ВаськаСиницын жил на Колыме всю свою сознательную жизнь. Хотя какая она может быть сознательная у двадцатилетнего пацана? Да еще из неблагополучной семьи, да еще и сам он крепко «накатить» умел. Так себе жизнь была, не очень.
Выпала пора его двадцатилетия на бурную вторую половину, как теперь говорят, лихих девяностых. Хотя, что в них особо лихого, Васька не понимал, в их забытом и заброшенном новой демократической властью поселке «лихо» было только то, что вот уже второй год они жили без света. Это надо понимать так, что электричество было только на поселковой котельной, которую еле тянул старенький дизель-генератор. Уже и дети малые подросли, которые лампочку Ильича видели только в качестве простого стеклянного пузырька под потолком. Если кто не верит, могу подтвердить, что после описываемых событий света в этом поселке не было еще три года. Итого пять. Вот и считайте.
Рассказ вообще-то не о том, как выжить в условиях Крайнего Севера. Зимой в многоэтажном доме без электричества вода, хоть с перебоями, но все же была, и даже иногда теплая. В остальном проще: «буржуечка», труба в форточку… И живут люди, а куда деваться? Когда Васька вечером шел по поселку… Если б он видел знаменитые фильмы ужасов, он бы смеялся. Вот представьте, минус сорок, стоит морозный пар, вокруг мертвые, темные многоэтажки, темные, в смысле, что в их окнах кровавые отблески керосинок и свечек, и из каждого окна валит дым, окутывая дома уже вообще киношным туманом.
Но Васе все это было «фиолетово». Он привык. Проблема была в другом, где найти (нет, не угадали, даже не выпить, с этим, как ни странно, проще) просто пожрать. Дома шаром покати, и самое интересное, что Васька таки работал. Работал именно на этой местной котельной, кочегаром. Но вот какая штука, господа, зарплату им не платили тоже, второй год. Сначала вроде было терпимо: перечисления какие-то, можно было в магазинах взять «под запись»… Но потом местные коммерсанты тоже устали, да и было их не так уж много, на весь поселок три магазинчика. И теперь в долг взять было проблематично, спиртное еще давали, а продукты, если только безнадежно просроченные, и то не всем. Самое интересное, что, не платя денег, с работы увольняли за прогулы, а в те годы это значило потерять северную надбавку, зарабатывать которую потом снова пришлось бы пять лет. Васька и держался за работу лишь поэтому, да еще, может, по привычке. Но это все опять для того, чтоб дальше вам понятно было.
Шел он к одному знакомому мужичку в надежде перехватить миллиончик до пресловутой зарплаты. Так как дома, вернувшись со смены, он обнаружил только в дым пьяных родителей и пустые бутылки на столе рядом со шкурками от картошки, да курить не было тоже. Вот и брел наш герой сквозь клубы пара и дыма, зябко поеживаясь и матерясь себе под нос. Денег он не нашел, но в гостях у дяди Бори, к которому шел, он выпил, поел и разжился «Беломором». Во время пьянки и состоялся тот примечательный разговор, о котором Василий вспомнил в это жаркий летний день, спустя полгода, после того, как…
После того как в пьяном сне умерла его мать, а он даже полностью не помнил, как ее хоронили, потому что последнее, что отложилось в памяти, — это почему-то песни под гитару за поминальным столом. После того как неизвестно куда исчезли отец и средний брат. Их было трое братьев, Васька — младший, старший жил отдельно и к ним давно уже совсем не касался. «Привет — здорОво», — вот и все отношения. После того, как сам Васька потерял пусть и неоплачиваемую, но работу. Была на тот момент у Васьки никому не нужная трехкомнатная квартира, старый нерабочий телевизор (все равно света нет) и кое-что из поломанной за долгую бурную жизнь мебели. Проблемы у парня были обычные — хотелось есть. И тут он вспомнил…
Зимой, когда как-то сидели у дяди Бори, разговор зашел о цветных металлах, нет, не о золоте, в районе их поселка его просто не было в таких масштабах, поселок стоял как бы на вершине хребта. Говорили они о меди и алюминии, тогда только начали массово принимать металл у них на Колыме. Даже в их поселке в бывшей трассовской столовой, теперь гордо именуемой «кафе», хозяйка открыла пункт приема. По мелочам и сам Васька таскал туда с котельной украденные куски провода и выжженные из старых электромоторов куски меди. Вот об этом и говорил подвыпивший дядя Боря. Оказывается, до «перестройки» он работал монтером на линии правительственной связи. Была у них тогда и такая, бункера стояли и стоят до сих пор, примерно километров через тридцать-сорок друг от друга, где — вдоль трассы, где — спрямляя участок.
— И прям до самой Москвы? — не поверил тогда уже изрядно окосевший Васька.
— А то, малой, ты еще дурачок, ДЕРЖАВА была, и на каждом участке бригада работала. А говорю я тебе все это вот к чему. Вот, например, совсем рядом с поселком, за поворотом на мусорку, это километра полтора, мост через ручей. Знаешь?
