Царицын ключ

Дед порылся в бумагах, окинул строгим взором притихшую аудиторию и сказал:
— Начнем тем не менее с фольклора.
— Начнем,— сказал Андрюша и вытащил фотокамеру. Вид деда, лорнирующего фольклорную экспедицию, был экзотичен.
— Выдержку побольше сделай,— сказал дед строго.— Тут света маловато. А начнем с чистой сказки. Как звучала она в народе и как ее записал от моей бабушки Пелагеи случайный человек приват-доцент Миллер, добравшийся до наших мест из любознательности, свойственной положительному российскому немцу.
Дед извлек фотокопию журнальной страницы.
— Напечатано в журнале «Любитель Российской старины», номер шесть, декабрь 1887 года, на этом номере журнал прекратил свое существование. Найден мною в библиотеке Пермского института культуры. «Быль то или небылица» — так моя бабушка начала свой рассказ, типичный запев в наших краях.
— Типичный,— согласилась Элла.— Вы совершенно правы.
— «Быль то или небылица, летела птица, несла яицы». Последнее слово отношу на совесть Миллера, бабушка моя никогда так не рифмовала,— сказал дед.
— Это невозможно,— снова согласилась Элла.— Сказительницы всегда берегли русский язык.
— Будем думать, что бабушка здесь обошлась без рифмы,— сказал дед.— Суть в следующем. Вначале идет обычный текст об Иване-дураке, который намерен отыскать лекарство для царевны. Встречает Иван старца. Теперь слушайте текстуально. «И сказал ему старец: за лесами, за морями, за высокими горами есть в лесу ключ, а вода в нем живая. Если дашь мертвецу испить, встанет мертвец, коли дашь болезному испить, исцелится болезный, коли дашь калеке испить, плясать пойдет».
— Так и написано?
— Повторяю, в записи немца Миллера. Продолжаю: «И сказал тогда Иван-дурак: пошли, царь-батюшка, за живой водой, вылечим мы твою царевну. Сильно разгневался царь-батюшка. Как, говорит, смеешь ты, крестьянский сын, мне указания делать? Возьми, говорит, роту солдат и следуй к ключу, найди его, принеси воды и вылечи царевну. Вылечишь, будет тебе царевна в жены и еще полцарства в придачу».
Дед отложил листок, пролорнировал фольклористов и спросил:
— А часто ли Ивану-дураку придают роту солдат?
— Ну, это совершенно нетипично,— сказала Элла Степановна.— Герой в сказке всегда действует один
— Вот видишь,— сказал дед Артем.— Я тоже так рассудил. А ведь должен тебе сказать, что историю эту я слыхал от бабушки, хоть и после того, как немец Миллер здесь побывал, но еще когда бабушка была в твердом уме и памяти. Я тогда, конечно, про Миллера не знал, но мне-то бабушка говорила, что ключ живой воды находился в лесу за нашей деревней. Понимаешь, за нашей! Точ-на!
— А он там есть? — спросил Андрюша.— Или бродячий, как мельница?
— Вот это я и решил проверить. Тем более что с водой в нашей деревне неладно.
— В каком смысле? — спросила Элла Степановна, инстинктивно отстраняя чашку с чаем, чего никто, кроме Андрюши, не заметил.
— А в том смысле, что она у нас особенная. Чистая, добрая.
— Волосы отмываются, как в шампуне,— сказал Коля.
— Не в этом дело! От нашей воды здоровье улучшается, силы прибывают. Лучше боржоми.
— Ну уж, скажешь,— возразила Глафира.— Патриот он у нас, даже писал в Кисловодск, чтобы прислали специалиста.
— И пришлют,— сказал дед.— Спохватятся, пришлют.
— Нет смысла,— сказал Андрюша.— Сюда добираться трудно. Кто поедет? Моря нет, пейзажей мало.
— А вот и дурак,— сказал дед убежденно.— Потому что, оказывается, раньше люди были поумнее, чем ты, студент. Что имел в виду народный эпос под видом Ивана-дурака и его роты солдат? Нет ли здесь исторического объяснения!
— Правильно,— сказал Андрюша.— Пушка на площади, верстовой столб, фамилия Полуехтовы.
Дед повертел стопку бумаг, подвинув к себе некоторые, не спеша проглядел, хотя, видно, знал их наизусть.
— В середине восемнадцатого века царствовала на престоле злая баба, царица Анна Иоанновна, слышали о такой?
Элла кивнула.
— И под конец своего царствования занемогла она от дурости и невероятного обжорства. И каким-то неясным пока для нас путем узнала, что есть на Урале целебный источник. Полагаю, слух шел от промышленников, что за мягкой рухлядью сюда ходили. Ведь цари — они как обыкновенные люди: заболеют, всему готовы поверить. Царица велела обязательно этот источник найти и сделать здесь курорт для своего величества.— Дед достал большой ветхий лист, свернутый в трубку, развернул.— «Мы, божьей милостью, Анна Иоанновна,— прочел он.— Без лупы не поймешь, я два месяца сидел, пока понял… Посылаем нашего войска секунд-майора Ивана Полуехтова…» А дальше уж совсем ничего не разобрать. И знаете, где я эту бумагу нашел?
Дед сделал паузу, подождал, пока все откачают отрицательно головами, сказал тихо и торжественно:
— В сундуке моей бабушки. Ясно? Это оригинал. Может, где в архивах есть копия, но это — оригинал. И из него ясно, что царица послала в наши края одного секунд-майора. Тут уже сказка — не сказка, ничего не поделаешь. А вот, глядите, я из журнала «Русский архив» переписал. «Об одной забытой экспедиции XVIII века». Пишет некто Федоров-Гаврилов. Цель, сообщает он, экспедиции, которая в большой тайне была направлена из Петербурга на восток в декабре 1738 года, так и осталась невыясненной. Известно, что во главе стоял секунд-майор Полуехтов, отличившийся в Крымском походе с фельдмаршалом Минихом,— здесь все прописано как и что. И полагал Федоров-Гаврилов, что экспедиция была направлена для достижения берега Ледовитого океана или за золотом, и рассуждает на эту тему и говорит, что экспедиция так и не вернулась.
— Вот это здорово! — не удержался Андрюша.— А они, значит, сюда добрались!
— Больше того, без дорог, по тропе, они и пушку сюда дотащили, на одной армейской дисциплине. Дом построили, пушку поставили…
— Значит, они нашли источник? — спросила Элла.
— Полагаю, нашли наш ручей,— сказал дед.— Вода в нем хорошая.
— Хорошая,— сказала Глафира.— Но обыкновенная.
— А царице все хуже,— продолжал дед.— И спрашивает она своих биронов и остерманов: как там дела с моим срочным исцелением? А они отвечают — не имеем сведений, кроме как знаем, что добрался Полуехтов и дорогу кладет. А вода какая? — спрашивает царица. А про воду не могем знать, отвечают бироны. А ну-ка срочно узнать! — велит царица. Самого-то главного не выяснили! Засуетились здесь бироны и послали срочно лейб-медика Блюменквиста, чтобы проверил марциальные воды. И приехал сюда лейб-медик Блюменквист, который уж давно лечил царицу, да безуспешно. Я нашел его отчет о том, как он воду пробовал. Отчет по-немецки, но мне его добрые люди в Ленинграде перевели. Там заодно я и стереосистему купил, для прослушивания джаза… Так этот лейб-медик вот что сообщил: «По прибытии на место я обнаружил, что климат здесь дождлив и негоден для дыхания высоких персон, а вода, кроме чистоты, иных достоинств не имеет».
— Что же он так категорически? — спросила Элла.
— Интриги,— ответил дед.— Зачитываю отрывок из личного дневника канцлера Остермана: «Помимо прочего отъезд императрицы из Санкт-Петербурга крайне нежелателен, ибо может привести к возмущению гвардии, особливо ежели императрица скончается или сугубо занеможет в трудном пути. Имел беседу с прибывшим с Урала лейб-медиком Блюменквистом, доклад которого о посещении марциальных вод должен быть благоприятен для наших планов и судеб России». Ясно?
— Ясно,— сказал Андрюша.— А дальше что было?
— Здесь и начинается самое интересное. Майору велели строительство курорта пресечь и вернуться домой. А секунд-майор не отозвался. Слушайте, как сказка кончается. И говорит тут Иван-дурак: хоть казни меня, царь, хоть милуй, только обратно в стольный город мне пути нету. Будем мы с царевной здесь проживать и детей наживать. Избушку срубим, огород разобьем. Пошумел царь, позлился, да что делать — слово держать надо. Отдал он царевну Ивану. И остались они в лесу, избушку построили, детей народили, так наша деревня и на свет родилась. И до сих пор они живут, куда им помирать, живая вода рядом, хоть ведром черпай.
— То есть он остался здесь жить? — спросила Элла.
— Дорогая начальница,— сказал Андрюша.— Ясное дело, секунд-майор живет здесь до сих пор, только на одной воде не растолстеешь — вот и превратился в привидение.
— А в самом деле? — спросила Элла, проникшись доверием к детективному таланту старика.
— Точ-на! — старик торжествовал.— Имеем в деле документ номер девяносто три. Датированный восьмым сентября от Рождества Христова лета тысяча семьсот сорок второго! — Он потряс в воздухе исписанным листом.— Это последний штрих в моем научном поиске! Донесение сибирского губернатора о розыске пропавшего без вести секунд-майора Полуехтова с командой. Точ-на.
— Не томи гостей,— сказала Глафира.— Мы все знаем, что поговорить ты мастер.
— Все путем,— сказал дед.— Подготовка нужна… Оказывается, велели губернатору отыскать Полуехтова и вернуть в столицу. Да еще вернуть с кассой. Почему так произошло? А вы на дату поглядите. Прошло-то два года, пока спохватились. Представьте себе — Анна померла, Остерман из фаворы выпал, пришла к власти молодая царица Елизавета, которую собственное здоровье пока не беспокоило. И забыли в суматохе о нашем секунд-майоре. А он живет. Инструкций не имеет, ждет. И не знает, что живая вода объявлена обыкновенной.
— Моя бабушка,— вмешалась Глафира,— полагала, что приказ возвращаться был, только Иван его разорвал.
— Заваруха была, понимаешь, заваруха! — сказал дед.— Может, никому и дела не было до Полуехтова! А сам он на Елене женился.
— На ком? — спросила Элла Степановна.
— А вы в кружевную артель загляните, там два портрета висят. Один портрет— секунд-майора, а второй
— Елены, ясно?
— Так она же возлюбленная Вени! — догадался Андрюша.— Точная копия Ангелины!
— Ничего удивительного,— сказал дед.— От ихней любви каждый второй в нашей деревне произошел.
— Кто она была? — спросила Элла.
— Местная, полагаю,— сказал дед Артем.— И в заимке люди жили, и из Сотьвинска мужики приехали, дорогу строили, дом для царицы. Я так полагаю, что и некоторые солдаты семьями обзавелись.
— Они очень друг друга любили,— сказала Глафира.— Про это у нас в деревне даже песни поют. И детей у них трое родилось. Петя, Константин и Елизавета.
— Но! — дед сделал паузу.— Такой союз неизбежно должен был обернуться трагедией. Это точ-на! Почему? Из-за зверских социальных условий, которые царили в те времена. Кем был секунд-майор? Он был дворянин. А Елена? Крестьянская дочь, низшее сословие. Нельзя было им обвенчаться. И предполагаю я, что жили они здесь в счастьи, но в тревоге, что это счастье кончится.
— Чего предполагать, все знают,— сказала Глафира.— Про это песни сложены. И дети их были незаконные, и разлука их ждала…
— Неминуемая,— подхватил дед.— Не исключено, что у секунд-майора и другая семья была… Так вот, из отчета губернатора следует, что он получил в сорок втором году предписание отыскать секунд-майора с командой, вернуть его, а если он случаем преставился…
— То есть помер,— пояснил Коля.
— Тогда… Коля, не перебивай, уши оторву… тогда доставить в Петербург кассу, тринадцать тысяч рублей золотом и серебром, выделенные секунд-майору на приготовления к царицыному приезду.
— Так много? — удивилась Элла.
— Еще бы. Дорогу построить, дом, удобства… Ладно, что губернатор делает? Как и все губернаторы — отдает приказания. Шлет запрос из Тобольска в Екатеринбург, оттуда едет человек в Нижнесотьвинск. Что за майор у вас, что за касса? Почему ничего не знаю? Губернатор-то новый был, а Ручьи от Тобольска ой как далеко! Из Нижнесотьвинска ему сообщают— есть такой секунд-майор, живет с крестьянской девкой в деревне, детей прижил, хулиган с точки зрения дворянской морали, а деньги, наверно, все растратил.
— А он не растратил,— сказал Коля.— Он их в пещере спрятал.
— Что за чепуха! — возмутился дед.— Секунд-майор на них дом построил, дорогу проложил, четыре года солдат содержал — откуда деньгам быть? Не смей клеветать на своего предка!
— Он их спрятал, это все знают, только найти нельзя. Их привидение охраняет.
— Мне тоже говорили,— сказала Глафира.
— Глафира, окстись! — дед кипел негодованием.— Не уподобляйся корыстному и наивному Василию!
— А ваша теория? — спросила Элла.
— Не теория, а уверенность. Эти деньги в Нижнесотьвинске подрядчики растащили. Майор-то человек военный, прямой, в тонкостях финансовых совершенно не разбирался. Но кто ему поверит, если даже вы, можно сказать, родные люди, не доверяете!
— Дальше, дальше! — воскликнула Элла.
— Все по порядку. Шлет тогда губернатор майору приказ — прибыть немедля для отчета с кассой и солдатами. А майор не отвечает. Тогда губернатор направляет в Ручьи военную команду с поручиком во главе. Как узнал секунд-майор о приближении команды…
— Об этом песни сложены,— сообщила Глафира и вдруг запела со слезой, с чувством:
И собирается ясный сокол во лесную чащу,
И молвит ясный сокол молодой жене…
— Да не плачь, молода жена, да не лей понапрасну слез! — подхватил дед. И тут же оборвал себя, заговорил строго, деловито, прозой: — Воинская команда секунд-майора в деревне не застала. Ушел он в лес и не вернулся. Сгинул.
— Может, убежал? — предположил Андрюша.
— Нет, погиб он, это точ-на. Ворон Гришка прилетел, у Елены дома жил. Ворона этого он птенцом подобрал, выходил, всему научил, ну словно собака Гришка у него был. Никогда с ним не расставался… Солдат повязали, в колодки забивали, деньги искали, всю землю перерыли. Губернатор отчет послал в Петербург — нет майора и нет кассы.
— Он к своему кладу пошел,— сказал Коля.— Его в пещере задавило. Вот он теперь и ходит привидением. Место знает, да не хочет показывать.
— Есть такое суеверие,— сказал дед.— Верят некоторые в привидение секунд-майора.
— А вы? — спросил Андрюша.
— Я тоже верю, почему не верить? Может, электрическое объяснение есть?.. Вот и сказка вся,— заключил дед Артем.
— Не вся. Сказка так кончается, что Елена, Майорова жена,— заговорила нараспев Глафира,— выплакала все очи, его дожидаючись, а потом пошла через горы и реки, через лес и дубраву. И увидела она, неживой лежит, неживой лежит возле озера…
— Неживой лежит, от тоски иссох,— подхватил, не удержался на почве исторических фактов дед.
— От тоски иссох, без любви погиб,— запел Коля.
— И пошла она к ключу Царицыну. Как к тому ключу за живой водой…— пели Полуехтовы хором.
Дед прервал пение взмахом руки — как отрубил.
— В общем считается, что она его оживила и они стали жить в лесу. А это чепуха. Елена Полуехтова и все ее потомство благополучно проживали в деревне Ручьи в последующие годы, о чем есть церковные записи в храме села Красное.
— Жалко, если клада нет,— сказал Андрюша.— А Василий знает об этой легенде?
— Все знают, еще говорить не научатся, а уже знают. У нас бабки вместо сказок эту историю рассказывают.
— И вы думаете, что он для этого Гришку ловил?
— Уверен,— сказал дед Артем.— Только Гришка тайну не откроет.
— Какая наивность! — сказала Элла.— Вороны неразумны. Птица не может хранить тайн.
— Куда ей, птице,— неискренне согласился дед.
— И вообще мне Василий последнее время не нравится,— сказала Глафира.— Замкнутый стал, в городе пропадает…
— Василий только проводник чужих идей,— сказал дед Артем.
— Чьих? — спросила Глафира.
— Вот разберусь, скажу.
— С чем разберетесь, простите? — раздался голос от двери.
— Вечер добрый,— сказала Глафира, узнав Эдуарда Иваныча, остановившегося на пороге.— Заходи, чаю попьешь.

