В ресторане Джеффера — обычном, не слишком роскошном, но и не особенно грязном ресторане Ист-Энда — уже четырнадцать лет имелась своя постоянная клиентура: спортсмены, тренеры, массажисты, букмекеры, менеджеры, игроки на скачках, а также богатые бездельники, считавшие за честь распить бутылку виски в компании с модным чемпионом.
По вечерам ресторан, находящийся вблизи стадиона, превращался в своеобразный спортивный клуб: в маленьком, насквозь прокуренном зале за стаканом коктейля заранее обусловливался исход завтрашнего боя боксеров, менеджеры подписывали контракты с восходящими спортивными звездами, заключались пари.
Нетрудно понять, почему именно у Джеффера собирались спортсмены. Хозяин ресторана сам в молодости был известным центр-форвардом. Хитрый, умный и расчетливый, он в пору своей популярности постепенно скопил кругленькую сумму и в двадцать девять лет, чувствуя, что его футбольная карьера кончается, покинул зеленое поле стадиона и откупил у прогоревшего владельца захудалый кабачок.
Джеффер сразу уволил весь штат кабачка. Новых официантов, буфетчиков, судомоек, швейцаров он подбирал по простому, четкому принципу: все они должны быть в прошлом чемпионами или рекордсменами. Непременно.
Этот первый шаг Джеффера оказался точным, как удар по воротам с одиннадцатиметровой отметки. Обнищавший Боб Брейк — бывший штангист, чемпион Англии,— лавируя между столиками с подносом, уставленным бифштексами, ростбифами и виски, сразу привлек в ресторан ораву молодых обеспеченных шалопаев.
Еще больший приток клиентов вызвал новый швейцар — огромный (два метра двенадцать сантиметров), одетый в ливрею с галунами — Майкл Фокс, в недалеком прошлом известный баскетболист, уже три года не имевший постоянной работы.
За буфетной стойкой стояла миловидная женщина, десять лет назад переплывшая Ламанш. Гардеробщиком работал обрюзгший боксер-тяжеловес. Когда-то он считался ≪первой перчаткой≫ Ливерпуля, а все последние годы торговал газетами.
Труднее было с поварами, но и тут Джеффер как-то, выкрутился, слегка лишь поколебав свой принцип. Тем более, что повара всегда ≪за кулисами≫, их мало кто видит.
Дела Джеффера сразу пошли в гору. Постепенно он завел в ресторане особую посуду — тарелки с изображениями боксеров, пловцов и теннисистов; стаканы, по форме напоминающие олимпийские кубки; вилки, похожие на маленькие хоккейные клюшки. На стенах зала он приказал нарисовать гонки яхт, схватки у футбольных ворот, стычки хоккеистов.
Для приманки каждому из посетителей ресторана бесплатно выдавалась на память обеденная карточка, на которой внизу сверкали автографы бывших чемпионов: самого хозяина и всех его официантов и швейцаров.
…В этом-то ресторане, переполненном людьми, однажды вечером за угловым столиком сидели два человека. Один — высокий, жизнерадостный, элегантно одетый, то и дело подзывал официанта, заказывал все новые и новые напитки, закуски для себя и своего собеседника.
Это был Майкл Хантер — владелец стадиона и целой ≪конюшни≫ бегунов. Спортсмены в разговорах между собой называли его Красавчиком. Бронзовое лицо Хантера четкими, правильными чертами напоминало профили античных атлетов, отчеканенные на медалях. Впрочем, сам Хантер не увлекался спортом.
Его сосед по столику — Чарльз Уильямс, позапрошлогодний чемпион Англии в беге на 5 000 метров,— хмурый и усталый, много ел, еще больше пил и молча слушал своего говорливого собеседника.
Уильямс был уже навеселе, но его голова работала еще достаточно ясно. То и дело он одергивал рукава пиджака, стараясь прикрыть торчащие из-под них несвежие манжеты. На минуту это удавалось, но потом грязные манжеты снова упрямо вылезали.
— Тысяча фунтов! — весело говорил Хантер. — Ей-богу, за такие денежки стоит пробежать пять тысяч метров. За каждые три шага по фунту. Даже король согласится, чтобы ему так платили!
Уильямс молчал.
