Какая из гор проекта «Корона Урала» самая сложная? Организационно – Тельпос-Из. Технически? Разумеется, Пайер! Так что придётся Лизе с Никой долго тащиться по тундре и бродам, ждать погоду и восходить
По лужам тундровых дорог
Позавчера проснулись и вышли посуху. Но горы, визуально совсем близкие, весь день плотно кутались в тучи. И чем ближе к ним подходили, тем сырее становилось. Изморось, потом дождь, потом всерьёз полило. Ладно, успели в краткий просвет между «дождь» и «полило» сообразить, что пора быстренько остановиться в нижней части Правой Кёчпели, не поднимаясь в самые её верховья. Голо там и ветрено, а палатка старая. Того гляди порвёт сквозняком. Здесь потише.
Вчера – дождь и снова дождь. Тундра насквозь пропиталась влагой. На каждой травинке сто капелек. Облако то приподнимется, то снова шлёпнется нам на макушку. А ведь тут высота всего метров 450. До вершины нам километр набора, чуть меньше, чем на Тельпос-Из.
А ночью внезапно распогодилось. Оно прекрасно, конечно, но, чем быстрее меняется погода, тем она быстрее меняется обратно. Если дождь за половину ночи собрался, есть шанс, что выльется до обеда. Также и с «вёдро». Вроде пока ещё ясно, но уже начали толпиться в верхах, где лежит озеро Кёчпельто, подозрительные облачка. И вершина закрыта. А деваться некуда. День за днём дождило и дождило, пока шлёпали мы сюда по лужам тундровых дорог. Может, и смоет нас с горы дождичком. А вдруг нет? Надо пробовать. Девицы, скорее, ну что вы еле шевелитесь! Пайер от этого ближе не становится!
Облака – наши спутники
Единственный доступный нам по сложности подъём на Пайер проходит по его северо-западному отрогу, лежащему между речками: Правая Кёчпель и Харота. В самом окончании отрога расположен заброшенный рудник. Дальше до высоты 1240 метров вздымается обширная Лопата Пайера, становясь всё круче и всё у́же. Особых трудностей там не наблюдается. Пока мы по ней поднимались, вместе с нами поднимались и облака.
То они лежали около 900 метров, на перемычке между горкой около рудника и Лопатой. То мы в них чуть-чуть зашли, а они отпрыгнули, и снова клубятся над самой головой уже выше тысячи. То проблеснул через облака краешек изумрудного озера снизу – там солнышко! Это не Кёчпельто, это маленькое озерко рядом с ним. Какой же там голяк. Хорошо, что наша палатка значительно ниже! И снова: мы вверх – облака вверх. Мы вверх – облака вверх.
Скал становится всё больше. Их приходится обходить или лезть прямо через них, они не сложные. Одна – прямо вылитая медвежья голова с пермского герба. Грозный такой медведь, нешуточный. Лопата всё у́же. К окончанию она с десяток шагов шириной от силы. Приходится скальники обходить по узким балкончикам, висящим над пропастью, над Кёчпельто. И вот вершина. Вершина! Ура что ли?!
Нет. Предвершина! Есть и турик, и флажок, да совсем не тот тычок. Вперёд, в облачную муть уходит вторая часть подъёма: Пила Пайера. Жуткая даже на наш взгляд. А мы ведь многое повидали в походах. Говорят, спецы тут различают семь одиночных «жандармов», то есть локальных скальных вершинок в составе гребня. Не знаю, может они и правы. Мне показалось, их там много. Не пять, не семь, не восемнадцать, а просто – много.
Свалка, «жандармы» и олень
Спустившись с предвершины к Пиле, с удивлением обнаружили свалку палок типа альпенштоков, которыми придерживаются за склон, опираются при ходьбе по сложному рельефу. У меня таковой тоже был в наличии. Точнее, остаток древней советской алюминиевой лыжной палки. На который мы то тент ставили, то использовали как перекладину для костра. И я тоже хотел его оставить со словами: «Заберу на обратном пути, чего по скалам таскать-то». Но уже спустя полчаса понял, что ошибся, как и владельцы остальных брошенных и уже почти сгнивших деревянных альпенштоков.
