Несси

— Знаете, чем это кончилось?
Мужчина внезапно переменил разговор. Перед тем говорили об автобусах: опаздывают. Сидели на скамье, на площадке маленькой пересадочной станции. Мне надо было в Блэк-он-Форд, местечко в глубине Грампианских гор, — к профессору Берну, шекспироведу. Судя по переписке, у него появилось что-то новое о Шекспире, и я воспользовался командировкой, чтобы навестить Берна и попутно взглянуть на Шотландию. На скамье рядом с мужчиной лежал акваланг, стояла плетеная проволочная корзина, сквозь ячеи которой можно было рассмотреть электрический фонарь, мотки капронового шнура, тушенку, хлеб.
— Чем кончилось? — повторил собеседник, давая понять, что автобусная тема исчерпана, и, не дождавшись ответа, продолжал: — Устроители шоу не признаются, боятся за свой карман. Он у них и без того не широкий, а признайся они, что на самом деле произошло, сидеть бы им в долговой тюрьме до второго пришествия. Ничуть не преувеличиваю! Я тоже неохотно развязываю язык. По этой самой причине — как бы не загреметь в долговую тюрьму.
Мужчина потянулся за сигаретой, вынул ее из пачки, чуть видневшейся в нагрудном кармане, и закурил.
— История, скажу вам, невероятная. Как все в этом круговороте, связанном с Несси.
На секунду остановился — поглядеть, какой эффект вызвало громкое имя. Я повернулся к нему лицом.
— Интригует? — засмеялся он.— Вы из Швеции? Или из ФРГ?
— Русский,— сказал я.— Из Москвы.
— Все равно,— стряхнул он пепел на землю, себе под ноги.— Несси знают во всех частях света.
Я продолжал смотреть на него.
— Джон Миллтон,— представился он.— Адъюнкт Абердинского университета. Бывший — прибавил он, помрачнев.— Но историю с Несси знаю. Невероятная история!
— Если можно,— сказал я,— чуточку пояснее.
— Вы давно в Англии?
— Две недели.
— О макете Несси, который возили по городам, знаете?
— Слышал…— вспомнил я что-то прочитанное в газете.
— Да,— сказал Миллтон.— Сделали каучуковый бурдюк, приклеили к нему лапы, голову с длинной шеей, взгромоздили на автотрайлер и возили по городам.
На мгновение смолк, пожевал губами вроде бы в нерешительности и добавил:
— А Несси прыг с трайлера — и ушла.
— Что, что? — не понял я.
— Ушла,— подтвердил Миллтон.— Сбежала.
— Позвольте…— Если это не бред, мелькнуло у меня в уме, то очень плохая шутка.
— Как хотите,— Миллтон словно угадал мою мысль.— То, что я рассказываю о Несси, правда.
— Как это произошло? — обескураженно спросил я.
— Не надо было мне смотреть на макет,— ответил Миллтон.— Я и не хотел смотреть. Но я был в Торренсе, — Миллтон кивнул в сторону гор,— когда привезли этот дурацкий бурдюк. Я узнал о событии по шуму и беготне, с какими жители города встретили Несси. Я тотчас закрылся в номере, опустил шторы на окнах и решил не выходить из гостиницы, пока макет не уберут прочь.
— Почему?
— Видите ли… С некоторого времени… — Миллтон искоса взглянул на меня: нужно ли говорить? Я слушал, и он решил выложить начистоту. — Стоит мне взглянуть, скажем, на пластмассовую лису-игрушку, на плюшевого зайца — и они оживают.
— Что?..
— Оживают,— подтвердил Миллтон.
При этом он не казался мне сумасшедшим. Крутой лоб, серо-голубые глаза, чуть растерянная улыбка. Ничего необычного не было в Миллтоне. Необычным был рассказ, который он продолжал:
— Пришло это недавно — с полгода. Перепугался я страшно. Я зоолог, изучаю фауну Англии, северных стран. Люблю зверей. Шеф по научной работе, профессор Ригби, заметил во мне эту черту. «Вам, Миллтон,— говорил он, — родиться бы вторым Маугли. Так уж вы следите за каждым экспонатом в лаборатории, снимаете с них пылинки, приглаживаете, что под вашими руками они вот-вот встрепенутся и побегут».