— И притом учти, Чарли. Ведь ты поставишь мировой рекорд! — торжественно сказал Красавчик и положил свою руку с длинными, как у скрипача, пальцами на плечо Уильямса.
Чарльз поморщился: он не любил, когда Хантер ласково называл его — Чарли.
— Мировой рекорд! — восторженно повторил Хантер. — Во всех газетах напишут о тебе! А твои сорванцы будут показывать своим сопливым друзьям фотографии в журналах: ≪Наш папа!≫
Уильямс пьяно ухмыльнулся. Действительно, оба его сынишки очень гордились, когда два года назад он завоевал звание чемпиона. Младший, семилетний Боб, сказал, что тоже станет бегуном. Но в следующем году на чемпионате страны отец занял второе место, а в этом — только третье, и Боб заколебался: не лучше ли тренироваться на футболиста…
≪Еще бы! — усмехнулся Уильямс. — Футболистам — тем еще можно жить! Тысячи лоботрясов платят деньги, чтобы посмотреть, как они гоняют мяч. А бегунами никто не интересуется≫.
К столику подошел официант и бесшумно убрал несколько пустых бутылок.
— Как жизнь, Вилли? — спросил у него Чарльз.
— Благодарю вас, мистер Уильямс.
Вилли отвечал вежливо и четко, как и положено официанту. Чарльз посмотрел на него, покачал головой.
Он знал Вилли Ирвина уже давно, еще когда тот был популярным вратарем в Кардиффе. Правда, Вилли в те годы уже не считался ≪первым вратарем Британии ≫, но все еще ≪звучал≫.
А вот теперь — ≪благодарю вас, мистер Уильямс≫. Да, официант…
≪Выходит, и футболистам паршиво, — подумал Чарльз, глядя на грузного, услужливо улыбающегося ≪первого вратаря Британии≫, затянутого в официантский фрак, с перекинутой через руку салфеткой. — Но бегунам еще хуже. Бегун должен быть чемпионом. Обязательно. Только тогда ему хоть кое-что перепадает. Но беда, если ты был чемпионом, а потом откатился на второе место, на третье… Тебя сразу в тираж и не сомневайся: песенка спета…≫
Поэтому-то Уильямс так удивился, когда четыре дня назад в его обшарпанную квартиру на окраине города вошел шумный, сверкающий Хантер.
Неужели его, Уильямса, еще не списали в расход?
Хантер погладил по головам детей, улыбнулся жене и увез Уильямса на своем мощном ≪Паккарде≫ в ресторан.
Четко и ясно изложил он свои условия. Давно не пивший Уильямс быстро захмелел, но даже спьяна сделка сразу показалась ему чудовищной. Конечно, тысяча фунтов — целое состояние для такого, как Уильямс. Но боге ним, с богатством, если оно достанется такой ценой… Себе дороже.
В тот вечер они так и не договорились. Хантер отвез его домой и вот сегодня явился снова. Привез подарки мальчикам — дорогие игрушечные автомобили.
Красавчик снова увез Уильямса в ресторан и не скупился. За один ужин он заплатил столько, сколько Уильямс тратил на семью за полмесяца.
— Подумай, Чарльз, — убеждал Хантер. — Неужели лучше стать официантом, как Ирвин? Тысяча фунтов, — твоей семье хватит на два года… И мои врачи помогут тебе, ручаюсь.
— А вдруг я не побью рекорд? — засомневался Чарльз.
— Побьешь!
— Неужели такое верное средство?
— Абсолютно! Во всяком случае тысяча фунтов тебе гарантирована.
Они замолчали.
≪Почему Красавчик выбрал меня? Именно меня? — подумал Чарльз.— Ведь есть и другие бегуны. Лучшие. А впрочем… Риели (это был нынешний чемпион) не пойдет на такой риск, у него сейчас есть деньги… Вилфорд имеет богатого дядю. Остаюсь только я. Остальные слабее…≫
И все-таки Чарльз решил не соглашаться. Нет, это не для него.
К столику снова подошел Ирвин, маленькой щеточкой аккуратно смел со скатерти крошки, убрал тарелки, вилки и принес крепкий кофе с бисквитами.
— Как жизнь, Вилли? — спросил Чарльз.
В голове у него шумело; он забыл, что совсем недавно уже задавал официанту этот вопрос.
— Благодарю вас, мистер Уильямс.