— Ну да, канеш.
— Так вот, там у нас постоянно обрыв был весной, льдом рвало кабель, он хоть и в оплетке из проволоки, но рвет, как нитку. Природа, мля. А у нас тогда всего вволю было, вот на катушке этого спецпровода — метров пятьсот, и мы, чтоб не заморачиваться, просто хоронили старый, оборванный, а новый кусок – рядом. Понял?
— И что, дядь Борь, до сих пор лежит? — не поверил парень.
— А куда он «нах» денется, — пьяно рыгнул тот, — кто знает, то забыли, поди уже, все, а так — ну лежит проволока и лежит. Цена-то черному металлу — копейка, кто возиться будет? А разматывается он просто — рубишь кусок или отпиливаешь, и проволока, она мягкая, легко разматывается, а внутри-то — медь. В метре кабеля, пожалуй, грамм семьсот меди и будет, а скорее, даже кило. Кто ж его тогда взвешивал? И так, сынок, почти везде, где кабель через реку идет.
Выговорив это, дядя Боря уронил голову на стол и окончательно уснул.
Разговор этот сразу же как-то забылся, а вот теперь, сидя в полупустой комнате на продранном диване, Васька вдруг вспомнил о нем. «Пойти, что ли, проверить? Да брехня, наверное, медь уже дорогая, за пять кило, наверное, и самогонки можно взять. А это, как дядька говорил, всего-то десять метров. Делать нечего, все равно пойду схожу, это ведь рядом».
И взяв с собой ножовку по металлу, зубило и топор, сунув в карман пассатижи с отверткой (хотя, что там откручивать-то?), Васька отправился к этому ручью. Неторопливо подойдя к тому мосту, о котором говорил пьяный связист (кстати, этот мост находился прямо на федеральной дороге «Магадан-Якутск», или попросту — на Колымской трассе), Вася дошел до середины этого небольшого моста и задумчиво посмотрел на ручей.
«Где тут че может валяться? Вот дурачок, поверил алкашу», — костерил он сам себя. И вдруг… Его взгляд зацепился за выглядывающий прямо у опоры из гальки кусок толстой трубки. Присмотревшись, он понял, что это свитый в жгут проволочный кабель. Сердце бухнуло, губы пересохли. Так это же…
Он бегом спустился под мост и, откидывая руками мелкие камешки, убедился, что это оборванный конец КАБЕЛЯ. В середине оплетки тусклым желтым цветом отсвечивало множество мелких медных проводков.
«Нифигассе, — парень присел на ослабевших вдруг ногах, — так выходит, правда, и сколько же его тут?» Он ошалело завертел головой. Найденный им кусок, извиваясь вдоль речки, уходил дальше по руслу, потом, выбравшись на берег, терялся в мелких кустах, очевидно, уже залегая глубже. Но это было еще не все! Пройдя вдоль берега, Васька обнаружил еще, по крайней мере, пяток оборванных концов. Перейдя на другой берег ручья, и там он увидел такие же оборванные скрюченные концы. Но те уходили наверх, в сопку. «Тут не взять просто так», — понял парень.
Наскоро перекурив, он живо принялся за дело. Среди тех кусков, которые он обнаружил, было несколько не очень длинных обрывков, метров по десять-тридцать, за них он и взялся. Помня наставления дяди Бори, он попробовал разогнуть проволоку руками, и вот тут, как ни странно, пригодились и пассатижи, и отвертка. С их помощью дело вообще пошло живее, оплетка была мягкой, сплетена между собой особым образом и по одной проволочке отделялась легко. Потом, когда уже неудобно было обкручивать ее вокруг кабеля, Вася просто перекусывал ее пассатижами. Когда он размотал примерно с треть оплетки, он увидел внутри нее свинцовую трубочку. Дело упростилось, ее он просто отрубил зубилом, ударив по нему обухом топора. Прижав к груди первый кусок, он оттащил его под мост и, набрав кучу сушняка, которого в русле было в избытке, распалил костер, сунул в него добычу и, закурив, принялся ждать. Совсем скоро свинец потек, и вот еще несколько минут, и перед обалдевшим Васькой лежал кусок чистой медной проволоки, который состоял из сотен мелких проводков.
Подцепив палкой, парень швырнул его в реку. Раздалось шипение, и через секунду под звонкими прозрачными струями воды лежал совершенно чистый, отливающий червонным золотом медный кабельный жгут. Забыв о времени, Васька самозабвенно мотал, крутил, рубил и обжигал. На проносящиеся почти рядом с ним и над ним машины он давно перестал обращать внимание. Да никому и не было дело до того, чем это непонятным он там занимается.
