Жесты неразговорчивого командира катера были порой выразительней слов, и механик Белоконь, стоявший на мостике справа от Изотова, безошибочно разобрался в том, что хотел сказать и не сказал старший лейтенант. Изотов ругал синоптиков.
В утренней сводке погоды синоптики обещали к ночи шторм и передали на все суда штормовое предупреждение. Однако к вечеру ветер совсем утих. На море надвинулся плотный, как стена, туман. С мостика едва проглядывался нос катера.
Белоконь в отличие от командира долго молчал.
— Лучше уж туман, чем шторм,— высказался он бодро.
Изотов оставил без ответа это легкомысленное суждение. Белоконь всего год назад закончил Херсонское морское училище и по неопытности многого еще не понимал. Сильный шторм — самое спокойное время для границы. В бурю опасно подходить к берегам, и яростный прибой не менее страшен, чем пуля пограничника. Зато туман дает нарушителю некоторые преимущества. В осенние туманы, обычные на Балтике, пограничные дозоры особенно внимательны.
Все это командир катера мог высказать молодому механику, но предпочел промолчать. Изотов хмуро смотрел вперед, 8 сырую непроглядную мглу.
— В поле шесть судов,— негромко доложил помощник Изотова, штурман Тойвис, стоявший у локатора.— Идут уступом в восьми милях от берега. Направление — северо-восток, вдоль отмели.
— Колхозная флотилия Казначеева. Так по «обстановке»,— сказал Изотов, не поворачивая головы.— И штормовое предупреждение им нипочем!.. Пять?
— Шесть,— коротко повторил Тойвис.
Изотов сам подошел к локатору. На темном поле вспыхивало шесть ярких черточек. Черточки располагались лесенкой одна за другой. По сводке, полученной в дивизионе,— ее называли просто «обстановкой» — на обширной отмели, протянувшейся миль на двадцать параллельно берегу, должны были промышлять треску малые рыболовные траулеры — МРТ — рыболовецкого колхоза «Труженик моря». Весной, в салачную путину, на отмели толклось до двадцати таких суденышек, по флотилии от каждого колхоза. Но сегодня заявку на выход в море дал один «Труженик моря».
Изотов, подсвечивая фонариком, еще раз просмотрел «обстановку». В ней говорилось только о флотилии Казначеева, о пяти малых траулерах под номерами: 518, 540, 480, 471, 317… И суда эти, и их капитанов Изотов знал хорошо. В колхозе «Труженик моря» только эти пять суденышек прибрежного лова и были сейчас на плаву, все остальные МРТ ушли на зимний ремонт, а более крупные сейнеры промышляли в Северном море. Шестой МРТ мог быть лишь из другого колхоза. Но другие колхозы не сообщали о выходе в море.
Изотов приказал радисту передать в пограндивизион, что на отмели обнаружен лишний траулер, и пошел на сближение с рыбацкой флотилией. До ближнего траулера оставалось миль восемь— несколько минут хорошего хода. Но Изотов не хотел задавать большой скорости в таком тумане. С потушенными огнями, невидимый и неслышный, пограничный катер не мчался, а крался во мгле, лишь раза в два быстрее неторопких, отягощенных тралами рыбацких суденышек.
На экране локатора было видно отчетливо, как шли рыбаки. Хоть в тумане они не могли видеть друг друга, а локаторов на малых траулерах не было, каждый привычно держал дистанцию в полторы-две мили. Вся флотилия растянулась миль на десять, шла уступами, прочесывая отмель по всей ширине: передний тралил восточную, ближнюю к берегу сторону, следующий — на полмили западнее, последний шел всех мористее, он «боронил» На дальнем, морском краю отмели.
Изотов объявил боевую тревогу.
Рядом с командиром заняли свои места на мостике помощник Изотова, штурвальный и механик. Штурвальный следил за точностью курса, трое остальных, наваливаясь на планшир, вглядывались в темное море. Ветра все еще не было, но накат прибывал — волны, натягивая на гребни пенные воротники, бесшумно неслись с запада: где-то там, в шведских водах, уже, очевидно, закрутил-таки свою бешеную карусель предсказанный синоптиками циклон.
— По рации Казначеева не запрашивали? — спросил Белоконь.
— Нет,— сказал Изотов.
Механик подумал над ответом командира и понял: открытый разговор по радио мог бы насторожить неизвестное шестое судно.
Вскоре в тумане неясно засветилось желтоватое пятно. Белоконь перевел рычажки сектора газа . на «самый малый», Изотов приник к биноклю. На траулере, кроме обязательных ходовых огней, горела еще и люстра, заливавшая смутным сиянием палубу. Траулер менял курс, он сейчас поворачивал поперек отмели — с западного края на восточный.
Изотов поспешно выключил дизеля. Приближаться к судну вплотную, пока оно не легло полностью на новый курс, было опасно. Даже на параллельных с траулером курсах приходится идти с осторожностью, чтоб ненароком не напороться на ваера, тянущие за судном трал. А при повороте, да еще в тумане, разглядеть, где протянулись эти стальные тросы, невозможно…
Командир катера продолжал всматриваться в траулер.
Сквозь туман смутно выступали знакомые очертания — высокий нос, такая же высокая корма, палуба седловиной, лебедка впереди, рубки, грузовая стрела. Чем-то в очертаниях эти деревянные, верткие, ходкие суда напоминали старинные каравеллы флибустьеров, даже водоизмещение их было, примерно, такое же — около ста
На палубе не было никого, на правом крыле мостика, обращенном к погранкатеру, стояли, переговариваясь, два рыбака. Изотов, сам невидимый для траулера, различил черные конусы — знаки, предупреждающие, что судно идет с тралом. Лиц рыбаков даже в бинокль нельзя было отчетливо разглядеть, но голоса доносились внятно.
Изотов прокричал в мегафон:
— На MPT! Пограничный дозор. Назовите свой номер, капитана, порт приписки, пункт следования.
Один из рыбаков, стоявших на мостике, юркнул в рубку и возвратился с мегафоном.
— Четыреста семьдесят первый, из «Труженика моря»,— ответил он невидимому дозору.— Капитан Сидоренко. Выберем трал, уберемся домой. Еще что?
МРТ-471 был из флотилии колхоза «Труженик моря». Капитана его, лихого рыбака Николая Сидоренко, Изотов тоже знал — и на берегу, и на море они встречались часто. Включив на секунду прожектор, Изотов увидел надпись на рубке и на корме: «МРТ-471. Таймень».
Можно было двигаться дальше. На всякий случай Изотов спросил, где капитан. Тот же рыбак с охотой прокричал, что капитан сутки не спал и сейчас отдыхает, до выборки трала приказал себя не будить. Так что, ежели не горит, лучше оставить капитана в покое. Спросонок Николай Васильевич может и обругать.
Видно было, что рыбак обрадовался встрече с пограничниками. Ночной промысел да еще в тумане — однообразен и тосклив. А тут как-никак— развлечение. Рыбак успел прокричать, что рация у них барахлит, совсем ни к черту рация, а на новую нужны ассигнования по капремонту, а бухгалтера по этой статье ужимают.
Все это тоже было обычным. Рыбаки часто оживлялись при встрече с пограничниками и, хорошо зная, что те до болтовни не охочи, с увлечением поддразнивали их разными байками, заводили «травлю», чтоб подольше задержать около себя дозор.
Катер взял влево и, обогнав рыбацкое судно, пересек ему путь — обходить траулер р носа было безопасно: трал тащился позади.