17.
Андрюша проснулся от пушечного выстрела. Вениамин тоже вскочил, сонно захлопал глазами. Некоторое время его лицо продолжало хранить испуганное выражение, но вдруг внутренний свет озарил его, и улыбка расползлась по впалым щекам. Со двора донеслось звяканье ведра. Вениамин метнулся к окошку и прилип к нему.
— Она прошла с ведром в руках? — спросил Андрюша с некоторой завистью, потому что просто влюбленный смешон, а влюбленный, который пользуется взаимностью, почти не смешон.
— Доброе утро,— прошептал Вениамин в окно так громко, что, наверно, было слышно на площади.
— Доброе утро, Веня,— послышался в ответ девичий голос.
— Мы с нею будем к сочинению готовиться,— сообщил Веня.
— Элла тебе голову оторвет, если ты совсем забудешь о работе,— возразил Андрюша.— И будет права. Впрочем я тебе завидую. Хорошей белой завистью.
— Нет,— почему-то не согласился Веня.— Хорошей белой зависти не бывает. Зависть — это желание получить то, что есть у другого, но отсутствует у тебя. Поэтому зависть — чувство отрицательное.
— Не претендую я на твою Ангелину,— сказал Андрюша.— Я твой верный друг и пособник. Если надо.
— Спасибо,— прочувствованно ответил Веня.
Он никак не мог справиться со шнурками от ботинок. Андрюша с сочувствием наблюдал за его действиями. Бабочка-капустница с крыльями в ладонь влетела в окошко, и Андрюша сказал задумчиво:
— В детстве я отдал бы все сокровища за такой экземпляр.
— Ага,— сказал Вениамин,— бабочка.
— Тебе не кажется, что здесь все преувеличенное?
— Конечно,— сказал Веня.— А у нее на щеке родинка.
— Все ясно,— сказал Андрюша.— Иди, только не забудь поменять местами ботинки. Ты перепутал ноги. Будет жать.
— Чего же ты раньше молчал? — возмутился Вениамин.— А еще пособник!
Ковыляя в полунадетых ботинках, он выбежал в сени. Там загремел, налетев на какой-то тяжелый металлический предмет. Андрюша хотел пойти к нему на помощь, но в этот момент в окошко влетел комок бумаги. Андрюше развернул ее. «Андрей,— было написано там,— зайди ко мне. Быстро. Есть разговор. А.».
— Кто такой «А»? — спросил вслух Андрюша.
— Это дед Артем,— ответил детский голос.
На дворе под окном стояли Сеня и Семен, вымытые, бодры®, еще не успевшие перепачкаться.
Сеня с Семеном убежали. Ангелина вышла из сарая с подойником. У дверей ее ждал Вениамин. Он начал до карманам, ища очки. Андрюша подхватил их со столика, выскочил на крыльцо и, подойдя сзади, надел на нос ‘Вениамину. Тот ничего не сказал, только поправил очки, видно, решил, что так и надо, чтобы они сами надевались на нос. Андрюша окинул взглядом зеленый двор, крупных, гусиного размера кур, задумчиво глядевших на утреннюю встречу влюбленных, и тут его взгляд встретился с чужим глазом, вжавшимся в щель между досками забора. Кто-то подглядывал с улицы. Сеня? Семен?
Андрюша прошел к рукомойнику, наклонился, и только тогда ему стало не по себе. Он понял почему. Глаз принадлежал взрослому человеку немалого роста. Андрюша выпрямился, обернулся. Ангелина и Вениамин все также глазели друг на друга, но глаз в щели пропал. И тут Андрюша увидел, как нечто большое и блестящее по крутой дуге летит в небе, сопровождаемое черным хвостом. Когда это большое уже подлетало к земле, он понял, что летит молочный бидон.
Бидон глухо бухнулся о землю, и вверх, разлетаясь, ударил черный фонтан спиртовой туши. Девушка и аспирант, стоявшие у крыльца, там, куда грохнулся бидон, превратились в черные сверкающие под утренним солнцем статуи, стоящие на блестящей подставке — на черной сверкающей траве.
— Василий! — закричал Андрюша, выскочил на улицу и увидел, что у ворот стоит грузовик, на котором сооружена грубая, но эффективная катапульта, а сам Василий уже лезет в кабину.
— Ну нет! — крикнул Андрюша.— Ты от меня не уйдешь!
Он побежал за грузовиком, который набирал скорость, бидоны с молоком в нем звякали и дребезжали. Из-за угла вышел медведь, с аппетитом уминая буханку белого хлеба, еле успел отскочить в сторону, замахнулся буханкой, но кидать не стал, пожалел хлеб.
Грузовик вильнул вокруг рощицы с пушкой, а медведь побежал туда, видно, решил выстрелить вдогонку.
— Ну, это уже переходит все возможные границы,— сказал Эдуард Иваныч, возникший неподалеку.— Куда  он помчался? Я полагаю, что пора поставить знаки ограничения скорости в нашей деревне. А вы, Андрюша, как думаете?
— Я думаю, что его пора в тюрьму посадить,— сказал Андрюша.— Пускай он только мне попадется!
— Что-нибудь произошло? — испугался Эдуард Иваныч.
Андрюша ничего не ответил, повернул обратно к дому, Эдуард Иваныч за ним. В калитке они остановились, Эдуард Иваныч окинул взглядом ужасающую картину и сказал мрачно:
— Я заблуждался, выгораживая этого прохвоста.

18.
Андрюша поднялся на крыльцо, постучал. Его как будто ждали — дверь сразу отворилась. Дед Артем появился в проеме, бородка закинута.
— Входи, заждался.
— Там Василий хулиганил,— сказал Андрюша.— Закинул катапультой бидон с тушью, Ангелину и Веню облил.
— Ревнует,— сказал дед.— Понятное чувство. Ангелина никакой склонности не выказывает.
Он распахнул дверь в горницу, и Андрюше по ушам грохнул голос Луи Армстронга. Большая стереосистема расползлась по стенам, динамики дрожали от могучего голоса. На полированной крышке проигрывателя сидел, склонив голову, громадный ворон Гришка.
— Он тоже музыку обожает! — крикнул дед Артем.— Ты садись, садись.
— Может, потише сделать? — тоже крикнул Андрюша.
— Потише можно,— согласился старик и убавил звук.
Ворон приоткрыл клюв, приглушенно каркнул.
— Недоволен,— сказал дед Артем.— Нервничает. Ему вчера всю нервную систему этот мерзавец расшатал. Кофе хочешь?
— Нет, спасибо,— сказал Андрюша, осматриваясь. Ящик с гайками, гвоздями, сопротивлениями и проводками на столе, покрытом вытертой плюшевой скатертью с тигриными мордами на углах, разобранная кровать, шатучая этажерка с книгами, обычные деревенские фотографии на стенах, обклеенных обоями в цветочек, большой поясной портрет Чарльза Дарвина между окон, гипсовый бюст певицы Эллы Фитцжеральд, стопки газет в углу, перевязанные веревками, сундук, окованный железными полосами, цветной телевизор…
— Я тебя позвал из-за твоей образованности,— сказал дед.— Мне моей не хватает. Языки изучаешь?
— Английский,— сказал Андрюша.— И древнеславянский.
— Вот! Английский нам и нужен.
Ворон расправил крылья, в комнате стало темнее, потряс ими, сложил снова и прикрыл глаза белыми пленками.
— Старый он,— сказал дед.— Трудно ему, да и забывает многое.
— Вы зачем привидением одевались? — спросил Андрюша.
— Я Ваську уже вторую неделю выслеживаю. Мне представляется, что в деревне у нас завелась шайка, чего раньше не было. Они на мельнице гнездо свили. А мельница ушла, и я ее искал, а Гришка мне помогал. Нашли, только Гришка, когда летел ко мне с сообщением, в сеть попался. Вот и пришлось мне бежать туда.
— А почему под видом секунд-майора?
Андрюша бросил взгляд на ноги старика, они были в сношенных валенках. А башмаки стояли у двери. Солнечный луч упал на позолоченную пряжку, отразился зайчиком на портрете Дарвина.
— Я рассудил, что в моем естественном виде шайка меня не испугается. Еще пришибить могут. А привидений они боятся… И правильно рассудил.
Дед подошел к сундуку, с трудом отвалил тяжелую крышку. Сундук был полон одежды — старик вываливал оттуда на пол женские длинные платья, кафтаны, сермяги, уходил все глубже в недра сундука, одежда становилась все старше модой и возрастом, высокие сапоги со шпорами ударились о пол, ворон вздрогнул, спрыгнул с проигрывателя и клюнул шпору.
— Узнал… А где же камзол? — Дед хлопнул себя по лбу смуглой ладонью.— Маразм старческий! Ведь в другое место положил!..— Он откинул одеяло, подушку. Под подушкой лежали зеленый камзол и треуголка. Дед натянул на голову старый капроновый чулок с прорезями для глаз, поверх надел треуголку.— Страшно?
— Я поверил, что привидение.
— Все было бы по-моему, если бы не настоящий секунд-майор.
— Вы второе привидение имеете в виду?
— Его самого,— сказал дед.— Пришлось отступить. Но я тебя чего позвал? Я тебя позвал, чтобы ты с Гришкой поговорил. Он по старости лет все больше на английском разговаривает. А может, и на немецком. Образованная птица, волнуется.
— Ну, он пока вообще не разговаривает,— сказал Андрюша.
— Он к тебе присматривается. Ты поговори с ним, поговори, что-то существенное он сказать хочет.
— Каррр!— сказал ворон.
— Это не по-английски,— сказал Андрюша.
— А мне в лес идти надо,— дед стащил с головы треуголку и чулок.— Там на мельнице ихние секреты. Я их разгадать должен.
— А если привидение?
— Оно днем не ходит, солнечного света не выносит. Так что поговори с Гришкой, может, поймешь.
— Галияэстомнисдивизаинпартистрррррес! — вдруг заворчал ворон, широко открыв клюв, обнаружив белесую пасть размером с собачью.
— Видишь,— сказал дед, надевая камзол,— беседует.
— Это не английский. Вениамин, наверно, знает,— ответил Андрюша.— Он аспирант.
— Зови Вениамина, только скорей.— Камзол болтался на плечах деда, некоторых медных пуговиц не хватало.
— Как его позовешь? Он же сейчас моется. Он же черный.
— Вот незадача,— сказал дед.— А времени ни минуты. Мне бежать пора. Давай вот что сделаем. Я вас до дому провожу, точ-на! А сам в лес.
Они перешли улицу. Впереди шел дед в дождевике, из-под которого поблескивали пряжками башмаки, потом Андрюша. Над ними тяжело летел ворон, держа в клюве шпору, прихваченную в доме деда Артема.

19.
Андрюша с вороном нашли Вениамина в предбаннике. Он сидел черный, страшный, но веселый. За дверью мылась Ангелина, и он ждал своей очереди.
— Ты куда пропал? — спросил Веня Андрюшу, когда тот приоткрыл дверь.— Тут на нас нападение было.
— Я знаю,— сказал Андрюша.— Я за этим типом гонялся.
В предбаннике было тепло, пар пробивался из-под двери.
— Мне не везет,— сказал Вениамин.— Я его на дуэль вызову.
— И не мечтай,— отозвался из-за двери голос Ангелины.— Без тебя справимся.
— А я все равно вызову.— Вениамин засмеялся, и зубы его показались ослепительно белыми на черном блестящем лице.— Ох, до чего кожу стягивает! Ты с вороном подружился?
Веня ничему не удивлялся и ничего не боялся. Его переродила любовь. Приди Андрюша с тигром, он бы и тигра принял как должное.
— Веня, ворон хочет сообщить нам нечто важное, но делает это на непонятном языке. Дед Артем просит твоей помощи.
— Говорите,— сказал Вениамин.— Я давно подозреваю.
Гришка надул грудь, положил на пол шпору и сказал оглушительно, в одно слово:
— Пераспераадасстрррра!
— Близко, близко! — закричал Вениамин.— Я слышал эти слова!
— Тем более,— сказал Андрюша.— Расшифруй, будь другом, может, мы наконец разгадаем эту проклятую тайну.
— Продолжайте,— сказал Вениамин, соскребая тушь с очков.
— Меакульпа,— тихо произнес ворон.
— Что?
— Омниапреклаарррарррарррра!
— Ага,— согласился Вениамин.— Я с тобой совершенно согласен. Геля, ты слышала, что он о тебе говорит?
— Почему обо мне? — спросила из-за двери Ангелина.— Он кричит на тарабарском языке.
— Нет,— сказал Вениамин.— Он говорит, что все прекрасное — редко. И что касается тебя, я убежден.
— Погоди,— сказал Андрюша.— Время не ждет. Что тебе сказал ворон, и почему ты это понял?
— Он говорит по-латыни. Странно, что ты не догадался.
— Эгзегимонументэррреперррениус! — завопил ворон, найдя благодарного слушателя.
Властным движением руки Вениамин остановил ворона и продолжал с выражением:
— Регаликве ситу пирамидальциус, нон кво имбер идекс, нонаквили потенс!
Ворон склонил голову и сказал:
— Славно, славно! Вижу родственную душу.
— Ты о чем с ним разговаривал? — спросил Андрюша.
— Я памятник себе воздвиг нерукотворный,— ответил Вениамин.— К нему не зарастет народная тропа, понимаешь?
— Это что, из Пушкина?
— Нет, первоисточник. Ворон читает Горация в подлиннике.
— Жаль,— сказал Андрюша.— А мы с дедом думали, что он раскрывает тайну секунд-майора.
— Я этого не вынесу,— сказала заспанная Элла, возникая в дверях.— Почему никого нет дома?
— Простите,— сказал Вениамин, и Элла узнала его не сразу.
— Опять? — узнав, возмутилась она.— Сколько можно совершать необдуманные поступки?
— Ничего подобного,— сказал Вениамин.— Это было покушение.
— Он прав,— сказал Андрюша.— Покусители скрылись. Но прохожие узнали, что это был известный гангстер Василий Полуехтов.
— Он опять приходил? — спросила Элла.— И зачем?
— Ревнивец,— сказал Андрюша.— Мститель из-за угла. Экстремист.

