Это было, здорово сказано: дифирамбы наоборот.
Ладуха пытался сдержаться, но не сумел — сухо и язвительно сказал:
— Тонко подмечено, очень тонко. Но я, видишь ли, всегда считал, что работа остается работой в любом месте. Турпоход, который мы действительно сейчас совершаем, имеет с нею один общий признак: способ передвижения.
Почему-то шутка задела его за живое, и это было неприятно. Он недовольно передернул плечами, лямки рюкзака жалобно застонали. Павлухин пристыженно молчал, и тогда Ладуха примиряюще добавил:
— Тебе ли не знать об этом— немало, наверное, походил!
— Ну, конечно, я же понимаю,— согласился Павлухин.— Но все-таки у вас чаще бывают минуты, которым можно позавидовать.
— Бывают,— неохотно бросил геолог.— Преодоление и прочая ерунда. Может быть, кто-нибудь и находит в этом удовольствие, но я, к примеру, весь день мечтаю только о том, как после работы искупаться в ключе. В общем, разговор не к месту… Ты лучше вот что скажи, все же кандидат наук: почему же ты пошел черт знает куда, черт знает с кем и черт знает зачем?
Павлухин не очень искренне засмеялся:
— Сразу три черта! Можно бы добавить и четвертого: а черт его знает! В конце концов не это важно. Главное — пошел.
— Для меня важно. Постарайся ответить,— настаивал Ладуха.
— Если серьезно, то нам оказалось по пути. Через день я все равно выезжал бы на базу экспедиции.
— Об этом я уже слышал.
— Тем более, стоит ли повторяться?
Но геолог упрямо молчал, и Павлухин, испытывая внутреннее сопротивление, объяснил:
— Терпеть не могу говорить об очевидных вещах! Растение очень необычно, оно мне незнакомо и… кажется, вообще неизвестно науке. Вполне понятное любопытство — что же тут странного? К тому же,— язвительно добавил он,— я был польщен высоким мнением о моей эрудиции: я все-таки океанолог, а не ботаник.
— Сгодится. Что ботаник, что ты — никакой разницы…— Ладуха помолчал.— Ну, а положим, все это искусная подделка?