Мы с определённым трудом нашли первые три слаза и залаза, один из них по прекрасному, сияющему жадеитом скальному камину. Слишком широкому и скользкому. И тут до меня дошло, что обратный путь вполне может пойти и по альтернативной траектории.
Пока женщины колбаску крошили на перекус, пришлось смотаться обратно до предвершины и вернуться с палкой. Я с ней столько лет хожу, сколько вообще не живут, как её можно бросить, а? Дальше всё смешалось в памяти. Отступают облака, обнажая следующий «жандарм» и подступы к нему. Конечно, они кажутся неприступными, а как же иначе.
Ольга Малышева (участница восхождения – прим ред.), подхваченная вдохновением, находит вдруг путь прохода, иногда даже проходящий через образованную скалами дырку. Медленно и печально обеспечиваем перемещение девчонок.
«Поспешишь – патологоанатома насмешишь». Ногу сюда, к скале прижаться, в пропасть не смотреть. Под ноги смотри, я кому сказал! А там следующий «жандарм», и он тоже кажется последним! Только обогнули с ползанием на брюхе, а там… подсказать или догадаетесь?
За последними скалами в нос шибанул неестественный здесь запах тухлятины. Откуда? Олень лежит. Догнивает. Сурова природа – не иначе, без маски ходил в обстановке повышенной готовности. Или волки загнали, а слезть не смог. Или просто время подошло. Не важно. Важно, что дальше пологий, покатый, миленький такой снежничек. Осыпь-курумочка (чмок её!) – пологая, неживая, из-под ног в пропасть не сползающая. А дальше вершина. Вершина!
Шли – шесть, были –двадцать
Дожди, однако, подходят. Ползли мы на Пайер шесть часов, а пробыли там двадцать минут. Второпях пощёлкали окрестные панорамы да девчонок (формальное требование для получения Короны Урала – две и более фотографий с разных ракурсов на вершине!), и нам стало понятно, что пора уходить отсюда с реактивной скоростью. Из-под самого первого «жандарма», около оленя, вниз идёт невероятная осыпь, из тех, что в шутку называют «отрицательной сыпухой». Круто до суицидных мыслей, и висит всё на волоске шайтана из-под основания хвоста. А что делать? Может быть, распутаем. В смысле, найдём траекторию без вертикального падения со скал. А может, не найдём. Однако на осыпи в дождь хоть какие-то шансы есть.
Пила была жуткая, а спуск этот– тем более. Думаете, нагнетаю страх? А вот нет. Думаю, со мной согласны и все те, чьи сломанные треккинговые палки по пути спуска валяются. А вон там, по гребню Пилы какая-то парочка на вершину прётся. На ночь глядя да перед дождём. И нас разглядывают… Как бы им сообщить, что за нами им точно спускаться не надо?
А, никак… Кысмет, рок, судьба, то есть по-татарски и по-турецки. Интересно, что в языке коми такого слова вообще нет. «От судьбы не убежишь» – «судьбасьыд он пышйы». Язык коми агглютинативный. Наши приставки у них к концу корня прилипают. В родительном падеже «судьба» –сь-ыд. Почти как было бы по-турецки, будь там такой же корень: «судьба» –сы(-н)-дан. «Привет» на коми – чöлöм, тут тебе и еврейский «шалом», и арабский «селям». Может, и правы популяризаторы истории, которые считают, что вообще вся цивилизация пошла вслед за Пермским периодом из Пермского края?
Это я к тому, что, какие только мысли в голову не приходят, когда стараешься определить, под каким именно углом лучше преодолеть вот эту конкретную, неизвестно на чём именно висячую осыпь. Да чтоб не только я её прополз, но и Лиза с Никой, уже ощутимо шатающиеся. Восьмой час радиалки, однако… Возьмёшь левее – там нависают чёрные мокрые скалы, растрескавшиеся уже почти в осыпь. Когда-то на перевале Воейкова на меня внезапно сполз такой подарок, потом две недели нормально ходить не мог. И ещё пару лет нога то и дело спонтанно отключалась.