20.
— Надежды не оправдались,— говорил Андрюша, собирая сумку.— Деда придется разочаровать. Ничего ворон не знает, кроме латыни.
— Ты куда так спешно собираешься? — спросила Элла.— Сегодня мы работаем, и твой магнитофон нужен.
— Я отработаю потом,— сказал Андрюша.— Возникла возможность вскрыть гнездо местных гангстеров. Я не могу упустить такую возможность. Песни подождут.
— Ох, Андрюша, если бы я была твоей матерью…
Ворон слетел на край стола, поглядел на Эллу и сказал:
— Крррасавица.
— Ну что вы,— ответила машинально Элла и смутилась, что на равных разговаривает со старым вороном. А Гришка подхватил с пола шпору, с достоинством взлетел на подоконник и исчез.
За окном послышался скорбный рев. Ангелина кинулась к двери. За нею, естественно, Вениамин и Андрюша.
— Что-то случилось с дедом Артемом! — закричал Андрюша.
Медведь Мишка стоял возле ворот, покачивая когтистыми лапами, и изображал всем своим видом скорбь и волнение. Он узнал Андрюшу, попятился, будто не ожидал увидеть здесь своего врага
— Дед Артем в лесу? — спросил Андрюша.— С ним плохо?
Медведь подумал, доверять ли студенту, потом опустился на передние лапы и трусцой, покачивая толстым задом, побежал к околице. За ним бросились Ангелина, Андрюша и, конечно, Вениамин. Следом припустились оказавшиеся поблизости Сеня и Семен.
Бежать пришлось долго. Медведь не понимал, что люди бегают куда медленней,  умерил прыть, лишь когда Веня, совсем запыхавшись, остановился на миг, привалившись спиной к сосне, а ворон Гришка, сделав круг над людьми, крикнул что-то неразборчиво по-латыни.
Выбрались на лесную дорогу. По ней бежать было чуть легче, только крапива стегала по рукам и ногам. Веня преисполнился жалостью к Ангелине, которая подпрыгивала, когда крапива стрекала ее по икрам, и крикнул, задыхаясь:
— Давай я понесу тебя!
Но Ангелина не отозвалась, лишь Андрюша засмеялся на бегу.
Дорога пересекала низину, до мельницы оставалось бежать еще минут пять, но бежать не пришлось — они встретили деда Артема раньше. И не одного.
Через прогалину, путаясь в высокой траве, мешая друг дружке, медведица и два медвежонка, семья Михаила, толкали большую бочку, ревели, стонали, изображали волнение и беспокойство.
При виде людей медведи отпустили бочку, она медленно покатилась назад, и из нее послышался тихий стон.
Андрюша первым соскочил с тропы, догнал бочку, остановил:
— Есть кто живой?
— Я живой,— отозвался из бочки голос.— Это точ-на.
Бочка была заколочена — и никакого инструмента под рукой! Андрюша отломил сук, постарался поддеть им крышку, сук обломился. Остальные стояли вокруг, сочувствовали, но помочь не могли.
— Как вас угораздило? — спросил Андрюша.
— И не говори,— отвечал дед.— Ты скоро там? Задохнусь, ей-богу, задохнусь.
— Может, его до деревни докатить? — спросил Сеня.— Если вместе с медведями навалимся…
— С ума сошел! — сказал голос старика из бочки.— Еще двести метров, и от меня только фарш останется. Ты что думаешь, медведи гладко бочки катают?
Медведи взревели, обиделись за неблагодарность.
— Нет, это безнадежно,— сказал Андрюша в отчаянии, когда сломал второй сук.— Придется вам, ребята, до деревни бежать.
— Не дотерплю, помру,— сообщил дед из бочки.— возраст у меня не тот.
В этот момент с высоты грозно каркнул ворон, нечто золотое пронеслось перед носом Андрюши и упало в траву. У ног его лежала шпора — идеальное орудие для откупоривания бочек.
Когда доски, одна за другой, со скрипом отлетели, из бочки, провонявшей тоскливым гнилым рыбьим запахом, вывалился дед. Чешуя пристала к камзолу привидения. Медведи, зажимая носы лапами, шарахнулись в стороны.
— Что же произошло? — спросил Андрюша.
— Разве я знаю? — сказал дед печально.— Обошли меня опять. Я до мельницы добрался — стоит она пустая, дверь притворена. Я внутрь. Вижу — бочки, ящики, всякое добро. Ну, думаю, сейчас я все исследую, акт составлю на ихнее логово. Вдруг слышу голоса снаружи. И, надо сказать, оробел. Решил, спрячусь и подслушаю их разговор, планы выведаю. Смотрю, пустая бочка стоит, как раз мне по росту. Только спрятался — входят. Один говорит: ты, говорит, мерзавец нерасторопный, ревнивец глупый, ничего, говорит, тебе нельзя доверить, я, говорит, тебя в милицию бы сдал, если бы ты не был нужен. А второй отвечает: я тебе нужен, без Веня ты как без рук.
— Это Василий был,— сказал Вениамин.— Он и есть ревнивец.
— Не сомневаюсь. Но тут меня любопытство взяло — кто же второй? Главный кто же? Я из бочки вылез немного, по глаза, а они увидали.
— Так кто же это был?
— Привидение было, вот кто,— сказал дед.— Очень меня это огорчило. Зачем, думаю, привидению с Василием в союз входить?
— А вы его не узнали?
— Как узнаешь? У него на лице что-то надето было. Он как увидел меня, подпрыгнул, крышкой придавил, а Васька, чертов сын, гвоздями прибил. Выкатил из мельницы и говорит — своим ходом добирайся. Если бы не Мишка…
— Они там еще? — спросил Андрюша.
— Наверное, куда им деваться.
— Давайте к мельнице! — сказал Андрюша.— Мы их прихватим с поличным.
Поляна открылась почти сразу. Она была зеленой и светлой. Мельницы на ней не было.
— Опять двадцать пять,— сказал Сеня.— И в Волчьем логу ее нету, и в распадке ее негу!
— Чудеса,— подтвердил Семен.— В газету надо написать.
— Только что я тут был,— сообщил дед.— Если мельницы не было, значит, я в бочку сам себя заточил, как царь Салтан?
Трава, где стояла мельница, была измята, следы от нее не успели заполниться водой. Они вели к дороге.
— Прямо по лесу она не ходит,— сказал Андрюша.— Предпочитает передвигаться по дорогам.
— А это что? — спросила Ангелина.— Глядите!
— А это следы грузовика,— сказал Вениамин.
— А грузовик в деревне только один,— сказал дед Артем.

21.
— Я устал от шуток Василия,— сказал Андрюша.— А Веня буквально почернел.
— Не шути,— сказал Вениамин, шагая по следам мельницы и грузовика.— Это уже не шутки.
— Какие там шутки! — От деда Артема все еще исходил тухлый запах.— Хватит. Это точ-на.
— Куда мы бежим? — спросила Ангелина.— Может, нам в деревне его подождать.
— Вот этого мы не знаем,— сказал дед.— Они мельницу так перепрячут, что с миноискателем не найдешь. А это, не забывайте, культурный монумент. Она еще до Полуехтова стояла.
— Не верю я в нечистую силу,— сказал Андрюша.— А машина с мельницей на прицепе далеко не уйдет. Да еще по такой дороге.
Григорий взмыл высоко в небо, распугивая коршунов, которые робели перед черной птицей таких размеров. Затем он несколько снизился и пошел кругами впереди.
Не прошло пяти минут, как дорога поднялась на холмик, у подножия которого было небольшое круглое озеро. Именно туда и направлялась мельница на буксире у отчаянно хрипящего грузовика. Мельница вздрагивала, продираясь сквозь кусты и крапиву, по кочкам, рытвинам и лужам. Троса издали не было видно, и потому казалось, что мельница, спотыкаясь, гонится за грузовиком.
Андрюша догадался, что хочет сделать коварный Василий: подогнать мельницу к крутому обрыву и свалить в озеро — утопить.
Видно, та же мысль пришла в голову и старику Артему, потому что сзади до Андрюши донесся его крик:
— Концы в воду? Концы в воду? Не посмеешь!
И вот тогда на пути Андрюши встало привидение секунд-майора, самое настоящее, второе. Оно широко простерло руки и глухим, проникающим в сердце голосом возопило:
— Остановитесь, несчастные! Ваша гибель близка!
Появись привидение ночью или хотя бы в сумерках, эффект был бы более драматическим. Но сейчас светило солнце, и видно было, насколько потрепан и ветх мундир секунд-майора, а голос его заглушала тряпка, намотанная на лицо, чего привидения обычно не делают.
Андрюша, ловко уклонившись от угрожающих рук привидения, не замедляя хода, понесся дальше. Желтые бабочки с ладонь размером крутились над его головой, ворон Григорий ободряюще кричал из поднебесья, кусты старались отклониться с дороги, целая семья ужей ползла спереди, приминая траву, кроты взрыхляли кочки и холмики, чтобы Андрюша не споткнулся, сзади мягко, но настойчиво подталкивали в спину малиновки и соловьи.
Казалось, все обитатели леса встали на защиту мельницы. Стрекозы и мухи роем вились перед ветровым стеклом, застилая Василию зрение, осы рвались в боковые окна, чтобы искусать его до полусмерти, бобры тащили палки и сучья, чтобы перегородить дорогу, а стая дятлов, не жалея усилий и клювов, пыталась перебить стальной трос…
Когда Андрюша, обессилев, готов был свалиться на землю, из леса выбежал могучий лось, который упал перед ним на колени, зайцы подтолкнули Андрюшу, и последние метры пути он скакал на лосе.
Василий не сдавался, он выжимал последние силы из грузовика, и тот уже начал скатываться вниз, к обрывчику. Оставалось лишь несколько метров, когда Василий, не обращая внимания на укусы, высунулся из кабины, прикидывая, как развернуть машину, чтобы мельница завалилась в озеро. В этот момент рой насекомых раздался, и Василий увидел, что к кабине приближается могучий лось, а лежащий на его спине Андрюша делает руками угрожающие движения, намереваясь перескочить на подножку автомобиля.
Василий в панике нажал на газ, забыв, как близок он к обрыву, и грузовик медленно начал клониться вниз — его удерживал только трос, связывающий с мельницей. Бок машины задрался к небу, из кабины, лихорадочно  перехватывая руками, полез распухший от осиных укусов невменяемый Василий, прыгнул в сторону, покатился по траве. Грузовик еще несколько секунд висел над обрывом, и тут трос, расклеванный дятлами, не выдержал, с оглушительным звуком лопнул, машина подпрыгнула и нырнула в озеро, подняв столб воды. Мельница тоже повалилась было набок, но в последний момент бобры с риском для жизни успели подкатить под нее валун.
Василий на четвереньках, шустро, словно всю жизнь так бегал, бросился к лесу. Андрюша понимал, что Василий уходит от ответственности и надо бы бежать за ним, но сил больше не было. Он присел на порожек мельницы и стал ждать остальных, глядя, как уменьшается, тает в траве звериная фигура Василия, как он приближается к деревьям, вот-вот скроется среди них, но нет, не скроется — навстречу ему выходит бурый медведь. Василий пятится, прыгает к стволу, лезет наверх, и медведь садится у дерева и, скосив голову, любуется тем, как висит на суку, качается фигура шофера.
Из двери мельницы несло гнилой рыбой. «Что они там делали?» — подумал Андрюша. Прерывистое мелкое дыхание подсказало ему, что прибежал дед Артем.
— Ах, стервец,— сказал дед.— Ну, хорошо, что ты
успел!
Треуголка в кулаке казалась тряпкой с золотым галуном, один башмак где-то потерялся. Дед все-таки не лишился силы духа, сразу кинулся внутрь мельницы.
— Ну вот, — кричал он изнутри, — так я и думал!
Но у Андрюши не было сил глядеть.
Подбежали Сеня с Семеном.
— А привидение твоего очкарика забило! — закричали они.
— Что? — вскинулся Андрюша.
— Со страху, наверно,— сказал Сеня.— Он как увидел, что на него Веня твой бежит, морда черная, глаза в очках, да как дрыном по нему долбанет, а сам в кусты!
— Где Веня? — Андрюша вскочил на ноги.— Серьезно?
— Кровь идет, жутко! Ангелина убивается.
— Андрей! — раздалось из мельницы.— Ты чего не идешь?
— Привидение на Веню напало.
— Погоди… Ты смотри! — из дверей мельницы показался дед Артем. Он протянул вперед сложенные горстью ладони, полные черной зернистой икры. Икра медленно проливалась между пальцами и шлепалась на порог.— Там две бочки икры, понимаешь? Так я и знал, так и знал! Какая уж тут экология! Я их под суд!..
— Веня ранен! — повторил Андрюша.— А вы об икре!
И он помчался к другу, который лежал на траве, лоб рассечен, алая кровь на черной коже, глаза закрыты, над ним рыдающая Ангелина. Веня приоткрыл глаза и спросил:
— Ты победил? Ну и хорошо. Обо мне не беспокойтесь.
Подбежал дед Артем, руки измазаны икрой, сказал:
— Обопрись о нас с Андреем. Как-нибудь доберемся.

22.
Веню привели в дом к Глафире и положили в горнице. Глафира с Колей еще не вернулись из района.
— С одной стороны,— сказал Эдуард Иваныч Ангелине, которая взяла в свои руки уход за Вениамином,— требуется полный покой и тишина. С другой — его лучше отвезти в район. Вызовем вертолет, а?
Эдуард Иваныч был сконфужен событиями в деревне и время от времени, когда окружающие не слышали, говорил Элле:
— Ах, как неприятно, что экспедиция столкнулась с объективными трудностями! Моя вина, должен был предугадать.
— Ну при чем тут вы? — отвечала Элла.— Кто мог предположить!
— Я видел неблагоприятные тенденции и не принял их во внимание… это ужасно, это невыносимо…
— Погодите,— слабо произнес Веня.— Ну, упал я, ушибся, при чем тут вертолет? — В голосе его была такая внутренняя сила, что Эдуард Иваныч смешался и сказал:
— Может быть, пролома и нет и даже трещины нет, но ушиб существует. Все равно в Красное ехать надо. Милиционер там. И трактор, чтобы грузовик вытащить.
— Зачем милиционер? — спросил Вениамин.— Акт составлять?
— Принять меры по отношению к этому мерзавцу, опозорившему всю нашу деревню. К Василию Полуехтову, воплотившему в себе худшие черты дворянского прошлого.
— Дворянское прошлое ни при чем,— сказала Ангелина.— Вы знаете, что дед Артем в мельнице отыскал?
— Нет. Я даже не знаю, что он мельницу отыскал,— сказал Эдуард.— В порядке ли этот памятник народной архитектуры?
— Покосился, но в порядке. Дед Артем там нашел две бочки черной икры. Вот куда рыба шла! — сказала Ангелина.
— Какая рыба? — удивился Эдуард Иваныч.— Прости, Гелечка, я здесь не первый день живу и уху обожаю, но ни осетров, ни белуги в нашей речке испокон веку не было.
— Не было, а икра есть. Да вот дед идет, у него и спросите!
Вошли Андрюша с дедом Артемом. Андрюша устал, волосы свалялись, но вид у него был победоносный. Дед ковылял сзади, в одном башмаке, вместо второго — найденный где-то валенок.
— Как здоровье? — спросил Андрюша у Ангелины.
— Завтра встану,— ответил сам Вениамин.— Попадись мне это привидение! Я сам виноват — испугал его.
— Привидение? — спросил Эдуард Иваныч. И взгляд его уперся в порванный зеленый камзол деда Артема.
— Не я,— сказал дед,— другой призрак. Истинный. Если не притворяется.— Он кинул на стол связку ключей.— Сходи в погреб. Знаешь, за клубом? Мы этого преступника и спекулянта там заперли с Андрюшей.
— Мне сказали, что он грузовик утопил,— сказал Эдуард.— Вы не представляется, какое чувство стыда я испытываю из-за его грязных поступков.
— Якшался с ним,— сказал дед Артем,— а теперь осуждаешь.
— Я искренне надеялся его перевоспитать,— сказал с чувством Эдуард Иваныч.— Нет безнадежных людей.
— Тогда бери ключи, осмотри его, раз уж ты фельдшер.
— Как войдете, не пугайтесь,— добавил’ Андрюша.— По дороге домой его Мишка раза два корябнул. Да и осы искусали. Глаза не открываются.
— Его немедленно надо вывести из подвала,— сказала строго Элла.— Как можно больного человека держать в сырости и холоде?
— Ничего,— сказал дед Артем.— Под замком ему полезно посидеть. И охладиться.
— Дед Артем совершенно прав,— сказал Эдуард Иваныч.— Совершенно, абсолютно. Василий может представлять опасность для общества. И эти две бочки с икрой меня очень насторожили.
— Это точ-на,— сказал дед Артем.— Погодя надо будет сходить в мельницу снова, все обревизовать, опечатать помещение. А ты,— обратился он к Эдуарду,— бери йод, или зеленку, или какой там пластырь и отправляйся в тюрьму подвального типа. Если боишься — возьми с собой Андрея.
Андрюша вздохнул — он уже час мечтал, как ляжет и вытянет ноги… такая усталость владела им. Но он понимал, что заменить его некем. Веня — инвалид, остальные мужики на сенокосе.
— Пойдем,— сказал он и подобрал ключи со стола.

