Нежаркий летний день близился к завершению. Уже явственно чувствовалось приближение ночи, с реки потянуло холодком.
— Ну что, Корнет, спать сегодня будем? — спросил старый таежник Шип у орудующего лотком дружка.
— Ну да, на сегодня хватит. Не прет нам что-то. Сколько уже бьем этот ручей, а намыли с гулькин смех!
В поиске Шип, Корнет и Зяма (так и буду их называть по привычке) были уже третью неделю. Зяма был самым молодым из них. Верховодил Шип. Была у Шипа одна давняя задумка: пройти по ручью, протекающему практически в черте поселка. Это был старый, еще со сталинских времен прииск. Золото на нем когда-то было не просто хорошее, а очень хорошее. На том месте, где раньше стояла ШОУ (шлихообогатительная установка), местные детишки до сих пор тренировались с лотками, иногда принося домой что-нибудь. Население, включая участкового, смотрело на эти шалости сквозь пальцы: «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не курило».
А Шип, старый, побитый жизнью и ментами «хищник», в принципе, уже собирался на покой. Как и у большинства таких же романтиков кирки, лопаты и лотка, накоплений особых у него не было, рабочего стажа тоже. Да и дома и семьи, по большому счету, тоже не нажил. Так и жил, как карта ляжет. Мимолетную удачу как-то быстро растаскивали сразу обретаемые в случаях хорошего фарта друзья и подруги. А самому вроде много и не надо — пережить зиму, а весной снова в погоню за золотым хвостом…
И вот неожиданно этой зимой Шип получил письмо. Очень удивился, так как письма в его жизни случались крайне редко. Родителей нет в живых. Связь с остальной родней потеряна давно, еще во время его отсидок по тюрьмам, когда немногочисленная родня постаралась сама затеряться во времени. И вот тут такое неожиданное письмо. На конверте написано, что вроде ему. Правда, без адреса, просто указаны имя, фамилия и название поселка. Но это не удивительно, что дошло, поскольку здесь все всех знали.
Покрутил Шип конверт в руках. Фамилия отправителя смутно знакома, но ни о чем конкретном она не говорила. Когда вскрыл конверт, то пришлось невозмутимому бродяге еще раз удивиться. Писал его двоюродный брат. Шип помнил его где-то по времени средней школы. После они никогда не виделись, потому что их семьи как-то то- ли разъехались, то ли просто разошлись. Но Серегу Птицу (по фамилии Птицын) он, конечно же, помнил. Тот был года на два моложе, но дружить им когда-то это не мешало. Все ж таки родня. А мать Сереги — родная сестра отца Шипа.
Ну вот.… В этом письме Сергей писал, как узнал от кого-то из знакомых, в каком примерно районе Шип обретается. Спрашивал, как дела, и рассказывал немного о себе. Жизнь сложилась у него не очень весело. Остался он вдовцом с двумя детьми. Мальчик и девочка, двенадцати и пятнадцати лет. Жена умерла. Живут они в совхозе под Саратовом. Есть дом, небольшой участок, но из родни рядом никого. Вот Сергей и подумал: может, брат в гости приедет? А если хочет, то и насовсем, места у них много. Если жить вместе не понравится, то можно недорого купить там хороший домик, по соседству. Читая это, Шип хмыкнул: «Гости, бля…».
Да он уже и забыл, когда последний раз на материк выезжал. По фарту добирался иногда до Якутска или Магадана, там деньги удивительно быстро заканчивались, и он возвращался опять в поселок. А тут в такую даль, да еще насовсем, да еще свой домик. Но строчки письма зацепили. Долгими зимними ночами ему думалось обо всем этом.
В одну из таких ночей Шипу приснился сон. Будто идет он откуда-то с чемоданом, под мышкой у него большой плюшевый медведь. А навстречу ему с радостным визгом бегут дети — девочка и мальчик. И так вокруг все солнечно, радостно, ярко…
Проснувшись, Шип долго не мог унять бешено колотившегося сердца. Курил, думал.… На удивление, этот сон стал повторяться часто. Причем с каждым разом в нем появлялось все больше деталей: домик в тени густых зеленых деревьев, тропинка, уводящая куда-то далеко. И даже лицо брата Сергея проступало как-то смутно на фоне всего этого.
