Лера могла бы поклясться, что ещё вчера этой лавочки на пешеходке не было.
Зеленоградск, как ни крути, – курортный город, пусть курорт этот и принадлежит суровой Балтике, а пешеходная улица в любом курортном городе – людное место с кучей сувенирных лавок и кафе. Но Лера любила пешеходку, несмотря на толпы туристов, и с удовольствием изучала новые магазины и кофейни. Она хорошо знала эти два дома – серый с фахверковым узором и соседний, розовый, с декором эркеров в стиле ар-нуво, дверными ручками и оконными решётками в виде цветочных стеблей. В сером доме был неплохой ресторан северной кухни, а в соседнем – магазинчики с янтарной косметикой и сладостями. А между ними – вот тут память почему-то сбоила – то ли деревянная дверца, то ли заслонка из гофрированной жести, то ли просто щель между домами, куда то и дело шныряли уличные коты.
А сегодня – смотри-ка! – там горит свет, на стеклянной двери выведено «Крафтовые сувениры». И как там помещаются покупатели? Лавку втиснули в щель между домами, вряд ли она в ширину больше пары метров.
Лера глянула на часы. До работы полчаса. Она всё равно собиралась куда-то заглянуть погреться, посидеть с кофе и книжкой, так почему бы не поглазеть на сувениры?
Лавка внутри оказалась больше, чем Лере показалось снаружи. Кто-то сидел за крошечным прилавком в противоположном от входа углу, но Лерино внимание сразу захватили полки справа и слева. Чего здесь только не было! И свечки удивительной формы – лисы, зайцы, драконы, но не пошлые товары массмаркета, которых в любом магазине пруд пруди, а особенные, ручной работы. И вязаные игрушки с удивительно хара́ктерными мордами. И деревянные шпильки с перьями и камнями – для волос. Лера на миг пожалела, что у неё короткая стрижка, – как здорово было бы заколоть пышную копну такой стильной штуковиной. И открытки с котами на фоне городских пейзажей, и керамические подсвечники, и нитяные ловцы снов разного цвета и размера.
Лера прошла в дальний угол магазинчика – там стояли блокноты в кожаных переплётах и старые книги. Полка приковывала взгляд. Корешки – синие, зелёные, коричневые и горчично-жёлтые, вишнёвые и оранжевые – уходили в глубину лавки. Ничего себе у них тут расстояние, настоящая щель – видимо, на всю ширину дома.
Лера протянула руку и прикоснулась к одному из корешков.
– Ручная работа, – скучным голосом произнёс продавец. Или продавщица? Лера не могла отвести взгляда от обложки. – Крафтовая бумага, кожаный переплёт. В конце книги – место для ваших заметок.
Лера привстала на цыпочки, с усилием потянула корешок на себя… и чудом устояла на ногах, когда книжка поддалась и будто прыгнула к ней в руки.
Названия на обложке не было – только сложное переплетение узоров.
Мотивационный блокнот? Ежедневник? Книга? Лерины пальцы пробежали по корешку и переплёту и раскрыли книгу на произвольном месте. Появилось странное чувство, будто ей не сфокусировать зрение: буквы убегали со строчек, не желали выстраиваться в ровные ряды.
Лера мотнула головой. Что за ерунда? Да нет же, всё в порядке: вот название главы, текст… всё-таки это книга.
«…плела из бисера крошечных крокодилов. Крокодила было сделать сложнее, чем браслет, но Людка быстро освоилась. Крокодилы получались разными – каждый со своим характером, каждый с уникальным выражением на плоской морде.
В день, когда они с Людкой поссорились навсегда, та как раз подарила ей зелёного крокодила – крокодил ухмылялся.
А потом она назвала Людку дурой. Сейчас даже и не вспомнить, из-за чего именно. Людка в ответ ничего не сказала, просто взяла ранец с парты, развернулась и ушла.
Она кричала Людке вслед что-то обидное, чтобы та хоть как-то отреагировала, ну, вернулась бы, взорвалась в ответ, но Людка просто ушла – и её спина не выражала ни-че-го, будто сзади никого нет.
Она так и почувствовала себя на мгновение – никем. Пустым местом. Потом перевела взгляд на крокодила и с силой швырнула его в открытое окно. Самодовольную плоскую морду видеть не хотелось.»