23.
Дед Артем поглядел им вслед, присел у кровати.
— Скажи мне, дорогой,— попросил он,— никакой надежды на узнавание?
— Какое узнавание? — не понял Вениамин.
— Привидения.
— Нет. Все так быстро произошло.
— Уж лучше бы я ему попался,— вздохнул дед Артем. Помолчав, добавил: — Надо на мельницу снова идти. А то привидение все следы заметет.
— Я пойду с вами,— сказал Вениамин слабым голосом.
— Молчи,— сказала Ангелина.— Тебе говорить вредно.
— Нет, пойми, деду одному идти нельзя. Мы не знаем, чего привидению хочется.
— Хулиганить ему хочется, вот что,— сказал дед.— Я пока Мишку оставил у мельницы. Пускай побережет.
— Скоро должен Колька вернуться,— вспомнила Ангелина.— Он тебя на мотоцикле подвезет. Или хоть Андрюшу подожди.
— Это, конечно, правильно,— сказал дед Артем.— Я бы и подождал, если бы не тайна, которая в голове вертится, а не укушу.
— Что еще? — спросил Веня.— Если филологическая, я могу быть полезен.
— Нет, гастрономическая,— сказал дед.— Я все о двух бочках с черной икрой. В наших краях никогда осетров не водилось.
— Вы думаете, они ее откуда-то привезли? — спросила Элла.— Ведь в магазине ее не бывает?
— У нас в магазине крупа бывает,— сказал дед.
— Это, наверно, контрабандисты,— сказал Вениамин.— Они ее переправляют дальше. Ниточка, понимаете, от Каспийского моря к Ледовитому океану.
— Через горы без дороги икру волочить? Нет, тайна не в этом. А в том, что икра черная бывает, красная, а вот желтой не бывает. А я в мельнице и бочку с желтой видал.
— Бывает,— раздался голос от дверей. Там стоял Сеня.— Вы не рыбаки, не знаете. Это селедочная икра.
— Селедочная? — старик задумался.— Конечно, глупая моя голова! Конечно, как я сразу не понял!
— Это Васька ловил,— сказал Сеня.— И мы ему иногда ловили. Все ребята. А Васька в озерах глушил и в речке.
— Селедка у нас крупная,— раздумывал дед,— больше метра, весьма крупная, другой такой нигде нет, эндемик. Я Джеральду Дарреллу на остров Джерси об этом уже сообщал. Но чтобы селедочную икру собирать…
— И красить,— сказал мрачно Вениамин.— Вот зачем ему черная тушь в таких количествах.
— Точ-на! — возрадовался дед.— Селедочную икру красить и за осетровую выдавать. Вот это преступники! Их производство в мельнице тысячи рублей дохода дает! Недаром привидение там ошивалось, особенно если ему кассу компенсировать хочется.
Вернулся Андрюша, распаренный и усталый настолько, что провалились глаза. Бросил куртку на стул, напился воды.
— Ну, как там? — спросила Элла.— Как Василий?
— Обойдется,— сказал Андрюша.— Травма у него в основном психическая. Он Эдуарда даже не узнал сначала. И говорить не может. Рычит и прячется под подушку.
— Андрюша, свет мой,— сказал дед жалобно.— Устал ты, небось, ужасно?
— Есть немного,— ответил Андрюша, усаживаясь на скамью и вытягивая ноги.
— А вот надо снова на мельницу сходить. Надо.
— Нет,— сказал Андрюша.— Не надо.
— Надо, Андрюша,— поддержал деда Вениамин.
— Может, не стоит? — вмешалась Элла.— Подождем милицию. Там преступники и медведи.
— Милицию не дождаться,— сказал дед.— Потому что ее еще и не вызывали. Да и медведя сменить надо, неблагородно животное держать так долго на посту.
— Может, вы Эдуарда позовете?
— Какой из него помощник,— сказал дед,— он чужой.
— А Андрюша?
— Андрей человек военный,— сказал дед,— строевой.
Андрей не был военным человеком, но доверие деда, выраженное в столь странной форме, почему-то польстило. Он молча поднялся.

24.
Еще за километр от мельницы они увидели столб черного дыма.
— Ах ты,— крикнул дед,— там же медведь! Как бы чего не вышло!
Они в молчании добежали до края поляны.
Мельница горела, как аккуратно сложенная поленница дров, ровным свечным пламенем. Видно, за столетия древесина просохла и прокалилась — таких дров нарочно не сыщешь.
Они подбежали ближе — пламя отражалось в озере и на крыше кабины утонувшего грузовика. Неподалеку, в траве, оскалившись, но не зло, а удивленно, лежал убитый Мишка.
Дед не смотрел на мельницу, присел на корточки рядом со зверем.
— Как часовой,— сказал он,— до последней капли крови.
— Опоздали,— вздохнул Андрюша.
— Я виноват,— сказал дед.— Мне думать надо. Эта липовая икра больших денег стоит.
— Но Василий сидит в погребе, я сам видел, мы с Эдуардом Иванычем недавно там были…
— Разве это так и важно?
— Важно,— сказал Андрюша.— Настоящие привидения не стреляют. Никогда не поверю.
— Поверишь в привидение, в остальное уж легче,— сказал дед.— Закопать его надо. А то кто-нибудь захочет шкуру снять…
Пламя от мельницы смешивалось с солнечным светом, накладывалось на него, и было неправильно, что пожар происходит в середине дня, а над Мишкой вьются мухи.
— Надо бы кому-нибудь здесь остаться,— сказал Андрюша.
— И пулю в лоб? Да, пулю в лоб? — спросил дед,  поглядел на медведя и добавил: — Может, и лучше бы мне, дураку, эту пулю.
Вдали, на краю леса, зло ревела медведица. Но не подходила.

25.
Вениамину вроде бы полегчало. Ангелина прибежала с фермы, пыталась уговорить его поесть, но Веню тошнило, от еды он отказался. Дед Артем, когда они с Андрюшей, закопав медведя, без сил приплелись из леса, спрятался у себя дома, сказав, что больше ничего не хочет и лучше помрет. Зато прилетел Гришка, сидел на окне, смотрел на Веню и говорил ему латинские фразы. Веня переводил их слабым голосом, и ворон кивал, одобряя правильность перевода. Элла сказала:
— Гриша, может, хватит отвлекать Вениамина? Ему нужен покой.
— Он мне не мешает,— возразил Вениамин.
— Никогда,— сказал ворон.
Андрюша, еще в запале и на нервном взводе, вдруг вскочил, бросился к погребу, присел на корточки перед маленьким окошком.
— Василий, ты знаешь, что мельницу сожгли?
— Ууу,— сказал Василий в ответ. Он был в нервном шоке.
— Кто это сделал? — спросил Андрюша.— Лучше ответь сразу. Шуточки кончились. В деревне находится маньяк с ружьем.
Василий внимательно слушал, не перебивал, а потом вдруг ответил грубым словом и завыл снова. Больше Андрюше ничего добиться не удалось, но, когда он уходил домой, показалось, что вслед из погреба донесся смешок. Может быть, показалось.
А еще через час вернулся Эдуард Иваныч, который на велосипеде укатил было в Красное, чтобы вызвать вертолет и милицию. Его встретили у околицы мальчишки и принесли за ним велосипед. Ему не повезло. Километрах в десяти от деревни, у моста со львами, он на повороте не удержался и упал в кювет. Переднее колесо отлетело— спицы наружу. Вот и тащил три часа обратно велосипед на себе.
— Понимаете,— сказал он,— велосипед не мой. Я не мог оставить его на дороге, где каждый может его похитить.
Эдуард Иваныч был пропылен, волосы слиплись, косо приклеились к черепу. Он сидел у постели Вениамина, страшно расстроенный неудачей. Элле было жалко его.
— Вы поступили как настоящий медик.
— Я давал клятву Гиппократа. Другого морального пути у меня нету.
Эдуард Иваныч поднялся, поманил Андрюшу на крыльцо. Там, понизив голос, сказал:
— Лично я,— усики его чуть шевелились под носом, как живые,— лично я не верю в местный фольклор. Но иногда начинаю сомневаться. Вороны говорят, медведи стреляют…
— О медведе не беспокойтесь,— горько сказал Андрюша.— Медведь погиб. Его застрелили.
— Как это случилось?
— Он мельницу защищал, а мы с дедом опоздали.
— Прискорбно. Они заметали следы. Преступники. Но кто они — вот главный вопрос. Завтра здесь будет милиция, и тогда Василий во всем сознается. Вы ведь тоже думаете, что он был не один?
— Думаю,— сказал Андрюша.
Над деревней опускался мирный вечер, коровы расходились по дворам, пастух оттянул кнутом, и хлопок показался Андрюше новым выстрелом. Солнце садилось в сизое с оранжевой оторочкой облако.
— Погода портится,— сказал Эдуард, проследив за взглядом Андрюши.— Кстати, где ключи от погреба? Мой долг осмотреть его.
— У деда ключи,— сказал Андрюша.— Но я думаю, дед спит.
— Ну, тогда я попозже, хотя меня не прельщает возможность вновь встретиться с этим бугаем.
Вернулись в дом. У Вени оказалась повышенная температура— тридцать семь и пять. Не очень большая, но все-таки… Эдуард решил сходить за аспирином, а Элла вызвалась его сопровождать — ей хотелось на свежий воздух. Облако, в которое село солнце, постепенно закрыло половину неба, поднялся ветер. Ангелина вдруг расплакалась и ушла из комнаты. Ей было жалко медведя.
— Здесь больше странностей, чем положено деревне,— сказал Вениамин.— Весь день думаю об этом.
— Ноги гудят,— отозвался Андрюша.— Я слишком часто бегаю по лесу. По крайней мере двумя странностями с сегодняшнего дня меньше.
— Элла не зря говорит, что ты циник,— сказал Веня, морщась от боли.— Ты имеешь в виду мельницу и медведя?
— Да, прогресс цивилизации сильно бьет по сказкам. Сказку, как видно, можно эксплуатировать. В хороших ли, плохих целях, но эксплуатировать. Медведь стреляет из пушки, а из селедки делают осетровую икру. Главное, чтобы никто не удивлялся. Был бы дракон, сторожил бы колхозный амбар.
В комнате разливались голубые сумерки. Далеко-далеко раскатился гром, потом на мгновение комнату высветило зарницей.
— Свет зажечь? — спросил Андрюша.
— Не надо. А если это не сказка? — сказал Вениамин.— Если ей есть физическое объяснение?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Андрюша. Ему хотелось спать и не нравилось, как блестят глаза Вениамина. Ангелина звенела посудой — мыла ее на кухне.
— Марциальные воды,— сказал Вениамин.— Эти загадочные марциальные воды Для императрицы.
— Которые были развенчаны коварным медиком Блюменквистом.
— Но если в восемнадцатом веке до Петербурга докатился слух, он должен был на чем-то основываться!
— Кто-то хотел выслужиться и сыграл на царицыном суеверии,— сказал Андрюша и задремал. Слова Вени достигали его сознания, но путались с дремой, с началом сна.
— А если этот источник существует? На верстовом столбе у пушки есть надпись: «До Царицыного ключа 9 верст». Подумай, какие здесь бабочки, рыбы, ягоды. Гришка наконец. Разве бывают такие крупные вороны?
— И молоко,— откликнулась Ангелина из кухни, голос ее был далеким-далеким: Андрюша вновь бежал за грузовиком…— Есть ключ,— приближался девичий голос.— В горах, в лесу. Никто туда не ходит: ход завалило, секунд-майор как сгинул, так и завалило. Откуда у нас в реке вода такая хорошая? Дед Артем говорит, санаторий надо ставить. Она же откуда-то течет? Живая вода, живая вода — в этом есть смысл?
Живая вода текла и текла перед глазами Андрея, сияя на солнце и переворачивая маленькие камушки.
— Елена туда ходила,— сказал кто-то,— майора водой поливала, а царице не досталось. Смешно, правда? Царские сатрапы остались с носом.
Андрюша так и заснул, облокотясь о стол, и спал, пока рука не ушла в сторону и голова не ткнулась носом в скатерть. Показалось, что секунд-майор ударил палкой по лбу его, а не Веню… В комнате горел свет. Эдуард Иваныч с тревожным, смущенным лицом склонился над кроватью. В одной руке держал чайную ложку с таблеткой аспирина, в другой — стакан воды.
— Выпей,— говорил он Вениамину.— Это проверенное средство. Поможет обязательно.
— Ему бы укол сделать,— сказал со сна Андрюша.
— Зачем? — глаза Вениамина агрессивно горели. У него начинался жар.— Мне лучше. Мне лучше с каждой минутой.
Таблетку он все-таки проглотил.
— Я тоже устал за сегодняшний день,— сказал Эдуард.— Испытания, выпавшие на мою долю, когда я не жалея сил мчался в село Красное за помощью! Нет, я не набиваю себе цену…
— Мы так не думаем,— сказала Элла, глядя на него с сочувствием, которое раздражало Андрюшу. Он подошел к окну. Гром гремел чаще, и ветер уже наскакивал на дом так, словно хотел померяться силой со стенами. Андрюша прикрыл окно, и Веня сказал:
— Не надо, Андрей, душно.
Элла положила ладонь на лоб Вене.
— Ну-ка,— сказала она,— давайте еще разок поставим градусник.
Веня не сопротивлялся, глаза его горели, он что-то шептал.
— Что такое? — спросила Ангелина.
— Шучу,— прошептал Веня,— шучу, не обращайте внимания.— Он улыбнулся, но глаза смотрели отрешенно.
Дверь открылась. Вошел дед Артем.
— Большая непогода,— сообщил он, оглядев сидевших в комнате.— А вы лекарства ему давали? Нужны антибиотики.
— Виноват,— сказал Эдуард.— Но ведь это первый случай в нашей деревне за два года. Я лекарств давно не выписывал.
— Он ездил на велосипеде а Красное,— сказала Элла.
— Небось, не доехал,— усомнился дед.
— Велосипед сломался,— сказал Эдуард.— Можете посмотреть, колесо пополам. Чуть живой остался. Была бы еще одна жертва.
— Хватит жертв,— сказал дед, все еще стоя над Вениамином.— Ему бы живой воды.
— Неплохо бы,— сказал Эдуард Иваныч.— Но лучше вертолет.
— Я пойду в Красное,— сказал Андрюша.
— Ты не дойдешь до утра,— сказал Эдуард Иваныч.— Тридцать пять километров, под ливнем и в бурю. Ночью.
— Я не могу позволить,— сказала Элла.
Три старухи, из тех, что сидели вчера перед клубом, а потом пели для Эллы, вошли рядком, сели, поклонившись, на скамью у двери, отказались от чаю.
— Ты не пришла,— сказала одна из них Элле.— Вот мы и пришли.
— Спасибо,— ответила Элла.— У нас несчастье.
— Знаем,— сказали старухи. Они были разные, но схожи с Ангелиной полуехтовскими глазами, чистотой кожи и статью.
— Спасибо,— сказал и Веня, окинуа их лихорадочным взором.— Вы пришли петь? Пойте, вы мне не мешаете.
— Плох,— сказала одна из старух.— Жар повышается.
— А у Эдуарда, конечно, антибиотиков нету,— сказала вторая.
— Мне они были не нужны. Здесь все здоровы. Я даже их не заказывал.
— За живой водой надо,— сказала первая старуха.
— Я пойду в Красное,— сказал Андрюша.— вызову вертолет.
— Вертолет — это хорошо, но лучше бы его не трогать,— сказала вторая старуха.— Живая вода лучше.
— Живая вода, жилая вода, пожилая вода,— мелодично и тихо запел Вениамин.
— Чувствует,— сказала первая старуха.
— Нуждается,— подтвердила третья, а вторая напомнила:
— Девица должна идти. Любящее сердце.— И все обернулись к Ангелине. Та покраснела, сказала серьезно:
— Я бы пошла, но пути не знаю.
— И никто не знает,— сказала первая старуха.— Но ходили.
— Туда же ход потерян, завален обвалом,— сказал Эдуард.
— Ход потерян,— согласился дед Артем,— я проверял.
— Проверка — это, конечно, современно,— сказала первая старуха,— а моя бабка старика своего выходила, когда его волки задрали. Помирал ведь…
— А как она туда ходила? — спросил Эдуард.
— Незнамо,— ответили старухи. Потом третья сказала:
— Верно, Гришка дорогу знает к Царицыну ключу.
— Нет дороги,— сказал дед Артем — Останемся, бабы, на почве исторической правды.
— А ты, баламут, молчи. Тоже мне, привидение! Не твоя колготня, стояла бы мельница,— сказала первая старуха.
— Стояла бы? А вы знаете, что там селедочную икру в черную красили?
— Красили,— согласилась старуха.— На той неделе Иванов, милиционер, обещался приехать. Без шуму.
— Все-то вы знаете, бабы,— сказал дед с отвращением.
— Знаем,— согласилась вторая старуха и кивнула Элле на деда Артема.— Шебутной он, выдержки маловато. За архивным документом человека не видит.— Старухи захихикали.
— Хорошо,— вдруг сказала Ангелина,— я пойду. Пойду!
— Добро,— сказала первая старуха.
— Постыдись,— возразил Эдуард.— Ты же комсомолка, кончала училище, готовишься в вуз.
Резкий порыв ветра распахнул окно, молнии сверкали совсем близко. На подоконник уселся Гришка, скосил глазом в комнату.
— Сведешь девку к живой воде? — спросила вторая старуха.
— Омниампрекларррарара! — воскликнул ворон.
— Закрой окно,— сказала строго Элла.— У Вени жар.
— Рук нету,— ответил ворон, захлопал крыльями, взмыл, смешался с синевой вечера, молниями и черными облаками.
Элла бросилась закрывать окно.
— На рассвете пойдешь,— сказала первая старуха,— он покажет. Не отказался.
— Старый стал,— сказала, поднимаясь, вторая.
Скрипели ступеньки, старухи спускались с крыльца.
Ангелина проводила их, вернулась. Было тихо. Потом Андрюша глупо улыбнулся — он умел сказать бестактность:
— Геля, если пойдешь, возьми меня, заодно кассу захватим.
— Глупец,— сказал дед Артем.— Кассы не существует.
Эдуард Иваныч молчал, поглядывал на всех, был бледен.