— И они побежали!— воскликнул Миллтон после секундной паузы. — Вошел однажды в лабораторию (приходил я обычно раньше всех, не считаясь со временем), взглянул на гризли, стоявшего возле двери. Только взглянул! Гризли опустился на четыре лапы и пошел на меня, вернее — в дверь, я успел отскочить. Поглядел на волков — они тоже ринулись к двери, на зайцев — эти заметались по залу. Надо было закрыть глаза, бежать, но я ошеломленно переводил взгляд на бобров, на леммингов, и все это оживало, начинало метаться в поисках выхода. Когда последний обитатель,— господи, это же были чучела! — выскочил в дверь, я тоже вышел из помещения. В лаборатории нечего было делать: пусто… Конечно, меня выгнали из университета. Обвинили в халатности. Будто я не замкнул лабораторию на ночь, и воры, воспользовавшись этим, опустошили коллекцию.
Рассказ Миллтона был занятным. Каких только краснобаев не встретишь в дороге. Вот и о Несси. Втайне я надеялся разоблачить Миллтона, — сказка.
— Молчите? — между тем говорил Миллтон. — Мне все равно. Вы иностранец. Приехали — и уедете. Другое — мои соотечественники, шотландцы. Университет мог бы предъявить мне счет за всех сбежавших зверей.
— Давайте о Несси,— попросил я.
— Да…— согласился Миллтон.— В гостинице взаперти я.просидел два дня. Торренс был взбудоражен. Устроителям зрелища это нравилось. Никто, конечно, не видел, как выглядит Несси, но макет делали неглупые люди, и по закону вероятности им удалось сделать то, что надо.. Если отбросить пропагандистскую и рекламную трескотню, то Несси — самое удачное после Галатеи творение человеческих рук… Из гостиницы я ушел на третьи сутки, ночью. Лил дождь, бушевала гроза, и я надеялся выбраться из города, не наскочив на макет. Но как бывает — опять по теории вероятности,— наткнулся на Несси в центре города. При вспышке молнии мы встретились нос к носу. При второй вспышке, последовавшей тотчас, я увидел, как Несси сползает с трайлера и как ее хвост шлепается на мостовую. С минуту я стоял на месте, растерянный, потом пошел вслед за Несси. Побежал! В темноте слышал перед собой шлепанье лап по лужам — впечатление такое, будто вскачь неслась лошадь-тяжеловоз. Когда же молнии вспарывали небо, видел, как на бегу дергалась шея Несси, поворачивалась из стороны в сторону голова и как молнии отражались в глазах чудовища. Зачем я бежал? Вернуть Несси обратно? Опять превратить в макет? Бежал и кричал: «Вернись!»
Приходили и уходили автобусы. Негромкий голос диктора оповещал об их движении. Моего автобуса не было. Автобуса Миллтона — тоже. По площадке, усыпанной желтым песком, бегал мальчик лет четырех-пяти, возил игрушечную машину. Я смотрел на рассказчика и думал, как прижать Миллтона к стенке. Убедительные жесты, искренний тон не убеждали меня. Фантазер, думал я, выдумщик. Ну, погоди! Одна мысль уже зацепилась в моем мозгу: «Доказательства»,— потребую от Миллтона, как только мне надоест слушать.
— Разве не глупо кричать, звать по имени? — продолжал Миллтон.— Несси неслась вприпрыжку, топоча лапами. Хвост рассекал лужи, так что вода выплескивалась на тротуары. Мы бежали к реке, центр города давно миновали. Я не отставал от чудовища: «Несси!..»
Остановился на берегу, когда Несси была уже в воде. Потом бежал берегом вслед за ней, спотыкался о камни, плавник, вынесенный рекой, пока не наткнулся на пристань. Прыгнул в лодку и, схватив весла, погнал лодку вниз по реке.
Наплывали туманы, гроза стихла. Я греб, ориентируясь на всплески, на вздохи животного. Не спрашивал себя, зачем преследую Несси. Она была моей. Ничего подобного в мире нет и не будет. Я оживил Несси, она принадлежала мне. Поплыву, поползу за ней, куда бы она ни шла… Греб по реке, пока не стало светлеть.