Лере стало жарко – и холодно – одновременно.
Полки, свечки, брелоки, статуэтки, сеточки ловцов снов – всё поплыло перед глазами.
Как такое может быть? Людка… она не вспоминала об этой дурацкой ссоре. Лет двадцать. Подумаешь – разругались со школьной подругой. Кто не ругается в детстве?
После ссоры Людка ушла в другую параллель. Она больше и не заговорила с Лерой. На выпускном обе старательно делали вид, что не замечают друг друга, будто и не было предыдущих лет дружбы – прогулок, ночного шёпота, ежевечерних созвонов, пива тайком на чердаке Людкиного дома и многого другого.
Лере пришлось опереться о стену рукой. В другой руке она держала книжку.
Людка умерла прошлой зимой. Менингоэнцефалит. Увезли в больницу ночью с температурой и головной болью, впала в кому – и привет. Лера об этом узнала в группе одноклассников в социальной сети, даже на прощание не пошла. Казалось нелепым идти на похороны того, кто старше тебя на полгода. Казалось, что этого не может быть. Или может?
Лера с усилием вернула взгляд на страницы книги.
… самодовольная крокодилья морда усмехнулась, форточка хлопнула, Людкин портфель упал с парты, Людка на секунду замерла, чтобы его поднять, и этой секунды, быть может, наверное, скорее всего, достаточно, чтобы сказать, чтобы успеть…
– Подожди.
Людка обернулась. Замерла на месте.
– Извини, я не хотела…
Лера на ощупь пихнула книгу обратно на полку – в щель, из которой её достала. В лавке пахнет чем-то знакомым, это сандал, точно, сандал, индийские благовония, наверное, здесь просто слишком душно, вот и мерещится ерунда какая-то.
Лера виновато взглянула на продавца. Или продавщицу? Крошечное существо, похожее на черепаху в панцире – это всего лишь бесформенный вязаный кардиган – строго уставилось на неё через огромные очки в тёмной оправе.
– Есть сотни причин не покупать эту книгу, – бесстрастно сказало существо, – но на каждую из причин найдётся другая сотня причин купить.
Что?
Лера решила, что ослышалась.
Она бормотнула неловкое извинение и протиснулась к выходу, стараясь не задеть сумкой многочисленные статуэтки и керамические подсвечники.
Надо скорее выйти на свежий воздух.
День прошёл, как обычно.
Почти.
Вечером Лера заставила себя зайти в ту самую группу в социальной сети, где в прошлом году одноклассники обсуждали Людкину смерть. Пролистала несколько страниц. Февраль, январь, вот, декабрь. Где же сообщение о смерти? Где объявление о дате прощания и поминок? Лера подумала было, что кто-то уже удалил записи о печальных событиях, пролистала страничку вперёд, вдруг взгляд её зацепился за недавнее фото. Начало месяца.
По идее, с Людкиной смерти прошёл ровно год. Но вот же – какой-то ресторан, одноклассники с бокалами в руках и она сама в красном облегающем платье – Лера протёрла глаза – сидит рядом с Людкой, а та накрыла её ладонь своей и что-то доверительно шепчет ей в ухо.
Леру бросило в жар.
Но чего она, собственно, зависла у компьютера? Нормальное фото, она как так хотела похудеть, чтобы надеть красное шёлковое платье, – Лера провела рукой по талии, по бедру – вроде всё получилось, нормально смотрится.
Она встала из-за стола, подмигнула крокодильчику, прикреплённому к монитору сверху.
Пора готовить ужин.
* * *
В следующий раз Лера зашла в лавку в январе.
Ей нужно было встретить тётку – мамину сестру – на вокзале, и она бесцельно бродила по пешеходке, пытаясь убить лишний час между работой и прибытием электрички. Надпись «Крафтовые сувениры» на стеклянной двери привлекла её внимание. Вроде здесь раньше не было магазина? Или был? Лера нахмурилась. Нет, точно не было: крошечная щель между домами была заколочена фанерой или гофрированной жестью. А теперь – смотри-ка.
Лера прошла к полке напротив входной двери и сразу протянула руку к коричневому корешку. На неё нахлынуло странное чувство. Она с шумом втянула воздух. Пахло сандалом и чем-то ещё – запах был тонким, нетяжёлым, Лере он понравился.
Она открыла книгу на произвольной странице.