Примерно через месяц Шип сел писать ответ. Начал он лихо: «Здорово, братан Серега и дети! Получил твое письмо, вот пишу в ответ…». И все. Как заклинило. Что писать? О чем? О тюрьмах, о дурной удаче, о погоне за фартом? О том, что в тайге боишься каждого куста, потому что за ним могут быть менты или такие «хищники», что присмотрели уже фартового мужичка и сейчас аккуратно подводят мушку карабина ему под лопатку?
Долго и трудно писалось его письмо. Да и не мастак был Шип писать. Разве только «с моих слов записано верно и мною прочитано». Так это уж наизусть зналось и без запинок выходило.
Письмо его получилось, может быть, не очень красивым и грамотным. Писал Шип о том, что живет и работает на Севере, что против домика в деревне ничего не имеет. Вот только годик подождать надо до пенсии, а там и дальше думать можно.
На счастье, у него была одна неплохая фотография, он сам не знает, как завалялась. Это когда-то в поездке в тот самый Магадан зашли они с приятелем в фотоателье. Со смехом и прибаутками сфотались в только что купленных новых чешских костюмах (по тем временам «BrooksBrothers» отдыхает). Красавцы, не успевшие пропить здоровый таежный загар. Мастеру было уплачено через край, и уже на обратном пути из каких-то там гостей фото были готовы. Полюбовались, посмеялись. Сунул Шип карточки в карман, да там до самого возвращения в поселок и протаскал. И вот теперь как пригодилось. Отправил он ответ и стал ждать…
Состояние для него новое, непривычное, поэтому, малость помаявшись, он пошел к тете Соне за кредитом. Та снабжала доверенных лиц спиртным в любое время и в любом количестве. Знала, что отдадут десятикратно, и даже в случае несчастья за погибшего товарища всегда вернут долг. Такая вот местная касса взаимопомощи. Звали ее, конечно, не Соня, это уже здесь переделали. А два ее сына, Батыр и Ахмад, жили за счет скупки золота. Денег у Шипа оставалось уже совсем немного. Было чуть металла, но сдавать его решил по весне, на экипировку. И в этот раз тетя Соня, конечно, выручила.
Пил угрюмо, один. Но это не помогало заглушить тягость ожидания. Ждал ответа, и было такое чувство, что от этого письма зависело, зря ли он прожил свою жизнь или еще можно что-то успеть. Сон тот не уходил. Напротив, чем больше он старался не думать о нем, тем более ярким и содержательным становилось видение.
Шип стал сам заходить на почту, чего раньше за ним не водилось. Корреспонденцию привозили в поселок два раза в неделю. Приняв стакашку для храбрости, Шип шел в отделение почтовой связи. Стоял рядом с прилавком, листал газеты, читал плакаты, делая вид, что просто так зашел. Почтальон, поймав его взгляд, отрицательно мотала головой и сочувственно улыбалась. Шип, купив «Известия», опять молча шел домой и сильно напивался. Так и шло это, два раза в неделю…
И однажды это случилось. В один из вторников Шип, только войдя в помещение, услышал:
— Владимир Григорьевич, вам письмо!
Сначала он и не сообразил, кому это так радостно кричит почтальон. Отвык от собственного имени отчества, поскольку никто не называл его так. Шип да Шип. Официальное обращение сулило лишь неприятности. А тут ему протягивали конверт. Даже в горле перехватило, и вроде как слеза наплыла. Шип взял письмо, посмотрел… От брата.
— Спасибо, хозяюшка! Брат пишет! — зачем-то слишком громко сказал он и вышел на крыльцо.
«А ведь скоро Новый год, чуть больше двух недель осталось…»,-крутилось в голове.
Придя домой, он с трудом сдерживал себя, поставил чайник, достал очередную бутылку водки, открыл ее, но, подумав, отставил. И разорвал конверт. Из него сразу же выпали три фотографии. Шип жадно всмотрелся в незнакомые лица. Брата можно было узнать, а вот дети.… Одно фото было сделано, наверное, специально для него в фотоателье.«Небось, в район ездили», — даже как-то удовлетворенно отметил про себя Шип.
