Мой рассказ прервал матрос Семен Каторгин, принесший донесение от Хохрякова: приближался новый казачий эшелон.
— Когда эшелон будет в Екатеринбурге? — спросил Толмачев.
— Утром,— ответил Каторгин.
— Да… времени немного,— задумчиво произнес Толмачев и, быстро повернувшись в мою сторону, спросил: — Разоружать будете?
Я ответил утвердительно. Толмачев еще раз прочитал донесение, а потом снова обратился ко мне:
— Выделите двух-трех человек… Я иду к Хохрякову за документами. С первым поездом выедем навстречу эшелону, постараемся облегчить вам разоружение.
Я стал возражать против такой опасной поездки: реакционное офицерство могло натравить рядовых казаков на Толмачева и его помощников.
— Борьба с контрреволюцией для нас, большевиков, была и будет сопряжена с опасностью,— говорил Толмачев, щуря близорукие глаза и накидывая на плечи шинель.— Это первое! Во-вторых, не верю, чтобы все казачество шло против нас. Большинство из них наши союзники. Вот с ними-то мы и побеседуем в пути, выясним, кто им друг и кто враг…
Из Центрального штаба Екатеринбургской Красной гвардии по линии железной дороги было послано распоряжение о замедленном движении казачьего эшелона. Этой же ночью навстречу ему без всяких остановок мчался паровоз с одной теплушкой.