Вторым обрисовался МРТ-518, траулер Казначеева. Сам грузный Казначеев стоял на мостике с мегафоном в руке. Он зычно заревел на оклик с погранкатера:
— Приветик, защитники! Выскочили, как привидение из погреба. До родимчика когда-нибудь доведете… Ну, я, я! И все тут — мои, чьи же еще? Пять нас, кругленькая пятерочка, остальные припухают на бережку. .Номера? Пожалуйста: 518-й, 540-й, 480-й, 471-й, 317-й… Чего еще? На семьдесят первом рация отказала, никак не свяжемся. Пропал Сидоренко в тумане. Погляньте в свой хитрый приборчик, не впереди ли тралит? Окажите такую услугу!
— Ремонтируйте свои рации, не понадобятся услуги,— сдержанно ответил Изотов.— Из других колхозов, может, слыхали,— выходил кто сегодня?
— Нам другие колхозы не докладываются,— кричал с воодушевлением Казначеев.— А жаль, мы бы порядок у этих охломонов навели, да такая грустная история: не признают за начальство! А что? Что за чепе, спрашиваю? Море — такая смешная вещь,— чего не бывает!
Видя, что погранкатер уходит, Казначеев заорал во всю мощь мегафона:
— Изотов, у меня среди тресочки таких три лосося угораздило!.. Одного по-приятельски могу перебросить, угощайтесь, защитнички!
Балтийский лосось, деликатесная рыба, когда- то подававшаяся к царскому столу, давно уже стал такой редкостью на Балтике, что в спокойное дежурство Изотов, не раздумывая, подплыл бы за щедрым даром. Но сейчас он и не откликнулся. Катер, бесшумный и темный, унесся вперед.
Один за другим, все ближе подворачивая к берегу, он проверял шедшие по отмели траулеры. Короткая вспышка прожектора выхватывала из мглы знакомые номера: 540, 480, 317… Изотов вызывал на мостик капитанов, капитаны тоже были знакомые, каждого он встречал неоднократно. Оставался лишь траулер, что шел впереди,— и он был тем неизвестным судном, которого не указали в сводке.
Изотов окликнул его по радио, но незнакомец не отозвался. На экране локатора было видно, что он невозмутимо идет с той же скоростью по тому же курсу — к концу отдели.
— Рыбак,— уверенно сказал Тойвис. Он сам был из потомственных моряков’и по движению суденышка на локаторном поле любил определять тип судне и характер его движения: тралит ли, тащит ли груз, убегает ли от бури.— Такой же МРТ, как и все эти.
Из рубки высунулся радист и передал радиограмму из пограндивизиона: «Подтверждаем пять судов колхоза «Труженик моря». Шестое подлежит задержанию и досмотру». Изотов молча передал радиограмму помощнику. Тот тихо выругался. Неизвестное судно не могло быть рыбацким. В дивизионе, несомненно, связались со всеми местными колхозами и лишь после этого отправили радиограмму.
— Может, литовское или латышское? — сказал Тойвис.— Забрели случайно…
Изотов покачал головой. Литовские и латышские рыбаки посещали отмель, но они сообщали о своем приходе.
Катер на малом ходу подкрадывался к незнакомцу.
Тот по-прежнему неторопливо шел вдоль восточной каемки мели. Было что-то поражающее в спокойствии, с каким судно, без уведомления и разрешения вторгшееся в чужие воды, двигалось в тумане. И хотя Тойвис, после радиограммы из дивизиона, уже не настаивал, что преследуемое судно — рыбак, Изотову и самому казалось, что это обычный МРТ: если незнакомец и не тащил за собой трал, то он в совершенстве имитировал работу траулера.
На экране локатора было видно, как растянулась цепочка проверенных судов. Один МРТ-471, пользуясь тем, что он крайний, тралил не вдоль, а поперек отмели. Он дошел до ее восточного края — в этом месте отмель почти сливалась с берегом,— повернул назад и тралил на северо-запад. Изотов, всматриваясь в локатор, снова и снова оценивал обстановку. Даже обычные, ежедневно повторяющиеся детали начинали тревожить его.
До незнакомца оставалось около двух кабельтовых.
— Вижу цель,— сказал помощник, и Изотов Оторвался от локатора.
В толще тумана расплывалось светлое пятно. Незнакомец шел со всеми огнями, какие мог зажечь, он не скрывался. И было ясно, что неизвестное судно — малый рыболовный траулер, такой же, как и те, что шли позади. Изотов еще сбросил скорость. Волнение усиливалось, накатывающиеся волны с плеском разбивались о борт. С траулера доносились голоса, грохот бочек и ящиков, на освещенной двумя люстрами палубе сновали силуэты людей. Команда рассортировывала свежий улов.
Когда до незнакомца оставалось метров тридцать, Изотов включил прожектор. И то, что он и стоявшие с ним на мостике увидали, было так неожиданно, что сам Изотов вздрогнул, Белоконь возмущенно чертыхнулся, а Тойвис удивленно вскрикнул.
На корме траулера четко выделялась надпись: «МРТ-471. Таймень».
Изотов резко рванул рычажок газа. Катер, как живой, прыгнул вперед. Штурвальный поспешно крутанул рулевое колесо. Катер подлетел к борту траулера.
— Пограндозор! Капитана — немедленно! — крикнул Изотов в мегафон.
На палубе работала вся свободная от вахты команда. Изотов узнал рыбаков из «Труженика моря». А когда на крыло мостика выскочил капитан, Изотов понял, кто это, еще до того, как тот назвал себя. Если бы он и не разглядел в мутной мгле этого человека, то голос его, мощный бас, не могли исказить никакие туманы. Подделать такой могучий голос тоже никто бы не сумел.
— Изотов, ты? Это я, Сидоренко! Слышишь, Сидоренко я! — грохотал капитан.— Вот же мать честная, понатуманило, своих не разглядеть! А чего вы так по-шальному наскочили? Таранить собрались?..
Не отвечая, Изотов дал «самый полный». Катер стремительно унесся в туман. Удивленные крики рыбаков уже через несколько секунд не стали слышны, сияющее пятно траулера тоже пропало во мгле.
— Курс — 225! — крикнул Изотов штурвальному.
Катер мчался назад. На экране локатора светились те же шесть точек. Все было ясно теперь. Траулер, который они осматривали первым, двойник настоящего МРТ-471, был истинным нарушителем границы. Именно его и надо было задержать, а они весь этот час только и делали, что отдалялись от нарушителя! Он же, очевидно, притворялся, что тралит поперек отмели, на деле — приближался к берегу и уходил от него. И сейчас, дойдя до западного края отмели, он не возвращается обратно, а бежит к границе международных вод.
Все так же молча всматриваясь в темное локаторное поле, которое обегал зеленый луч,— шесть точек ярко вспыхивали, когда он касался их,— Изотов прикидывал расстояние до двойника. Флотилия основательно растянулась, двойник, обманув пограничников, оказался милях в семи от него и всего лишь в трех милях от международных вод. Но все равно уйти он не мог. Слишком велика была разница в их скоростях. Изотов взял западнее, чтоб отрезать наглому нарушите-
— Цель добавляет ход,— доложил Тойвис, заменивший Изотова у локатора.— Резвость у него не рыбацкая… Они видят нас…
Изотов мрачно глядел в ночной туман. За все семь лет службы на границе он еще не встречался с таким наглым нарушением территориальных вод. Камуфляж был настолько дерзким, неожиданным, совершенным, что даже он, Изотов, опростоволосился, как мальчишка.