Заметила рассвет и Несси. Завертела головой, зафыркала и вдруг, повернув к берегу, полезла в камыши. Зашумели жесткие листья. Я направил лодку вслед, но, запутавшись веслами в стеблях, остановился. Поднялся во весь рост, пытаясь заглянуть в камыши. Заросли были высокими, я ничего не увидел. Мог только слушать. В камышах продолжались шорох, движение. Не сбежит ли Несси? Но движение было рядом. Вода замутилась, темная струя устремилась вниз по течению. Несси зарывалась в ил. Сорвав одно из весел с уключины, я уперся им в дно и, навалившись телом, вдавил в податливый грунт. Сделав таким образом опору, привязал к веслу лодку. Вода из камышей по-прежнему шла черная, работа за зеленой стеной продолжалась. Некоторое время я прислушивался к сопению, бульканью. Потом все стихло. Опустив ноги за борт, я соскользнул с лодки — вода была мне по грудь — и, раздвигая камыши, двинулся наугад. Ни страха, ни опасности я не чувствовал — ничего, кроме журчания воды и холода. И любопытства. Наивно говорить об этом теперь, но любопытство толкало меня вперед, как мальчишку. Сколько я прошел, десять шагов, двадцать? Почти столкнулся— уперся грудью в голову Несси. Увидел глаза. Они были так близко, что я мог прикрыть их ладонями. Но я встал, чуть подавшись, наклонившись к ним, и смотрел, смотрел в зрачки. Они были огромные, черные — чернее ночи,— и в них жила… трудно выразить словами, надо увидеть, какая усталость жила в этих глазах!
Миллион веков, сонмы ушедших, исчезнувших жизней, катастрофы, ужас небытия смотрели из глаз животного, переливались мне в душу, заставив остановиться сердце. Холод прошел по коже, поднял на голове волосы. Мгновенье я не мог дышать, замер. Может, это было не мгновенье — век, но я, наверно, умер бы перед ужасом этих глаз, если бы в них не было и другого — покорности. Животное лежало, зарывшись в ил, вытянув шею. Над водой поднимался горб морщинистой кожи, шея была вытянута ко мне. И во всей этой позе — и в глазах тоже — была такая покорность, что чувство страха мгновенно ушло, сменилось жалостью, состраданием. Я мог бы, если бы был охотник, разрядить обойму из пистолета в ложбинку между глазами, мог бы перерезать животному горло. Но даже не мыслил об этом. Я стоял, глядел и, когда наконец осознал значение встречи, пришел в себя,— не посмел нарушить покоя животного. Сомкнул камыши и пошел назад к лодке.
В лодке я пролежал до вечера. Проплывали мимо рыбаки, кричали:
— Эй, что поймал?
Я отмахивался от разговоров. Лишь у одного рыбака спросил:
— Хлеб есть?
— Есть,— ответил рыбак.
Причалил, заглянул в лодку. Я теперь думаю, что поделился он хлебом из любопытства. Увидев сухое дно, презрительно спросил:
— Загораешь?
Загорать было не под чем. После ночного дождя до полудня небо было обложено. Позже начал сгущаться туман.
— Сигарету…— попросил я, когда рыбак поделился со мной краюхой.
Рыбак отсыпал из пачки полдюжины сигарет.
— Бывай,— сказал на прощанье.
Я был рад, что парень оказался неразговорчивым и голоса не потревожили Несси.
С обеда мне удалось уснуть.
Разбудили меня странные звуки: кто-то невдалеке плевался. Слышалось шуршанье, чавканье и плевки. С минуту я слушал, не понимая, где я и что вокруг. Потом вспомнил: Несси! — и вскочил. Лодка качнулась. Шлепнул плевок и еще плевок.
Опять я опустил ноги в воду, соскользнул с борта. Проделал тот же путь, раздвинул тростник. Несси срывала узкие жесткие листья, перетирала их,— нижняя челюсть двигалась вправо, влево,— и, высосав сок, выплевывала жвачку. Увидя меня, не прекратила занятия,— потянулась за листьями. Пожевала и выплюнула.
— А…— сказал я. Видимо, камыш ей не нравился.
Вернувшись, я стал думать, что делать. Вынул из грунта весло, вставил в уключину. По противоположному берегу тянулся фермерский огород. Это я заметил еще утром. Фермы с реки не было видно за можжевеловой изгородью, но огород спускался к самой реке. На берегу — мостки: овощи поливали речной водой.