Остановился он только тогда, когда руки и ноги налились свинцом, тем самым, который, стекая в костер, образовал уже большое блестящее пятно. Сложив скрученные (обожженная медь удивительно мягкая и пластичная) куски добытой меди в благоразумно прихваченную из дому сумку, Вася с трудом оторвал ее от земли. «С учетом усталости, пожалуй, килограммов тридцать будет. И это за неполный день». Посмотрев на свой «Клондайк», он увидел, что повсюду валяются размотанные им куски проволочной оплетки. Хотя парень и очень устал, но благоразумие победило, и он, пошатываясь, побрел скидывать эти «улики» в речушку. Наведя на месте раскопок относительный порядок, Василий, с трудом закинув сумку на плечо, отправился в путь.
Идти ему предстояло километра два, до того самого кафе, хозяйка которого принимала цветной металл. С каждым шагом увесистый груз становился все тяжелее. Пройдя меньше полпути, Василий был уже твердо уверен, что добыл за сегодня не менее пятидесяти килограммов. Потом перекуры стали чаще, а сумка тяжелее, но он все же дошел. Подойдя к стоявшему в небольшом отдалении от входа в кафе большому металлическому контейнеру, который и служил приемной базой, Василий тяжело уронил сумку у двери и оглянулся по сторонам. Увидев вышедшую на крыльцо хозяйку, Вася махнул ей рукой и хрипло крикнул:
— Маринка, примешь?
— А че у тебя? Если медь, то возьму, — cразу же откликнулась она.
— Медь, Маришка, медь, — устало выдохнул он, — килограммов шестьдесят, возьмешь?
— Шестьдеся-я-ят? — недоверчиво протянула дородная Маринка, глядя на щуплого измученного Васька. — Да откель же ты стока уволок, болезный?
— Не гавкай, Марусь, мое дело – откуда. Чистая медь, менты не приедут, обещаю.
— Ну хорошо, Васенька, возьму, но смотри, если что. Давай на весы.
Меди, как показали Маринины весы, оказалось почти сорок килограммов. В поселке все, кто сдавал ей металл, говорили, что весы безбожно врут, особо продвинутые даже взвешивали дома, перед тем как нести. Но помогало это мало, для хозяйки ее весы были единственно верными.
— Продуктами или водкой возьмешь? — закончив клацать калькулятором, спросила она.
— А сколько там, Марин? — спросил парень.
— Ну, продуктов я тебе по своей цене дам тысяч на двести, ну и водки бутылки три. Пойдет?
— Мне бы еще сто пятьдесят тысяч наличкой, мне долг в магазине отдать, ты не волнуйся, Марин, я завтра тебе еще больше принесу.
— Больше? Клад, что ль, нашел? — улыбнулась та. Но какой-то своей, торгашеской, хитрой, непонятной простому человеку «чуйкой» поняла — пацан говорит правду. И тут же продолжила:
— Дам. Вася, ладно, хоть и себе в убыток уже, но вот такая я добрая, все обманывают, — певуче проворковала она.
«Ага, как же, змеюка и та добрее», — думал про себя Василий, идя вслед за ней в помещение кафе. Там ему быстро накидали продуктов, их оказалось, для отвыкшего от такого изобилия парня, неожиданно много. Плюс ко всему, под занавес, хозяйка вынесла ему не три, а четыре бутылки водки и деньги.
— Вот смотри, Вася, не обмани меня, если будет еще медь, ко мне неси, никого не слушай, что там, мол, в городе дороже. Туда же еще доехать надо, а это больше двухсот верст. Так что неси, видишь же, я с лихвой плачу…
Дойдя до поселка, Вася подошел к своей пятиэтажке. Прямо у подъезда он неожиданно увидел Ленку. Эта молодая девчонка, пожалуй, ей было лет семнадцать, тоже была из большой и пьющей семьи, поэтому с девичеством рассталась рано, как поговаривали в поселке, не без помощи отчима и старших братьев. Но кому оно надо, чужое горе? И покатилась девчоночка вниз. Сама по себе она была добрая и тихая, и за кров и кормежку убирала, варила, стирала и готовила для того, кто пустит ее на ночлег. Ну, и женский товар ее, разумеется, был в таком случае по-всякому востребован. Обижали ее часто, били ни за что, просто так, безответная ведь, заступников нет. Но все равно никогда она не позволяла себе взять то, что плохо лежит. Может, честная была, а может, просто боялась. Всякое бывало, и пьяные заезжие шофера ее аж до Якутии увозили, потом передавая обратно с какой-нибудь попуткой. Что видела, испытала и пережила она в этих кошмарных рейсах, не знал никто. Но после одной из поездок, она тихо, как обычно, вернулась в поселок с выбитыми передними зубами. Ее не спрашивали ни о чем, но все, как всегда, все знали и стали притеснять ее еще больше.
— Здравствуй, Вася, — несмело кивнула ему Ленка, — закурить не будет? Уши опухли, я у Федьки была, вот он отправил меня курева найти, не принесу — бить будет. Не дашь пару сигарет? Я ведь отдам.
— У Федьки? — неожиданно даже для себя самого возмутился Васька, — нах он тебе нужен, голожопый? Пошли ко мне, бухнем. Курицу сваришь?
— Курицу?..
«А ведь у нее зеленые глаза», — внезапно заметил Васька, и то только потому, что они так широко распахнулись, что, казалось, заняли половину худого девичьего лица.