Ответ последовал тотчас, вежливый и учтивый. Вилли сделал вид, будто не заметил, что этот вопрос он уже слышал недавно. Нет, все в порядке. ≪Благодарю вас, мистер Уильямс≫.
Время было уже позднее, ≪непробиваемый вратарь≫, очевидно, очень устал.
Неловко поставив поднос, он вдруг опрокинул чашечку кофе прямо Хантеру на пиджак. Тот вскочил. Со столика со звоном полетела посуда. Из-за стойки к месту происшествия быстро подлетел сам Джеффер.
Растерявшийся официант с салфеткой бросился вытирать Хантеру пиджак, но Джеффер оттолкнул его и крикнул:
— Вон! Чтобы ноги твоей!..
Бледный, оробевший Ирвин пытался что-то объяснить, но хозяин не слушал: повернувшись к нему спиной, он извинялся перед Хантером.
Вскоре все успокоилось.
— Хорошо! Я согласен! — устало сказал Уильямс.
Хантер радостно улыбнулся.
— Деньги, все полностью, вперед! — твердо прибавил бегун.
Очевидно, он хорошо знал своего собеседника и имел основания не доверять ему.
— Нет, это не по джентельменски! — воскликнул Хантер, — Ведь я иду на риск.
— Мой риск немножечко побольше вашего, — жестко произнес Уильямс. — Деньги вперед!
Хантер долго спорил, но в конце концов согласился выдать семьсот фунтов. Остальные после состязания.
На следующий день Уильямс пошел в банк. Ему оплатили чек Хантера, десять фунтов он отложил в боковой карман, а в обмен на остальные шестьсот девяносто фунтов получил маленькую синюю книжечку.
Уильямс впервые в жизни держал в руках чековую книжку, долго рассматривал плотные глянцевитые листки с водяными знаками.
≪Да, все-таки приятно иметь собственный счет в банке≫, — думал он, стараясь рассеять гнетущие мысли.
Но мрачное настроение не покидало его.
Жене он решил не показывать чековую книжку. Станет, конечно, расспрашивать, откуда такая куча денег?
≪Нет, нет. Вот пройдет забег, тогда и скажу≫.
Но ему очень хотелось как-нибудь порадовать жену и ребятишек. Десять фунтов лежали в боковом кармане, и Чарли казалось: через подкладку и рубашку он чувствует тепло этих маленьких хрустящих бумажек.
Хорошо бы купить что-нибудь. Подарок жене. Но как? Как объяснить, откуда деньги?
≪Э, ладно. Скажу, одолжил три фунта≫,—решил Чарли и зашел в магазин.
Жена давно мечтала о хорошем маникюрном приборе. Чарли долго, с удовольствием перебирал изящные кожаные и пластмассовые футляры, открывал их, рассматривал крохотные щипчики, пилочки, ножнички. Наконец выбрал один прибор, сунул в карман.
Сынишкам купил огромный надувной мяч.
Все вместе стоило чуть больше фунта. В кармане еще осталось почти девять фунтов.
≪Что бы еще?≫
Вспомнил, как любила жена восточные сладости. И как давно не ела их.
Зашел в магазин, попросил рахат-лукума, шербета, халвы. Купил виноград и бананы, и апельсины. И соки.
Нагруженный покупками, веселый, приехал домой. Сразу поднялась суета: ребятишки кричали от радости, мяч прыгал чуть не до потолка.
Жена удивленно и чуть встревожено глядела на Чарли: что за пир? Что случилось?
— Одолжил, — беззаботно объяснил Чарли. — Надо же когда-нибудь встряхнуться?!
И добавил:
— Наклевывается работенка. Тренером в ≪Паласе≫. Устроюсь, и все будет как в сказке…
Он подхватил жену на руки, закружил по комнате.
…Тренировки начались на следующий день.
На стадионе Чарли часто встречал своего старого знакомого —низенького, толстого, пожилого врача Броунинга.
Коллеги-медики считали Броунинга чудаком. Специалист по спортивным травмам, он имел широкую практику в самых богатых лондонских клубах, однако работал и на захудалых профсоюзных стадионах, от которых ни денег, ни солидной репутации.
Маленький толстяк-врач всей душой любил легкую атлетику и не раз открыто возмущался махинациями менеджеров.