Причалив, я сошел на берег и вступил в мир изобилия: капуста, морковь, свекла. Я так и уложил их в лодку — капусту, морковь, свеклу…
В камыши я подал лодку, насколько было возможно. Опять спустился в воду, протолкнул лодку в заросли.
Ужин пришелся в пору. Несси ни от чего не отказывалась: ни от капусты, ни от моркови, ни от свеклы. Наелась ли? Не наелась. Тянулась к лодке, сопела. Дыхание было горячим, влажным. Но глаза… До смерти не забуду эти глаза: черные до дрожи, как омуты.
Когда последний стебель был съеден, а морда животного чуть ли не толкала меня в грудь, я сказал тихонько:
— Подожди до вечера. Будь умницей.
Вечером я пас Несси. На том же фермерском огороде. Пусть мне простит всевышний нарушение права собственности, но что я мог сделать? Уморить Несси голодом?.. Что она вытворяла! Самое вредное в ней— хвост. Насыщаясь, она удовлетворенно поводила им из стороны в сторону, и там, где он прошелся, земля становилась черной.
Плыли опять по реке до впадения ее в Чармен-Ривер, круто повернувшую здесь на запад. Чармен впадает в Каледонский канал. Канал соединяет озере Лох-Несс и Лох-Лохи, Определился наш путь. Но как Несси нашла его? Интуитивно? По запаху?
…Быстро сказывается сказка. Приходили и уходили автобусы, бормотал динамик над дверью. Миллтон завладел моим сердцем. Но не сумел завладеть умом. В голове, в самой глубине мозга стучало: «Доказательства?» Стучало и замирало. Перед рассказом Миллтона сдавали чувства. Хотелось слушать этого странного человека: что будет потом, потом… И все-таки стук нет-нет да и возникал: «Доказательства?»
— По Чармен-Ривер,— продолжал Миллтон, — мы плыли еще три ночи. Днями скрывались в зарослях вереска, в еловых лесах. Местность здесь малолюдная. По берегам изредка одинокие фермы*и горе было огородам, встречавшимся на пути. Несси пристрастилась к капусте. Выползала на берег, чавкала, водила хвостом. Что говорили по утрам фермеры, представить не трудно. Сперва мне это казалось забавным, позже, когда я прикинул сумму убытков, стало не до смеха. Может быть, следовало взять дубину, — Несси приносила больше ущерба, чем требовалось овощей на питание,— но у меня не поднималась рука. Животное это чувствовало. Больше — превратило меня в пажа при своем королевском величестве, в телохранителя. Когда на одном из огородов появилась пара сенбернаров, я схватил первый попавшийся кол и стал защищать от собак свою питомицу. Несси же, как ни в чем не бывало, поедала капусту.
На привалах я приглядывался к животному, приучал Несси к себе. Несмотря на громадный рост и угрожающий вид, скотина была добродушной. Когтистые лапы и длинный, до шести метров, хвост — самые энергичные части ее тела. Бурдюк, возвышавшийся на ногах, был рыхлым, мягким, с неимоверно старой, на взгляд, морщинистой кожей, буро-коричневой на спине, серой на брюхе. Шея… Лебединая шея! Голова — маленькая, продолговатая — достойно венчала шею. Два небольших выступа по сторонам головы — зачатки рогов? Между ними круглое углубление, лунка, в которую поместилось бы средних размеров яблоко. Глаза, наконец. Сколько я помню, глаза приводили меня в трепет. Бездной зрачков? Усталостью? Старостью? Вот нужное слово — старостью. Глаза, которые видели все,— представляете? — пронизывают.» Пасть неширокая, треугольная, с острыми передними зубами и коренными, сглаженными, приспособленными к перетиранию пищи. Плезиозавр? Плиозавр?,. Что-то было от этих доисторических. Но к что-то другое — нестрашное, даже понятное Коровий характер, что ли? Особенно на огородах. Она не ела все подчистую Схватит здесь, схватит там — больше шкодила.
По Чармен-Ривер мы плыли без приключений. Пронырнули под железнодорожным мостом. До канала оставалось с десяток километров, и я с тревогой думал, что будет с нами, — на канале шлюзы.
Беспокойнее становилась и Несси. Может, ее тревожило то же, что и меня,— как пройти?
Оказалось, другое. Четвертой ночью, когда уже показались огни Инвергарри — плотина гидроузла, Несси вылезла на берег и буквально по нюху нашла ручей, пробивавшийся в зарослях вереска. Ринулась по ручью, сминая кусты, шумно втягивая ноздрями воздух.