«…она пила вино, Серёжа пил крепкий чёрный чай с ломтиком лимона. В ресторане играла живая музыка. Пианино. Она водила пальцем по ободку бокала. Если не прерывать движения, водить плавно и аккуратно, раздастся мелодичный звук… ещё немного… вот.
Бокал запел. Она не поднимала глаз.
Поверх бокала она видела длинные, тонкие пальцы – побелевшие, вцепившиеся в ручку чашки. Она не хотела смотреть Серёже в глаза, потому что боялась, что если взглянет ещё раз – не выдержит, бросит к чёртовой матери всё – буквально – сначала бросит на пол бокал, путь он взорвётся брызгами стекла и вина, потом бросит семью – перечеркнёт годы жизни с Ильёй, перечеркнёт жизнь в любимом доме – всё можно разбить одним-единственным движением, и от этого движения её отделяет только взгляд.
Если она поднимет глаза, она – обречена.
Палец продолжал плавное движение по стеклянному краю.
Человек напротив встал.
– Прощай. Ты права, больше не надо видеться. Пока, по крайней мере, слишком больно.
Она кивнула бокалу. Не поднимать глаз. Не останавливать движения пальца.
Он ушёл. Спустя несколько секунд хлопнула входная дверь».
Лера выронила книгу.
В тот вечер шёл дождь, и она не могла сфокусировать взгляда на фонарях, когда возвращалась домой после встречи с Серёжей. Фонари расплывались, превращались в янтарные блики неясной формы. Она плакала, по лицу стекали струи воды, и было непонятно, плачет она – или плачет целый мир. Она шла почти на ощупь, она трогала фонарные столбы и стены домой, чтобы вернуть осязаемость, вещность мира, чтобы снова и снова напомнить себе, кто она такая, куда идёт и какой вселенной принадлежит.
Её вселенная с того дня обрела устойчивость.
Боль утихла. Рана зажила. Илья так и не узнал, что она была на грани, что если бы она подняла глаза и посмотрела Серёже в лицо…
… но она посмотрела. Пианист в это мгновение заиграл что-то медленное, как будто прикасался к клавишам впервые – кончиками пальцев – музыка показалась ей знакомой.Саундтрек к какому-то фильму. В ушах звенело. Как же невыносимо – будто жизнь разделило надвое, будто она должна выбрать из двух половин единственную.
Да почему «будто»: она и должна.
Она подняла глаза.
Она утонула в черноте Серёжиного взгляда, и по её измученному лицу, по её протянутым дрожащим ладоням он понял – всё.
Бокал упал на пол и разлетелся вдребезги. Она встала и шагнула вперёд.
Серёжа подхватил её, прижал к себе.
Развод был болезненным, Илья пытался уговорить её взять себя в руки – смешные слова, правда? Она не могла взять себя в руки, потому что её уже держали – Серёжины руки.
Она безжалостно рубанула жизнь надвое, она выбрала направление на развилке, она ни о чём не жалела. Теперь…
Лера бросилась из лавки опрометью, не оглядываясь на упавшую книгу, смахнув с полки то ли статуэтку, то ли кружку, зажав уши, не услышав звона керамики, грохота захлопнувшейся двери. Она выбежала в январский стылый сумрак, пробежала ещё немного вперёд – от неё шарахнулась дама с изящной борзой на поводке – Лера извинилась, остановилась, провела руками по лицу, по груди, по бокам, будто проверяя: вот она я, телесная, живая. Настоящая.
Что случилось?
Почему она так разволновалась? Лера взглянула на экран телефона: тёткина электричка вот-вот приедет! Надо забрать её с вокзала – тётка здесь впервые и может растеряться. Потом она отвезёт тётку к матери, а сама побежит в музыкалку – у Ани концерт закончится в семь, и Серёжа после работы успеет на него прийти.
Лера успокоилась. Внутри мозга будто заскользила привычная бегущая строка: планы, расписание, рутины, списки дел, списки продуктов, всё под контролем, всё в порядке.
* * *
Иногда ей казалось, что она проживает не одну жизнь, а две. Или три.
Ей снились несуществующие люди, которые во сне были её друзьями и родственниками, и сама она была – другой, с другой причёской, другой фигурой, с другими моральными принципами и представлениями о своих и чужих поступках.