На экране было видно, что расстояние до двойника постепенно сокращается. Катер с грохотом взлетал на валы, прыгал вниз. Рассеченные надвое, волны обрушивались на палубу, острые брызги били в лицо. Изотов знал, что шум работающих дизелей и удары днища о волны разносятся далеко, но он уже не скрывался: нарушитель имел, как видно, не только локатор и мощные двигатели, он, очевидно, был снабжен и гидрофоном.
Белоконь убежал в моторный отсек — проверить, можно ли еще что-нибудь выжать из дизелей. Изотов продиктовал радисту донесение в пограндивизион: «Замаскированное под МРТ-471 судно стремится покинуть территориальные воды. Веду преследование. Подозреваю, что в квадратах 37—38 произошло нарушение границы с
Между тем обстановка изменилась к худшему. Шторм, хотя и с опозданием, приближался. Уже посвистывал ветер, и волнение, примчавшееся издалека, так усилилось, что катер било, швыряло, он не мог развить прежней скорости.
Глубокосидящему неизвестному траулеру волнение мешало меньше: он не вылетал на волну, не ударялся в нее носом, и скорость судна почти не уменьшалась. Нарушитель границы был уже недалеко, катер по-прежнему нагонял его, но Изотов понял, что траулер первым достигнет границы территориальных вод.
В отчаянии Изотов вполголоса выругался.
Тойвис понял командира по-своему.
— Открыть огонь, товарищ старший лейтенант? Цель в пределах досягаемости…
Обычно сдержанный, командир катера яростно топнул ногой.
— Какую цель накроете?! Мы же не знаем, что это за судно. И потом — палить вслепую в открытом море? По показаниям локатора? В этой чертовой ночной мороси и кошка ничего не разглядит!
Концы — из воды
В дежурке погранзаставы их было двое в этот поздний час. Сержант с повязкой на рукаве сидел за столом и писал, изредка о чем-то задумываясь, а его помощник, молодой солдат, смотрел в темное окно.
— Погодка у вас на Балтике,— вздохнул солдат.— На Урале чтоб такие туманы — да никогда! Ужас просто…
— Отличная погодка,—отозвался сержант.— Для нарушителей лучше не придумаешь погодки. А для нас, понятно, самая рабочая,— он подмигнул помощнику.— Не унывай!
Молодой солдат присел на узенький подоконник, зевнул. ,В такую сырую погоду спать бы да спать. Но — дежурство… И чтобы не поддаться дреме, солдат обводил глазами дежурку, отмечая каждый предмет: «Стул… Стол… Еще — диван…» Взгляд солдата привычно скользнул по сигнальным и связным аппаратам, чуть дольше задержался на зеленом железном шкафе для оружия.
Больше считать было нечего, и солдату пришлось начать все сначала. «Стул… Еще— стол…» — шептал он уныло.
Зазвонил телефон. По лицу сержанта солдат понял, что произошло что-то важное, и мигом соскочил с подоконника.
— …Есть, принимаю,— по-уставному четко проговорил сержант в трубку и, придвинув журнал, сделал запись: «Начальникам ПЗ 21 и 22 перейти на усиленную охрану. Фланговым ПЗ быть в готовности».
Молодой солдат опять примостился на подоконнике. Издалека глухо доносился рокот моря. Шторм набирал силу. Сержант покачал головой, пробормотал вполголоса:
— И по заказу не подобрать лучшей погодки!
На столе зазуммерил второй телефон. Сержант схватил трубку.
Приглушенный голос доложил:
— Я Сергеев. Прошел кривую сосну. На КСП — свежий след!
Сержант, не отнимая трубки от уха, обернулся к помощнику:
— Застава — в ружье!
Солдат стремглав выскочил наружу.
Через минуту в дежурку торопливо входил начальник погранзаставы.
— «Тревожных» поднял? Отлично!
Пока дежурный информировал начальника о происшествии, на дворе погранзаставы собралась группа «тревожных» в маскхалатах. С моря задул резкий ветер. Брезент стоявшего посреди двора «газика» громко захлопал. Солдаты полезли в кузов. Последним из помещения выбежал инструктор с овчаркой на поводке.
— Барьер, Серый! — крикнул он, и собака прыгнула к солдатам. Инструктор полез вслед за ней.
В дверях дежурки показался озабоченный начальник погранзаставы. Лейтенант, командовавший «тревожными», доложил, что группа к выполнению задания готова…
Сперва автомашина пробиралась лесной дорогой, потом вынырнула на шоссе. Ветер переметал через дорогу хвою и листья. Туман, сметаемый бурей, редел, пошел дождь. Шофер правил с осторожностью, и все же на мокром асфальте на крутых поворотах машину заносило.
— Здесь, товарищ лейтенант,— сказал шофер, останавливая «газик».
Лейтенант с пограничниками углубился в лес. Солдаты в темноте натыкались на деревья и пни. Лейтенант временами на секунду-другую подсвечивал фонариком, чтоб не потерять тропинку.
Когда впереди показалась вода, стало немного светлее. Свет источало само побелевшее море. Прибой грузно обрушивался на песчаный пляж, докатывался до прибрежных холмов. Холодный дождь сек деревья и землю.
На расстоянии, недоступном для самого ошалелого прибоя, протянулась широкая лента пробороненного и разглаженного песка. Здесь, у контрольно-следовой полосы, «тревожных» поджидал один из пограничников.
Луч фонарика выхватил отчетливее следы. Кто-то совсем недавно пересек контрольную полосу со стороны моря. Лейтенант подозвал инструктора, и тот подвел к следу овчарку.
— След, Серый, след!
С минуту пес внюхивался в следы, потом рванулся к лесу. Инструктор, натягивая поводок, поспешил с двумя пограничниками за овчаркой.
Лейтенант осторожно пошел от контрольной полосы к морю. Здесь след становился незаметней, штормовой прибой быстро заполнял песком и разглаживал ямки и вмятины. Одно было несомненно: следы тянулись от моря.
— Аквалангист,— уверенно сказал один из пограничников.— В одиночку попер!
Лейтенант с сомнением покачал головой.
Море гремело, заглушая голоса.
— Самохин, у тебя сорок четвертый? — крикнул лейтенант.— А ну — пройди параллельно слева от следа.
Самохин, рослый и плотный пограничник, пересек контрольную полосу, стараясь впечатывать свои следы рядом с отметками, оставленными нарушителем. След пограничника был примерно таким же по величине, но мельче.
— Тяжелую ношу тащил,— предположил первый пограничник.
Лейтенант задумался.
— Самохин,— позвал он,— возвратись-ка сторонкой обратно. Чишко, лезь Самохину на плечи. Та-ак… Теперь топайте справа от следов нарушителя.
На этот раз отпечаток ноги Самохина и по глубине совпал со следом нарушителя.
— Двое их было,— сказал лейтенант.— Теперь айда за нашими.
В лесу, лейтенант, приказав, чтоб его подождали, отдалился на несколько шагов и, оказавшись у большой кривой сосны, нащупал прикрытый корой тайничок. Там была розетка.
Лейтенант назвал пароль и негромко проговорил в микрофон:
— Шустрых двое. Двое шустрых, ясно? Иду по следу.
Он приладил кору к дереву и пошел к солдатам.
Минуты через три, уже на выходе к шоссе, лейтенант столкнулся с инструктором. Овчарка металась от одного дерева к другому.