26.
— Ничего страшного,— сказал серьезно Вениамин.— Стакан живой воды поставит меня на ноги. Разве не так?
— Спать, спать,— Эдуард Иваныч поднялся.— Мне, к сожалению, еще одного пациента навестить надо. Долг прежде всего.
— Может, его на ночь выпустить из погреба? — сказала Элла.— Он же простудится.
— Нет,— сказал дед Артем,— и не подумаю. Делайте со мной, что хотите. После того, как мельница сгорела и Мишка погиб, нет ему пощады — это же банда, которая сама никого не жалеет!
— Я с вами полностью согласен, совершенно, абсолютно,— сказал Эдуард.— Но я гуманист и ничего не могу с собой поделать.
— Пошли вместе,— сказал дед.— Я послежу. Передай-ка мне ружье, Андрюша.
— Это лишнее,— сказал Эдуард Иваныч,— вы устали, вы пожилой человек. Я с ним справлюсь.
— Не знаю, как уж и справишься, а вдвоем лучше. Пошли, пока дождь не хлынул.
— Идите,— согласился Веня.
Температура у него была тридцать девять и шесть.
Когда дверь за ушедшими закрылась, засобирался и Андрюша.
— Пойду в Красное. Ничего со мной не случится.
— Куда ты пойдешь? — возмутилась Элла.— На тебе же лица нет!
— Хорошо,— сдался Андрюша.— Тогда я иду отдыхать. Через час прошу меня разбудить. К тому времени, надеюсь, и гроза пройдет. Дайте слово, что меня разбудите.— И он твердым шагом, хоть ноги и ныли от дневных хождений, прошел в холодную горницу, рухнул на постель и тут же заснул.

27.
Андрюша не слышал, как бушевала гроза. Он проснулся от тишины, слагавшейся из ровного и густого шума дождя, который был постоянен и потому неслышен.
Андрюша вскинулся, соскочил в полной темноте с кровати, выбежал в сени. Ему показалось, что дом опустел, что все покинули его.
Но в щель под дверью в теплую половину пробивался свет.
Андрюша распахнул дверь, щурясь заспанными глазами. На ходиках было половина второго. Вениамин спал. Он был пятнист — черное с красным. Дышал часто, ворочался, сучил во сне руками. Возле кровати на стуле дремала Элла.
— Что случилось? — прошептал отчаянно Андрюша, злой на весь свет, оскорбленный предательством близких, а еще более — предательством собственного тела, которое потратило на сон четыре часа.— Почему никто не думает о Вениамине?
— Ах,— вздрогнула Элла.— Ты проснулся?
— Каждая минута на счету,— сказал Андрюша.
— Причешись,— сказала Элла.— Ты дико выглядишь. Мы тебя не будили, ждали, что пройдет дождь.
Вениамин забормотал во сне. Вошла Ангелина со сложенным мокрым полотенцем, положила на лоб Вене.
— Какая температура? — спросил шепотом Андрюша.
— Сорок,— сказала Элла.
— Эдуард приходил? Что говорит?
— Нет, пропал куда-то,— сказала Элла.— Он тоже устал.
— У вас есть сапоги? — спросил Андрюша.
— Погоди…— Ангелина принесла резиновые сапоги и брезентовый плащ.— Впору будут? — спросила она.
— Впору,— сказал Андрюша, переобуваясь.— Ну я пошел.
— Иди,— сказала Элла.— Только будь осторожен.
Андрюша пересек двор, скрипнула калитка. Почему-то ему показалось, что ливень на улице сильней, чем во дворе. Струи дождя сразу нашли путь за ворот, и плащ отяжелел. Как я дойду до Красного, подумал Андрюша. Тридцать пять километров лесом. Пять километров в час… Семь часов. Главное, не терять темпа.
Он огляделся. Было темно так, что глаза с трудом, лишь по тусклому блеску луж, находили дорогу. Небо было затянуто тучами. Силуэты домов и заборов угадывались лишь потому, что были темнее окружающей темноты. Дождь сыпал мельче, но густо и занудно. Собаки молчали, все в деревне молчало.
И сквозь этот бесконечный молчаливый шорох дождя до Андрюши донесся крик, приглушенный, еле слышный, и были в этом крике отчаяние, одиночество и безнадежность. Андрюша побежал, скользя по лужам, к площади. Крик заглох. Андрюша остановился, и ему стало страшно, страшно посреди деревни, и сознание этого заставило его содрогнуться от мысли, как он будет идти по тайге.
Крик возник вновь и вновь оборвался,
Андрюша упал, но он уже так промок, что это не имело значения. Плащ налился свинцовой тяжестью, и все было как в кошмаре, и хотелось открыть глаза, чтобы увидеть хоть какой-нибудь свет.
— Помогите!— донеслось сквозь дождь и оборвалось вновь.
— Иду,— сказал Андрюша, и голос его оказался тих, сорвался, не хватило воздуха.
И вдруг крик раздался снова— совсем рядом.
Глаза ли привыкли, или в тучах был просвет, но Андрюша вдруг догадался, что-стоит возле погреба, куда заточили Василия. И его взяла злость — оказывается, бежал на помощь негодяю.
— Помогите! — голос был тонким. Василий притворялся немощным, чтобы вызвать жалость у прохожего. Но какой здесь прохожий?
— Молчи,— сказал в сердцах Андрюша, намереваясь повернуть обратно. Сколько времени потерял…
— Андрюша! — голос был близко. — Андрюша, счастье ты мое!
— Дед Артем? Почему вы здесь?
— Прелестно, великолепно,— раздался второй знакомый голос.— Мы никак не рассчитывали на вашу помощь. Это замечательно!
— И вы, Эдуард Иваныч?
— Наша вина, наша вина,— сказал Эдуард.— И эта гроза, все за заборами, адский шум, ничего не слышно.— Пленники говорили сквозь маленькое окошко, голоса их доносились глухо.
— Обманул он нас,— объяснил дед Артем.— Притворился спящим, а потом ключи схватил и бежать. И замкнул.
— Мы виноваты, ах как мы виноваты! — сказал Эдуард.— Теперь он уже в лесу, в безопасности.
— Найдем,— твердо сказал дед Артем.— Отмыкай.
Андрюша нащупал замок. Амбарный замок, крепкий.
— А где ключ? — спросил он.
— Ключа нету,— сказал дед Артем.— Унес он.
Андрюша попытался сбить замок кирпичом, найденным рядом. Кирпич раскололся пополам.
— Не открывается,— сообщил он.
Все было мокрым. Весь мир был мокрым и холодным.
— Иди домой,— сказал дед Артем.— Топор возьми, ничего не поделаешь.
— Глупо,— сказал Андрюша. Он хотел было добавить, что каждая минута на счету, а тут два… гм… человека дали запереть себя в подвале. Но сдержался, понимая, что все равно надо их спасать.— Иду,— сказал он и вдруг увидел, что из темноты на него глядит яркий тигриный глаз. Он сжался, колени стали мягкими… Но нет, это не глаза хищника — это фара. Кто-то ехал по дороге.
— Эй! — закричал Андрюша, как кричат моряки, завидя парус после года, проведенного на необитаемом острове.— Эй, стойте!
Мотоцикл ослепил Андрюшу. Голос Глафиры спросил:
— Что вы тут делаете?
— Это ничего,— донесся голос из погреба.— Это хорошо. Не плачь, Эдуард, спасение пришло.