Сергей в костюме, рядом принаряженные парень и девчонка. Лица напряженные, перепуганные, скованно все. Но такие уж тогда делали фотопортреты. И еще два снимка любительской камерой: хохочущая девчушка, в огороде, и Сергей с сыном, возле мотоцикла. Странно, но лица детей были оттуда, из сна. Даже конопушки на лице хохотушки Шип уже видел. Вот именно они, эти дети, бежали ему навстречу. Ни в какие вещие сны Шип, конечно не верил. Жизнь научила. Но к этому сну он уже привык.
Письмо тоже было хорошее. Сергей радовался, что брат жив-здоров. Конечно, северная пенсия — это святое. Он все понимает, и брата будет ждать. Была также приписка от детей: «Здравствуйте, дядя Вова! Приезжайте к нам…». Ну и дальше о том, что хорошо учатся, что будут его любить. Шип читал и почему-то плакал. Пил крепкий чай и снова читал. Рассматривал фото. Сразу же сел писать ответ, но не получалось. Не было нужных слов. Потом, уже утром, он дошел до Корнета. Тот жил с семьей и поэтому деньги у него водились. Попросил занять ему до лета пару тысяч. Зная Шипа, Корнет молча взял сберкнижку, и они пошли в отделение сберкассы
— Три давай, — подумав на подходе к окошку кассы, сказал Шип.
— А что стряслось, братан? – ошалело спросил Корнет. — Попал где?
— Да нет, родным на праздник отправить хочу.
— Во! – хлопнул Шипа по плечу с размаха дружок. — А я и не знал, что у тебя кто-то есть! Думал, один ты. Канеш! Святое дело — Новый год на носу. Держи! — он протянул Шипу три пачки десятирублевок (для юных: тогда это были серьезные банкноты, а не мелочь, как теперь)
Уже в пятницу Шип отправил брату перевод на две с половиной тысячи, написав в письме, что это на подарки. Сразу за все годы. Потом от брата пришел ответ. Писали, что рады, что не стоило, что не из-за денег. В общем, обычные в таком случае слова. Правда, девочка Света написала, что у нее теперь красивое новое пальто и сапоги.
Письма стали приходить чаще, уже с детскими историями, рисунками. Так прошла зима. Весной Шип написал, что уходит на последнее лето в артель и с перепиской будет трудно. А осенью, если все будет хорошо, пусть ждут в гости.
Сам он решил попробовать тот самый «домашний» ручей. Вроде и хожен-перехожен, перерыт весь, а что-то в нем тянуло Шипа к себе. Поговорив с Корнетом, объяснил ему свою задумку. Тот, в общем-то, и не сопротивлялся: немного золота на ручье, можно взять всегда. В большой куш он не очень верил, но все же, собираясь в поле, еще предложил кандидатуру Зямы. Пацан местный, молодой, только из армии, и вроде уже хочет себя попробовать в деле. Шип Зяму не знал особо, но и возражений не имел: крепкий напарник в их деле всегда пригодится.
— Лишь бы тяма была в голове да языком не щелкал. Но это уже, Корнет, твои проблемы, — только и сказал Шип.
Собрались, пошли. И вот уже почти три недели как отрабатывали этот ручей. Поначалу вроде немного пошло, потом почти перестало. Лишь мелочь – крупинки в каждом лотке, а рабочего содержания не было. Корнет с Зямой порой убегали на ночь в поселок. Вот и теперь, уйдя вчера вечером, Зяма так и не вернулся. Молодой еще, гуляет.
— Шип, а мож, и я на ночку сгоняю, свою потискаю? — спросил ближе к вечеру Корнет. – Я-то утром буду как штык. Ты же знаешь…
— Ну да… И много ли толку от тебя полусонного? Хотя… Вали! — махнул старшой рукой. — Фарта пока особого нет, а я тогда с утречка пробегусь в стороны, ведь должно же оно где-то здесь быть. Я чувствую!
— Ну, спасибо, братан! Тогда до завтра! — обрадовался Корнет и шустро пошагал вдоль ручья.
Шип остался один. Закурил, глядя на ручеек. Вот держало его какое-то даже не шестое, а неведомое чувство. Верил он и в это лето, и в этот ручей. Да и, по совести сказать, это была последняя его возможность что-то изменить в судьбе.