— Петлял нарушитель,— раздраженно пояснил инструктор.— Такие петли завязывал — непостижимо! И все норовил по листьям, а не по земле, чтоб ямок не оставлять. Да еще дождь помогает ему, все смывает…
— Их двое,— сказал лейтенант.— При переходе полосы один сидел на плечах у другого.
Пока они говорили, овчарка опять уловила след и рванулась дальше. Выскочив на асфальт, собака засуетилась, обнюхивая то одно, то другое место. Перебежала дорогу, вернулась, виновато заскулила…
К пограничникам подкатила автомашина — шофер увидел свет фонариков.
Лейтенант влез в кабину, включил рацию.
— След потерян на шоссе в районе турбазы. Нарушители прорвались в тыл. Продолжаю поиск. Пришлите вторую машину к турбазе, я буду там.
Он вылез из кабины и осмотрелся. На востоке еще не светлело, хотя время уже шло к утру. Дождь начал стихать. Но ветер не убывал. Шум раскачивающихся сосен смешивался с тяжким гулом прибоя.
— Разобьемся на три группы,— приказал лейтенант солдатам.— Двое по шоссе на юг, трое с овчаркой — на север, на машине. Я с двумя — на турбазу. Кто первым натолкнется на след, ракетой созывай остальных.
Беспокойные гости
Турбаза «Пески», куда направился лейтенант Петров с двумя пограничниками, размещалась в сосновом бору на берегу Курского залива. Ширина косы в этом месте меньше километра, с холмов, поднимавшихся к северу от турбазы, открывался вид и на залив, и на море. Местечко это было для туристов заманчивое, летом сюда съезжались гости со всей страны. Да и поздней осенью деревянные домики турбазы не пустовали.
Привлекало туристов на Курскую косу редкостное сочетание обширного пресноводного залива, образованного Неманом, моря, соснового леса и высочайших в Европе песчаных дюн. В лесу водились грибы, в заливе — судак, лещ, красноперка, окунь. Кроме того, именно сюда, в Курский залив, шел каждой весной на нерест из тропического Саргассова моря атлантический угорь. В иной год его было такое обилие, что ежедневные уловы здешних пяти рыболовецких колхозов исчислялись десятками тонн. В эти весенние дни коптильный завод в литовской части Курской косы густо дымил, заготовляя впрок деликатесы на экспорт и для внутреннего рынка.
На турбазе имелись лодки, и утром залив в районе турбазы расцветал синими, красными, белыми пятнами уходящих от берега шлюпок с рыболовами и отдыхающими. Даже когда штормовало море, залив, прикрытый от Балтики лесом и дюнами, оставался безмятежно тихим. Кто взбирался на дюны, тот наслаждался несравненным пейзажем: на западе, всего в нескольких сотнях метров, сердито белело море, свирепый прибой крушил берега, а рядом на десятки километров простиралась изумрудно-зеленая, умиротворенно тихая водная гладь…
Лишь в большие ураганы и залив начинал волноваться. Но и в эти бурные дни — чаще всего зимние — волнение в заливе мало напоминало морское.
В ненастную погоду на турбазе «Пески» народу нередко прибывало: туристы, застигнутые в лесу бурей, торопились к живительному буфету турбазы, под надежные крыши ее домиков и палаток, на ее удобную автомобильную стоянку. Или, наконец, просто под укрытие ее рослых
И поэтому Слесаренко, заведующий турбазой,— он обычно называл себя директором — не слишком удивился, когда глубокой ночью повстречал на тропке, неподалеку от своего домика, двух рыболовов, пробиравшихся по лесу.
Слесаренко перед сном всегда обходил свое хозяйство — поселок из деревянных’ домиков, буфет со складом продуктов, шлюпочную пристань. На турбазе даже мелких краж за три года его «директорства» не бывало, но Слесаренко не успокаивал себя и свято берег хозяйство.
Он направил на незнакомцев свет фонарика и крикнул:
— Стой на месте! Кто такие? Идите сюда, погляжу на вас.
— Бдительный!—Засмеялся один из незнакомцев, тот, что был ростом заметно ниже своего товарища.— С таким не пропадешь.— И с той же издевкой в голосе добавил:— Все-таки, папаша, уточни — стоять на месте или идти к тебе? Мы народ смирный, на все согласны.
Незнакомцы, по всему, были из незадачливых рыболовов, угодивших в сырой холодный туман вместо ожидаемой теплой и ясной ночи.
— Откуда? Из Калининграда? — ворчливо спросил Слесаренко.
— Из Калининграда,— подтвердил тот же рыболов.— Последним автобусом выехали, чтоб на рассвете порыбачить. Собирались развести огонек на бережку, да такая морось, что невмоготу.
Слесаренко внушительно сказал:
— За огонь в лесу — знаешь? Жестоко оштрафую!
— Вот, вот — штрафа испугались! — хохотнул низенький.— И порешили развести огонек в желудке, а не в лесу… Горючего две бутылочки имеются,— он доверительно понизил голос.—
И теперь задача — столик бы с лампой, а на завершение— две бы коечки до утра…
Объяснение незнакомца сомнений не вызывало. Последний автобус из Калининграда на Ниду прошел вечером, с него всегда сходили рыболовы. И редко кто из рыбаков отправлялся сюда, не прихватив с собой — против сырости — бутылочку «газу».
Все же Слесаренко потребовал документы.
— Уже и рыбу без паспорта нельзя половить,— не удержался низенький, но паспорт достал.
То же сделал и второй.
Паспорта были калининградские, один на имя Мартынова, это был низенький, другой — на Семенова. Оба были прописаны в соседних домах по улице Пролетарской. Слесаренко хорошо знал эту улицу, она шла из парка мимо озера, через новостроящийся центр города, к Преголи. Улица была солидная, на ней жили рыбаки, служащие, строители.
Мартынов снова поинтересовался насчет столика.
— Столик найдем, коечки тоже не проблема,— сказал Слесаренко, смягчаясь. Он любил выпить, особенно в плохую погоду. Жена покупала водку редко, по большим праздникам и на его день рождения. Однако не возражала, когда мужа угощали другие: подвыпив, Слесаренко делался добрым и смирным…
Заведующий турбазой зашагал впереди, освещая фонариком дорогу к дому. Дети и жена уже спали, поэтому, предупредив гостей, чтобы вели себя тихо, Слесаренко пропустил их в первую комнату.
Гости сбросили с плеч объемистые рюкзаки. Высокий поставил на стол две бутылки «Столичной», второй извлек и мигом вскрыл две банки консервов.
— Сардина,— с уважением сказал Слесаренко. — Калининградская. Обожаю.
Он с наслаждением выпил граненый стаканчик. Пока ‘закусывал, гости налили еще. Слесаренко опорожнил и второй. Осилил и третий. Но потянуло в сон.
— Назюзюкался,— определил низенький, кивая на хозяина.— Быстренько его разбирает!
Высокий лишь хмуро кивнул. Он решительно не хотел говорить. Даже на прямые вопросы он ограничивался односложными ответами: «да», «нет» , « хм».
Слесаренко обидела насмешка гостя.
— Назюзюкался? Ни в одном глазу! Ну, максимум… на полглаза!
— А как с коечками? А утречком бы — ходкую шлюпочку!
Слесаренко с усилием поднялся. Третий стаканчик был самым коварным.
— Пошли. Все устрою. А шлюпки… Значит, так. «Стриж», «Ласточка», «Белая чайка» — сами выбирайте, сами поплывете. Айда за мной!
