Срок нашей летней поездки в Сарапул подходил к концу, пора было возвращаться в Свердловск, а мы все никак не могли уловить погожий денек, чтобы съездить за Каму, на Созычиху, к змейкам: понаблюдать за ними и поймать ужика для террариума.
Мой постоянный спутник и помощник в маленьких экспедициях десятилетний Юра с нетерпением поглядывал на хмурое небо, и когда оно прояснилось, заторопился:
— Едем завтра!
Сложили рюкзаки и утром были на причале. До отхода катера оставалось минут сорок, и Юра потянул меня на дебаркадер, где прошлым летом мы обнаружили гнезда воронков, прилепленные к осветительным плафонам на потолке верхней палубы. В народе воронками зовут городских ласточек, в отличие от деревенских касаток и речных береговушек.
По крутому трапу мы поднялись на верхнюю палубу.
— Птенчики! — засиял от радости мальчик и показал на серенькие головки, высовывающиеся из гнезд.
Скинув с плеча тяжелые рюкзаки, мы разглядывали птенцов. Родители приносили им корм. Уцепившись лапками за край гнезда, они клали в широко открытый клюв ближайшего птенца пучок мошек и улетали за новой добычей. Птенец скрывался в гнезде, а остальные терпеливо ожидали своей порции. Мы подметили: в одних гнездах птенцы были покрупнее, значит, постарше, в других помельче, помоложе. Видно, позже вывелись. И вдруг наши наблюдения прервались самым неожиданным образом.
Здесь же, на верхней палубе, находилась комната отдыха для пассажиров с детьми и рядом с нею — медицинский пункт. Дверь медпункта распахнулась, и на пороге появилась женщина в белом халате. Сердито глянула она на гнезда ласточек, на плафоны, где белели кружки птичьего помета. Потом пришла женщина в черном халате со шваброй. Тоже глянула вверх, приставила швабру к стене, а затем ушла и вскоре вернулась с длинной доской. Не успели мы сообразить что к чему, как она уже ткнула торцом доски в гнездо. Большой кусок отвалился и грохнулся на палубу, и с ним выпали два птенца.
Юра только было раскрыл рот, чтобы предупредить, что там маленькие птенчики, а женщина уже ударила доской но второму гнезду, и с его обломками к нашим ногам упали два живых пушистых комочка. Третий птенец остался в корытце полуразрушенного гнезда и удивленно поглядывал сверху на людей.
Юра нагнулся и взял воронков, растерянно посмотрел на меня. К счастью, птенцы не разбились. Они успели расправить крылышки и затормозили падение.
— Что я наделала! — ахнула женщина в черном халате. Заглянула в Юрины ладошки, где пугливо жались друг к другу желторотые воронки, и принялась давать нам какие-то никчемные советы. Женщина в белом халате все так же сердито поглядывала на остальные гнезда. Я подумал: не будь нас, она, пожалуй, вышвырнула бы птенцов за борт.
Посадили мы воронков в Юрину фуражку и, не зная, как быть, спустились к причалу. Возвращаться домой — сорвется долгожданный поход к змейкам. Да и что делать с птенцами дома? Прошлое лето безуспешно пытались мы выкормить молодую ласточку-береговушку и куличка-зуйка с поврежденным крылом, которых подобрали на берегу. Обе птички погибли. И не хотелось повторять печальный опыт. Напряженно искал я способ спасения птенцов и не находил. Вдруг вспомнился мне обрыв на противоположном берегу Камы. Сказал о нем Юре. Он понял меня, повеселел, и мы поторопились прыгнуть на борт катера, который уже дважды просигналил и отдавал швартовы.