Искусанное комарами лицо и натруженные за день руки обдувал теплый ветерок. «Тихо-то как», — подумал Шип и огляделся вокруг. Солнце уже не грело так жарко, как днем. Набежавшие облака закатывали огненный диск за сопку, а он последними лучами цеплялся за верхушки лиственниц и берез. Вот уже и ручеек потемнел, и вода, казалось, в нем потекла медленнее, и звенеть струя стала как-то глуше, перекатываясь с камня на камень.
— Надо же, цветы! Сколько дней здесь топчемся, а только сейчас увидал, — удивился Шип, глядя на полярные маки, росшие почти у его ног. Желтые, оранжевые кустики кланялись под ветерком. К одному цветку подлетел шмель, толстый, мохнатенький, черный, в ярко-желтую полоску. Деловито жужжа, уселся на цветок и замолчал. Занялся своим шмелиным ужином.
«Тоже ведь животина», — усмехнулся про себя Шип. Он встал, потянулся, размял уставшие ноги и решил: пора спать. Завтра хотелось встать рано, до прихода пацанов.
Потом он все же долго ворочался в спальнике, вдыхал дым костра. Уснул незаметно, под гул комарья.
И вот тут опять этот сон. Только девочка теперь была на берегу ручья, в тайге, стояла на каком-то холмике, заросшем травой, и показывала Шипу на торчащую рядом большую корягу. Шип мучительно, даже во сне, пытался узнать, запомнить, где-то он уже это видел. Девочка махнула на прощанье рукой, звонко засмеялась и, тряхнув косичками, растаяла в утреннем тумане.… Проснувшись с тяжелой головой и чифирнув по многолетней привычке, Шип взял кирку, лоток и побрел вверх по ручью. По дороге он несколько раз лениво ковырял борта, пробовал целину. Но что-то упрямо толкало его вперед.
И вот, зайдя за очередной поворот, он увидал тот самый поворот ручья, холмик на той стороне и корягу, нелепо торчащую сбоку. Не может быть! Шип оторопел. Ноги не шли. Сел и закурил свою извечную «беломорину». Он даже и не думал ни о чем, он просто смотрел на этот невзрачный холмик. На что же это похоже? А ведь, пожалуй, это большой отвал. То ли от бульдозера, то ли тачками сюда свозили породу. Скорее всего, и прибор, либо «проходнушка», были где-то рядом. Но это ведь когда было-то? Сколько же народу прошло мимо за все эти годы? И геологи, и старатели, и вольные стрелки. Все мимо!
Бросив рассуждать, Шип перескочил на ту сторону ручья. Подойдя к насыпи, он почему-то сразу схватился за эту корягу. Стал расшатывать ее, подкапывал слегка, потом потянул, потолкал. Боролся с ней до шума в ушах, до изнеможения. И все же победил. Оттащив ее в сторону, Шип прямо без «бутарки», руками, нагреб в лоток грунт и, тяжело переваливаясь, понес его к воде. Уже сбросив первую тяжелую взвесь, он понял: Есть! Есть оно! Такое желанное и проклятое!
Днище лотка ровным слоем покрывал невзрачный желтоватый налет. «Грамм пятнадцать-двадцать», — привычно, на глаз, прикинул Шип. Тяжело выдохнул и сел прямо в ручей. Нашел! В старом отвале!
Такое изредка, но случается. Когда идет хорошее золото, к прибору поближе стараются переместить побольше золотосодержащего грунта. А так как зимы на Колыме бывают довольно суровы, а заморозки порой падают сразу, и иногда неожиданно, то вода замерзает и – все. Промсезон заканчивается. На следующее лето артель может уйти в другое место, или еще какая беда случится, но этот заготовленный грунт оказывается забытым. И вот если не заметят его вездесущие геологи-опробовальщики или хитрые «преды», разъезжающие по полигонам на мощных «Уралах», то такой вот брошенный отвал — просто счастье для «хищника».
— Спасибо, Светланка! – Шип засмеялся хрипло, задыхаясь и кашляя.
Потом спохватился, вскочил, озираясь по сторонам, примостил корягу на место и, не смыв лотка, быстро пошел на стоянку. Ребят еще не было. Смыв и выпарив металл, Шип ссыпал добычу в тубу от валидола — самая удобная и надежная тара для некрупного золота. Полная такая баночка весила более ста грамм. А здесь все же, пожалуй, и почти тридцать будет. И это с одного-то лотка!