На дворе туман стал таким густым, что свет фонарика пробивал его лишь на метр. Слесарен- ко открыл один из пустующих домиков и пожелал гостям доброй ночи. Возвратившись домой, он скинул сапоги, завалился на диван и сразу уснул.
Когда в дверь постучали, ему показалось, что спал он всего несколько минут. Слесаренко вскочил, осмотрелся. В окне было так же непроглядно темно. Включил свет. Часы показывали шесть утра.
В комнату вошли лейтенант и два солдата. Лейтенанта Слесаренко знал: тот был с соседней погранзаставы.
— Садитесь,— пригласил заведующий турбазой, но лейтенант нетерпеливо махнул рукой.
— У вас все в порядке, товарищ Слесаренко? Происшествий ночью не было?
Слесаренко ответил, что происшествий нет. Часа два-три назад на территорию пришли двое рыболовов — скрывались от непогоды. Сами из Калининграда, люди хорошие, даже выпили немного, на столе вон остатки…
— Ушли? — перебил’ лейтенант, делая шаг к двери.
— Здесь. Кто уйдет в такую мерзопогодину? В домике дрыхнут. Документы их проверил, но интересуетесь сами — пойдемте, покажу.
Он повел пограничников к домику, куда поселил ночных гостей. На лесной тропке Слесаренко включил фонарик, но лейтенант потребовал обойтись без света. Слесаренко пожал плечами: неужели пограничники подозревают в чем-либо этих рыбаков? Чепуха! Живут в Калининграде, рядом с центром… Ошибка какая-то…
В домике было темно и тихо. Лейтенант с солдатом подкрались к двери, второй солдат стал поодаль. Чтоб не мешать им, Слесаренко присел на скамейку у другого домика. Он не увидел, как лейтенант проник внутрь, но скрип открываемой двери услышал. В комнате вспыхнул свет, затем оттуда донесся до заведующего голос лейтенанта:
— Товарищ Слесаренко, идите сюда1
Комната была пуста. На койках лежало неразостланкое белье, нерасстеленные одеяла. Незнакомцы убрались и не подумав об отдыхе.
— Вы не в другом домике поселили их? — спросил лейтенант.
Озадаченный Слесаренко покачал головой. Да, он был немного на взводе, но не настолько же, чтоб перепутать домики! В соседних, тем более, давно живут… Здесь они были, Мартынов и Семенов,— такие у них фамилии,— только здесь!
— Может, лодку взяли, чтоб рассвет встретить на заливе? — Слесаренко не хотелось менять своего доброго мнения о ночных посетителях.— Посмотреть бы, все ли шлюпки на месте…
— Проверьте лодки, а мы пока осмотрим домики,— сказал лейтенант.
— Всех будить! — ворчал заведующий турбазой, идя к берегу с одним из пограничников.— Люди отдыхать приехали, веселиться. Рыбачить на
Однако все лодки мирно покоились на песке. Слесаренко пересчитал их, помрачнел, видимо, понял, что дело серьезнее, чем вообразилось вначале.
Лейтенант стучался в каждый домик и, прося извинения у заспанных хозяев, внимательно осматривал комнаты. Он расспрашивал одного из жильцов турбазы, когда возвратился Слесаренко. Жилец считался на турбазе старожилом — приезжал и в прошлые годы, и в этот раз жил уже две недели. Это был сварщик из Калининграда.
— Не видал ли кого? — переспросил он, зевая.— Видал, почему же не видать? Двоих видал. Вот как вас вижу. Темнее было, конечно: лес. И туман, натурально. Только ничего особенного — увидел. И сейчас покажи — узнаю.
— Где видели? Когда? Какие из себя?
Сварщик с той же неспешностью объяснил, что ночью вышел наружу. Прихватив фонарик, он отошел к соснам около домика и здесь чуть ли не лоб ко лбу столкнулся с двумя мужчинами. Один высокий, другой пониже.
— Они,— с уверенностью сказал Слесаренко.— Первый-то худой и молчаливый, а второй — болтун. Они!
— Один высокий, другой пониже, — повторил сварщик.— Но что высокий молчалив — нет. Он-то и пошутил насчет дождя, а низенький как раз молчал. И чтоб особенно худой, не похоже. Комплекция вполне подходящая. А голос нечист — литовец, вроде… У второго запомнил — лицо чистое, а на щеке около губы — родинка.
— Насчет глаз и волос — не заметил, а родинку тоже помню,— подтвердил Слесаренко.— Только она у носа, а не у губы.— Он показал, где помещалась родинка.
— Осмотрим еще автомобильную стоянку, и вы можете быть свободны,— сказал лейтенант заведующему турбазой, когда они снова вышли в лес.— Просьба: ничего на столе не трогать. Ни стаканов, ни пустых консервных банок.
— Ни до чего не дотронусь и своих на километр не подпущу! — заверил Слесаренко.
На стоянке находилось около двадцати автомашин. Некоторые были накрыты чехлами. Пограничники осматривали одну машину за другой, приподнимали чехлы.
— Недавно одна отошла,— сказал лейтенант, обнаружив на песке свежие вмятины от шин.
Слесаренко закричал в волнении:
— «Победы» нет! «Победа» вон тут стояла — увели, мерзавцы! Номер — КЛБ 22-25. Ах же, подлецы!
Лейтенант спросил, не могли ли уехать сами хозяева. Слесаренко, все более возбуждаясь, объяснил, что ни к чему им ездить по ночам. Владелец машины — местный писатель, живет здесь с женой и двумя детьми, девочкой и мальчиком, писатель лысый, картавит, жена полная, вон там они живут, крайний домик, зелененький в белую полосочку…
Лейтенант припомнил, что в одном из домиков разбудил пожилого лысого хозяина, тот и вправду назвался писателем, а жена у него, тоже верно, полноватая. И на двух раскладушках спали дети.
Он прошел по автомобильному следу. Машину, по-видимому, сначала толкали руками, чтобы на турбазе не услышали шум мотора. Вдоль автомобильного следа можно было различить и два человеческих — ногу большую и ногу поменьше. Дело было до дождя, следы на три четверти смыло.
— За мной! — крикнул лейтенант и побежал к шоссе, где у поворота на турбазу его уже ждала легковая, : брезентовым верхом машина.
Лейтенант уселся на переднее сиденье, позади разместились два солдата.
— К Ниде, скорее! — приказал он.
Лейтенант не смог бы объяснить в тот момент, почему повернул к Ниде, а не в Зеленоградск: город этот был в два раза ближе Ниды, крупнее, к нему сходились железнодорожные и шоссейные дороги, в нем легче затеряться, проще улепетнуть.
Но по множеству признаков лейтенант уже сделал для себя вывод, что противник отлично знает местную обстановку и действует пока безошибочно.
Однако лейтенант чувствовал, что опоздал. Несколько часов форы в этой игре решали исход партии. Он, преследуя нарушителей, тыкался вначале вслепую то туда, то сюда, терял драгоценные минуты на осмотры и разговоры, а они уносились в машине. Каждая минута увеличивала разрыв.
За поселком Рыбачье встретилась первая автомашина.
— Осматривали лес, кое-где останавливались,— доложил шофер.— Нарушителей и следа нет.
— Автобусы попадались? — спросил лейте-
— Прошел один, из Ниды на Зеленоградск.
— Остановили?
— Остановили, проверили документы. Народ местный. Кто на базар, кто в магазины.
