, Сашка с Юлькой. Шумные, как всегда, орет транзистор. Павлик отошел в глубь сада, он стеснялся этих соседей, особенно Юльки,
— Ну вот,— сказала тетя Лена, итожа разговор с покупателями,— вам с Анатолием будет по шестьсот рублей. Ему перешлю, а тебе положу на книжку, так целее будут — Тетя Лена уже была готова к отъезду—в руках авоська, в которую она собрала кое-какие нужные вещи, сверху материны стоптанные босоножки.— Подумала, нехорошо оставлять,— мотнула она авоськой.
Павлик сглотнул набухавший в горле ком.
— Сейчас поедем, развернусь только,— Валентин сел в машину, резко взял с места, лихо прогнал задом до пересечения дорог, прихватив вывернутым колесом краешек чужой защитки. Видимо, заметив свою оплошность, крутнул баранку — заднее колесо влетело в яму, которую выкопал Павлик по просьбе сварщиков, чтобы им было удобнее подступиться к прохудившейся трубе. Мотор яростно взревел, задрожало в напряжении железо, из-под колеса полетели ошметья грязи, сизая бензиновая гарь тараном пошла на деревья.
— Интересно,— вылез из машины Валентин,— яма зачем-то, не понимаю,—сдвинул берет на лоб, почесал в затылке.— Может, толкнем, а? Рита! Вы все! — Он уперся в задний буфер — машина качнулась.— Давайте, ну!..
Но никто не сдвинулся с места.
— Господи! — взялась за горло Маргарита Степановна.— Хоть бы раз без этого,— лицо подернулось мелкими морщинками, выражение неприступности и довольства сошло с него, и Маргарита Степановна вдруг предстала перед Павликом жалкой и несчастной.
Подошел Сергей Филиппович.
— Ох ты, парень, ухитрился же! Трос-то есть?
— Ага, есть… Должен.
Сергей Филиппович подогнал «Победу», а Валентин принялся искать трос. Багажник был набит всякой всячиной под самую крышку, так что трос обнаружился далеко не сразу.
— Вот он — зараза! — Валентин отдернул руку, на пальце выступила кровь.— Кусается…
Маргарита Степановна спешно принялась искать аптечку, а Сергей Филиппович сказал;
— Вы пока тут это… Я пойду печь затоплю,— и он пошел на свой участок и затопил печь, тетя Женя начистила картошки, поставила кастрюлю на огонь, тогда только вернулся. К тому времени тетя Лена нашла чистую тряпицу, которой за неимением бинта был замотан палец Валентина.
«Москвич» легко выскочил из ямки, чуть только «Победа» дернула, натянула трос.
— Поедем,— уверенно сказал Валентин и хлопнул багажником, который, однако, не закрывался. Что-то мешало. Очевидно, запасная камера, а может, тряпка. Валентин перекладывал все, что у него там было, уминал, настырно хлопал багажником, наконец, на десятый, наверное, раз закрылось.
Конечно, если на автобусе, они бы уже подъезжали к городу, но Павлика уже не раздражал Валентин, ему показалось, что все эти зацепки, удерживающие их в саду, не случайны, а специально для того, чтобы он еще немного побыл со своими деревьями. Однако надо лезть в машину. Все уже там, Маргарита Степановна сидела спокойная, с восстановившимся достоинством.
— Я сейчас,— бросил Павлик и побежал к будке.
Тут же и вернулся — в руках ящичек с инструментом: ножи, один широкий, заточенный углом, как сапожный. Другой — узкий, с закругленным концом, чтобы кору надрезать. А еще костяной ножичек. Кроме того в ящичке-пенале были: моток синей изоляции, старенькие, уже с заедающей пружиной в садовые ножницы.
— А это зачем? — удивилась тетя Лена.
Павлик ничего не ответил, отвернулся к окну.
— Ты что, Павлик, что? — забеспокоилась тетя Лена, заметив, как покраснели у Павлика глаза.
Машина катила по садовой дороге, горьковатый от весенних костров воздух бился в закрытые окна.