А теперь, пока наше небольшое судно будет плыть по Каме, мы отвлечемся от сюжета и поразмыслим над тем, что произошло на дебаркадере…
Кажется, тут было все просто: птичий помет возле медицинского пункта — непорядок. И источник непорядка ликвидировали. (Все-таки все гнезда у плафонов разорили.) О птицах не думали. И о себе не подумали. А может быть, то, что ласточки здесь, на дебаркадере,— это хорошо? На окнах и на столиках детской комнаты мы видели игрушки, и среди них были пластмассовые оранжевые птички. Так разве не интересней и не полезней ребенку любоваться живой птичкой в гнезде у окна, чем мять в руках пластмассу…
На улице Студенческой в Свердловске под карнизом старого дома, по соседству с моим новым бескарнизным пятиэтажным домом, много лет селилась колония воронков. Подошел как-то черед красить фасад, и маляры соскребли лопатками ласточкины гнезда. О, птицах как о живых существах, наших соседях, и здесь тоже не подумали. По технологии тоже все ясно: перед покраской полагается поверхность стены зачистить, подмазать, загрунтовать. Все это соблюли, а ласточек уничтожили. Лишь через несколько лет появилось под этим карнизом одно-единственное гнездо.
Через два дома на этой, же улице стоит школа. По моей просьбе учительница Клара Владимировна Щукина поинтересовалась: знают ли ее первоклассники ласточку, видели ли гнездо? Оказалось, знают и довольно хорошо. И гнездо видели. На этом доме и на многих других в округе школы. Кто-то вспомнил гнездо касатки в деревне под крышей хлева. Ласточка жила в душе ребенка. Оно и понятно: ведь, как сказал, поэт, «с нею солнце краше и весна милей». Ласточка — спутник человека, символ нашей природы. Еще на заре русской поэзии большое стихотворение о ласточке сочинил Державин. О гнезде этой птицы написали стихи Майков и Никитин. Образ ласточки вырисован в стихах Кольцова, Фета, Плещеева, Алексея Константиновича Толстого, в произведениях народного творчества.
В далекую пору моего детства в нашей деревне Семеновке никто не смел разорить ласточкино гнездо. Бывало, деды стоят возле него и любуются. А вечером вся деревня слушает приятные щебетанья касаток, сидящих на стрехе или на плетне. Не за одно пение оберегали крестьяне своих пернатых соседок. Дружно сопровождали касатки деревенское стадо и вылавливали над ним надоедливую мошкару. А то сядут птицы на спину коня или коровы и очищают шерсть от мучителей-пауков.
В отдаленном Прошлом воронки и касатки гнездились по берегам горных рек, в пещерах или в расщелинах скал. Расселяясь и осваивая новые территории, ласточки прилетели в человеческие селения, где постройки оказались очень похожими на их родные скалы и пещеры.
Несколько лет назад на дебаркадере в Сарапуле воронков не было. Оттого ль, что их стало больше, или оттого, что многие здания на берегу, где они раньше строили гнезда, снесли, воронки облюбовали плафоны дебаркадера. У осветительных плафонов есть гнезда воронков и в Свердловске, в самом его центре. Зоологи установили, что городская ласточка наиболее активна в освоении новых мест обитания.
На примере ласточек мы видим, что некоторые животные сами приходят в город, в деревню. Другие животные оказываются на городской территории как бы по воле человека. Озеро Малый Шарташ, где этим летом мой помощник Юра обнаружил целое скопление серых и черных гадюк, когда-то было далеко от Свердловска. Теперь оно входит в городскую черту, окольцовано кварталами многоэтажных домов. Змеи, конечно, не знают об этом и продолжают жить на «своей» земле. Как жили, так пока и живут возле Малого Шарташа лоси и многие другие звери, птицы, амфибии, насекомые, хотя и стали они уже горожанами.
Против Малого Шарташа, по другую сторону Сибирского тракта, есть обширный луг, упирающийся прямо в городские кварталы. Пересвистываются тут суслики, поют соловьи, летают луни, ястребы, соколы, гнездятся чибисы, утки… Не помеха им ни городские автобусы, ни пригородные электрички, ни пешеходы.