— Двух человек — одного высокого, другого пониже — не видели? Похожи на рыболовов.
— Сидели и такие, товарищ лейтенант. Но чтоб с рыбацким снаряжением — нет, не видели.
— У кого-нибудь родинки на щеке не заметили?
Пограничники переглянулись.
— Да нет… Вроде без родинок.
— Осмотрите поселок Морское, лес и дюны вокруг поселка. Я еду в Ниду…
Рассвет постепенно оттеснял тьму. Погода уже не раз прихотливо менялась в эту ночь: сперва был туман, потом хлынул дождь, наконец разразилась буря. Теперь ветер затихал, дремотное спокойствие окутывало лес. С моря снова пополз туман. Он накапливался во впадинах, сгущался меж сосен, взбирался на дюны. Утро было сумрачным, обещая промозглый день.
— Следы машины, товарищ лейтенант! — доложил шофер, сбрасывая скорость.
Лейтенант выскочил наружу. Густой лес рассекала просека. В глубь просеки уходили следы легковой машины. Немного дальше начинался поворот шоссе к Ниде.
Лейтенант с двумя пограничниками двинулся по просеке. Она вела от шоссе к заливу, и в конце ее пограничники увидели «Победу», номер—КЛБ 22—25. Старенькая, потрепанная машина была пуста. Передними колесами она уходила в воду залива.
На прибрежном песке не было видно никаких следов. Нарушители, несомненно, выбирались из передней кабины прямо в воду. На полу машины виднелись грязь и песок. Лейтенант осмотрел переднее и заднее сидения. В углу валялся испачканный, раздавленный окурок с колечком помады. Лейтенант завернул его в чистую бумагу, спрятал в карман.
— Останешься около «Победы», — сказал лейтенант одному пограничнику, а второму велел возвращаться к шоссе и ехать в Ниду.
Сам он пошел по берегу, высматривая, не покажутся ли где на песке следы.
Берег в иных местах нависал над водой мысками, покрытыми плотной травой. Нарушители, вероятно, и выбрались из воды на сушу по одному из таких мысков. Сам лейтенант в подобном случае поступил бы именно так: в траве труднее разглядеть следы.
Что-либо искать тут сейчас, когда дорога каждая минута, было не к чему.
Лейтенант пошел к автостанции.
В помещении станции диспетчер, красивая молодая литовка, болтала с автослесарем. Лейтенант, вежливо поздоровавшись, спросил, не заметила ли она двух незнакомых людей, садившихся в утренний автобус. Один высокий, похож на литовца, другой русский, пониже, поплотнее. По виду — оба рыболовы.
Девушка ответила, что почти все пассажиры ей незнакомы, она всего месяц как приехала из Клайпеды. Да, были высокие пассажиры, похожие на рыбаков, и низенькие были, всякие были. Один — среднего роста — все разговаривал с интересной женщиной, и в автобусе на Зеленоградск они сели вместе. А рядом, место двадцать восьмое, это она помнит хорошо, сидел мужчина высокий, его приятель, они. переговаривались. Литовец? На литовца не похож, говорили по-русски. Впрочем, возможно и литовец, она не присматривалась.
Лейтенант поблагодарил диспетчера и вышел. Из станции выскользнул автослесарь и, оглянувшись, словно чего-то опасался, приблизился к лейтенанту.
— Товарищ лейтенант, у вас «чепе»?
— Почему вас это интересует? — сухо спросил лейтенант. Он вспомнил, что автослесарь с интересом прислушивался к его разговору с диспетчером.
— Нет, я просто так,— заторопился смущенный парень.— Помочь хочу. Я ведь тоже двоих незнакомых… как это? Хорошо высмотрел, так? — Он говорил с сильным литовским акцентом и поминутно останавливался, подбирая нужные русские слова.— Лучше отойти на без подслушивание, так?
— Садитесь ко мне в машину, — предложил лейтенант.
В машине автослесарь рассказал, что работал всю ночь, надо было подготовить к утреннему рейсу автобус на Клайпеду. А закончив работу, он подсел к Марии, к диспетчеру, идти домой все равно было поздно. Два человека, что сели на зеленоградский автобус, ему незнакомы, а женщина, о которой упоминала Мария,— жительница Ниды Элене Райбужас, незамужняя, с двумя детьми. Но он хотел не об Элене, важнее, что в клайпедский автобус, тот, что он ремонтировал, сели других два незнакомых пассажира, уселись рядом и закрыли глаза, словно хотели спать. Один, точно, высокий, похож на литовца, второй — пониже, широкоплечий, на щеке у него родинка.
— Родинка? — переспросил лейтенант. — Вы точно рассмотрели?
Автослесарь родинку рассмотрел отчетливо — коричневая, с волосиками.
— Если понадоблюсь, я здесь живу. Владас Венчюрюс, так мой фамилия,— сказал он.— Вызывайте, когда надо, так? — Он вышел из машины и дружески помахал рукой пограничникам.
— На заставу, побыстрее,— приказал лейтенант. Теперь надо было основательно изучить добытый материал. Поиск, судя по всему, уходил в районы, лежащие вне косы.
Когда они проезжали мимо знакомой просеки, шофер кивнул в сторону найденной «Победы».
— Вроде ящериц наши беспокойные гости, товарищ лейтенант. Те ведь как? Если опасность по пятам — мигом хвост отбросят, а сами наутек. Занимайтесь, мол, нашим хвостом, а мы тем временем смоемся…
Начальник оперативной группы
Подполковник Михаил Владимирович Денисов, вылетая из Киева в Калининград, знал о предстоящей операции только то, что она развернется в хорошо знакомом ему месте и что помогать ему будут хорошо известные люди: бывшие сослуживцы, старые друзья.
И все-таки для успеха этого было мало, хотя и очень важно.
На Калининградском, аэродроме Денисова ждали, и Михаил Владимирович сразу направился в погранотряд. Встреча с приятелями, начальником отряда полковником Бандуренко и начальником политотдела полковником Марьямовым, была, разумеется, самой теплой. Пять лет не виделись, и разговоров хватило бы на сутки. Да работа не ждала…
— …Такие наши дела,— закончил Бандуренко, рассказав Денисову о том, что произошло ночью на море около Курской косы и на самой косе.— Не будь тумана, а потом дождя и бури…
— Не будь тумана, дождя и бури, они воспользовались бы другим планом,— возразил Марьямов, который, как понял Денисов, по-иному оценивал вражескую операцию и, видимо, уже спорил с начальником отряда, отстаивая свою точку зрения. Денисов про себя тут же решил: своего мнения пока не высказывать.
— Меня, если хотите знать,— продолжал Марьямов,— просто поражает, с каким совершенством они использовали особенности погоды. Не сомневаюсь, что нарушители Мили раньше в этих местах.
— По-вашему, это немцы, проживавшие до войны на территории Восточной Пруссии?—спросил Денисов.
Этого Марьямов не утверждал. Он склонялся к мысли, что нарушители бывали здесь уже после войны. На новый вопрос Денисова — о возможной причине нарушения — Марьямов и Бандуренко согласно ответили, что гости из-за рубежа, по всей вероятности, будут действовать в Калининградской области.
— А что их может здесь заинтересовать? Сколько помню, особо примечательных объектов у вас не водится. Прибалтика — не Урал и не Сибирь. Мощной промышленности здесь нет… Рыбацкий край.