Но те считали Броунинга ≪оригиналом ≫ и смотрели сквозь пальцы на его ≪чудачества≫.
— Как дела? — первую же встречу просил Броунинг, протягивая Чарли кроткую пухлую руку.
— Ничего… Вот тренируюсь…
— У кого?
— У Хантера…
— У Хантера? — толстячок недовольно вздернул брови. — Н-да… Ну и как?
Уильямс увильнул от ответа.
На душе у него стало еще тоскливей.
≪А не рассказать ли все Броунингу? — подумал он. — Врач… Может дать хороший совет≫.
Но тотчас отверг эту мысль.
Нет, он дал слово Хантеру: ничего никому, и сдержит свое обещание.
***
Трибуны шумели.
Чемпионат страны по легкой атлетике был в самом разгаре.
Уже прошли соревнования метателей, прыгунов, быстро промелькнули забеги на короткие дистанции. Через несколько минут должно начаться одно из самых интересных состязаний —финал бега на 5 000 метров.
Болельщики волновались. Все знали: в финал допущены восемь спортсменов и среди них чемпион Англии — Риели, который сгодня попытается обновить национальный рекорд.
Так он сам объявил корреспондентам. Большинство болельщиков держало пари за него. И вместе с тем по стадиону ходили слухи, что Хантер — ловкий, всезнающий Красавчик Хантер — ставит крупные суммы за победу Уильямса. Это было непонятно и тревожно.
Ведь Риели уже дважды бил Уильямса, а на недавнем первенстве страны чемпион прошел дистанцию на целых двенадцать секунд лучше Уильямса. Тот, судя по всему, уже сходил с дорожки.
В чем же дело?
…Хантер, как всегда веселый и оживленный, то мелькал на гаревой дорожке, то скрывался в раздевалке, то подходил к ложе, где сидели почетные гости и корреспонденты.
Мощные репродукторы, установленные на всех трибунах, в перерыве между забегами разносили громкий голос диктора. Тот сообщал, что все видные спортивные клубы назначили призы за первые места. Специальные награды установлены также за улучшение национальных рекордов. А британский спортивный союз даже ассигновал две крупные суммы будущим мировым рекордсменам. Впрочем, британский спортивный союз ничем не рисковал: не было никаких надежд, что кто-либо побьет мировой рекорд.
Хантер радостно потирал руки. Призы назначались не без его участия, и теперь, мысленно сложив все награды (за первое место, за национальный и мировой рекорды), он убеждался, что расчет правилен: сумма призов перевалила за две тысячи фунтов. Хантер за ранее договорился с бегуном: почетные медали и жетоны получает Уильямс, а денежные призы — пополам.
А сколько дадут ему, Хантеру, ставки! По меньшей мере столько же!
Но не только это радовало Хантера. Он был честолюбив, да и для дела совсем неплохо, если во всех газетах сообщат, что бегун, тренировавшийся под опекой Хантера, поставил мировой рекорд.
Только бы Уильямс не подвел! Не струсит ли он в последний момент?
Хантер снова помчался в раздевалку, где в отдельной кабинке сидели Уильямс, его тренер, массажист и врач.
Врач отвел Хантера в угол и шепотом доложил:
— Все в порядке!
Уильямс не мог слышать этих слов, но очевидно догадался, о чем идет речь, и усмехнулся:
— Да, теперь уж придется пропеть мою ≪лебединую песнь≫! До конца!
— Выше нос, мальчик! — весело хлопнул его по плечу Красавчик. — Еще полчаса, и ты станешь рекордсменом мира!..
…Выстрел стартового пистолета словно толкнул в спину восьмерку бегунов. Не успел еще рассеяться пороховой дымок, а они уже преодолели вираж и выскочили на прямую.
В сутолоке первой сотни метров невозможно было толком разобрать, кто идет впереди. Но вот бегуны растянулись цепочкой вдоль бровки, и все зрители увидели: ведет бег спортсмен в синей майке — Уильямс.
Шел он в необычайно быстром темпе — так бегут спринтеры. Казалось, бегун забыл, что впереди еще целых двенадцать кругов. Резко и сильно работая руками, он стремительно мчался по черной гаревой дорожке, все больше отрываясь от соперников.
— Уильямс!.. — взревели трибуны.
Но тотчас раздался еще более мощный крик:
— Риели!.. Достань его, Риели!..
