В одном итальянском городе жил-был когда-то голубой трамвай. У него, как у всех его братьев, было восемь послушных быстрых колес и дуга, которая скользила по медным проводам, рассыпая искры. Трамвай был молодым и сильным, и его свеже-голубые бока весело сверкали на солнце.
— Я за вами, сеньоры! Поторапливайтесь!— позванивал он, проезжая по улицам города.— Я домчу вас, сеньоры, в любой конец города!
Он гордился собой — таких новых, красивых трамваев было немного в те времена. Иные пассажиры специально пропускали старые трамваи, чтобы дождаться голубого и посидеть на его уютных и мягких сиденьях. А вагоновожатые устанавливали очередь — кому сегодня вести трамвай. Ведь управлять голубым красавцем было одно удовольствие: он слушался команды, как ученая лошадь. И, конечно, имел полное основание гордиться собой.
Своими блестящими фарами трамвай снисходительно поглядывал на устаревших собратьев, которые были и не такие удобные, и не такие быстрые, как он.
— Дрин! Дрин! — звенел он коллегам при встрече.— Посторонитесь! Я тороплюсь! У меня нет времени тянуться за вами в хвосте!
И другие трамваи сворачивали в тупик, чтобы уступить ему дорогу, и с завистью смотрели, как он стрелой проносится мимо. И при этом вздыхали так, что все их суставы жалобно скрипели и лязгали.
Но прекрасная жизнь голубого трамвая продолжалась недолго. Сначала за пачкался пол, потому что люди входили с грязными ногами, бросали под ноги мусор. Потом постепенно почернели поручни, протерлись сиденья, поблекла голубая краска. А однажды на него наехал грузовик, и трамваю пришлось почти месяц простоять в мастерской. Его починили, однако с тех пор, когда водитель поворачивал рычаг до отказа, до стрелки «максимальная скорость», бедный трамвай, хотя и пил электричество всей дугой, уже не мог бежать, как когда-то.
— Уфф!— вздыхали теперь его водители.— С этими старыми трамваями только мука. Движутся еле-еле, тормозят плохо… За ними всегда нужно глядеть в оба!
Голубой трамвай страдал. По команде он изо всех сил сжимал тормоза, но колеса не слушались его, как раньше, а противно и долго визжали, прежде чем остановиться. К тому же, в городе появились новые трамваи, модного светло-зеленого цвета, длинные и стройные, с мягкими пружинными рессорами и десятью колесами. Все пассажиры стремились ехать на них. Теперь и голубой трамвай познал горечь унижения, потому что и сам должен был отныне заезжать в тупик, чтобы давать дорогу новым собратьям.
Потом, в довершение всего, его сняли с центральных линий и перевели на окраину.
— Для бедняков из рабочих кварталов эта старая развалина еще послужит,— говорили начальники.
Теперь по утрам перед выездом из парка трамвай просыпался с большим трудом, и водителю приходилось подолгу терзать рычаги и кнопки управления, прежде чем тот трогался с места и выезжал за ворота.
— Увы! Я действительно постарел и никуда не гожусь! — вынужден был признать бедный голубой трамвай.— И хорошо, что тут, на окраинах, нет этих зеленых трамваев, им не придется подсмеиваться надо мной. Вот только очень трудно работать здесь: всегда так много людей!…
* * *
В том году началась война, и голубому трамваю одели на фары и внутренние лампочки черные береты. Старый трамвай еще больше помрачнел и утешался теперь только тем, что все-таки приносит пользу. Ему даже нравились новые пассажиры. Это были рабочие. Спеша на работу, они каждое утро буквально переполняли его и доставали деньги на билеты из потертых кошельков, которые всегда были легкими-легкими.
Война продолжалась, и только поэтому старый трамвай, несмотря на свою слабость, все еще работал. Теперь он двигался действительно еле-еле: ток очень плохо проходил по его металлическим жилам, колеса у него болели, ему постоянно не хватало масла в суставах. Рабочие парка были всегда очень заботливы — лечили и смазывали его старательно, щедро. Но, несмотря на это, бедняга во время движения так страшно дребезжал и лязгал, что его было слышно за пять кварталов.
— Слышите? Идет эта голубая развалина,— говорили теперь люди на остановках…
Шла зима 1944 года. Пассажиры в эти дни были мрачные и грустные. Они вполголоса говорили о фашистах, хозяйничавших в городе, и трамвай, который еще не понимал, кто такие фашисты, улавливал в голосах рабочих затаенную ненависть.
Но вот прошло несколько месяцев, и в одно апрельское утро трамвай проснулся оттого, что услышал в городе странный треск и хлопанье. Он взглянул на часы и поразился: они показывали десять. А ведь он должен был выехать еще в четыре!
— Бедный я, бедный!— подумал старый трамвай.— Неужели настал мой конец?— и он страшно испугался, представив себе кладбище для негодных трамваев.