Возьмёшь правее – там вроде и камни, и лежат ничего себе, но под ними же начинается крутой «язык» снежника. Чуть чего не так – в его нижней части от полетевшего одни уши останутся. Альпинисты шутят: что осталось – можно в каску собрать. Так нет касок у нас. А шапочки жалко, они мягкие и нежные. Как подлый, пропитанный водой, красивейший зелёный мох поверх того камня прямо по курсу. Вполне готовый с камня съехать вместе с тем, кто на него наступил. В общем, применение тридцатилетнего опыта в рамках слогана: «слабоумие и отвага». Ни того, ни другого нам не занимать.
Тридцатилетний опыт подсказал
Уже после похода я серьёзно спорил с одним профессионалом горного туризма. Он доказывал мне, что Пила Пайера оценивается не ниже, чем в 2Б. А мои безответственные рассказы сводил к банальному «да повезло вам». А нет, не повезло. Не везение – опыт. Нехорошо хвастаться, но что поделать, если есть чем.
Экспериментально проверено: мы туда можем впереться и затем спуститься по очень неблагоприятному склону, зигзагами, перепрыгивая (осмысленно) из распадка в распадок, избегая нависаний и мест падения. И двух младших школьниц спустить, благо – молчаливых и, для сохранения жизни, совершенно беспрекословно выполняющих вообще все команды. Как пешки в шахматах, хоть под удар ладьи их ставь. Но совершенно не рекомендуется стремиться этот опыт добавлять в свою копилку кому угодно.
Ну вот и нижний снежник. Верхушка убойная, только шагнули – сразу отпрыгнули: как бы не сшуршать. По камням пока безопаснее. А вот по нижней части можно весело катиться на «подзадниках», поднимая столбы снежных брызг и оглашая все окрестности радостным хихиканием. Откуда в них столько жизни? Где бы взять себе хотя бы четверть? Они много, где были. Они прошли первый свой серьёзный поход, когда им 5 и 4 года было. Шесть приполярных перевалов и очень критичная ситуация на спуске с перевала Спартак 1Б к ночи в дождь… Они понимают, что сегодня дважды с трудом прошмыгнули мимо смерти. Пусть не на ноготок, конечно, а так, – на локоток. И ещё надо до бивака тащиться и тащиться, а мы уже десять часов гуляем, ноги из ягодиц вываливаются. Но искренне смеются, радуются.
И ведь они ещё с удовольствием забежали на каменный, останцовый «замок» в нижней части озера Кёчпельто. На фотосессию. И пытались мягко нас сподвигнуть перебрести реку, чтобы сходить к той группе людей, как-то растерянно бродящих между Кёчпелью и маленьким озером. То ли место для палатки ищут, то ли тех двоих… с Пилы… ну и что, что здесь не Пила, будем искать не где надо, а где светло… Нет, сил нет. В тундре глаз обманывает. Это кажется, что до них рукой подать, ведь руки́ длиной в полкилометра ни у кого нет? Полкило да полкило будет кило. Плюс брод. Нет. Захотят – сами к нам придут, мы тут недалеко. Как писал великий писатель современности, иметь кило и не иметь кило, возникает разница в два кило…
– А помнишь, мы, когда от палатки поднимались к Лопате, много грибов видели? – спросила Лиза.
– Конечно, помню, как же иначе.
– А пойдем, соберём?
Возможно, это главное в походах. Увидеть в людях жизнь там, где она давно должна была иссякнуть, истончиться под реальными сложностями. Не от отсутствия интернета или штрафа за маску на подбородке, не от бурчания классного руководителя. Или презрения одноклассниками «немодных» кроссовок. А там, где, действительно. очень опасная окружающая среда. Где, правда, опасно. Где можно не проснуться завтра или не уснуть сегодня – то есть уснуть, но сном вечным. Где всё злое: осыпи, скалы, протухший олень, безумный спуск по неизвестному склону.
Кроме ласкового вечернего солнца, щедро заливающего полянку с нашей палаткой. Прекрасный закат, великолепный! Можно щёлкать и щёлкать фотоаппаратом, и каждую секунду он будет меняться и снова требовать: «Ну-ка, нажми кнопку!» Попробуй потом выбери, какую именно фотографию в рассказ о походе выставлять…
Вот только, чем прекраснее закат здесь, тем сильнее ливень с утра. Что поделать. Потащимся под дождём завтра. Это не важно! Дело-то сделано! До Корон осталась одна Народная, на которую можно подняться, даже если камни с неба.