— Куда? — рванулся я вслед за нею. В ответ треск и шорох кустарника.— Куда?
И тут, в трех шагах, на пути открылся вдруг светлый квадрат, из палатки вышел мужчина. Это был первый человек, встреченный нами лицом к лицу. В руках он держал ружье.
Несси ломилась вперед, трещал валежник. Мужчина заметил меня.
— Пастух? — спросил он.
— Пастух,— ответил я.
— Кого гонишь?
— Коров…
Начиналась гроза, в зарнице, осветившей его очки, охотничье кепи на голове, лес, стоявший невдалеке, незнакомец заметил движущуюся гору. Вскинул ружье, выстрелил.
Прыжком я сшиб его наземь. Ружье отлетело в сторону, звякнуло металлом о камень. Наугад я ударил по лицу, белевшему в темноте, по очкам.
— Джейн! — завопил мужчина, он не ожидал нападения.
Я ударил еще раз, получил ногою в живот. Попытался вскочить, но мужчина, пришедший в себя, схватил меня за рубаху. Из палатки показалась женщина.
— Я поймал его, Джейн! — Мужчина держал меня за рубаху.
— Джим!..— закричала в ужасе женщина.
Дожидаться большего я не стал. Рванулся — подол рубахи затрещал, остался в руках противника. Я отскочил в сторону.
— Джейн… очки…— Мужчина встал на колени, шарил в траве, это было видно в свете, пробивавшемся из палатки.
— Очки, Джейн! — последнее, что я услышал.
Потом грянули выстрелы — два или три. Били в темноту, мне вслед. Стреляла женщина или ослепший Джим,— пули со свистом промчались выше, задевая кроны деревьев.
— Негодяи…— Меня трясло.— Убийцы!
Я бежал на шум, туда, где Несси пробивалась через кустарник.
Окликать Несси я не смел — вдруг опять нарвемся на палатки охотников. Я благодарил небо, что ночи и дни были туманными,— летом в Шотландии неустойчивая погода. До этого я не задумывался о встрече с людьми. Да и не хотел встреч. Питался, как и Несси, овощами. Смертельно хотелось курить, но с этим можно было мириться…
Миллтон взял из нагрудного кармана сигарету, вынул зажигалку. Чиркнул раз — не зажглось. Второй — не зажглось.
— У вас что-нибудь есть? — спросил он.
— Спички.
В одном кармане у меня папиросы, в другом спички и Мики-Маус, сувенир, купленный только что в киоске автовокзала. Спички я передал Миллтону, мышонка не тронул. Когда Миллтон, закурив, вернул коробок, я сунул его туда же, в карман.
— Это была ночь,— вернулся к рассказу Миллтон.— Хлестал дождь, надрывались молнии, пытаясь раздвинуть мрак. Несси лезла вверх по ручью. Я, не отставая,— за ней. Ручей втянулся в ущелье, стало еще темнее. Животное пыхтело, принюхивалось, даже стонало, переваливая тушу через завалы камней. Я спотыкался, падал в темноте, молился, чтобы не переломать ноги. Расселина поднималась вверх, поток клокотал рядом. Иногда разливался на все русло, приходилось брести по колено в воде. Животное кряхтело, рвалось вперед.
— Куда же ты? — в отчаянии взывал я.
Животное хромало, дыхание его срывалось. Наконец, перевалив через особенно большую глыбу, Несси упала, вытянув шею, хватая из ручья воду.
— Боже мой,— повторял я.— Куда нас занесло?
Обошел животное. Опасался, что Несси ранена в ночной схватке. Нет! Сопляки из палатки были не охотники — дилетанты. В животе у меня однако побаливало — крепко саданул этот Джим. То-то теперь у них разговоров…
Несси лежала пластом. В хмуром рассвете — камень среди камней. Больше всего пострадали у нее лапы. Кажется, когти — их было по четыре на лапе — сломались, из-под каждого текла кровь. Я стянул с себя рубахи — верхнюю, наполовину изодранную, и нижнюю, разодрал на полосы и стал перевязывать Несси лапы.