28.
Элла сопротивлялась, утверждая, что мальчику Коле одному ехать в Красное после трудного дня в такую темень совершенно невозможно, но Коля был как кремень. Поедет, и все тут, только заправится — в сарае есть запасные канистры. Расстроен Коля был смертельно: такой день, столько событий, а его не было. Он был глубоко убежден, что, будь он в деревне, и мельница не сгорела бы, и медведь бы не погиб, и Веня не пострадал. Но дело прошлое, теперь же спасение зависело от Коли, и тут все препятствия были несущественны.
Веня проснулся, он был в сознании, но сильно страдал. Элла с Глафирой хлопотали возле него, а Коля с Андрюшей пошли з сарай.
— Василию не завидую,— сказал Коля.— Мы с милиционером Ивановым его с утра возьмем. За ним еще дела найдутся.
— Может, с тобой поехать, чтоб не скучно было?
— Только машину перегрузишь,— сказал Коля.— Лучше за женщинами присмотри. Ты один тут мужик остался.
От похвалы стало приятно, хоть исходила она от мальчика.
— Как же этот Васька их скрутил? — рассуждал Коля.— Достань-ка мне масло с полки, ты повыше будешь, акселерант.
— Он на Эдуарда кинулся, зарычал, Эдуард струхнул, споткнулся о ящик, деда свалил. Остальное — дело техники.
— Это так,— согласился Коля.— Ну, я поехал.
Андрюша помог выкатить мотоцикл за ворота, закрыл их, привычно ежась от дождя, глядя, как тает в струях воды красный огонек.
Напротив горел сеет у деда Артема. Дед переживал. Был унижен. Может, навестить его?
Переходя улицу, Андрюша вдруг понял, что видит уже и дорогу, и темный забор деда. Три часа — начинает светать. Здесь рано светает. А спать не хочется. Дождь вроде бы стал потише, хотя за лесом все еще вспыхивали зарницы и перекатывался гром.
Короткий звук догнал Андрюшу: во дворе хлопнула дверь. Кто-то вышел. Звуки разносились далеко и гулко.
Снова тишина. Потом осторожные шаги по доскам, скрипнула калитка. Андрюша замер у дедова забора.
В калитке образозалась тень. Ангелина стояла, словно не зная, что делать дальше, куда идти.
— Эй,— тихо сказала она.— Ты где?
Андрюша не откликнулся. Человек обычно чувствует, что зовут не его. И горькое подозрение мелькнуло в голове юноши — она зовет Василия? Переживает за него, ждет, а все разговоры о живой воде, все сказки, ключи и компрессы — так, развлечение. Все разно мы здесь чужие, думал Андрюша. Вот приехали, уедем, а деревня будет жить дальше, по своим странным законам… до тех пор, пока не построят здесь санаторий, не понаедут отдыхающие, которые обаолокут своими, новыми и неинтересными легендами пушку на площади и странное название — «Царицын ключ».
Черная тень пронеслась по светлеющему небу, захлопали крылья. Ворон опустился на забор рядом с  Ангелиной, четкий силуэт его громоздился над девушкой.
— Гришка! — обрадовалась Ангелина.— А я боялась, что ты не прилетишь! Нам спешить надо.
Ворон взмахнул крыльями, будто стряхивал с них капли дождя.
— Подожди здесь, я сапоги надену, банку возьму.
Стукнула калитка. Андрюше стало стыдно, что он подглядывает. В это время тонкий длинный скрип раздался сзади. Андрюша оглянулся. Приоткрылось окошко, и он угадал голову деда Артема. Вдруг стало темнее — у деда погас свет.
— Ты чего здесь стоишь? — Дед разглядел Андрюшу.
— Я Колю провожал. Потом хотел к вам зайти, а тут Гришка прилетел.
— Ты не мешай,— сказал дед,— нельзя мешать. И за ней не ходи. Все испортить можешь.
— Вы же не верили,— сказал Андрюша.
— Я и сейчас не верю. Но мешать нельзя, понимаешь?
Снова стукнула калитка. Ангелина в тонком плаще и высоких резиновых сапогах, с бидончиком в руке вышла на улицу.
— Пошли,— позвала она.
Ворон тяжело поднялся с забора и полетел к площади. Ангелина двинулась за ним — захлюпали по лужам сапоги. И все стихло.
— Ну вот,— прошептал дед,— нам и спать можно. Иди домой.
В голосе деда был приказ. И Андрюша подчинился приказу.
Перейдя улицу, он оглянулся. Белая бородка деда вновь возникла в загоревшемся окошке. Андрюша вошел во двор, притворил калитку. И остановился. Он представил себе, как Ангелина одна идет сейчас к холодному мокрому лесу… А Василий или его сообщник? Ее могут выследить. Разве ворон — защита?
Дед не велит. Но дед относится к этому, как к сказке, а если вспомнить, что сейчас конец двадцатого века, что сказок не бывает, а случаются необъяснимые, вернее — объяснимые, но еще не разгаданные физические явления? Почему Ангелине будет хуже, если кто-то поможет ей, если кто-то будет ее охранять?
Андрюша рассуждал так и думал, как бы выбраться из двора, чтобы дед не заметил. Ведь можно идти поодаль, только охранять ее, не приближаться… На улице плеснула лужа. Прижав глаз к щели в воротах, Андрюша увидел, что дед, в ватнике, в высоких сапогах и мятой треуголке, стоит у своего дома, прислушивается. Ах ты, хитрец, подумал Андрюша, а сам-то решил идти за Ангелиной…
Дед вышел, прикрыл осторожно калитку и засеменил по лужам к площади. Все ясно, это снимает с меня моральные обязательства, подумал Андрюша. Где резиновые сапоги? Больше ничего не брать — только сапоги.
Он перебежал двор, ворвался в сени, стал шарить в темноте.
Дверь из комнаты приоткрылась, выглянула Элла.
— Кто там? — прошептала она.— Это ты, Андрюша? Тише, Веня заснул. А Коля уехал?
— Все нормально. Я к деду Артему схожу.
— Три часа ночи, что за хождения? — сказала Элла скорбно.— И куда пропал Эдуард? Андрюша, если ты собираешься выходить на улицу, добеги до его дома. Может, он не спит… он обещал что-нибудь найти. Как ты думаешь, этично его разбудить?
— Этично, — сказал Андрюша.— Совершенно этично.
Он выбежал на улицу и, не скрываясь, не таясь, поспешил к площади. Да, надо заглянуть к Эдуарду. А может, не заглядывать? Пользы от него никакой, фельдшер он липовый, только переживает. Но, с другой стороны, Элле спокойней, если он рядом… Ладно, постучу ему в окошко, сказал себе Андрюша. Передам и пойду дальше.
Он миновал деревья, скрывавшие пушку. Кто же из нее будет утром стрелять? Если старик не вернется, то впервые за много лет пушка не выстрелит. Так гибнут традиции. Не выстрелит раз, два, потом забудут и научатся вставать под будильник. Или вообще не встанут завтра утром? И птицы не будут петь, и коровы не дадут молока? Андрюша внутренне улыбнулся, но тут же вспомнил, как лежал, раскинув лапы, медведь возле мельницы…
У клуба он остановился. В окне Эдуарда горел свет. Андрюша приподнялся на цыпочки, заглянул — там никого не было. Из-под застеленной кровати выглядывало что-то синее. Андрюша постучал по стеклу. То ли подождать — может, Эдуард вышел по нужде, то ли бежать дальше, пока дед с девушкой не затерялись в лесах? И тут он услышал тихие голоса, доносившиеся из-за угла дома.
— Чего,— спросил знакомый высокий голос,— тебе чего не сидится?
— Она пошла,— ответил низкий бас. Василий? О чем он разговаривает с Эдуардом? Неужели они уже помирились? — И старик поперся. Треуголку надел и поперся
— Старика мы пугнем. Старик нам не страшен. Так что иди быстро, не выпускай ее из виду и не догоняй. Понятно?
— Понятно, да не приятно. В лесу медведи ходят.
— Нет твоего медведя, пришил я его.
— Все равно, лес…— басил Василий.
— Девчонке в лесу не страшно, а ему страшно? Икру по твоей тупости всю потеряли, теперь и золото прозеваем. Оставайся, жди милицию, она по тебе плачет.
— Ты меня не пугай. Если так дело пойдет, я скажу, кто был моим инициатором.
— Слово выучил! А доказательства? Я в лесу не был, я не хулиганил, у меня все в порядке, комар носу не подточит.
— Римма в магазине скажет.
— Не скажет. Это ты ей икру привозил, ты ей лекарства передавал и рыбу — все ты.
— Все равно посадят.
— Да иди ты скорей! Надоел, зануда.
— Я тебя подожду.
Эдуард грязно выругался и бросился в дом. В окно Андрюша видел, как он скинул пиджак, вытащил из-под кровати синий мундир, натянул его, выхватил треуголку из ящика стола — и на голову. Андрюша стоял не дыша, не двигаясь,— совсем рядом, за углом, слышалось тяжелое дыхание Василия.
Вот тебе и тихий фельдшер, интеллигентный человек. Значит, это он убил медведя и сжег мельницу…
Эдуард-привидение метнулся по комнате, вытащил из шкафа складной зонтик. Все, к Вениамину он не пойдет, больные его не интересуют… Андрюша переступил с ноги на ногу — и чуть не попался: дыхание Василия прервалось, но тут стукнула дверь, свет в комнате погас. Эдуард был на улице. Андрюша вжался в стену.
— Пошли,— сказал Эдуард.— А куда идти, знаешь?
— Знаю, к Волчьему логу. Куда же еще?
Две темных фигуры отделились от угла здания и поспешили к лесу.
Андрюша понял, что выхода у него нет — только за ними! И не выдавать себя, пока возможно. На его стороне — внезапность…

29.
Сначала Андрюша шел быстро — ему показалось, что если все те, кто идет впереди него, свернут на какую-нибудь тропинку, то он проскочит мимо, и придется тогда плутать по незнакомому лесу… Он спешил, боясь отпустить от себя Эдуарда и Василия.
Они уже вошли в лес, где под деревьями было совсем темно, и Андрюша чуть не налетел на них, выскочив из-за толстого ствола. Совсем рядом скользнул луч фонарика, он шастал по листве и стволам, потом метнулся вбок, осветил позумент на камзоле и погас. Эдуард и Василий решали, видимо, по какой тропе идти. Андрюша зажмурился и услышал, как, перекрывая неровный стук капель, срывавшихся с листьев, запела первая птица. Услышав ее, принялась выводить несложную мелодию вторая, третья. Начиналось утро.
Андрюша старался держаться сзади, а на ровных участках дороги отставал настолько, что силуэты преследуемых сливались с сеткой дождя. Эдуард с Василием тоже шли осторожно, приостанавливались на поворотах.
Так прошло более часа. К пяти в лесу совсем рассвело, дождь почти перестал. Вот-вот должно было взойти солнце, приближение его ощущалось в растущем буйстве птичьих голосов.
Лесная дорожка, кое-где заросшая, кое-где протоптанная плотно и широко, вывела к узкой и длинной долине, по которой протекал ручей. В зарослях тростника просвечивала вода, взрябленная дождем. Дорожка выбежала на берег и шла по опушке, но Андрюша не решился выйти на открытое место и потому пробирался кустами по краю леса, где с каждой ветки за шиворот сыпались ледяные капли.
Что-то тяжело вздохнуло в тростниках, взлетели утки, и сверху Андрюша увидел скользкую черную спину какого-то чудовища, которое медленно пробиралось к полосе открытой воды. Эдуард с Василием тоже заметили чудище и остановились. В тишине до Андрюши донесся высокий голос Эдуарда:
— Крокодил!
— Не,— ответил Василий,— крокодилы у нас не водятся. Сом это, о нем давно известно, что здесь обитает. Только ничем его не взять. Даже пулей.
— И не нужно,— сказал Эдуард.— Мясо у него несъедобное.
— И мясо паршивое,— согласился Василий.
Сом на секунду выставил из воды тупое рыло с маленькими тусклыми глазками, пошевелил усами в метр длиной и ушел в глубину, взбаламутив воду. Тростники долго еще покачивались, а утки летали над водой, не решаясь опуститься.
Дорожка подвела к самой воде. Здесь, в узкой горловине, ручей бурлил горным потоком, и переходить пришлось по скользкому бревну. Затем тропинка ушла в сторону от ручья, вверх, в светлую и прозрачную березовую рощу. Андрюша перебегал от ствола к стволу, солнце неожиданно выскочило из-за горизонта, разорвав облака, его лучи ворвались в рощу, прорезав ее насквозь.
Эдуард и Василий остановились перед громадным серым валуном. Фельдшер наклонился и пошел вокруг камня. Василий закурил, потом зашагал дальше. Эдуард догнал его.
Когда Андрюша достиг того же места, он увидел на валуне слова «Царицынъ Ключъ», выбитые глубоко, резко.
У камня дорожка кончалась, и Андрюша понял, почему
Эдуард бродил вокруг,— он искал следы. Эдуард с Василием почти скрылись за деревьями. Высокая мокрая трава доставала до колен, и Андрюша шел по узкой тропинке, протоптанной недавно. Тропинка вновь привела к ручью, к тому же, что впадал в тростниковое озеро. За ручьем к берегу, отороченному полосой камней и песка, подходили строем мрачные ели. Там и скрылись Эдуард с Василием.
Черный еловый лес не хотел пропускать, словно сторожил заколдованную страну. Стволы стояли тесно, сухие ветки, тонкие, колючие, хлесткие, с оттяжкой били по рукам и по лицу, и уже через несколько шагов Андрюше показалось, что он заблудился навсегда и безнадежно. Он остановился и услышал, как впереди трещат сучьями, продираются вперед, ругаются преступники. Вскоре он не только догнал их, но чуть не налетел на Василия. Шофер бился, дергался на небольшой прогалине, и Андрюша не сразу сообразил, что же произошло. Потом понял — Василий угодил во владения лесного паука, затянувшего седой, сверкающей каплями дождя сетью-занавесом ход между елями. Василий плясал, дергался, матерился, выдирая руки из клейких цепей. Паук, размером с блюдце, сидел на краю паутины и ждал, когда же его жертва угомонится.
— Эдик! — вопил Василий.— Кончай гоготать! Он же ядовитый!
Эдик не гоготал, просто от страха у него изо рта вырывались странные кудахтающие звуки.
— Я,— выговорил он наконец,— я пауков боюсь.
— Режь! — закричал Василий.— Режь, говорю!
Эдуард Иваныч поднял зонт, как шпагу, сделал несмелый выпад.
— Коли! — вопил Василий.— Он же меня гипнотизирует!
Паук и в самом деле рассматривал свою жертву. Может быть, ему давно не попадались люди.
Эдуард, зажмурившись, принялся молотить зонтом по паутине, и в конце концов она покачнулась, нити обвисли.
— Да ты меня-то не бей! — кричал Василий.
Паук, поняв, что завтрак упущен, исчез за темным стволом. Василий начал отрывать от себя прилипшие нити, а Эдуард сказал:
— Пошли дальше, а то упустим.
— Ты первый иди,— сказал Василий.— Не знаю, сколько их тут понавешено.
Поспорив, они пошли рядом, плечо к плечу. Фельдшер не выпускал из рук зонта, размахивал им, обламывая сучья.
Андрюша двинулся следом. Нагнулся, проходя под рваным занавесом паутины, миновав его, оглянулся. Паук выполз на ветку и начал чинить сеть. Он взглянул вслед Андрюше, и тому показалось, что паук подмигнул ему. Чего, конечно, быть не могло.
Темный еловый лес внезапно поредел, и Андрюша вновь увидел Эдуарда и Василия. Они стояли у сгнившего, некогда полосатого шлагбаума, упавшего на камни неширокой, мощенной булыжником дороги, возле покосившейся маленькой будки, покрашенной в черную с белым елочку. Дорога начиналась от елей внезапно, будто выскочила из-под земли. А на холмике у самой дороги, на солнышке, сидели рядом дед Артем и Ангелина. Перед ними был расстелен на траве белый платок, лежало полбуханки хлеба, несколько яиц и огурцы. Поодаль на суку, нависшем над дорогой, сидел ворон. Из клюва торчал кусок хлеба.
Андрюша присел за кустом и пожалел, что ему не пришло в голову взять с собой съестного.
Видно, та же мысль посетила и Эдуарда.
— Проголодался я,— тихо сказал он Василию.— А у меня дома еще банка икры осталась… Выкинуть надо бы, а жаль, я в отпуск хотел съездить к бывшей теще в Ялту. Взял бы с собой.
— Дай поесть,— сказал Василий.— Я в подвале сидел.
— Потерпи,— прошептал Эдуард,— прошу, потерпи.
— И выпить бы. Надоело. Всю жизнь терплю. Всех убью!
— Возьмем клад, будет полная свобода.
— А вдруг денег мало? — спросил Василий, и у него громко заурчало в животе. Он сердито стукнул по животу кулаком, ворон Гришка заглотнул хлеб и взлетел с сука.
— Ты куда? — спросил дед Артем.
— Сейчас,— ответил ворон и полетел назад, осматривая дорогу. Василий с Эдуардом нырнули в кусты, замерли. Андрей сжался. Ворон сделал круг над кустами и вернулся обратно.
— Там есть кто? — спросил дед.
Ворон открыл пасть, щелкнул клювом, Ангелина кинула ему кусок хлеба.
— Идти бы надо,— сказала она,— солнце уже поднялось. Парит.
— Сейчас,— сказал дед.— Он насытится и полетит.
— Только ты, дедушка, снаружи подожди. Может, и в самом деле надо, чтобы я одна пошла?
— Подожду, подожду, хоть и не верю я в это.
— А чего пошел тогда?
— Тебя одну оставлять не хотел. А вдруг Васька тут ходит.
Ворон поднялся и медленно полетел вперед. Артем и Ангелина собрали остатки еды в платок, дед сунул узелок в заплечный мешок.
— Не доели,— сказал Василий с ненавистью.— Зажрались…
Преступники крались по кустам, а дед с Гелей шли неравномерно: то быстро, если ворон припускал вперед, то медленно, если он поднимался выше и кружил, припоминая дорогу. Иногда до Андрюши доносились обрывки их разговора.
— Это его дорога,— сказал дед Артем.— Ее мой отец видал…
— А почему не достроил? — спросила Ангелина.
— Может, указание получил, что не приедет императрица, а может, деньги кончились…
Перебивая слова деда, до Андрюши донесся злой шепот Василия:
— Слышишь, кончились деньги! А мне за что в тюрьму садиться?
— Врет все дед,— успокоил его Эдуард.— Потому и не достроил майор, что деньги спрятал. Дураку ясно.
Дорога пошла вверх между крутыми каменистыми холмами, снова вышла к ручью, он стал теперь узким, тек круто, звенел хрусталем по камням. В бочажке лениво кружились хариусы метровой длины. Андрюше пришлось выйти на дорогу, потому что она шла вокруг большой скалы: отвесный склон слева, справа — обрыв.
На скале на большой высоте были выписаны белой краской метровые буквы: «Сандро Шейнкманишвили. Одесса, 1973».
— Смотри,— долетел возглас деда.— И сюда турист добрался!
— Они везде проникают,— сказала Ангелина.— Помню, проходили через деревню, пели про дикий Север, про моржей, иконы спрашивали.
— Экологическая угроза. Обязательно лес спалят!
Дед с Ангелиной исчезли за поворотом, и больше ничего не было слышно, кроме пения птиц да журчания ручья внизу.