— Шутишь, Васька, — она, по привычке прикрыв рот ладошкой, хихикнула, — окорочок, поди. Конечно, сварю. А ты не шутишь? — внезапно испуганно спросила она. — Ну, про то, что к тебе пойдем. А то ведь Федька прибьет. Ждет он.
— А и пусть ждет, баклан беспонтовый. Кто девочку ужинает, тот ее и танцует, верно, Ленка?
— Да я танцевать-то и не умею, Вась, — снова съежилась она.
— Не дрейфь, шутю я так, пошли, короче.
В этот день и вечер Василий, может быть, впервые в жизни почувствовал себя мужчиной, кормильцем. Им повезло, что никто из поселковой шпаны, как было заведено, не приперся к ним в гости в этот день. Все знали, что Вася «на голяках», поэтому и обходили стороной его квартиру. А у них…
А у них в этот вечер была вареная курица, которую потом Ленка умудрилась еще как-то и обжарить, были какие-то консервы, Васька потом и не помнил толком. А главное, была непаленая, нормальная водка. Ленка, пока Василий умывался и переодевался, успела сбегать натаскать откуда-то дров, и даже разжилась ведерком угля. Поэтому проблема — на чем готовить, сегодня не стояла. Она хлопотала по дому, изредка прикладываясь к бутылочке, что-то щебетала, по-прежнему отчаянно пунцовея и пряча улыбку в ладошку. А Вася… Вася был счастлив. Им оказалось достаточно двух бутылок водки, а потом… Потом было то, что должно было быть, но Ленка сначала настояла на том, что она примет ванну. Не сказать, что Васька был искушен в сексе, так, обычные пьяные перепихоны, а тут вдруг Ленка устроила ему такое…
Наутро, встав и опохмелившись, Василий, ощущая тяжело налитые еще вчерашней усталостью мышцы, сказал:
— Ну, Ленка, сегодня еще гуляем, отдохну я, пожалуй.
В течение дня в квартиру все же зашел кто-то из местной пьяни, и в результате оставленные для отдачи долга сто пятьдесят тысяч благополучно уплыли к самогонщице, живущей на первом этаже. Но Ленка снова ночевала у Васьки, правда, тот смутно помнил конец гулянки. Но кто-то его раздел, уложил на кровать и даже заботливо укрыл стареньким ватным одеялом. Сама Ленка, очевидно, спала на том самом разодранном диване.
Утром Василий был хмур и неразговорчив.
— Плохо тебе, да, Васенька? — внезапно спросила Ленка.
— Да уж, — поморщился тот.
— Погоди, я щас, — она метнулась на кухню и вскоре вышла оттуда, бережно неся в вытянутой руке почти полный стакан.
— Вот, похмелись, тебе же на работу, ты вчера говорил, куда ж такому. Это я вчера свою долю спрятала, пей, не думай, я не «крысила», это мое.
Отпив больше половины, Василий вернул ей стакан.
— Допивай, это тебе, мне хватит, мне еще идти далеко. Здесь будешь, или пойдешь куда?
— Да куда идти-то, Васенька, можно, у тебя побуду? Там еще продукты остались, приготовлю что-нибудь, полы вот помою, постираю. Есть у тебя что стирать? А то ведь в поселке меня Федька поймает, дурной он, боюсь я его.
Она выжидательно замерла, глядя на Василия. Того уже «торкнул» принятый на «старые дрожжи» самогон.
— А пошли со мной. Во! Точняк! Костер палить умеешь?
— Какой костер, Васенька?
— Пионерский, мля, — заржал тот, — обыкновенный, дров наберешь, разведешь, я буду рубить, а ты палить.
— Дрова рубить?
— Нет, капусту. Ладно, одевайся, бери пожрать, если есть че, на день, и пошли, время уже.
В этот день Василий нарубил в два раза больше меди. Оказывается, из Ленки получился отличный помощник, она сразу все поняла и шустро бегала от костра к месту работы. Так что Василию не приходилось лишний раз отрываться и носить. А тем более плавить. Быстро сообразив, в чем дело, девчонка где-то откопала старую полубочку с пробитым дном, выложила из камней подобие очага и теперь просто бросала туда скрученные в кольцо куски кабеля в свинцовой оплетке. Свинец, расплавившись, стекал через дыру, а медь оставалась. Ленка цепляла медный жгут крючковатой палкой. «Тоже ведь где-то нашла», — удивился про себя Василий. И она кидала их в речку.
Глядя на нее, шуструю, чумазую, но улыбающуюся, Васька и сам не мог сдержать улыбки. И оттого работа спорилась. Закончили они где-то после обеда. И то потому, что взвесив в руке мешок, который он на этот раз взял с собой, Василий понял, что просто не донесет. Но и тут ему подсказала идею все та же Ленка.
— Вась, так ведь трасса-то, вот она, — махнула она рукой.
— И че, — набычился тот, — снова в Якутию?