— Спецобъект? — предложил начальник отряда. — Конечно, не бог знает, что строится, но объект все-таки важный. На всякий случай, мы послали туда предписание об усиленной
Из дальнейшей беседы Денисов узнал, что На шоссейных и железных дорогах, как и во всех портах, тоже введена усиленная охрана, что в помощь пограничникам привлечены другие организации, что словесные портреты нарушителей переданы на все посты, что лейтенант Петров, проводивший этой ночью поиск на косе, поступает в полное распоряжение Денисова, что, наконец, любая другая помощь, которая понадобится, также будет оказана.
От Бандуренко Денисов поехал в областное управление милиции. Заместитель начальника управления Аркадий Степанович Говоров был давним другом Денисова. Они познакомились еще в 1945 году, когда Говоров служил здесь в военной комендатуре, а Денисов только начинал службу на границе…
Друзья обнялись, посмотрели друг другу в глаза, помолчали, вспоминая ли прожитые годы, волнуясь ли от того, что снова свела судьба. В молчании нередко больше смысла, чем в словах, приличествующих встрече.
Полковник Говоров заговорил первым:
— Я знал, что ты едешь и по какому делу… Уже навел справки о Семенове и Мартынове.
— И что же выяснилось, Аркадий Степанович?
— Мартынов и Семенов реально существующие люди. Прописаны на улице Пролетарской, как и было указано в их документах.
— Интересно!
— Да. Оба —классные специалисты, главстаршины, отличники срочной службы. Теперь служат в отряде торпедных катеров вольнонаемными… Вот их фотографии. Словесные портреты — правдоподобны… Любопытно и то, что Семенов значительно выше Мартынова…
— Так-так,— задумчиво проговорил Денисов.— И тут камуфляж по всем правилам.
— За исключением того, что оба моряка в настоящий момент далеко отсюда — 4 море, в походе.
— Умный и дерзкий попался нам противник, Аркадий Степанович.
— Это верно, Михаил Владимирович…
Они проговорили с час, намечая план совместных действий. Затем Денисов поехал в по- грандивизион. Там тоже были предупреждены о его приезде, и четверо, которых хотел он видеть,— Изотов, Белоконь, Тойвис и штурвальный матрос — уже ждали. Чего-либо нового Денисов не узнал. Он видел, что моряки подавлены своим просчетом. Изотов говорил, опустив голову. Он не мог простить себе оплошности, считал ошибкой, что не вызвал на мостик капитана траулера-двойника.
— Тот капитан мог без большой опаски и под Сидоренко сыграть,— заметил Денисов.— На таком расстоянии и в таком тумане различить подлог было бы непросто. А приметы и особенности Сидоренко они, конечно, знали. Вы уверены, что двойник тралил, а не просто направлялся к берегу?
— Он, возможно, в это время направлялся к берегу, чтобы высадить аквалангистов. Но одновременно тащил трал. Мы ясно видели ваера, потому и не подошли вплотную… Никто из колхозных рыбаков этого судна не видел. Оно хитро пристроилось в тумане позади флота.
Денисов спросил, долго ли еще на экране локатора было изображение двойника.
Моряки ответили, что недолго. Шторм спутал обзор: отражения от бегущего судна мешались с отражениями от волн.
— А вы уверены, что незнакомое судно — МРТ?
— Копия! — хором сказали моряки.
Изотов добавил:
— Обыкновенный МРТ со всем траловым хозяйством, только вместо грузовых трюмов — особое оборудование…
На заставу Денисов ехал в армейской легковой, выделенной для его нужд в погранотряде. Сидя рядом с шофером, он с интересом оглядывался.
Калининград за те пять лет, что он здесь не был, изменился сильно. Развалин почти не осталось. На расчищенных площадках возводились новые дома, и не только стандартные пятиэтажные, с. некоторых пор расплодившиеся во всех уголках страны, но и в шесть, и в семь, и в девять этажей. Были восстановлены и многие старые строения — двадцатый век то здесь, то там соседствовал с девятнадцатым и восемнадцатым.
За городом тянулось зеленоградское шоссе, обрамленное рослыми, в два-три обхвата, липами и каштанами. Когда-то это была щебеночная дорога, связывавшая помещичьи имения,— деревья сохранились еще с той поры. Одно десятилетие сменялось другим, щебенку заменили булыжником, булыжник — брусчаткой, а на дряхлеющую брусчатку — уже в наше время — напластовали асфальт. По дороге в оба конца неслись теперь автомашины всех марок и назначений. Но как была она узкой, пригодной лишь для телег и дрожек, такой и осталась. Чтобы полностью приспособить эту старинную дорогу к современным нуждам, пришлось бы срубить великолепные деревья, а на это не хватало духу. Слишком красив был удивительный туннель, образованный кронами деревьев.
А затем начался Зеленоградск, курортный городок у моря.
Лейтенант Петров, возглавлявший этой ночью группу «тревожных» на Курской косе, писал подробный отчет о поиске, когда появился Денисов. Начальник оперативной группы прочел страницы отчета и уточнил подробности. Разговаривая, он изучал лейтенанта. Успех во многом зависел от тех, кто вышел на поиск. И лейтенант, похоже, сделал все, что можно было от него потребовать. Денисову понравился этот невысокий, немногословный, совсем еще юный пограничник. Он был не только решителен, быстр, сообразителен,— это скорее свойства возраста,— но и наблюдателен, вдумчив.
— Поедете со мной, товарищ Петров,— сказал Денисов.
Он сел в свою машину, за ним на такой же поехал лейтенант.
Сразу за Зеленоградском начиналась Курская коса. Места эти Денисов любил. За свою пограничную службу он исколесил всю страну, много было местечек живописных, даже величественных своей безлюдной суровостью.
Однако уникальное творение природы — Курская коса — восхищало его больше всего.
Это был песчаный полуостров, протянувшийся на сто два километра от Зеленоградска до Клайпеды,— первые пятьдесят один километр были в составе Калининградской области, вторая часть принадлежала Литве. Полуостров отделял мелководный, опресненный Неманом, залив от южной Балтики. Был полуостров неширок, всего, триста метров в самой узкой части — около поселка Лесное — и три километра в самой широкой — у городка Ниды. Но густой хвойно-лиственный лес и высокие песчаные дюны, вздымавшиеся в средней части косы, образовывали почти непреодолимый заслон морским волнам.
Лучше всего здесь бывало весной и осенью, во время птичьих перелетов. За миллионы лет существования коса превратилась для пернатых в промежуточную станцию отдыха, едва ли не единственную в Европе. Птицы, летевшие весной из Египта в Норвегию и на север России, а осенью возвращающиеся из Приполярья к истокам Нила, усеивали Курскую косу звенящими, перелетающими с места на место разноцветными облачками. Незатихающий гомон несся над лесом и дюнами…
За поселком Лесным Денисов попросил остановиться и вышел на шоссе. Туман, ослабев, полностью не рассеялся, но было отлично видно— до чего же узка здесь коса. Слева раскрывалось темное море, а справа зеркально поблескивал ясный залив.
Денисов глубоко вдохнул свежий воздух, снял фуражку. Ветра не было, но волосы охватила влажная сырость…
Вернувшись в машину, Денисов приказал ехать на турбазу.
«Мой принцип не нов: ищите женщину!»
Настроение у Слесаренко было скверное. На рассвете приехали люди, осторожно собрали со стола остатки ночного пиршества и нарисовали план — кто где сидел. Затем подробно допросили Слесаренко и заставили расписаться на каждой странице протокола.
Заведующий турбазой пал духом, обилие подписей доконало его: каждая казалась петлей, добровольно набрасываемой себе на шею.