Человек и фауна как бы движутся навстречу друг другу, наслаивая «сферы влияния». Движение животного бессознательно. Движение человека осознанно, целенаправленно. Он оттесняет дикую природу, освобождая для себя место: вырубает леса, распахивает землю, осушает болота, строит здания, изменяет тем или иным способом дикую флору. В результате человек сужает области распространения животных, сокращает, дробит или вовсе уничтожает места обитания отдельных популяций или целого вида животных. В результате некоторые виды животных исчезают, сокращается численность других видов. Животный мир Земли становится беднее. Экологическое равновесие в природе нарушено, а э^о грозит неисчислимыми бедами. Человек еще невнимательно смотрит вперед…
Постепенно мы начинаем осознавать, что род человеческий, как ветвь единого древа мира животных, не может сохранить себя без связи со стволом этого древа, с его корнями и с другими ветвями. Сосуществование на одной территории людей и фауны не только неизбежно, но и необходимо. Ныне ставится задача экологизации города: сохранения в его границах имеющихся и создания новых больших и малых островов, где жили бы звери и птицы. Таких, к примеру, как Малый Шарташ. Или то же гнездовье воронков на дебаркадере. Не слишком ли расточительно соблюдать чистоту на палубе ценой истребления колонии ласточек? Не проще ли мокрой шваброй лишний раз провести по ней и смыть помет? Осознать себя сохранителем и опекуном братьев наших меньших — вот что требуется от нас сейчас!
Один из аспектов экологизации города — регулирование численности животных. К примеру, серых ворон, которые уже перенаселили город. Они уничтожают других птиц, наносят большой вред городской фауне. Гнездо чибиса — это открытая лунка на земле, в которой лежат несколько темно-зеленых в крапинку яичек. В мае на упомянутом лугу серые, вороны за какую-нибудь неделю выкрали яйца из всех гнезд, и чибисы не вывели потомства. Мне известны места под Свердловском, где из-за разбоя серых ворон вовсе перевелись плиски — желтые трясогузки, сократилось число уток, чаек, куликов.
Но и в перенаселении ворон опять же повинен человек. В городе слишком много свалок и помоек, где вороны находят обильный корм. Не будет свалок — уменьшится число ворон. Так можно регулировать численность, не прибегая к ружью…
А теперь вернемся на катер. Он уже огибает остров посреди реки и направляется к противоположному берегу. Юра, придерживая на коленях фуражку с воронками, вглядывается в темную стенку обрыва. Над нею кружилась большая стая береговушек. Они то опускались к самой воде, то взмывали вверх и улетали от реки на заливные луга.
Катер ткнулся носом в берег. Матрос перекинул трап, мы сбежали на песок и заторопились к обрыву. В нем чернели глубокие норы. В них устроены из травинок и пуха гнезда. Береговушки с ходу влетали туда с кормом в клювах. Юра поднес ладошку с воронком к норе. Птенец встрепенулся, сразу ожил и кинулся в глубь пещерки, семеня лапками, будто в свое родное гнездо. В соседнюю нору посадили второго воронка. И он тоже, как домой, помчался в темноту. Мы удивились их прыти. Когда-То воронки, подобно береговушкам, рыли для гнезд норы. Возможно, у птенцов сохранился древний инстинкт? Мы постояли у норы, послушали: в гнезде ни писка, ни шороха — тихо. И взрослые береговушки не проявили беспокойства.
С Созычихи, лесного кордона у старого пруда принесли мы домой двух ужиков. Младший, всего-то чуть поболее карандаша, оказался существом покладистым, спокойным. Свернется колечком в ладошке и лежит, греется. Старший был построптивее, все норовил куда-то сбежать. Но скоро и он попривык к нам. Кормили мы ужиков мясом, разрезанным на мелкие кусочки. Воду они пили из баночки. В другой — по очереди купались, плавали, стремительно описывая круги.
Вернувшись в Свердловск, мы проведали змеек, живущих у Малого Шарташа. Погода стояла жаркая, и змеи грелись на солнце.
Время было грибное и ягодное. Люди приходили сюда с корзинками.. Встретились нам здесь четыре девочки лет десяти. Они рвали в малиннике спелые ягоды. Я спросил: «А знаете вы, что здесь водятся змейки? Могут укусить!» Девочка в платке, повязанном уголком, глянула на меня и ответила: «Знаем!» Потом произнесла наставительно: «Змейки дедушкин огород сторожат!». (Горожане садили на этой поляне картошку.) Вот так! Оказывается, змейка-то находится при деле, а не просто греется на солнышке. И внучка при деле. Так зачем им бояться друг друга? Какими путями пришла в голову этой малышке экологическая мудрость?
Так вот, и на дебаркадере ласточки при деле. И свиристель на свердловских улицах при деле, и лягушка на городском пруду… Вот это и надо нам всем понять: животные в городе состоят при деле.