30.
Перевалив через горб горы, дорога покатилась вниз, в тесную долину, окруженную зубами темных скал. Ручей исчезал в яркой зеленой траве и появлялся вновь уже по выходе из долины. Попасть туда было нелегко. Сверху Андрюша видел, что дорогу, прорезавшую полукруг скальной стены, перегородил обвал. Перед баррикадой глыб, как перед закрытой дверью, остановились Ангелина с дедом. А где же бандиты? Ага, вот они, присели за скалой метрах в двадцати от завала.
Дед и Ангелина глядели на Гришку, который поднялся высоко вверх и кружил, будто забыв, куда двигаться дальше. Андрюше видно было, как старик первым полез вверх, положив на дорогу мешок с едой, чтобы не мешал. Ангелина взобралась следом, вот они уже смотрят сверху на зеленый стакан долины. В небе появились черные точки, они росли, приближаясь к Гришке, и тот нырнул вниз, видно, испугавшись,— к нему приближалась целая стая громадных летучих мышей. Они окружили Гришку, закрутили, потом от стаи отделилось черное пятно— распростерши крылья, ворон планировал, рывками приближаясь к земле. Он исчез за завалом, а стая, сделав круг, повернула обратно… Дед и Ангелина, спотыкаясь, бросились вниз. И тут же из-за камня поднялась неуклюжая фигура Василия, он бросился к завалу, схватил мешок с едой, потащил к себе. Эдуард, поднявшись, шипел на него, махал руками:
— Брось, тебе говорят, брось, увидят!
Мешок был, видно, плохо завязан, раскрылся, из него посыпались на дорогу куски хлеба, покатились яйца и огурцы. Василий кинулся подбирать добро. Он заталкивал в рот яйца и огурцы, чавкал и рычал так шумно, что, видно, дед услышал — его голова вновь показалась над завалом. Эдуард нырнул за камень, а Василий продолжал ползать по дороге. Голова деда тут же исчезла, Эдуард кусал ногти и топал ногой.
— Все пропало! Увидел он тебя, понимаешь, увидел!
— А они и сами не найдут,— невнятно сказал Василий.— Гришку-то пришили. Нельзя туда ходить, понял?
Андрюше сверху было видно скрытое от Эдуарда: там, за завалом, по узким остаткам дороги, прижимаясь к скале, спешили прочь дед и Ангелина. Ангелина прижимала к себе Гришку, дед нес пустой бидон. Они осторожно спустились с обрыва и начали пробираться по краю зеленой поляны, перепрыгивая с камня на камень. Однажды дед оступился, и нога его ухнула в зелень. Андрюша понял, что зелень эта — трясина.
Ангелина с дедом обогнули половину зеленой топи и приближались к дальней стане долины, где из трясины торчали пальцами деревянные столбы — остатки моста. Эдуард уговорил Василия проползти вперед, забраться на завал. Увидев, что старик с девушкой ушли далеко, Василий вскочил на ноги и крикнул:
— Стойте! Вы куда?
Его крик достиг беглецов, но не остановил. Они оглянулись и исчезли в узкой расщелине среди скал. Василий скатился вниз, к зеленому полю.
— Стой! — крикнул ему Эдуард.— Меня подожди!
— Еще чего! — огрызнулся Василий.— Без тебя доберусь!
Он влетел в зелень большим прыжком и не сразу сообразил, что почва не держит его — жидкая грязь брызнула из-под ног, пачкая салатную траву. По инерции пронесся еще два шага, завяз по колено, вырвал с трудом ногу, рванулся дальше… Уйдя в трясину по бедро, Василий повернул назад и только тут обнаружил, что до берега уже метров шесть.
— Эй! — крикнул он Эдуарду.— Дай руку!
— Как же я дам? — Эдуард понял, в чем дело, и замедлил спуск к болоту.— Сам выбирайся. Убежать от меня хотел! — Василий рванулся к нему и погрузился по пояс.— Ты чего? — вдруг испугался Эдуард, увидев тоску в глазах шофера.— Погоди!
Андрюша побежал со своей горы вниз, к завалу, и через несколько шагов потерял людей из виду. Когда он снова увидел их, Эдуард метался по берегу, протягивая Василию зонтик. Андрюша оглянулся — нужна какая-нибудь палка, шест, но вокруг топи не было ни единого деревца. Лес остался далеко позади.
Василий погрузился по шею, глаза его вылезли из орбит.
— Не могу! — крикнул ему Эдуард.— Прощай, товарищ! Не в силах помочь… Храни человеческое достоинство!..
— Эдик,— хрипел Вася.— Спаси, я тебе все деньги отдам, и клад себе бери, только спаси меня!
— Я бы рад…— расстраивался Эдуард.— Я бы рад…
— Вылезу, убью! — зарычал Василий.
— Прощай,— развел руками Эдик.— Ты не мучайся, сразу ныряй.
— Нет, сволочь! — отказался от совета Василий.— Я на твердом с тою!— Жижа подобралась ему к подбородку.
— Стоишь? — переспросил Эдуард.— Ну и ладушки. Это изумительно. Это восхитительно. Замечательно. Стой.
— Эдик! — закричал Василий.— Я тебя под суд подведу!
— Не надо,— Эдуард концом зонта стряхнул с майорского сапога грязь.— Ничего это тебе не даст. Стоишь ведь, не тонешь? Я за ними сбегаю, клад отберу — и к тебе. А ты подожди.— И Эдуард пошел по краю трясины, с камня на камень, вдоль стенки, как недавно шли дед с Ангелиной.
— Эдиик! — неслось ему вслед.— Эдиик — погибну! Вернись! А то скажу, как лекарствами торговал! И где иконы лежат!
— Молчи, подонок! — Эдик подобрал ком земли и кинул так, что он упал в воду рядом с Василием, колыхнул топь и обрызгал шофера до затылка — голова стала бурой от грязи и без слов хрипела с ненавистью вслед фельдшеру.— Терпи,— сказал Эдуард,— твой вид отвратителен.— И легко, с камня на камень, поспешил к расщелине.
Андрюша подождал, пока он скроется, и перебрался через завал. При виде его Василий заморгал глазами, всхлипнул с надеждой:
— Стуудент… Студент, спаси, я все скажу!
— Стой,— сказал Андрюша без жалости.— Чего мне тебя жалеть? Грязь для тебя оптимальная окружающая среда.
— Студент! — шипела голова.— Интеллигентный человек!
— Я тебя буду спасать, а Эдуард в это время на Ангелину нападет? Он же бессовестный.
— Студент! — упрямился Василий.— Я с тобой поделюсь. У меня облигации есть… Не хочешь? Убью!
Из трясины возникла лягушка, большая, зеленая, с белым гладким пузом. Приняв голову Василия за камень, вспрыгнула на нее и удобно уселась. Как шляпа. И пялила бессмысленные глаза на Андрюшу. Под тяжестью лягушки Василий ушел в воду еще глубже, даже подбородок скрылся в трясине. И он замолчал, чтобы не наглотаться.
— Я вернусь за тобой. Если он обманет, я вернусь,— сказал Андрюша и направился к глубокой темной расщелине.

31.
Шаги в расщелине раздавались гулко, по стенам стекала вода, вливаясь в ручеек, что журчал по дну. Воздух был удивительно чист, пахло озоном, словно тут недавно ударила молния.
Скалы над головой сомкнулись, стало совсем темно, но через несколько шагов впереди забрезжило пятнышко света. Свет исходил из фонаря Эдуарда. Тот стоял перед новым завалом из рухнувших сверху глыб и шарил по нему лучом, разыскизая щель.
— Не может быть,— бормотал Эдуард дрожащим голосом.— Они завалить не успели бы…— Свободной рукой он раскачивал камни, ища тот, слабый, которым был закрыт путь. Раздался грохот, сверху посыпались новые глыбы. Фельдшер отпрыгнул назад.— Ногу! — взвыл он.— Ногу зашибли, сволочи!
Андрюша вдруг понял, что не хватает привычного звука — пропало журчание ручейка, под ногами было сухо. И повернул обратно.
Услышав впереди журчание, Андрюша провел рукой по стене и обнаружил у самой земли дыру, меньше метра диаметром, из нее и изливалась вода. Было страшно. А вдруг отверстие сузится? А вдруг и в самом деле обвал случился только что?.. В отдалении снова раздался грохот — Эдуард продолжал ворочать камни.
Андрюша сунул руку в низкую щель, и пальцы нащупали что-то мягкое. Птичье перо. Большое птичье перо.
Сомнения исчезли. Нагнувшись, Андрюша втиснулся под низкий свод. Пришлось передвигаться ползком, перебирая руками а ледяной воде. Острый край сталактита полоснул по ладони… Ход шел вверх, но не сужался. Андрюша уже и не боялся, что он сузится. Но путешествие казалось бесконечным, саднила рука…
Наконец в лицо ударил ослепительный солнечный свет. Андрюша зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что свет пробивается сквозь зелень листвы. Здесь уже можно было встать на четвереньки, еще немного — и он поднялся и раздвинул мягкие ветви.
Он стоял на краю небольшой зеленой долины, заросшей деревьями и кустами, замкнутой с дальней стороны отрогами высокой горы.
Здесь было тепло и сухо. Только звенели комары, принявшие его за долгожданный обед. Андрюша отмахнулся от них и увидел свою ладонь — она была располосована, из открытой раны текла кровь. Чтобы смыть ее, Андрюша опустил руку в ручеек, который исчезал в черной пасти скалы. Кровь розовым облачком унеслась с водой, края царапины побледнели. Он вытащил из ледяной воды руку и увидел, что кровь уже не течет, а рана затягивается на глазах.
Андрюша вымыл в ручье лицо и снова взглянул на свою руку. Рана окончательно затянулась, лишь светлый шрам напоминал о ней.
— Сказка,— произнес Андрюша и пошел дальше, вверх по ручью, не глядя еще по сторонам, потому что не мог оторвать взгляда от собственной руки.— Нет,— сказал он, остановившись через несколько шагов.— Этого не может быть.
— Что делать,— отозвался знакомый голос.— Я тоже не допускал такой мысли, а ведь являюсь коренным уроженцем!
Андрюша раздвинул кусты и оказался на прогалине, где стояла белая мраморная скамья, а на скамье сидели дед Артем и ворон Гришка, живой, здоровый, но насупленный.
— Я, понимаете, руку раскроил,— сообщил Андрюша.
— А Гришка успел подохнуть,— сказал дед,— то есть находился в состоянии клинической смерти.
— Винивидивичи,— хрипло сказал ворон.

