Обрывки тумана лебедями плыли над Белой-рекой. Веселый, по-летнему теплый ветерок разносил их над водной гладью, поднимая всё выше и выше. Глянешь – а уже и нет их: растворились в утреннем воздухе, остались блистать на прибрежной траве каплями росы, отражая задорное, румяное солнце. Лето клонилось к закату, со всей удалью демонстрируя земле кто здесь пока хозяин, – нещадно грело, обильно поливало тёплыми дождями, словно пытаясь напоследок вытянуть то, что ещё не доросло, не налилось – и тугие колосья на полях, и грибы да ягоды в лесах. Однако ж предвкушение близкой осени пока ещё осторожно, но уже витало в лесном воздухе, виделось в редких пожелтевших листочках, что изредка опадали с берёз. И два таких листика запутались в густой, кудрявой, цвета спелого сена шевелюре молодого паренька, что неспешно, словно бы нехотя шёл вдоль берега реки. Не раз и не два останавливался он, обнимая гладкие стволы берёз, с грустью смотрел на воду. И мерещилось ему, что не вода в реке, а сама ночь струится меж двух берегов – глубокая да тёмная, освещаемая только всполохами костров, что жгли всей деревней в ночь на Ивана-Купалу…
— Вань, а Вань! Глянь, мне тятя плат новый с торгу привёз! Хороша? – весело кричала Алёна, убегая всё дальше в лес. И летел Ваня за ней, позабыв и о дружках, да и о том, что не ровня она ему, сироте. А Алёна, укрывая лицо платком с цветами заморскими, всё смеялась, уворачиваясь от объятий да от поцелуев. И вместе они через костёр взлетали, выше всех парней да девок, словно крылья за спиной росли, словно сама мать-природа их на руках к небесам поднимала..
А когда лежали они на тёплой земле, вдыхая расстилающийся по всему лесу дым, и целовал он её спелые губы, обнимал стан девичий, — тогда казалось, что до встречи с ней и не жил он на свете, и что жизнь его только вот сейчас начинается.
— Пойдешь за меня?
— Пойду!
— А коли не отдадут?
— Сбегу!
Отшумел сенокос, под осеннее солнце, да под песни печальные прислал Иван сватов к Алёне. Не по-доброму встретил их Тимофей Архипыч, ну, а правду сказать – взашей прогнал. Сговоренной девка оказалась. Через год замуж выходит, за друга отца давнего, за вдовца с двумя детишками. Так и ушли сваты ни с чем. А Алене до свадьбы строго-настрого запретили с Иваном видеться, даже словом не обмолвиться, взглядом не обменяться. Всё ходила за ней её матушка – Авдотья, честь девичью берегла. И невдомёк ей было, что и честь девичья, да и сердце нежное – всё Ивану уже отдано.
Встряхнув кудрями, чтобы избавиться от притяжения реки, паренёк продолжил путь. И вот уже знакомая околица, знакомая изба, да только что-то не весело там. Перекрестился, вошёл. Поклонился до земли:
— Мир тебе, Авдотья.
— Ну, заходи, коль пришёл. Гость ты не званный, не желанный, да и гнать тебя проку нету.
— Как здоровье Тимофей Архипыча?
— Да почитай уж год как Тимофея нету. В город по зиме поехал, кобыла одна вернулась. Да и Алёны уж нету. Сбежала она, — женщина украдкой вытерла набегающие слёзы, не заметив, как побелели губы её собеседника. – Как пошло дело к свадьбе готовится, так девка как с ума сошла. Чем ей муж её невзлюбился? И собой пригож, и хозяйство у него, да и не злобный, вроде. Только всё одно твердила, что найдёт она цветок папоротника, да счастье себе добудет. Ну, а на Иванову ночь, коль все девки гуляют, как я ее не отпущу? Напоследок-то думаю, пусть с подружками повеселится. А она ведь к ним так и не пришла, только видели её, как она в лес уходила. Вот и живу я теперь – ни мать, ни жена. Ни мужа не похоронила, ни дочь, а всё равно одна, почитай, на свете осталась. И одна у меня надежда – что Алёна вернется. А ты-то где был? Почитай год тебя ведь тоже не было?
— На заработках был. Хотел денег заработать, да сватов к вам ещё раз посылать. Заработал. Да только как я домой шёл, мужиков встретил, что лес по Белой реке сплавляют. Утопленницу они нашли. Я ж до последнего надеялся, что это не её, — тихо сказал он, доставая из-за пазухи платок, расписанный заморскими цветами.
Обрывки тумана лебедями плыли над Белой-рекой. И, сквозь туман, словно искрилась река – то ли в тёмных водах её слёзы девичьи блистали, то ли смех русалочий.