Лера просыпалась и слушала Серёжино дыхание.
Она протягивала руку и трогала его тёплую ладонь. Вот она – её жизнь, единственная, настоящая. Живот потихоньку округлялся, Лера собиралась на УЗИ, Аня требовала брата, а лучше – двух, но Лере почему-то казалось, что у неё снова будет девочка. Но в снах, в тех, что были почти неотличимы от реальности, она иногда рожала мальчика – и называла его Михаилом, и отец мальчика – не Серёжа, другой – дул ему в животик, смеялся, а старшая девочка – не Аня – гладила сморщенный младенческий лобик, и эти непонятные, но родные ей люди были почти рядом, на расстоянии вытянутой руки – но в то же время их не было, не могло быть, и это сводило её с ума.
* * *
Она снова пришла в лавку и без колебаний открыла книгу в коричневой обложке.
Утром не стало мамы.
Мама болела долго – ревматоидный артрит, годы ремиссий и рецидивов, терапия то помогала, то не очень, затем – индуцированный терапией сахарный диабет, который стремительно съел мамино зрение, потом добрался до маминых ног: трофические язвы воспалялись, лечение не помогало, мама слабела, гасла. Она умерла в больнице, Лере позвонили час назад.
Она сразу поняла, что нужно сделать.
Она долгие месяцы себя обманывала, задвигая мысль о сувенирной лавочке на дальние антресоли сознания – не может быть такого, чтобы человек переписывал реальность, говорила она себе, не может.
От сотого повторения «не может» к ней возвращалась уверенность: она принадлежит единственной вселенной, все наши выборы единственны, жизнь линейна, на каждой развилке мы идём лишь в одном направлении, и человек не может знать, что было бы, если бы…
Сослагательного наклонения не существует, говорила себе Лера.
Она помирилась с Людкой, та не перешла в другую параллель, не переехала в другой район и – в конечном счёте – почему-то осталась жива. Менингоэнцефалит – всего лишь страшный сон.
Она не провалила вступительные на биофак. Жгучего стыда – от двойки по профильному и любимому предмету, биологии! – никогда не было, она прошла по баллам и отучилась пять лет на том самом факультете, на который мечтала поступить.
Она бросила Илью и вышла замуж за Серёжу, она пережила непростой развод, но она сделала выбор, о котором не жалеет.
Лера зажмурилась.
Она держала в руках книгу. Книга казалась тёплой, будто живое существо – с собственной волей. Читай меня, просила, нет, требовала книга, читай меня – не покупай, но читай – отрывками. Выбирай. Что на этот раз? Мамина смерть? Или что-то ещё?
Лера боялась открыть глаза.
Что ещё?
Сколько раз уже она приходила в эту лавочку? Она вдруг поняла, что не помнит.
Запах сандала казался таким родным, таким знакомым, таким успокаивающим, будто здесь, в крошечной щели-между-реальностями, существует ещё одна – отдельная – реальность. Ах, если бы можно было остаться здесь навсегда. Само́й стать сувениром на полке. Например, керамическим подсвечником. Или деревянным котиком. Стоять. Не шевелиться.
Не выбирать.
Ничего не решать.
Сколько же раз она приходила сюда – и делала выбор?
Переписывала, штопала разорванное, клеила разбитое?
Но – создавала новые разрывы и множила, множила осколки вселенных?
Разбитый бокал на каменной плитке ресторана… капли вина. Не-случившийся журфак вместо биофака. Не-написанные статьи и книги. Потерянный после развода Илья. Не-состоявшиеся друзья.
Не-рождённая Людкина дочь.
Да, Людка осталась жива, но именно после той ссоры, ещё в школе, в другом классе, в параллели бета она начала встречаться с Васей, за которого и вышла замуж семь лет спустя. У неё была – осталась! – дочь. Или нет?
Выбор.
Сколько раз уже Лера делает – делает снова – раз за разом – этот чёртов выбор?
Но… мама.
Через плотно прикрытые веки пытались пробиться слёзы.
* * *
– Можно не покупать. – Скрипуче произнёс голос продавца. Или продавщицы.
Лера осторожно приоткрыла глаза, стараясь не смотреть на текст в книге.
Глаза за круглыми очками в роговой оправе смотрели бесстрастно. Всё-таки это она, продавщица. Сморщенная, сгорбленная, похожая на черепаху.