Однако Риели спокойно шел в середине цепочки бегунов. Чемпион не торопился. Борьба еще впереди! Да и какой смысл догонять безумца, несущегося с такой глупой скоростью? Вскоре он сам выдохнется и отстанет.
Но прошло уже четыре круга, а Уильямс не сбавлял темпа. Просвет между ним и остальной группой бегунов достиг уже семидесяти метров.
— Риели!.. Нажми, Риели!.. — яростно требовали трибуны.
≪Нет! — призвав на помощь все свое хладнокровие, твердо решил чемпион.— Нет, не поддаваться≫.
Он спокойно обошел двух бегунов. Теперь перед ним осталась только синяя майка Уильямса.
Прошел шестой… седьмой… восьмой круг… Чемпион неотступно следил за лидером, который оторвался уже метров на восемьдесят. Не может же человек долго выдержать такой бешеный темп! Он должен сдать… И тогда, о, тогда Риели обойдет его —измотанного, выдохшегося — и уже больше никого не пропустит вперед.
А Уильямс летел все так же неутомимо. Казалось, он именно летит: широкий, упругий шаг создавал впечатление парения, полета над дорожкой. Словно какая-то волшебная сила несла его. Будто он и не устал.
В конце каждого круга, когда Уильямс пробегал мимо Хантера, тот, стоя возле дорожки с секундомером и графиком забега, громко кричал:
— Плюс одна! Жми, мальчик!
На самом деле Уильямс бежал ужена три секунды быстрее графика, составленного на побитие мирового рекорда. Но Хантер все время сообщал бегуну, что он выигрывает лишь одну секунду: Красавчик боялся, что, узнав правду, Уильямс сбавит темп.
Трибуны громыхали. Было уже ясно: Уильямс стремится не только прийти первым, но и улучшить национальный, а возможно, и мировой рекорд.
Это должно было радовать лондонцев, но, наоборот, многие зрители сердились на слишком резвого бегуна: пропадут их ставки.
И с каждым кругом все громче и яростнее ревели трибуны:
— Жми, Риели!..
И Риели не выдержал. В середине десятого круга он резко увеличил скорость.С каждой секундой все ближе и ближе подбирался он к лидеру и с каждой секундой все яснее чувствовал: все пропало, такой темп ему не выдержать.
— Риели!.. — радостно выли трибуны, видя, как неуклонно сокращается просвет между бегунами.
Но на одиннадцатом круге Риели вдруг прижал руки крест-накрест к груди, будто собрался молиться, сделал шаг влево на футбольное поле и ничком упал в траву…
К нему бросились санитары.
Трибуны на миг замерли и тотчас разразились улюлюканьем, свистом и дикой бранью.
…А состязание продолжалось. Уильямс по-прежнему стремительно покрывал одну (сотню метров за другой. Не прошло и полминуты, как зрители, охваченные спортивным азартом, переметнулись на его сторону. Казалось, все эти спекулянты, маклеры, игроки и богатые бездельники вдруг стали истинными патриотами Британии. Они поняли: деньги безвозвратно потеряны, и теперь до них наконец-то дошло, что Уильямс вот-вот поставит рекорд.
— Жми, Уильямс! — взревел стадион,— Сделай рекорд!
Шел уже двенадцатый круг. Бегун показывал отличное время. Только бы не сдал, только бы выдержал темп!
Рот Уильямса был широко, судорожно раскрыт, из груди вырывался хрип, обезумевшие глаза, казалось, не видели ни дорожки, ни трибун… И все-таки он по-прежнему автоматически взмахивал руками и ногами и мчался вперед.
Судьи уже натянули в конце финишной стометровки белую ленточку. Хронометристы приготовили секундомеры.
Последние метры… Рывок… Бегун грудью упал на ленточку…
Стадион взревел. 13 минут 34,6 секунды! Рекорд сделан!
Сразу, даже не дождавшись решения судейской коллегии, заработали репродукторы, бросая в толпу радостное известие. Стадион гремел и ликовал.
И только небольшая часть зрителей молчала, не сводя глаз с победителя.
Уильямс, сорвав финишную ленточку, по инерции пробежал еще несколько шагов и вдруг, скорчившись, упал.