-Зачем ты так, Вася, — побледнела Ленка, — я хочу сказать, что можно же грузовик тормознуть, в кузов попроситься. Давай я тормозну.
-А че, точняк, телке они мухой тормознут, только, вот башлять у нас нечем.
— Да что тут платить-то, Вася, всего-то пару километров, тащи мешок к дороге, — и она резво выскочила на обочину.
Все вышло так, как она и говорила. Первый же бортовой «КАМАЗ» остановился, и подойдя к водителю, Ленка о чем-то его попросила. Тот, окинув взглядом стоящего с независимым видом Василия, молча кивнул головой. Закинув мешок в кузов, они с Ленкой сели в кабину, благо в «КАМАЗе» это позволительно. Доехав до кафе, Василий выгрузил мешок.
— Спасибо, дяденька, — прощебетала Ленка.
— Беги к своему мужу, стрекоза, — добродушно улыбнулся шофер.
Марина, видя качество и количество металла, без разговора выдала Василию деньги, только и спросив:
— Еще будет?
— Будет, теть Марин, будет, еще много будет, — ответила ей Ленка.
Та молча окинула ее презрительным взглядом и повернулась к Василию, вопросительно вскинув бровь.
— Да, Марин, думаю, я теперь смогу много меди принести, — утвердительно кивнул головой тот.
— Смотри, как договаривались, только мне. Я тебе городскую цену дам, если больше ста кг. Ну, почти городскую.
— Хорошо, договорились.
Они пошли в поселок. Ленка гордо вышагивала рядом с Василием, старательно пытаясь спрятать донельзя перепачканные свинцом руки в рукава короткой курточки. Василий, мельком глянув, сказал:
— А ну-ка, давай зайдем сюда, — они как раз поравнялись с одним из магазинов.- Долг отдать надо, — заметив вопросительный взгляд, сказал он.
— Иди, Васенька, я тебя здесь подожду, да?
И снова Василий заметил эти изумрудные глаза, они с такой надеждой и вместе с тем с испугом смотрели на него… «Да ведь она переживает, что я ее «с хвоста» сброшу», — внезапно догадался он. Но планы у него были совсем другие.
— Да нет, че на улице-то? Ты мне как раз там нужна, пошли, — он толкнул дверь магазина.
За прилавком стояла хозяйка. Продавцов держать в таких маленьких магазинчиках было нерентабельно, но в остальных двух, уже поднакопив жирок, хозяева сами за прилавком не стояли. У этой было трое малолетних детей, и ей приходилось крутиться, да и была она самая, как считали в поселке, честная.
— Привет, Зин, должок вот тебе занес. И это, есть у тебя что-нибудь из одежды, вот Ленке?
Та удивленно посмотрела на них, но будучи женщиной умной, промолчала.
— А что именно-то, Вась?
— А я знаю? Ну, трусы там, носки, футболку какую, курточку, типа того.
— Это дорого, у меня нет сильно дешевых вещей, но я сейчас посмотрю, у меня в дороге один баул порвался, в грузовике везли, оно новое, просто перепачкалось. Может, глянешь?
Она обратилась к Ленке, та от неожиданности вздрогнула, и, очевидно, не понимая, о чем ей говорят, посмотрела на Василия. Тот, переминаясь с ноги на ногу и уже злясь на себя, буркнул.
— А че грязное-то покупать, мы что, помоечники?
— Да новое оно все, Вась, абсолютно новое, просто, если стирать, то уже за такую цену не продашь, вот я и предлагаю посмотреть, — сказала Зина.
Тут, наконец, сообразив, в чем дело, затараторила Ленка:
— Конечно, тетечка Зиночка, конечно, если можно, я посмотрю, я и выстираю, и поглажу как-нибудь.
Продавщица скрылась в подсобке, выйдя оттуда, вывалила на пол целую груду вещей. Очевидно, они ехали в дождь, потому что все вещи были изрядно в грязи.
— Смотрите, тут и мужское есть.
Она вернулась за прилавок. Ленка принялась быстро перебирать вещи, откладывая что-то в сторону. Краем глаза, с отрешенным видом смотревший в окно Василий заметил, что смерив его взглядом, девушка в основном откладывает мужскую одежду.
— Себе бери, кому говорю, — прикрикнул он. Потом, повернувшись к Зине, спросил:- А что это будет стоить, Зинуль? У нас сейчас не так много денег, но завтра будет еще, я шабашку нашел хорошую.
— Да верю я тебе, Васек, — улыбнулась та, — сейчас посмотрим, что там Лена отберет. А вообще, я бы все это тысяч за триста пятьдесят бы и отдала, не глядя.
— Нет, нам все не надо, тетечка Зиночка, нам вот это, и вот это, — показала на две кучки Лена, — сколько это будет, посмотрите.
— Да что там смотреть… Да, а ты не пришла бы вечером мне помочь магазин помыть? Завтра СЭС вроде грозит нагрянуть, вот и решили бы с ценой.
— Конечно, тетечка, приду я, да я могу и прямо сейчас, — растерялась Ленка.