– Можно не покупать, – повторила та. – Как и было сказано, есть сотни причин не покупать эту книгу, а ты ещё и пары десятков не набрала. – Старушка-черепаха рассмеялась. – Ну и каково?
Лера заплакала в открытую, не стесняясь.
– Пожалуйста, – она протянула старушке раскрытую книгу, сама не зная, чего именно просит, – пожалуйста… мама.
Стёкла очков блеснули сочувствием.
– Можешь не покупать. Хочешь – читай здесь.
Лера хотела.
Лера очень хотела сначала прочитать про смерть матери, а потом – увидеть, как может – как будет, как сложится иная судьба! Наверное, где-то в прошлом есть ключевая развилка. Клетки маминого тела получат иную программу, не станут пожирать сами себя, не будет аутоиммунного заболевания, не будет лечения, не будет осложнений, не будет… финала.
– А что происходит, когда я читаю, но не покупаю? – Но она уже знала ответ.
Старушка вздохнула.
– Все читают. Каждый читает книгу собственной жизни и пытается переписать отдельные главы. У некоторых это получается. – Она показала рукой на полки с книгами. Разноцветные корешки – синие, коричневые, бордовые, горчичные, чёрные, зелёные – уходили в бесконечность. Лавка продолжалась в глубину дома, так не могло быть, конечно, это сон, с облегчением подумала Лера, но нет же, – она в панике прижала к груди распахнутую книгу, словно боялась, что старушка вырвет её у неё из рук, – как это может быть сном, если – Людка, Серёжа, биофак, и ещё с десяток других – вроде мелких, но таких важных – событий. Развилки и развилы, невесело усмехнулась про себя Лера, и на многих… развилах я умудрилась пойти в другую сторону.
«Сколько же глав я успела переписать? – снова спросила она себя.
Старушка развела руками.
– Я продаю книги. – просто сказала она. – Я могла бы уговаривать, объяснять последствия, даже заставлять, – она на секунду хищно оскалилась, но сразу рассмеялась, и от её глаз к вискам брызнули морщинки, – нет, заставлять не могу. Но я продаю книги. Каждый должен набраться смелости и купить книгу о своей жизни. Присвоить её. Хотя да, у вас по-прежнему есть сотни причин этого не делать.
Старушка отвернулась, показывая, что разговор закончен, и села на своё место. Колокольчик на входной двери звякнул – кто-то вошёл в лавку.
Лера отняла книгу от груди и сквозь слёзы начала читать главу про мамину смерть.
…потом снова – как и в прошлый раз, в прошлые разы – запах сандала, головокружение, чернота перед глазами, вспышка – и Лера вспомнила, как в пятнадцать лет назад мама радикально сменила образ жизни и перешла на какое-то особенное питание – то ли низкоуглеводное, то ли совсем безуглеводное, и как они с папой поначалу над ней посмеивались, а потом со всё возрастающим удивлением смотрели на то, как она бегает по утрам в парке, отжимается от скамеек, стройнеет, молодеет, как её кожа становится всё более упругой и будто светится изнутри.
– Мама умерла? – сонно спросила себя Лера, – да нет, глупости, какой-то дурной сон. Мама жива, просто… просто она не здесь. Её увлечение спортом перешло в одержимость.
Она ушла от папы пять лет назад, переехала в город с непроизносимым названием – какой-то Пшчщирдк или типа того, эти поляки иначе не умеют. Лера встречается с ней, конечно, пару раз в год, вот, – Лера уставилась вязаного зайца на полке перед собой, – а вот и сувенир для брата и сестры. Да, мама в сорок восемь умудрилась родить близнецов от того своего поляка, и Лера как раз выбирала, что им подарить…
Нестерпимо заболела голова.
Лера бросила книгу и опрометью выбежала наружу.
Отдышалась. Привычно приложила руку к круглому животу… вот только живота не было.
Она была худой и плоской, да и с чего ей быть беременной – они с Серёжей так и не завели детей: всё время было не до того. Сначала мама подбивала её на какие-то совместные активности вроде подготовки к полумарафону – Лера бег так и не полюбила, но за компанию с матерью один раз пробежала двадцать один километр по Куршской косе. Потом был выкидыш… когда мама объявила папе, что уходит от него, и папу пришлось везти в больницу с сердечным приступом, и Лера – Лера зажмурилась – на следующий день уехала в больницу сама.