На месте старателю уже не сиделось. Хотелось быть там, рядом с корягой! Он собрал свои вещи, навьючив на себя тюки, потащил их к новому месту. Обернулся за час. Когда вернулся, на старой стоянке уже ждали Корнет с Зямой. Оба непонимающе пялились на Шипа.
— Чё вылупились? Снимайте палатку, собирайте шмотье! Я, что ли, за вас ишачить буду? – прикрикнул Шип, с трудом пряча радостную улыбку.
— А что, батя, — так иногда называл его Корнет, — переезжаем?
— Да, Корнюша, присмотрел я местечко. Давайте мухой все, время дорого! Потом расскажу. Сматываемся отсюда! – Но все ж не утерпел и мельком шепнул Корнету: — Вроде нашел…
Шип помог собирать нехитрый скарб дружков. Сам он сделал еще только одну ходку. Потом поставил палатку, выбрав место поближе к тому заветному отвалу. Но все-же на ту сторону пока не ходил. Пацаны шустро сбегали еще пару раз, и все. Новый бивак готов. Молодежь села возле костра и выжидательно уставилась на Шипа.
— Значит так, пацаны, похоже, я нашел не промытый отвал. Только, парни, все должно быть по-тихой, молча! Ясно?
— Да ты чё, Шип? — возмутился Корнет. — А то я не знаю! Зяма, это фарт! Его не пугают, таков закон! Понял? — повернулся Корнет к новичку.
— А что случилось, мужики? – до того еще не дошла суть происходящего.
— А вот сейчас и посмотрим, что случилось, — Шип кивнул Корнету: — Пошли! — взял кайло, лоток, пошел к коряге. Оттащив ее в сторону, старатели быстро накидали на волокушу (кусок грубого брезента) кучку грунта и в два лотка стали отмывать.
— Е…прст! – аж взвизгнул Корнет, когда отмыл лоток. И заработал с утроенным азартом.
В общем, за месяц они перемыли всю эту кучу. Получилось, по прикидкам Шипа, более четырех кило. Это была невероятная удача. Можно было бы мыть еще, но Шипа уже охватил мандраж нетерпения. Он хотел скорее сдать добычу.
Металл тогда стоил у местных «ингушбарыг» по тридцатнику, а в городе можно было продать в три раза дороже. Доли старателей оговорены были с самого начала. Шип получал порядка двух кило, пацанам же оставалось по килушнику, может поболее, точное взвешивание покажет.
— Шип, так ты чё, в натуре, валишь? Можно же еще порыть, идет пока металл. Не так чтобы очень, но идет ведь, — вопрошал Корнет.
— Ребята, я своё взял. Хотите — мойте, а меня там ждут детишки.
— Да откуда у тебя детишки, ты и по бабам-то не ходок? — юморнул Корнет.
— Завянь, а то в грызло дам! Сказал, мне хватит. Значит — все. Идем вечером в поселок, взвешиваемся, делимся и разбегаемся. Хотите — мойте дальше, только смотрите, чтоб не спалились. Ну, да ты в курсах, — он глянул на Корнета, и тому возражать уже не захотелось. – Отдыхаем, и по холодку домой. Все! — поставил точку Шип. Потом, подумав, все ж добавил: — Я Сониным пацанам сдавать металл не буду. Если вам не в лом, подержите свое недельку при себе, не светитесь. А я в город и обратно мотанусь. Там скину. Потом приеду, выпишусь, и на том попрощаемся! Хорошие вы пацаны, здесь еще немного можете взять. Наберете себе по «Жигулям».
В поселке после продувки, просушки и точного взвешивания вышло, что Шипу, как он и думал, причиталось два килограмма триста граммов металла. Ребятам — по кило сто. Отдав товарищам их долю, он спросил у них:
— Ну что, все по-честному? Хотя… — и он еще отсыпал Корнету еще граммов сто. – Держи, на счастье! С Сонькой я сам рассчитаюсь. Утром я на автобус и в город. А вы?
— Мы пока эту недельку, что ты просил подождать, помоем еще. Можно?