— Сколько? Говори, — басом произнес Васек.
— Ну, если Лена мне поможет, то… — она задумалась.
— Только мы вместе придем, Зина, одну я ее не отпущу, обидеть могут, сама же знаешь.
— Ой, ну а если вдвоем, Вась, ты мне дров не нарубишь? Мне тут Федор обещал, но что-то не пришел вчера. Если согласитесь, давай сто тысяч и забирайте все. — Она ногой подтолкнула всю кучку одежды в сторону Василия.
— Ну что, — повернулся тот в сторону Ленки, — берем?
— Да, Васенька, я смотрела, там почти все нам впору будет, ну а кое-что я постираю, выглажу и продам.
Так вот была раздобыта одежда. Вечером они сходили в магазин. Пока Лена с Зиной наводили «марафет», Васька нарубил той поленницу дров. Мимоходом Зина ему сказала:
— Вася, а ведь ты молодец. Ленка, она девчонка хорошая, из нее знаешь, какая хозяйка вырастет? Вот ты работаешь, оденетесь, зубы ей… — она осеклась, — знаешь, Вася, в жизни многое случается. А нас, женщин, ведь легко обидеть, что мы можем-то? Вот и мой, настрогал мне детишек и пропал где-то, сколько я уже одна тяну. Вот если бы в свое время не занялась этой торговлей… Вынужденно, ладно, — махнула она рукой. — Ты, Вась, если правда работу какую нашел, приходи ко мне затариваться, я, может, и не совсем хорошая, но помогу, чем смогу. Только не обижай Ленку, не нужна тебе станет — просто выгони. Жалко мне ее, душа в ней есть…
С Ленкой на том месте они рубили медь еще пять дней, на удивление, и пили мало. Когда приходила местная шпана (поселок все же северный, много в нем было тюремного народа), они отделывались малой кровью. Ленка быстренько бежала на первый этаж, брала пару бутылочек самогона, и все разрешалось мирно. Парни, конечно, уже знали, откуда Васек таскает медь. Но «по понятиям» это вроде как была его «корова», а деньги отнимать вообще «западло» считалось. Поэтому вот такая своеобразная дань. Поначалу, конечно, пытались и Ленку использовать по «прямому» назначению, но когда не на шутку рассвирепевший Васек пару раз кинулся драться, да и сама Ленка сразу плакать начинала, их оставили в покое. Так вроде и пошла у них жизнь.
Когда на том участке медь закончилась, Вася взял три бутылки и пошел в гости к Борису. Там, выпив и закусив как положено, он просто попросил того рассказать ему, где еще могут быть обрывы на линии, типа вот этого, нашего. Убедило дядю Борю то, что Васька пообещал тому с каждого участка водки хорошей покупать. Взяв тетрадный листок и пыхтя «Беломором», старый связист стал рисовать парню схему.
— Вот, смотри, видишь, — Холодное озеро, здесь кабель идет. Где-то метров триста от трассы, а вот тут река, тоже рвет, и на третьей дистанции тоже, и на старых складах, а особенно вот здесь, где старый поселок. Тут еще, говорят, с войны кабеля лежат, там медь вообще с палец толщиной. Главное, ты по столбикам смотри, такие неприметные, они по залеганию кабеля идут, раньше было, чтобы от столба до столба видно было. Сейчас, конечно, попадали. Вот в любом месте столбики эти невысокие ищи, под ними и есть кабель. Так и увидишь, где и через ручьи, я многого-то уже и сам не упомню. Шевели мозгой.
— Спасибо, дядь Борь, я не забуду.
-Твое «спасибо» вот сегодня в стакане булькало, потому и сказал — не дешеви, сынок, и повезет тогда. Да, я слышал, ты с Ленкой-соской живешь?
Васька побагровел и сжал кулаки.
— Не пыжься, малец, я ж без обид. Да и сказать хотел, правильная она девчонка у тебя, береги ее. Столько горя, сколько она видела, не каждый мужик вынесет.
Кулаки Васьки разжались, он грустно сказал:
— Да смеются, наверное, все, ее же здесь разве только собаки не имели, а мне с ней, правда, хорошо.
— Кто кого и когда имел — забудь! Ты мужик, а то все БЫЛО, думай всегда о том, что БУДЕТ. И не распускай соплей, выровняется Ленка, стержень в ней есть, уж я-то всяких повидал на своем веку, поверь, сынок. — Дядя Боря дружески ткнул его в плечо: — Иди. Да, стой, пока не забыл, ты все-таки оглядывайся там по сторонам. Мне знакомые с райцентра звонили, вроде поддерживать линию собираются-то, основной кабель, похоже, жив. Смотри, не расслабляй булки. Все, вали.