Она так больше и не забеременела. Серёжа хочет – всё ещё хочет – детей, а она с ужасом и завистью – да, завистью, как не признаться себе само́й? – узнала о том, что мать родила близнецов в Польше, и…
Голова взорвалась болью.
Лера прислонилась спиной к стене дома. Мимо шли люди, кто-то с сочувствием посмотрел на неё и, видимо, хотел предложить помощь, но Лера помотала головой. Всё хорошо, спасибо.
Вот только нет, не хорошо.
Нет ни одной идеальной судьбы, которую можно было бы написать начисто.
Не сложить слово «вечность» из набора льдинок, как ни старайся.
Всё, что у нас есть – это радость и горе, которые идут в комплекте. Казалось бы, набор прописных истин – прописных! Лера внутренне взвыла: где-то кто-то, Кто-то, чёрт подери, пишет этот сценарий, а всё, что остаётся людям, – это принимать со смирением свои собственные выборы на жизненных развилках. Развилах. Присваивать их. Объявлять своими. И принимать последствия. Как хорошие, так и плохие.
Человек не может прожить две судьбы вместо одной!
Лера снова положила руки на плоский живот. Потом решительно вытерла слёзы со щёк и рванула на себя дверь сувенирной лавки.
* * *
– И мама умрёт? И Людка? – Она пытливо вглядывалась в морщинистое лицо, в глаза за стёклами очков.
Старушка развела руками.
– Я же не читала эти книги. Я не знаю, кто в них умирает, кто остаётся жив. Я знаю только, что каждый, кто покупает книгу, уходит отсюда цельным. Настоящим. Это всё, что я могу сказать.
Лера сглотнула. Во рту пересохло. Хотелось убежать обратно на свежий воздух, хотелось пить, хотелось снова забыть о случившемся.
– Я… беру. – Она достала кошелёк. – Я хочу купить книгу.
Старушка кивнула.
– Переплёт – натуральная кожа, бумага – ручной работы. В конце – пустые странички для ваших заметок.
Лера всхлипнула.
* * *
Она начала читать сразу – пошла в первое попавшееся кафе на пешеходке, заказала кофе, села за столик в углу и открыла первую страницу.
«…мама отвела её в ясли, но она вцепилась в мамину ногу и держалась за неё так, что маме пришлось выйти на улицу, шагая этой самой ногой и хохоча в голос. С работы мама отпросилась. На день. Впрочем, затея с яслями всё равно потом провалилась – пришлось найти няню, а в некоторые дни брать малышку в институт с собой…»
Лера улыбнулась, вспомнив, как сидела у шкафа в мамином кабинете, перебирала папки, бумаги, перфокарты и какие-то непонятные приборы – это было лучше любого детского садика.
Она попробовала представить: что было бы, если бы мама заставила её в тот день остаться в яслях? Лера почти вспомнила: вот нянечка отнимает её крошечные ручки от маминой ноги, вот она ревёт в голос, вот мама разворачивается и уходит, дверь за ней закрывается.
Такое маленькое воспоминание – такие, возможно, большие последствия.
Но нет.
Ничего не случилось: мама засмеялась, нянечка засмеялась, мама так и вышла за дверь с Лерой, повисшей на ноге, будто она коала на ветке дерева.
Лера читала и вспоминала. Она смеялась и плакала. Она провалила экзамен на биофак – было жгуче стыдно и больно, но потом она вдруг поняла, что хочет совсем другого, что у неё есть время на подготовку – всё время мира. Она поступила на журфак.
Она заново познакомилась с Ильёй, выбрала его из миллионов мужчин этого мира, вышла замуж – снова сверкала от счастья, снова пережила роды – сначала дочери, потом сына.
Она оплакивала Людку. Она оплакивала маму.
Она… она пила остывший кофе. Она перевернула страницу и увидела слово «Эпилог».
Но страничка оказалась пустой.
Лера провела пальцем по желтоватой бумаге.
Крафтовая бумага, вспомнила она.
«В конце – пустые странички для ваших заметок», – вспомнила она.
Моих заметок. Моей ручной работы. Это и есть крафт – настоящая жизнь, которую я творю сама, своими руками.
Лера достала ручку, улыбнулась и начала писать.
