Навигация по «живой тропе»
Команда создателей музея Горщика представила формат маршрута по Таволожской тропе. Среди вариантов были «прогулка-семинар», «эко-арт-медиация», «лесной дрейф», «поход-мистерия», но закрепилось слово «навигация».
Навигация по Таволожскому лесу стремится походить на странствие по ландшафту древних троп песен и историй Повествовательное время в сказах П.П. Бажова, где рассказывает о «тайных силах» дед Слышко, подобно «Времени сновидений» мифологического сознания.
Живой лес
Во все концептуальные тонкости погружаешься медленно и не сразу. Лес, наоборот, погружает в себя мгновенно и категорично. Стоит только ступить по мягкой траве и вдохнуть свежий воздух. Лучи солнца проникают сквозь заслонку листвы, создавая игру света и тени на мягком покрывале мха, обволакивающего камни и скалы (Навигация продвигается через сосновые и берёзовые рощи к трём родникам. Все это время лес раскрывается по-детски сказочно.
Потом всё усложняется. Вначале слышится пение птиц. Поблизости проносятся отрывистые громкие выкрики трясогузки. О чём она сейчас сообщает? Какое послание несёт? Вероятно, что за простым птичьим пением скрыта тайна, а как к её разгадке подойти, совершенно не ясно. В наши дни пытливый ум может обратиться к орнитологам, которые, основываясь на базах данных записанных пений, определённых биологических часах и физиологических особенностях трясогузки, могут дать предположение о послании птицы. У человека древнего, лишённого сегодняшних естественнонаучных достижений, таких возможностей не было. В то же время вопросы выживания, приспособления к природным условиям, зачастую на Урале невероятно суровым, были гораздо серьёзнее. При этом, чтобы полноценно адаптироваться к природе, необходимо столетиями вырабатывать и подновлять механизмы адаптации.
«Единственный способ сократить эти столетия – посмотреть, как лес приспособился к этим условиям и здесь выживает» (В. Анищенко). «…в мире природы, главное – это поведение: кто что делает, с кем, как и почему» (Хью Раффлз). Потому задача человека, ступившего на порог леса, была в том, чтобы понять, каким образом самые разнообразные живые существа не только приспосабливаются к жизни в этом мире и занимают в нём прочное место, но и начинают менять его, создавая как между собой, так и с миром в целом новые постоянные или временные связи, оживляя его символами и знаками.
Учителя и прародители
В природе есть главный механизм повторения, отзеркаливания. Как у детей. А ведь человек, попадая впервые в лес, в таинственную и опасную сказку, как будто и становится ребёнком. Когда мы повторяем за мамой и за папой, то через повторение их действий, даже частичное, познаём мир вокруг себя. Недаром мифологическое сознание лесных народов Урала выбирало себе животное-прародителя. «Большинство родов хантов и манси ведут своё происхождение от каких-то животных, птиц…. Соответственно в этих родах данное животное является тотемом. Роды даже именуются по названию своего тотема. В частности, у ханты есть пупи сыр («медвежий род»), нохк сыр («лосиный род»), мохк сыр («бобровый род»), лонтын ях («гусиные люди»), велли ех («оленьи люди»)» (А. Путинцева) Называя тотемное животное матерью или отцом, ты сразу начинаешь процесс отзеркаливания. Пока нет языка для общения с природой, единственная возможность к жизни в новых условиях – просто копировать.
Дальше, по мере продвижения к лучшему пониманию системы жизни леса, происходит новое усложнение. Человек начинает видеть в поведении животных не пособие по выживанию, но сигнальные знаки и символы. Вспомним о трясогузке. Для северных народов эти маленькие и быстрые птички считаются вестниками весны. Трясогузка – добрая птица, приносящая тепло своим прилётом на север и разбивающая лёд своим хвостиком. С её прилётом начинается ледоход на северных реках.
И при прилёте трясогузок устраивается праздник Вўрщəк хăтəԓ, начинающийся с обряда очищения для защиты участников. Ветви пихты и можжевельника выкладывают на угли, дым окуривает всех присутствующих. После молитвы к верховному божеству Төрəму и поздравлений с прилётом трясогузок все садятся за стол, едят, шутят и веселятся. Затем начинают играть в подвижные игры. Трясогузку называют птицей, «несущей душу»; на тело, как оберег, наносят татуировку в виде трясогузки. Считалось, что этот рисунок приносит здоровье и отгоняет все болезни. Такую татуировку наносили ханты с реки Казым и манси из д. Манья-пауль, у которых трясогузка была предком-покровителем.
Каждый представитель фауны живого леса служил сигнальным знаком: Лиса – к земле. Лебедь и Белый журавль-стерх – к осени. Ворона, что прилетает весной, считается птицей, приносящей хорошие вести о новорождённых детях. На Приполярном Урале с детства ребёнку рассказывают о символике животных и адаптируют сценарии праздников и мистерий под формат школьных мероприятий. Вўрщəк хăтəԓ, к примеру, в качестве такого праздничного мероприятия-урока отчасти упрощается, но даже в таком формате с увеселительными и привлекающими внимание песнями, загадками и играми сохраняется и передаётся более глубокий стереотип, связанный с пониманием живого леса. Стереотип не поведенческий, но сигнальный. Так что, когда преподаватель предлагает помахать ручками, как крылышками, и сказать Трясогузке: «До свидания!», дети выносят с праздника не только радость от участия в действе, но уважение к этой птице, а значит и к миру природы и миру предков.