Почти целый месяц Василий с Ленкой рубили кабель в местах не очень далеко расположенных от поселка. Порой уезжали на несколько дней, все складывалось хорошо, и даже ненадолго, по два-три часа, в дома по очереди стали давать свет. Летом нагрузка на котельную меньше. В тех выездных ночах, прохладными летними ночами, Ленка с жаром пыталась отдать всю себя Ваське. Она рассказала ему много такого, от чего любой другой мужик, наверное, ее брезгливо бы бросил. Но, как ни странно, Васька многое понимал. Может, потому что у самого жизнь была не лучше, а может, потому что привык уже к этому худенькому, но удивительно сильному и гибкому телу рядом. Не сказать, что в любви Ленка была искусна… Но это можем понимать мы с вами…
Для Васьки же она была новой планетой. Планетой, которая его завораживала, на которой он чувствовал себя повелителем галактики, и ее бесхитростные, но от всей души идущие ласки укутывали его с головой. Там он впервые, забыв свой пацанячий стыд, понял, что женщину можно ласкать и целовать везде. Это тоже было для него новым и удивительным открытием. И неизвестно еще, кто больше получал от этого удовольствие — испуганно вздрогнувшая и замершая, когда это случилось в первый раз, Ленка, или же Васька, для которого это было как возвращение к истокам. Хотя вряд ли он думал об этом в таких выражениях, да и не надо было ему думать, он просто делал. И судя по тому, как, закинув голову, тихо постанывала Лена, делал все правильно.
Наступил, наконец, тот день, когда все близлежащие места были ими выбраны. Надежда оставалась только на тот, «старый» поселок. До него было, пожалуй, километров пятьдесят. Ленка просилась с ним, но уже наступала осень, по ночам было уже прохладно, да и квартиру к зиме надо было подготовить, благо деньги теперь у них были. Васька, конечно, боялся оставить Ленку одну, но все тот же дядя Боря сказал, что не даст ее в обиду. Старика в поселке уважали, он, по слухам, прошел еще Сталинские лагеря, да и был еще довольно крепок.
— Давай так, Васек, я на это время перееду к вам, буду тут помогать и следить, чтоб не дай Бог. А Ленка мне за это наливать и кормить будет, для другого я уже и не пригоден, — печально улыбнулся он.
— Да что ты, дядь Борь, ты еще мужик хоть куда, просто я Васеньку очень люблю, — тут же откликнулась Ленка.
— Вот и люби своего Васеньку, пигалица, а дедушке Боре — чтобы стакан, — шутливо хлопнул ее по заду старик.- Ну что, так пойдет?
— Конечно, дядь Борь, спасибо, я и правда, переживал бы, как она тут.
На том и порешили. Собирала Василия в дорогу Лена очень тщательно, перебирала по сто раз каждую мелочь, вещей набрала гору. Увидав это хозяйство, мужики дружно рассмеялись и быстренько в четыре руки собрали все необходимое на пару недель.
— Там трасса, прям через поселок, ну ты в курсах, выбери какой домишко, там, по-моему, пару кирпичных оставалось, и руби там по-тихой. Соберешь металл, нычку сделай, с собой много не тащи, потом найдем машину, вывезем.
Никто из них еще не знал, что две недели назад правительственную линию связи «оживили», а в далекой Якутии уже нашлись предприниматели, вырывающие «живой» кабель. И был дан приказ на охрану линии…
Работалось Ваське споро, и он нашел, на удивление, тот самый старый довоенный кабель. Вы удивитесь, но он лежал практически на земле, на старой поселковой свалке. Хотя, что тут удивительного, кому в те годы была нужна какая-то медь на Колыме? Да и оборванные новые концы лежали практически поверху, доходя почти до того самого бетонного капонира, где находились, судя по рассказам дяди Бори, управление и связь. Капонир был свежевыбелен, и на железной двери висел новенький кодовый замок.
Так в трудах и пролетели почти две недели. Васька старательно вырубал тот самый довоенный кабель. В нем медные проводки были толщиной с карандаш, и метровый кусок нести было просто тяжело. Он вгрызался в землю почти у самого капонира. Ночью упал первый заморозок, и Васька решил дорыть, сколько сможет, и уезжать. По его прикидкам, он нарубил уже около тонны, не все, правда, успел обжечь, но рассудив, решил, что вместе с дядей Борей найдут машину и плавить будут уже дома. Васька очень скучал по Лене, особенно ночами. Он вспоминал ту ночь, перед отъездом, дядя Боря тогда благоразумно ушел к себе…
В ту ночь Ленка вела себя странно, а когда она опустилась на колени перед стоящим у кровати Василием, у того жарко и не очень приятно кольнуло в висках. Та как будто поняла. Подняв к нему смутно белеющее в сумерках лицо, сказала:
— Нет, Васенька, нет. Это все не так, ты не думай, я сама этого очень хочу. Правда, правда, хочу, Васенька, я и сама не думала, после всего, ну, пожалуйста… Ты просто стой, не смотри на меня.
Даже в сумерках комнаты Васька видел, как ярко светятся ее глаза. Они были огромные и какие-то не такие, совсем другими глазами смотрела на него Ленка, стоя на коленях. И Васька отвернулся. То, что он ощутил потом, он не смог бы передать даже на электрическом стуле. Эта жаркая, обволакивающая, засасывающая, опустошающая всего до донышка глубина…
«Ладно, хорош мечтать, пойду-ка я последнюю ночку поработаю, еще кусок откопаю у самого бункера», — одернул он себя. Встал, сладко потянулся, взял кирку и кусачки и отправился на «работу».
