В марте снег на дворе стал темнеть. Небо голубело, раздвигалось и как бы поднималось все выше и выше.
— Видать, скоро и расставанье,— сказал однажды старик, бросив сохатому охапку ивовых прутьев.
Как-то ранним воскресным утром, когда за окном частым серебряным колокольчиком зазвенели желтогрудые овсянки, а на проталинках зашагали иссиня-черные грачи и звонкая лесная капель открыла счет весенним денькам, Игнат Гаврилыч распахнул настежь ворота хлева.
Лось вздрогнул, зажмурился от яркого света, опьянел от хмельных весенних запахов, от ветра, от предчувствия близкой свободы. Будто слепой, сделал два неровных шага, остановился на мгновение, потом гордо взметнул голову к небу, приосанился и пошел большими скачками к лесу.