У него уже упали первые масляные слезы, когда ворота распахнулись и в парк ворвалась группа рабочих — из тех, которые чистили и смазывали его каждое утро.
— Держись, старина! — крикнули они.— Сегодня тебе придется побегать как следует. Покажи, что ты еще кое на что способен!
Старый трамвай вздрогнул от радости: они пришли не хоронить его, а наоборот, собираются выехать на нем и даже хотят, чтобы он бегал как следует! Почему-то среди них не было кондуктора, у рабочих были возбужденные, радостные лица, и к тому же они держали в руках винтовки.
— Давай! Поехали! — крикнул один из рабочих. Он был самый энергичный, на рукаве его виднелась трехцветная повязка.
Водитель сразу повернул рукоятку на «максимальную скорость». Трамвай дрогнул. Ему так хотелось, чтобы его друзья остались довольны, и он забыл о старости, о всех своих горестях и бешено рванул с места.
— А молодец старик!— обрадованно заметил один из пассажиров.— Едет как экспресс!
Трамвай едва не сошел с рельсов от радости.
— Вы еще увидите! Я сумею и лучше! — крикнул он, весело звякнув буферами, и изо всей силы принялся звонить колокольчиком, словно шалун-мальчишка на перемене.
Он мчался прямо к центру — туда, где прошла его молодость, откуда слышались теперь выстрелы, и хотя все его части скрежетали от напряжения, он вертел колеса, как сумасшедший. Старый голубой трамвай чувствовал себя школьником во время каникул и несся что есть силы, не обращая внимания .на остановки. Он на минуту замедлил бег, когда вдруг вдребезги разбились все его стекла и из окошек высунулись, как иглы ежа, стволы винтовок.
— Что случилось? — крикнул он возбужденно.— Это игра? Тогда мне это нравится!— и снова прибавил скорость.
Улицы были пустынны, но солнце светило ярко и приветливо, так что город казался праздничным. Тем более, что в окнах домов появились национальные бело-красно-зеленые флаги. А когда проезжал трамвай, из окон высовывались люди и, размахивая руками, кричали:
— Да здравствуют партизаны! Здорово придумали те, что в трамвае! Спешите, гоните проклятых фашистов!
Эти крики и похвалы, несомненно, относились и к нему, голубому трамваю. Он ощутил еще больший прилив гордости, заметив, что его зеленые, сверкающие коллеги последнего образца стоят неподвижные и пустые. Они зашли в тупики и оттуда с завистью смотрели на него.
— Эй, эй! — гордо восклицал голубой трамвай.— Дорогу! Мне некогда останавливаться и ждать!
Вдруг точно град камней застучал по его телу. Он пошатнулся, но тотчас же услышал голос рабочего с повязкой на рукаве:
— Вперед! Вперед на фашистов! Пусть они стреляют: здесь мы в безопасности! У этих старых трамваев добрая обшивка. Вперед!
К трамваю, выпуская длинные очереди из автоматов, толпой бежали люди в серых мундирах. Наверняка это были те самые фашисты, которые хотели причинить зло его друзьям! Трамвай решительно хлебнул огромный глоток электричества и, гремя всем своим телом, отважно бросился на людей в мундирах. Он опрокинул их, обратил в бегство, и рабочие, спрыгивая на землю, уже стреляли вслед убегающим фашистам.
В эту минуту страшная боль в боку заставила его вздрогнуть: взорвалась граната, брошенная одним из фашистов. Трамвай отчаянно лязгнул разгоряченными металлическими суставами, попробовал нащупать колесами рельсы, но не смог и тяжело повалился на бок, на землю. Оторвавшись от проводов, судорожно задрожала дуга. Трамвай почувствовал, что умирает.
— Как жаль! — подумал он печально.— Умереть именно сегодня, когда я так счастлив! Ведь я привез их как раз вовремя, я действительно пригодился моим друзьям…
Несколько дней он был без сознания. Как сквозь сон, слышал вокруг возбужденные голоса людей, веселый шум радостно развевающихся флагов.
— Да здравствует свобода! Да здравствует свободная Италия! — кричали мужчины и женщины.
Среди этих криков он различал знакомые голоса тех, кто когда-то каждое утро в поношенной одежде и с легкими кошельками садились в него, чтобы ехать на работу. Сейчас все они были тут, в центре города, и кричали, и размахивали флагами.
Старому умирающему трамваю было очень жаль расставаться с ними. Особенно теперь, когда вокруг царили веселье и радость. Он уже готовился выплакать последние капли масла, как вдруг услышал совсем рядом негромкий задумчивый голос:
— Этот трамвай показал себя настоящим героем: он атаковал фашистов, как танк. Жаль, что его так сильно изуродовали. Теперь он никуда не годится…
— Но почему? — возразил другой голос.— Почему не годится? Мы можем зашить его: материал здесь старый, добротный. Мы сделаем из него великолепный трамвай нового образца — такой же, как зеленые…
Старый трамвай радостно улыбнулся и, скрипнув в последний раз суставами, заснул, счастливый.