Старший мастер вновь созданного участка ФПС Петренко сидел за рулем служебного «УАЗика», рядом с ним сидел монтер Феоктистов и охранник Редько. Они объезжали участок. В связи с тем, что где-то на протяжении трассы участились случаи хищения дорогого и, как выяснилось, все же необходимого для страны кабеля, они все были вооружены.
— Давай, сворачиваем в старый поселок к капониру, посмотрим замок, и вообще, фары погасим, чтобы не спугнуть или не нарваться, если что, — скомандовал он и через несколько минут притормозил.- Пошли, пройдемся, жопы уже отсидели, с утра сидим в этой коробчушке, — он хлопнул ладонью по теплому капоту машины.
Троица, не спеша, покуривая, двигалась к капониру.
Если бы Васька настолько не увлекся выдергиванием этого отрубленного им уже старого кабеля, который, похоже, зацепился за что-то в земле, если бы он придал значение тому хлопку, который почудился ему пару минут назад, если бы… если бы… если бы…
Подозрительный шорох Петренко услыхал, когда они уже почти вплотную подошли к двери.
— Стой! Слышал? — обратился он к охраннику, лихорадочно расстегивая висевшую на боку кобуру. — Там кто- то роет, точно!
Все прислушались. В голове у начальника внезапно возникла мысль, что вот в только что созданном подразделении первым отличится именно он, Петренко. А там, глядишь, и…
— Если «копатели», будем брать, если их много, стреляйте, это такое зверье. Пошли, — он махнул рукой и на цыпочках принялся огибать капонир.
Заметив в темноте согнувшуюся у самой стены фигуру, Петренко щелкнул предохранителем и, выскочив из-за угла, заорал:
— Стоять! Не двигаться! Руки вверх! Стреляю!
Темная фигура разогнулась, и в свете луны Петренко заметил в ее руке отблеск металла. Все мечты о карьере разом вылетели у него из головы. Остался только звериный страх, стягивающий низ живота животный ужас. Почему-то ему показалось, что в воздухе запахло больницей.
— Командир, — внезапно раздался над ухом голос охранника, и от испуга Петренко дважды нажал на курок.
В морозном воздухе выстрелы щелкнули звонко и, перекатываясь в утреннем ночном тумане, удалились вверх по распадку. Человек, стоявший напротив Петренко, мягко сложился пополам и тихо упал на землю.
— Бля!.. Ты что?! — заорал перепуганный охранник, вырывая из скрюченных пальцев Петренко «ПМ», — «нах» было стрелять, идиот!
Он посветил фонариком. На земле, поджав ноги к животу, лежал щуплый молодой пацан, руками он зажимал живот и испуганно, жалобно смотрел на приближающегося Редько.
— Дяденька, не стреляй, я не воровал. Это старый ка-а-абе… — изо рта паренька толчком выплеснулась кровь, и он затих.
— Готов, — нагнувшись и потрогав парня за шею, угрюмо сказал охранник. — И что же ты, козлина, натворил-то, а? — повернулся он к икающему и потеющему от страха Петренко. — Это же пацан, он старый кабель брал, а ты, сука, его в упор завалил. Затаскают теперь, бля, а у меня жене рожать скоро. Что же делать-то? Тебя, гаденыша, рядом с ним положить да прикопать, благо свалка рядом? — задумчиво говорил он.
— Да, да! Мужики, давайте прикопаем его, видите же, «бомж» какой-то. Кому он нужен, паразит. А я, мужики, я вам не забуду, я — премию, и так проставлюсь, мне ж показалось, что у него автомат в руках. Ну, мужики? Я заплачу. Узнают, всех с работы нагонят, где мы еще такую халяву найдем? Ну! — дергал он за рукав то монтера, то охранника.
— Автомат… Кирка это, — посветив фонариком, сказал Редько. — А ведь, пожалуй, что и пригодится. Ладно, командир, но учти, ты теперь наш должник, так что…
— Да понял, понял я, мужики, — лопотал перепуганный, бывший еще недавно холеным, а сейчас, похоже, уже обмочивший штаны начальник.
На том и порешили.
Месяц еще ждала Лена своего Васеньку, и никто так никогда и не узнал, что с ним случилось. Да и кому он был нужен, огарок бывшей империи. Дядя Боря вскоре умер, изумрудные глаза Ленки снова потухли, и теперь, похоже, навсегда. Куда и когда она уехала из поселка, тоже не знал никто. Да никого это и не интересовало. Только среди трассовской шоферни ходил слушок, что почти ползимы в старом поселке и вокруг по снегам бродила женщина. Похоже, она кого-то искала.
Миф ли это, чья-то ли выдумка, но Ленку так больше никто и никогда из поселковых не видел…