Широко раскинув руки, он ногтями скрюченных пальцев судорожно царапал землю, раздирая в кровь губы, грыз мелкую хрустящую гарь беговой дорожки.
Рот его был набит песком, с губ стекала кровь и слюна.
Дежурные врачи и санитары бросились к бегуну.
Впереди всех, в халате, с развевающимися на ветру полами, бежал тот врач, который перед стартом в кабинке Уильямса докладывал Хантеру: ≪Все в порядке!≫
Он быстро вынул из чемоданчика шприц и сделал бегуну укол. Игла в пальцах врача дрожала…
В левом кармане его пиджака, в портмоне, рядом с пачкой полученных от Хантера ассигнаций, лежала аккуратно сложенная бумага. Всего несколько строк. Врач помнил их наизусть:
≪Находясь в твердом уме и здравой памяти… Прошу перед забегом… Ввести мне новый препарат… Предельную дозу… Я хочу поставить мировой рекорд. Всю ответственность целиком беру на себя≫.
И подпись —Уильямс.
Хантер вертелся тут же.
— Доппинг! Обычный доппинг! — суетливо объяснял он окружающим.— Сейчас… Пройдет…
Невдалеке от беговой дорожки, в широком асфальтированном проходе между трибунами уже стоял заранее приготовленный ≪Паккард≫. Хантер махнул рукой шоферу, чтобы тот помог погрузить спортсмена. Надо как можно быстрее и незаметнее увезти его со стадиона.
Но Уильямс оттолкнул шофера. Приподнялся с земли, обвел всех мутными, невидящими глазами, сделал два шага и снова грузно осел на дорожку.
— Это не доппинг! Это преступление! — крикнул Броунинг, бросаясь к бегуну.
Уильямс, с трудом приоткрыв тяжелые веки, узнал Броунинга. Толстяк- врач, задыхаясь после вынужденной пробежки, сделал знак санитарам, и те поднесли носилки.
— Что с вами? — спросил Броунинг, наклонившись к спортсмену, в то время как его укладывали на носилки.
— Новый препарат…— еле шевеля распухшим языком, прошептал Уильямс. — Стрихнин, феномин и еще какая-то дрянь… Двойная доза…
Врач оторопел. Обслуживая состязания, он уже привык к доппингам и перестал возмущаться, когда перед состязанием спортсменам вводили наркотики.
Но стрихнин?! Сильнейший яд, которым травят крыс! И притом — в лошадиной дозе! Такого еще не встречалось в его врачебной практике. А впрочем… все понятно: очень слабый раствор этого страшного яда — тысячные доли грамма — иногда применяется для активизации центральной нервной системы.
Но здесь гораздо большая доза! В комбинации с феномином это вызывает лихорадочное возбуждение, которое, однако, очень кратковременно. А дальше — неизбежная расплата…
Между тем плавно покачивающиеся носилки медленно продвигались к раздевалке.
— Стойте! — вдруг скомандовал больной.
Он приподнялся, открыл глаза и хрипло сказал:
— Мне лучше. Дойду сам…
К нему тотчас подскочил Хантер, услужливо помог встать и обнял бегуна за плечи, поддерживая его.
— В ушах… — виновато, словно оправдываясь, прошептал Уильямс. — Звенит…
Он, качаясь, стоял на месте и вслушивался в разноголосый шум трибун. Репродукторы разносили по стадиону мощный бас диктора:
—…британские спортсмены, поставив новый мировой рекорд, вновь доказали всему миру…
Уильямс горько усмехнулся. Только сейчас он заметил: рука Хантера лежит на его плече. Оттолкнув Красавчика, бегун, неуверенно ступая, двинулся к широко раскрытой двери раздевалки.
Ему опять стало плохо. Но он сжал зубы, стараясь подавить нахлынувшую слабость. Быстрее укрыться от толпы, лечь, отдохнуть…
А Броунинг стоял, пораженный ужасом.
Уильямс, как безумный или слепой, тыкался в серую каменную стену трибуны возле главного входа в раздевалку и никак не мог попасть в распахнутую дверь.
Он не понимал, что с ним происходит, и вместо того, чтобы сделать шаг влево, где находилась дверь, двигался правее, еще правее… И лицо его опять было беспомощным, словно виноватым.
≪Потеря ориентировки! — стиснув руки, с ужасом думал Броунинг. — Калека. Навсегда..≫.