Опасаясь теперь,’что подполковник Денисов приехал не к нему, а за ним, Слесаренко отвечал на все вопросы с великой готовностью. Но ничего нового добавить не мог. Чем дальше, тем больше ночное происшествие стиралось в похмельной памяти Сидоренко.
— Пойдемте-ка лучше к Тигунову и владельцу украденной «Победы»,— предложил Денисов.
Сварщик Тигунов поднялся навстречу гостям с таким видом, словно давно поджидал их и удивлялся, почему они запаздывают. Он явно гордился, что попал в очевидцы. С подробностями, с той же неторопливостью — сейчас она уже не раздражала лейтенанта Петрова — он описал, кого встретил, о чем говорил с незнакомцами и как они выглядели.
— У вас расхождения со Слесаренко,— заметил Денисов.— По его показаниям, высокий был молчалив, а низенький говорлив, у вас — наоборот. Неточно и насчет литовского акцента, и насчет родинки.
— Это у Слесаренко расхождения, а не у меня,— уверенно возразил Тигунов.— Я варю точный шов, а не леплю от фонаря… Вот здесь была родинка,— он показал на угол рта,— а если высокий не литовец, так вообще нет на земле такого народа, литовцев.
Денисов обернулся к Слесаренко. Тот заколебался.
— Может, высокий чего и сказал, только не запомнилось… И насчет акцента — тоже не уловил…
— Нет, ты о лице скажи! — настаивал Тигунов. — Тот дылда, востроносый, губы тонкие, с усмешечкой, не так разве? А низенький — метровые плечи, нос такой… В общем, нос! Не так?
— Сколько лет им, по-вашему?
— Парни! — заявил Тигунов. — Ну, может, низенький постарше… Во всяком случае, не пенсионеры!
Слесаренко согласился, что ночных гостей пожилыми не назовешь. Денисов спросил сварщика: не мог бы тот помочь в розыске нарушителей? Тигунов согласился с охотой.
Денисов с лейтенантом направились к писателю.
Писатель Толбузин, владелец «Победы», невысокий, насмешливый человек, всем своим поведением словно бы говорил: «Отстаньте, чего привязались, я же к эТому ночному происшествию никакого отношения не имею…» Жена его, полная дама, на полголовы выше мужа, старалась своей любезностью смягчить невежливость Толбузина.
— Вас, надеюсь, не сердят мои вопросы? — Денисова стала раздражать ершистость собеседника.— Простите, не знаю имени-отчества?
— Алексей Александрович. Не сердят, а смешат. Вы отлично понимаете, что происшествие— самое заурядное, а вы придаете ему такое значение! Должен сказать, что я не поклонник шпионской литературы.
— По-твоему, Алеша, и шпионов на свете нет? — примирительно сказала жена.
— Почему нет? Есть, конечно. Раз один кто- то заводит секреты, необходимо появляется кто-то другой, кому до смерти надо те секреты разгадать. Это логика. А что шпионы лезут из воды с аквалангами, ластами, на суше — нож в зубах, в руке пистолет,— это, извините, макулатура.
— Но вашу машину сегодня ночью украли, — сдержанно заметил Денисов.— Кто и почему?
— Проще пареной репы,— немедленно отозвался писатель.— Я исповедую эмпирический реализм: если есть два объяснения — одно заурядное, другое необыкновенное,— выбирай заурядное, оно вернее, ибо массовиднее. Итак — кто? Самое массовидное, самое заурядное и потому самое вероятное — солдаты, опаздывающие в казарму. Парней отпустили на несколько часов, они помчались к знакомым девушкам, уходить не хочется, а когда ушли, увидели — опоздания уже не избежать. А тут — машина. Соблазн непреодолим. Знаменитый криминалист Габриэль де Сартин первой версией для любого дела предлагал: ищите женщину…
— Алеша! — с упреком сказала жена писателя.
— …Ибо любовь к женщине есть самое массовидное, самое высокое чувство мужчины! — закончил Толбузин торжественно.
Денисов не мог не признать, что резон в рассуждениях Толбузина имеется. Случаи были, когда солдаты, опаздывающие в часть, угоняли автомашины. Потом эти машины находили в укромных местечках или прямо на дорогах, неподалеку
— Теперь вторая часть вопроса — почему? На это ответить еще проще: потому, что я этого горячо хотел.
— Вы хотели, чтоб угнали вашу автомашину? — удивился Денисов.
— Именно, — хладнокровно подтвердил писатель. — Сокровеннейшая мечта моя, что когда-нибудь опрометчивый вор избавит меня от этого грохочущего и постоянно неисправного авторыдвана. Не я езжу на моей машине, а она ездит на мне!
— Почему же не продадите?
— Не могу! Единственное, что не могу, это продать ее! — воскликнул писатель.— Могу на ней расшибаться, буксовать, опрокидываться, останавливаться, терять права, терять голову, но только не продавать. Ибо ее любит моя отчаянная супруга! Честное слово! В мире еще не существовало столь неграмотного и столь лихого водителя, как моя жена. И когда она уносится на этом драндулете, я буквально не нахожу себе места — вдруг авария, вдруг несчастье! Теперь вы понимаете меня?
Денисов покачал головой.
— Объяснение, выражаясь вашими словами, отнюдь не заурядное и не массовидное… Проводите меня, пожалуйста, Алексей Александрович.
За порогом домика Денисов спросил:
— Какие сигареты курит ваша супруга?
— Никаких,— ответил Толбузин.— А почему вы об этом спрашиваете?
— В вашей машине нашли окурок со свежими следами помады.
— Ага! Значит, женщина все-таки была! Значит, я прав?
— Возможно… Кстати, не хотите ли проехать с нами к вашей «Победе»?
— Пожалуй, съезжу, — проговорил писатель. — Все-таки интересно… Позвольте, я предупрежу жену…
Уже в машине писатель сказал Денисову, что у него мелькнула мысль — похитителей «Победы» было четверо. Почему? Ну, это вполне естественно—двое парней, две девушки.
Денисов рассмеялся.
Недалеко от Ниды машина свернула в лесную просеку. У «Победы», все так же стоявшей передними колесами в воде, прохаживался пограничник. Здесь все уже было сфотографировано и тщательно исследовано, но Денисов предупредил еще в погранотряде, чтоб автомашину не убирали, пока он не приедет.
— Жива старуха, — произнес Толбузин. — И украсть-то себя по-хорошему не дает.
Денисов раскрыл дверцы «Победы». Машина была старенькая, с поврежденной обивкой, со стертыми резиновыми ковриками, небрежно помытыми стеклами.
— Вот вы смеялись, подполковник, а напрасно, — сказал Толбузин. — Смотрите — песок в передней и в задней кабинах. На коврики смотрите! Спереди и сзади сидели пассажиры — двое мужчин, две женщины.
— А чем вы докажете, что эту грязь оставили не вы? — Денисов серьезно посмотрел на Толбузина. — У вас в семье тоже четверо: вы с женой и дети.
— Исключено! — возразил писатель. — Моя жена и мои дети?! Да после того, как они на минуту влезают в машину, песок надо вычерпывать лопатой! И между прочим, вчера вечером я как раз это и проделал — вычистил обе ка-
— Вот как? Это важно, — сказал Денисов. — Тогда извините меня… Действительно возможно, что пассажиров было четверо… Что ж, спасибо, Алексей Александрович! Можете забирать свою «старуху»…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