32.
— Где Геля? — спросил Андрюша.
— За водой пошла, к ключу. Там она в чистом виде.
— Зачем вы ее одну отпустили?
— Ей захотелось. Хоть и суеверия, зачем портить картину?
— А Василий в болото попал,— сказал Андрюша.
— Потонул? — спросил дед спокойно.
— Нет, по шею сидит. Надо будет на обратном пути захватить. На Эдуарда надежды мало.
— На кого? — удивился дед.
— Эдуард Иваныч, фельдшер ваш. Разве непонятно? Они с Василием заодно, он и есть второе привидение. Это он все организовал, и с икрой тоже, и лекарствами торговал, и молоко они разбавляли. У него даже икра дома осталась, целая банка, теще хочет отвезти в Ялту.
— Улика, значит,— сказал дед.— Это удачно. А они что, выследили нас?
— Я потому и пошел, что испугался — их двое.
— Ага, их двое, а нас четверо,— дед шлепнул Гришку по крылу.— Ах, мерзавец, ах, хитрец, даже в погребе со мной остался! Ваську выпустил, а сам остался! Все рассчитал, мерзавец…
— Дедушка! — послышался крик Гели.— Иди сюда. Я воды набрала.
— Идем,— откликнулся дед. Гришка хотел было возразить, но потом махнул головой, соскочил со скамьи и пошел впереди пешком, поглядывая на небо.— Опасается,— пояснил дед.— Летучие мыши здесь вместо сторожей. А Гришка с их позиции предатель.
— Филлантррроп,— откликнулся ворон.
— Ну, как знаешь. Я же тебя не осуждаю. А где Эдик-то?
— Он в пещере заблудился. У завала застрял.
— Это точ-на,— сказал дед.— Мы тоже сначала чуть не промахнулись. Дорога хитрая, видно, завал еще майор устроил.
Трава раздалась, открыв дорожку, выложенную плитами, аккуратно, одна к другой. Дорожка раздвоилась, уткнувшись в прудик, окруженный мраморным бордюром. Камень кое-где раздался, осел, между плитами тянулась трава.
По ту сторону пруда виднелась каменная ротонда, которую берегли львы, мирно положившие морды на лапы. Внутри стоял мраморный медведь в натуральную величину, из его пасти бил небольшой фонтан воды. Что это живая вода, Андрюша догадался сразу, потому что увидел, как к источнику направляется крупный заяц, держа на весу пораненную лапу. Кося глазом на Ангелину, стоявшую поодаль с бидоном в руке, заяц подскочил под фонтан и замер. Вода смыла с лапы кровь, заяц промок, Ангелина засмеялась. Гришка гаркнул, отгоняя зайца, и тот громадным прыжком сиганул через резные каменные перила между колоннами. Ангелина увидела Андрюшу.
— За нами шел? Ах ты, любопытный!
— Он охранял тебя,— сказал дед серьезно.— Там не только Васька, там и его дружок, Эдуард.
— Этот тоже? А раков вы видели?
Раки сидели в прудике, их было три. Зеленые, метровые, глупые, они таращили глаза на пришельцев сквозь прозрачную воду. Вокруг раков медленно плавали золотые рыбины.
Андрюша увидел за деревьями темную крышу. Бревна, из которых был сложен маленький домик, давно уже проросли, и он стал похож на кипу деревьев. Ржавая, крытая железом крыша чудом удержалась в буйном переплетении ветвей.
— Я пойду,— сказала Ангелина.— Мне надо спешить.
— Идите,— согласился Андрюша.— Я вас догоню.— Он пожалел, что не взял с собой фотокамеру. Едва ли он вновь попадет сюда. Не потому, что путь труден или далек: может, дорога все-таки заколдована? Открылась по сказочному велению и закроется вновь, пока через сто или двести лет не понадобится еще одной Ангелине спасать своего возлюбленного…
— Санаторий здесь построим,— сказал дед Артем.— Корпуса, травматологическую лечебницу, ванны…
Ангелина поглядела на поляну, на ротонду, на глупые морды раков и сказала:
— Жалко.
— Жалко,— сразу согласился дед и пошел вслед за Ангелиной.— Значит, так,— продолжал он.— Устроим здесь заповедник союзного значения и проведем отсюда трубопровод… и будем отправлять бутылки за границу.— Голос старика глохнул в зарослях, треуголка его мелькнула еще раз над листвой…
Андрюша заглянул в домик. Там было сумрачно и пусто, застарело, извечно пусто… Когда-то здесь жили люди, да давно ушли. На скамейке валялся медный ковш, две плоские бутылки забыты на полуразвалившейся печке. И еще одна треуголка… Андрюша протянул руку, и треуголка рассыпалась, а он подумал — вот здесь, наверно, и скрывался секунд-майор от царских посланцев, здесь и умер, забытый всеми. Может, где-то возле дома лежит его скелет — если не погиб он а лесу… Ржавая шпага без ножен торчала рядом с широкой лавкой. Шпагу Андрюша решил взять с собой, отдать деду. Пускай лежит она в корпусе санатория или в правлении заповедника под стеклом.
Андрюша наклонился, чтобы достать шпагу, и увидел под лавкой сундучок. Потащил сундучок на себя. Тот был окован железными полосами и закрыт.
— А вот и клад,— подумал Андрюша вслух и понес сундучок наружу.— Тоже передам деду,— решил он.
Так он и выбрался из домика-дерева — сундук прижат к животу, за ремень заткнута шпага с позолоченной гардой. Но далеко не отошел, потому что услышал знакомый и неприятный слуху голос
— Руки! — повторял этот голос занудно.— Руки!
Андрюша увидел, как по дорожке к ротонда пятятся Ангелина и дед. Дед держит обе руки кверху, Ангелина— одну, so второй — драгоценный бидон. Под ногами у них путается, тоже отступает ворон, а шагах в десяти надвигается невероятная фигура со сложенным зонтом в руке, оборванная до удивления, в клочьях камзола, без треуголки, страшная, одичавшая, задыхающаяся.
— Где клад? Где клад, я спрашиваю?
Дед и Ангелина молчали.
— Клад где? Убью, мне терять нечего! Ставь бидон на землю! — Ангелина опустила бидон на дорожку.— Назад! Еще назад!
Эдуард достал ногой до бидона, толкнул его, вода хлынула по дорожке, растеклась по камням, и тут же в щелях между ними полезли вверх тонкие зеленые ростки.
— Где клад?
— Эдик,— сказал дед,— не нужен нам твой клад. Оставайся здесь и ищи, сколько твоему сердцу угодно. Отпусти нас. Нам живую воду отнести нужно. А ты ее разлил.
— Хватит,— сказала вдруг Ангелина.— Надоело мне!
Она спокойно шагнула вперед, подобрала бидон.
— Не смей! — крикнул Эдуард.
Андрюша все эти долгие секунды никак не мог распутаться в сундуке и шпаге — сундук он не догадался поставить, и тот, тяжелый и неудобный, мешал вытянуть шпагу из-за пояса.
— Стой, подлец! — сказал Андрюша. Ему показалось, что говорит он значительно и веско, но голос сорвался на высокой ноте.
Эдуард оглянулся и увидел сундук. Он не увидел ни шпаги, ни Андрюши — он видел только сундук.
— Мой! — крикнул он и кинулся к нему.
Он налетел на Андрюшу, как бешеный бык, схватил сундук, рванул на себя, не удержал, тот упал, щелкнул, раскрылся, и из него стаей голубей разлетелись листы бумаги. Эдуард прыгнул вперед и накрыл собою сундук. Ожесточившись, Андрюша сделал выпад шпагой и с размаху воткнул ее в зад фельдшера. Тот взвизгнул, но добычу не выпустил. Андрюша уже понял, что сундук пуст — серебряная монета выкатилась из него, побежала, сверкая на солнце, по дорожке к круглому прудику и улеглась на бордюре.
— Так я и думал! — сказал дед, подобрав один из листов.— Это отчет. 0 5 израсходовании государственных средств.
— Значит, денег нет? — спросил Андрюша.
— Откуда им быть? Наш предок реабилитирован! Посмертно!
— Я пошла,— сказала Ангелина.— Веня ждет.— Дед собирал листы отчета.— Ты справишься? — спросила Геля Андрюшу.
— Справлюсь,— ответил тот, отбрасывая ногой в сторону зонтик.— Идите. И вы вставайте, Эдуард Иваныч.
Эдуард не отвечал. Одной рукой он держал себя за уколотое место, второй шарил внутри сундучка, все не веря, что тот пуст.
— Подлец,— сказала Ангелина, проходя мимо.— Еще Ваську простить можно, а вас никогда.
— Где деньги? — кричал Эдуард, не видя никого вокруг.
Монета, сверкающая на краю пруда, попалась его отчаянному взору. Эдуард пополз к ней по дорожке. Зеленые раки удивленно глазели на него — думали, свой. Неловко дернувшись, Эдик свалил монету в воду и тут же рухнул вслед за нею и сам, а раки подняли клешни, словно желая защитить сверкающее сокровище.
— Я за Ангелиной побежал,— сказал дед.— Вдруг там Васька?
— Не бойтесь,— сказал Андрюша.— Он теперь тихий.
Эдуард барахтался в прудике живой воды, сражаясь с раками, и победить в этой схватке никто не мог. Любая рана, любая травма затягивалась тут же, оторванная лапа отрастала у рака на глазах, наверно, если бы кто из врагов откусил Эдуарду голову — и она отросла бы заново. Но голову раки фельдшеру не откусили, и тот вырвался из их объятий, вылез на берег, голый, белый, в свежих шрамах, и пополз обратно к сундучку, сжимая в кулаке серебряный рубль.
Андрюше надоело смотреть на фельдшера. Он сунул шпагу за ремень и огляделся. Увидел заросшую подорожником тропинку. Пройду по ней немного, решил он. Пять минут ничего не меняют.
Раздвигая ветви розовых кустов и лопухов, схожих с бананами, увернувшись от здоровенного шмеля, Андрюша миновал домик.
Заросший мхом склон холма не пружинил, был твердым, но твердым иначе, чем камень,— эту разницу нельзя было выразить в словах или даже в мыслях, ко она была. Андрюша опустился на корточки, оторвал пальцами слой мха — и увидел неровную, шершавую поверхность металла. Железная гора, подумал он, и взобрался на вершину этого небольшого крутого холма. Буйная зелень долинки вокруг источника осталась внизу, здесь дул ветерок и было прохладней. Отсюда была видна крыша домика секунд-майора, скрытая зеленой шапкой листвы, белый купол ротонды и темный изумруд прудика… Андрюша огляделся. Долина Царицына ключа была кругла и ровным дном похожа ка большой кратер, а металлический холм горбился как раз в центре этого кратера. И Андрюша понял, что, вернее всего, сюда в незапамятные времена упал огромный метеорит. Принесенные из глубин космоса странные соединения тамошних, неведомых веществ пропитали родник, бьющий из земли, сказочной силой, и вода здесь приобрела свойства, которых нет больше нигде на свете.
А может, и не это? Может быть, эта металлическая глыба рождена в недрах земли и выдавлена оттуда сжатием или вулканическим взрывом? И сила ее — в сочетании элементов, родивших живую силу воды?
Дальше, за откосом, что-то светлело. Спустившись туда, Андрюша увидел на холмике, поросшем короткой травой, покосившийся крест. Трава там знала, что нельзя подниматься высоко, нельзя скрывать в буйстве своем память о том, кто здесь похоронен.
Рядом скамеечка, словно кто-то приходил сюда.
На кресте прибита табличка. Надпись почти выцвела, но под ярким солнцем Андрюша смог прочесть:
«Ея Императорского Величества Преображенского полка секунд-майор Иван Полуехтов скончался декабря 8 дня 1762 года.
Мир праху твоему, отец и муж».
Андрюша присел на скамейку. Значит, он жил здесь, и сказка лгала, потому что сказки придумывают люди, которые не все знают. Никому в деревне не открыла Елена, что майор не погиб, а остался у своего ключа и жил тут еще долгие годы…
И вдруг Андрюша понял, что он — это не он, не Андрей Семенов, студент из Свердловска, а секунд-майор Иван Полуехтов, изгнанник и отшельник. Осенний ветер дует над этим холмом, майор думает о том, что то ли когда-то этот железный холм упал с неба, подобно огненным камням, и принес на землю тайну и живительную силу со звезд, то ли вылез из земли, а эта живая вода — само естество нашего подлунного мира… Тоска и одиночество владели им — тешила лишь надежда, что придет Лена, придет и останется здесь на неделю, скажет в деревне, что поехала к родным в Пензу. Обещала любезная пожить с ним, малыша возьмет, младшего, других нельзя, проговорятся…
Майор сунул руку в карман камзола, вытащил серебряный рубль — нужны ли кому эти деньги, оставшиеся от царской казны? Ясное дело, никто не поверит, что он все истратил на работу, не крал, не обманывал, не утаивал. Не докажешь… Секунд-майор поглядел на рубль с профилем императрицы, кинул вдаль, в траву, а сверху спустился камнем верный Гришка, подхватил монету и унес. Может, подняться сейчас, вернуться в Петербург, там жизнь, там балы и маневры, разговоры о политике и дворцы на набережных. Но нужно ли это тебе, Иван Полуехтов, ты же сидишь, годы проходят в забвении и ничтожестве, ждешь одного — как послышатся шаги у порога твоего домика. Придет твоя Елена, уже немолодая, растолстела, руки огрубели от работы, одна свой позор несет — мужиков нету, а она от кого — от духа святого третье дитя в люльке качает? А верна, через лес по дыре черной ходит и ходит к своему Ванечке, а Ванечка, хоть и не хворый — как тут захвораешь, если вода живая, только от тоски пропадешь,— но стареет Ванечка, сварливый стал.
Елена говорила — убежим, уйдем на юг, на Волгу, на Кубань. Но не тянет уже к людям, да и не может бывший секунд-майор заниматься разбойничьим делом или крестьянским трудом. Лучше останется он до смерти, как часовой на посту, у живой воды.
Порой станет совсем невмоготу, выходит тогда секунд-майор к людям в парадном мундире при шпаге, идет лесом, близко к домам не подходит, но на дымы глядит, на ребятишек играющих — на своих в особенности. Ребята крепкие — еще бы, вода живая в речке подмешана немного, а для здоровья хватает.
Иногда в лесу кого встретит… И люди уж знают, но считают его за неживой призрак, опасаются, бегут. Иногда медведя встречает знакомого, его еще в бытность в деревне учил из пушки стрелять. Медведь все ходит к пушке и, видно, медвежат научил.
Помру я, подумал спокойно майор, куда денешься? Помру. Пускай Елена здесь меня похоронит, отсюда вид хороший, далеко на горы смотришь, на холодные вершины, на облака бегущие, на солнце, на птиц перелетных. Птицы опускаются у родника, раны лечат. И пройдет много лет, и попадет сюда какая душа, увидит мой крест и поймет мою печаль, и поймет, что эти годы жил я одной любовью, и без нее давно бы помер без следа у без могилы…
Крест стоял на зеленом косогоре, покосившийся крест, одинокий, как тот майор. Впрочем давший начало целой деревне — и Кольке, и Глафире, и Ангелине…
Надо идти обратно. Фельдшера оставлять нельзя, напакостит чего-нибудь, будет деньги искать, ротонду разрушит.

33.
Может быть, думал Андрюша, подгоняя сквозь черную пещеру присмиревшего Эдуарда Иваныча, назовут санаторий или заповедник именем майора Полуехтова. Да вряд ли — он фигура как бы внеисторическая, не борец, не мститель. А жалко… Эдуард постанывал. В одной руке нес крышку сундука, в другой сжимал серебряный рубль с портретом толстой остроносой бабы с грудями, как жернова.
— Украли,— повторял он иногда и вздыхал.— Мошенники, грабители. Я же хотел для народа.
Когда они вышли из расщелины и впереди показалась трясина, Эдуард заволновался и сказал:
— Надо оказать помощь Василию. Мы гуманисты или нет?
— Гуманисты,— сказал Андрюша.— Сейчас принесете палку и вытащите.
Но палка не понадобилась. Они увидели, что Василий все так же стоит по горло в трясине, а на бережку сидит на корточках дед Артем с бумагой на коленях, рядом длинный шест. И пока они шли вокруг топи, Василий монотонно перечислял свои и Эдуардовы грехи, а дед в паузах приободрял его:
— Давай, давай, преступная твоя физиономия, все выкладызай, а то не видать тебе берега! — И Василий продолжал исповедь.
Он увидел Эдуарда, только когда они подошли к деду.
— Вот он! — забулькал Василий.— Он мной руководил. А я по глупости слушался. Где клад? Где деньги?
— Это легенда, только легенда,— сказал Эдуард.— И я спешил сообщить тебе об этом. И помочь выбраться из болота. Прости, что не смог сделать этого раньше — помогал Ангелине.
— Ну и подлец ты, Эдик,— сказал дед Артем.
— Это что у тебя? — спросил Василий, показывая глазами на крышку сундучка.— Клад?
— Сувенир,— быстро сказал фельдшер. Он был почти гол и прикрывал живот этой крышкой.— На память об историческом прошлом нашего края. Артемий Никандрыч, не верьте ни единому слову этого мерзавца и подонка. Он хочет меня оклеветать…
— Ничего,— сказал дед Артем,— разберемся.
Василия вытащили с трудом, пять потов сошло, пока трясина отпустила его. Эдуард бегал вокруг и давал советы, когда же Василий вышел на берег и бросился в неудержимом гневе на своего учителя, тот так припустил по дороге, что догнали его только в лесу.
А еще шагов через сто увидали и Ангелину. Она уморилась, и Андрюша взял у нее бидон.

34.
Вертолет стоял сразу за околицей, шагах в ста от дома. Рядом — пустые носилки. Вертолет медленно крутил лопастями.
— Улетят! — закричала Ангелина, бросаясь к нему.— Скорей, Андрюша!
Они побежали по улице.
— Эй! — крикнул Андрюша, увидя в кабине пилота.— Остановитесь! Мы живую воду принесли!
Ангелина приподняла бидон, чтобы пилот увидел. Тот понял не сразу, потом выключил мотор, и лопасти отвисли, замедляя кружение.
— Чего? — спросил пилот.— Чего принесли?
— Живую воду,— сказала Ангелина.
— Прости,— сказал пилот.— Намек понял. За рулем не пью.
— Мы не вам,— сказал Андрюша.— Мы больному.
— Так и несите ему.
— Так он не на борту?
— Нету его.
Ангелина чуть не выронила живую воду. Из бидона плеснуло, и в том месте начала бурно расти трава, зацвели большие синие колокольчики, и пилот уставился в полном изумлении на это зрелище.
— Нету в каком смысле? — спросил Андрюша, чувствуя, как у него холодеют руки.
— Видите носилки? Как его донесли сюда, он с них и в кусты. В его состоянии это верная смерть. Ищут по кустам. А он в бреду.
В кустах возникло шевеление, и оттуда вытащили сопротивляющегося Вениамина. Повязка сползла набок, пропиталась кровью. А рядом бежал врач и норовил наполнить шприц, чтобы сделать больному успокаивающий укол.
— Веня! — закричал Андрюша.— Не суетись. Все в порядке!
— Веня! — Ангелина бежала к нему, прижимая бидон к груди.
— Вернулись? — Веня говорил быстро, глаза его лихорадочно блестели, но он был в полном сознании.— Прости, Геля, я не мог улететь без тебя. Ты ради меня пошла ночью в лес, я же понимаю, и я не могу улететь, как дезертир… Поймите меня,— он обратился к врачу,— и простите, что заставил волноваться.
— Все хорошо,— сказал врач. Он воспользовался тем, что больной успокоился, и быстро всадил ему в руку шприц.
— Вот это лишнее,— заметил Вениамин.— Я уже покорился.— Он сам улегся на носилки.
— Вы можете умереть,— сказал врач.— Это безобразие.
— Ты пришла, Геля, спасибо тебе. Вода — это сказка, я понимаю, но ты пошла в ночь…
— Вода здесь,— сказала Геля,— Все в порядке. Она действует.
— Она действует,— подтвердил Андрюша.— Проверено.
— Товарищи, не задерживайте нас,— попросил врач.— Каждая минута — дополнительный риск.
— Доктор,— крикнул пилот,— вода действует, я видел!
— Ну какая еще вода!
Глаза Вени смежились, он засыпал со счастливой улыбкой, держа за руку Гелю.
— Дайте платок,— сказала Геля.
Она сказала это таким голосом, что Глафира без слов сняла с головы белый платок. Геля окунула его в бидон.
— Этих, фальшивомонетчиков, не видел? — спросил Андрюшу милиционер.
— Вон идут,— сказал Андрюша.
По улице поднимались парой Эдик и Василий — руки за спиной связаны, чтобы не передрались,— дед веревку в мешке нашел,— и лаяли друг на друга. Сзади кучером шагал дед Артем, держа их, как на вожжах.
Ворон Гришка поднялся в воздух, сделал круг над вертолетом, который, видно, принял за соперника, вторгнувшегося на его территорию. Спикировал на вертолет, больно клюнул а стекло кабины. Потом поднял гордо голову и сказал:
— Омниапрекларрарара!
Из леса вышла медведица. Она вела медвежонка учиться стрелять из пушки.