«Детский» страх и «недетская» инициация
Навигация добирается до дерева, на стволе которого различимы следы от когтей. Здесь была росомаха. Первый сигнал о присутствии хищника на таволжских тропах. По преданиям лесных народов, росомаха считается старшей сестрой медведя. «На медвежьих игрищах медведь росомаху называет Вән ԓошек упи-най аӈкϵм – ʼСтаршая сестра росомаха богиня матьʼ» (П.Н. Юхлымова). Их внешний облик схож – в лесу росомаху можно спутать с медвежонком, да и следы её похожи на следы маленького медвежонка. Росомаху называют воровкой, потому что она умеет красть запасы в лесу у людей и других животных.
Это сильное и хитрое существо. Добычу росомаха несёт на спине, причём груз может весить в два-три раза больше её собственного веса. Росомаха может запросто напасть на оленя или молодого лося, перерезая им шею. Для этого она выбирает удобное место на дереве вдоль тропы добычи и поджидает момента, когда жертва пройдёт мимо. Затем резко прыгает на спину животному, захватывает его горло и не отпускает, пока тот не упадёт без сил от потери крови.
«Праздник», связанный с росомахой, тоже имеется. В приобских деревнях и на Северной Сосьве «игрища» проводились по случаю добычи росомахи, их продолжительность – три ночи. На месте добычи росомахи на стволе дерева, растущего с северной стороны, охотник делал зарубки так же, как и во время добычи медведя. Когда подходили к деревне, кричали и стреляли из ружья три раза. Росомаху заносили в дом так же, как и при внесении медведя, окуривали помещение, на порог клали топор. Шкуру с головой укладывали на стол в молельном углу. Над головой вешали одежду духов. Перед ним ставили угощение и чашку для окуривания. Животных в количестве семи штук, как делали медведю из мякиша хлеба, не ставили. Все, кто приходил, приносили угощение, гладили лапу, кланялись. Также на «игрища» приезжали с соседних деревень желающие, но так, как на медвежий праздник, много народу не собиралось. Основными участниками была молодёжь, и праздник носил развлекательный характер. Мясо животного ели просто, морду росомахи при этом не закрывали платком, как медведю. Кости не выбрасывали, собирали в кучу, после завершения игрищ уносили на священное место и вешали на дерево.
Понятно, что мировоззренческие истоки у «праздника» росомахи другие. Церемонии, связанные с хищниками, инициируются в случае удачной охоты на опасного зверя. Они могут быть обусловлены желанием помирить душу хищника с его охотниками (что обусловлено представлениями о хищнике, как о предке) или стремление к возрождению его души и сохранению цикличности жизни; в празднике проступают и элементы погребального обряда. «Отношения между человеком-охотником и хищником из леса – это отношения ещё более сложные, требующие более дальней ступени погружения в стереотипы, символы и сигналы». (В. Анищенко) На этом этапе пропадает «детское» восприятие мира, повышаются ставки. Более того, переход на «более дальнюю ступень» должен сопровождаться каким-то исключительным событием, которое подтолкнёт к развитию своей иррациональностью. Поход в пещеру и погружение там в мир «уральской хтони» – наиболее распространённый пример такого события.
Но, подобное событие может возникнуть и в менее сакральной обстановке. Около десяти лет назад, в качестве подарка ко дню рождения губернатору одной из приполярных областей Урала, был преподнесён поднос.
На нём была запечатлена история, произошедшая с самим именинником в бытность его молодым геологом. Тогда решил он пойти на охоту по лесной тропе и увидел, что путь ему преградили два волка. Они его словно ждали. Один прямо на тропе, а второй страхует на стороне. Бежать – бессмысленно. Лезть на дерево – тоже. Зарядить ружьё охотник не успел. Охотник решительно взялся за нож на поясе и пошёл навстречу волкам. Он поступил как хищник, изменил обычное поведение. Волк отошёл в сторону. Оба волка увидели уверенность охотника и отступили. При этом волки видели, что это не медведь. Он человек, но в данной ситуации он не жертва, не враг, а такой же как они. Волки признали его за своего, за хищника. Так на подносе оказался запечатлён не просто интересный случай из жизни человека, а своеобразный опасный и дикий обряд инициации.
Здесь вновь вспоминаются древние «тропы сновидений». Прогулка по ним тоже представляет собой процесс инициации неофита. Менее опасный, но не менее значимый и ответственный. Через песни и мифы молодого человека постепенно знакомят с мифологическими традициями племени; он узнаёт обо всем, что произошло с «самого начала». Это «знание» тотально, то есть оно мифологическое, ритуальное, географическое. Навигация по таволожской тропе стремится достичь тех же целей. Благодаря движению по пространству леса и путешествие назад и вперёд во времени через мифы, легенды, знаки и символы, таволожская тропа становится «живой», наполняется образами, которые становятся различимыми и значимыми. Становится понятнее, почему людям в лесах было так легко допускать и принимать в свою систему мышления «тайные силы». Без их участия лес невозможно ощутить полноценно «живым»
