До шестого класса мы стриглись под ноль — от военной голодной вшивости — безропотно: раз надо, так надо. В шестом уже начали раздаваться отдельные протесты, которые были подавлены, а мы снова подведены под ноль. Но в седьмом, отрастив за лето шерсти на головах пальца на два и кто во что горазд расчесав её, мы решили держаться железно, биться за наши причёски, за наше право на красоту до конца. Тем более, что надвигался наш первый «выход в свет» — первый осенний бал в женской школе номер 33, куда через верных людей мы уже получили приглашение.
Но за неделю до Октябрьских праздников, до долгожданного бала, вдруг вышел строгий приказ директора Вити: всем ученикам (до восьмого класса) с медицинскими целями, ясно, под угрозой исключения, подстричься нагладко; у одного из нас, у недомерка Юрки Котлярова, был обнаружен в волосах «букет», то есть гниды, и над нашими причёсками нависла смертельная опасность.
Надо было их спасать!
И мы надумали отправить к Вите полномочную делегацию. Путём прямого голосования в неё вошли я, хроник-сморкач Борька Парфёнов, наш признанный мозговой центр, и вечный возмутитель
спокойствия, первый ученик Серёга Часкидов. А главой делегации единогласно выбрали переростка Борьку Петухова, ибо он, работая в своей столярной мастерской по изготовлению гробов, твёрдо усвоил правило: будь понаглей и попроще.
В большую перемену мы двинулись к Витиному кабинету. «Ой, парни, не могу, сопли одолели! — пытался улизнуть от опасной миссии «наш мозг» Борька Парфёнов.— Идите без меня».— «У тебя всегда сопли!»— пресёк его Борька Петух и толкнул Парфёныча в директорскую дверь:
— Можно, Виктор Иванович?