— Теперь это ваш уголок, блатуйте! — улыбнулся Шип. Но что-то ему на душе было тревожно. «Скорее бы уже туда, к тропинке за огородом. К домику в деревне…»
В городе ему повезло сразу. Много металла пока никто не сдавал, и через знакомых его вывели на достойного московского покупателя. Тот взял по сто рублей, сразу все два кило. Такой суммы денег Шип никогда в руках не держал. Двадцать упаковок новеньких сторублевок его даже пугали. Хотя и цены уже начали расти, и все дорожало, но не до такой же степени. Шип ошалело ходил по городу со своей спортивной сумкой, которую боялся даже где-то из рук выпустить. В туалет и то ходил с ней, ловя на себе недоуменные взгляды приятеля, в квартире которого он остановился. Такой цены и так быстро он, конечно, не ожидал. Радовался… Но чувство поджидающей опасности усиливалось.
Ученый жизнью, Шип страховался. Из трех разных почтовых отделений отправил на имя Сергея три почтовых перевода по десять тысяч рублей. Представляя, какой фурор это произведет на местной сельской почте, потирал руки. Немного успокоив себя этим, стал придумывать объяснение брату, откуда сразу столько. «Отбрешемся! – решил для себя. – Всё ж таки с Севера я!»
Затем Шип купил новенький чемодан, одежду, набрал всяких игрушек, сувениров. Для брата у него была хорошо выделанная медвежья шкура. Ну, никуда без этого на северах. Оставив все это у приятеля и выделив тому тыщщонку за простой, Шип уже на такси поехал в поселок решать свои дела. С таксистом он договорился, что тот ждет его и получает в пятикратном размере. Это было знакомо и привычно на Колыме — фартовый гулял.
Приехав до дому, Шип сразу узнал о том, что Зяма все-таки не утерпел и сдал металл Сониным сыновьям. Зайдя к ней и отдав полторы тысячи, что более чем перекрывало взятую в кредит выпивку, он услышал от нее:
— Что же ты, Володя, металл на стороне сдаешь? Нехорошо это. Мои ребята обидятся.
— Не на что им обижаться. Я всегда им сдавал, а тут покупатель хороший подвернулся. Уезжаю я, Соня. Не боись, — с этими словами Шип ушел, не оглядываясь.
В поссовете он быстро, естественно, не бесплатно, оформил выписку, оставив домик и нехитрое имущество немногим друзьям и, конечно же, прикупил себе трудовую книжку. Все как положено: с печатями, только записи сделать. Но это уже потом, и лучше со знающим человеком.
Хотел было поехать в ночь, но что-то удержало. Провел последнюю ночь в своем уже бывшем доме. В эту ночь ему снова снилась Светлана. Она, радостно улыбаясь, протягивала к нему руки и все звала, звала его вдаль по той тропинке.…
Проснулся Шип бодрым и отдохнувшим еще затемно. Хлебнул чаю, кинул на плечо свою неразлучную сумку и вышел на крыльцо покурить перед дорожкой. Домики по соседству были укутаны утренним туманом. Тепло… Хорошо… Потянулся до хруста и вдруг услышал:
— Ай, Володя-джигит, нехорошо как ты делаешь! Неправильно совсем делаешь, людей не уважаешь, нас не уважаешь. Зачэм так? Косяк это.
Шип обернулся и увидел Батыра, старшего сыночка мамы Сони.
— Слышь, Батыр, я сдал свой металл! И вообще, я уже не здесь, я уехал. Бывай, земляк, вам тут и без меня халявы хватит! — он пошел вперед, намереваясь пройти мимо непрошеного гостя, и внезапно почувствовал несильный, но режущий, укол под лопатку.
Вроде как неожиданно кольнуло сердце. Обернувшись на удар и еще не осознав, что случилось, Шип увидел младшего барыгу, Ахмада. Тот торопливо прятал руку за спину. Шагнув еще раз, Шип попытался вдохнуть воздуха. Получилось с трудом, а сердце как будто кувыркнулось в груди. И напоролось на остриё. В гаснущем сознании появился образ конопатой девчушки, ставшей ему такой родной и близкой. Широко раскинув руки и запрокинув голову, она весело смеялась и бежала ему навстречу.
Последнее что, почувствовал Шип в этой жизни – это маленькие детские ручки, ласково обхватившие его за шею…