Наверно, ей ничего не стоило отбросить меня лапой прочь, раздавить, как грушу. Бок чудовища возвышался надо мной на два человеческих роста. Я был козявкой, копошащейся возле Несси. Вредной козявкой — причинял ей беспокойство. Что она думала, почему терпела меня рядом с собой? Почему приняла мое присутствие? Но я перевязывал раны, и Несси словно поняла это. Лишь изредка кожа у нее подергивалась — от боли или от нервной дрожи.
— Потерпи…— говорил я.
Днями мы отдыхали. Я надеялся, что будем отдыхать и здесь, среди скал. Несси, оказывается, думала по-другому. Едва отдышавшись, поползла вверх, теряя одну за другой окровавленные тряпки, спадавшие с ее лап, как шелуха.
— Несси!
Я не знал, что цель, к которой она стремилась, близка. Буквально в ста шагах, за поворотом ручья, открылась пещера. Несси втянула в нее огромное тело, как в трубу.
Слава богу, подумал я, проходя вслед за Несси,— отдых.
Пещера оказалась неглубокой. Рассеянный свет заливал ее всю. Но и сухого места в ней не было. Поток, выбиваясь из-под скалы, разливался, кипел, вода шла кругами. Однако это не смутило животное: Несси плюхнулась в воду, с наслаждением погрузилась в омут. Наверно, мне следовало сделать то же самое, потому что Несси повернула ко мне голову, как поворачивала при набегах на огороды. Я стоял у входа в пещеру. «Что же ты?» — казалось, говорил взгляд животного. Несси помедлила с полминуты. И тогда я понял, что это конец пути. Голова Несси все еще качалась над водой, но я не шел, не прыгал в омут. «Ну?» — она даже раскрыла пасть. Я стоял неподвижно.
Несси погрузилась в пучину.
— Вот и все,— закончил повествование Миллтон. Подождал, что я скажу.
Но я не знал, что сказать и что думать. В фантастику можно верить или не верить.
— Несси не покинула меня, не сбежала, — заговорил Миллтон.— Пришла домой. Как — это вопрос. Где этот дом — тоже вопрос.
Взглянул на акваланг, на сумку с консервами.
— Надо спуститься в омут,— продолжал он.— Поток наверняка соединяется с озером Лох-Несс. Озеро способно прокормить до сотни животных. Но где их пристанище? Где-то они должны жить, дышать, размножаться. Умирать, наконец. Ни один труп не всплыл на поверхность озера. У них есть резервация. Может быть, полость внутри земли, система пещер.
Покопался в своем снаряжении,— среди прочего я увидел фотографический аппарат.
— Пропажу макета,— Миллтон показал мне газетный снимок,— устроители замолчали. Очень невыгодная для них история. По всей реке фермеры в ярости. Убытки подсчитываются до сего дня, особенно в перспективах на урожай…
Меня словно толкнуло под руку:
— Что, если это живая, настоящая Несси? Забрела в город из реки, наткнулась на вас?
Объявили автобус на Инвергарри.
— Нет,— ответил Миллтон, поднявшись на ноги.— Это МОЯ Несси.
— Все-таки, Миллтон,— говорил я, пока он взваливал на спину акваланг.— Согласитесь, что нельзя так просто поверить в эту историю.
— МОЯ Несси! — упрямо повторил Миллтон.
Я сказал то, что давно вертелось на языке:
— У вас нет доказательств, Миллтон. Представьте хоть одно, и я вам поверю.
— Прощайте,— сказал он и пошел к автобусу.
«Шарлатан»,— подумал я, потянулся в карман за папиросами, в другой за спичками. Вместе с коробкой вынул мышонка, пушистого Мики-Мауса, и уже готов был отправить его обратно в карман, как вдруг мышонок встрепенулся, подскочил на ладони. Я тряхнул в испуге рукой, мышонок шлепнулся на дорожку и быстро-быстро, сжимаясь в комочек, подпрыгивая, кинулся к зеленой траве. Мгновенье — и исчез, только на рыхлом песке остались следы-царапины. Я все еще тряс рукой, не в силах оторвать взгляда от цепочки следов, когда почувствовал, что автобус трогается. Поднял голову. В проеме дверей, которые вот-вот захлопнутся, стоял Миллтон и смотрел в мою сторону. Не улыбался, не махал прощально рукой — только смотрел.
— Миллтон! — прошептал я, ошеломленный. Трава еще шевелилась там, где бежал мышонок.
Автобус выкатил на шоссе и набрал скорость.