«На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы…» Эта старинная песня то совсем забывалась, то вновь становилась популярной в ОКа (обитаемом космосе)…
И на пыльных тропинках и дорогах, и в песчаных пустынях, и в гнилых болотах, и на голубых ледниках далёких и ближних планет и их спутников остались следы космического скитальца и тысячелетнего узника и хранителя одной из самых отдалённых станций слежения – Митрия Ярова.
За кем или за чем он следит? За всем, за любым проявлением жизни в окрестностях станции – спутника безжизненной резервной планеты Р-325.
Он оставлен здесь, на станции «В», с максимумом энергетического заряда, безграничной возможностью тонкого экономного сна и обязанностью раз в земной год отправлять стандартный отчёт о ситуации и срочный внеплановый отчёт в случае необходимости.
Временами Митрию кажется, что о нём забыли, хотя он знает, что это невозможно. Из года в год на его отчёты приходит стандартный автоматический ответ: «Отчёт принят, продолжайте наблюдение».
Он наблюдает и философствует. Десятилетия (а то и столетия) провёл в тонком сне, переведя организм в режим «автопилота». Однажды он вышел из сна по сигналу тревоги – безвестный космический корабль прошёл лёгкой тенью в соседнем квадрате и растворился в вечности. И больше Митрий не вводил себя в сон: наблюдал, думал и верил, что когда-нибудь получит возможность покинуть эту станцию.
Он ведёт личный дневник.
На самом деле – это не дневник, а отдельные с разрывами в годы и столетия записи. Потому что кому и зачем нужен (и возможен ли?) дневник вечности…
Из дневника робота Ярова
… Практическое бессмертие (полная клеточная переборка и подзарядка раз в тысячелетие) – добро или зло? Я дважды прошёл через «переборку», скоро предстоит третья. Может, постараться её избежать?
Я помню время, когда некоторые люди и роботы ещё жили семьями… Я страдаю от этой памяти, хочу забыть, как не имеющее практического значения… И не могу… Или не хочу?..
Я здесь всего лишь, как живой маяк. А живой ли? Ведь (хотя это секрет, но все знают о нём) все роботы в любой момент могут быть отключены. Нажатием кнопки (электронным сигналом). Кем? И что будет в той вечности, после отключения?
Но ведь большинство из нас, всё-таки, не совсем роботы – не машины же мы, не компьютеры. После каждой «переборки» остаётся нечто… Ну, прямо так и скажу – душа… Ведь уже давно научились выращивать ткани, безболезненно вживлять их в организм, собственно – выращивать организмы, насыщать их знаниями, опытом, жизнью, подобием чувств. Но лишь подобием… Хочешь душевного общения – заведи собаку (и почему я не завёл собаку!), но не выращенного робота…
Ах, я забыл, что уже давно действует ОКЗ (общекосмический закон), запрещающий людям и роботам содержание в личном пользовании животных. Видите ли, нельзя лишать свободы живое существо… А нужна ли «существу» эта свобода? Впрочем, я же знаю, что подобные мне отшельники, при возможности, всё-таки, заводят животных… Будет возможность (какая? откуда?) – заведу собаку. Как это у древнего поэта: «… брошу пить, хорошо бы собаку купить». Хотя я не очень понимаю даже это «пить». Понимаю, конечно, что это про алкоголь. Но зачем начинать его пить? Чтобы потом «бросить»? И почему собаку купить «хорошо бы»? То есть, поэт лишь высказывает пожелание, но, похоже, не собирается на самом деле приобретать собаку… Впрочем, так же я не понимаю и зачем писать стихотворение?.. И, однако же, мне нравятся стихи – непонятные и далёкие, они трогают что-то во мне… Что? Душу, да, душу трогают… И всё же, очень сложно понять людей того далёкого времени…
Времени… Время… В обитаемом космосе принято «земное исчисление времени» – т. е. двадцатичетырёхчасовые сутки, разбитые на часы, минуты, секунды… И, хотя большинство из нас, нынешних людей и роботов, живут в других условиях, на планетах и станциях с другой скоростью вращения вокруг своей оси и своего солнца, мы сохраняем эту древнюю земную систему времяисчисления… Но порой кажется, что час из того времени, в котором писал тот поэт, гораздо длиннее моего. Хотя мой нынешний час, повторюсь, состоит из тех же шестидесяти земных минут…
В одном этом стихотворении, написанном, наверное, за минуты, уместится вся моя почти тысячелетняя жизнь на этой станции, а тем более мой вековой сон, а возможно, и все мои странствия до поселения на этой станции. Весь мой опыт, все мои чувства есть в этом стихотворении. И в нём ещё остаётся то, чего у меня не было и не знаю будет ли…
Станция «В» – это искусственный спутник планеты Р-325. Когда-то, примерно пять тысяч лет назад, небольшой каменистый астероид диаметром около двадцати километров, вывели на нужную орбиту, создали условия, пригодные для жизни – искусственную гравитацию, атмосферу… Но почему, действительно, не населили хотя бы птицами, хоть какими-то животными? К чему эти, образовавшиеся во впадинах и разломах озёра, если в них нет рыб, к чему сосновый лес, кусты и трава, если нет животных и птиц… Конечно, Митрий Яров давно чуть ли не до сантиметра изучил свой космический дом. Если бы у него была возможность – он изучил бы и Р-325 не посредством искусственных аппаратов, а лично. Сообщение в Центр показателей разных зондов, запущенных на планету несколько тысяч лет назад, тоже входит в его обязанности… «Интересно, что будет, если я не отправлю отчёт?» – думает он… И каждый раз отправляет его…
В этот вечер Митрий вышел из своего дома на берегу озера. Лёгкий ветер доносил запах сосновой хвои, жёлтые узкие листья ивы лёгкими корабликами лежали на воде. Вспоминалось что-то давнее… И вдруг Митрий понял, что в отражении звёзд на поверхности пруда что-то не так… Он вскинул голову и увидел новую звезду…
Он вернулся в дом и отправил в Центр внеочередное сообщение о появлении неизвестного космического объекта. Ответ обескуражил его.
«Отчёт принят. Ожидайте сменщика».
Больше ничего не добиться от бездушной машины, отправляющей эти сообщения, как и от робота, контролирующего эту машину-компьютер. Митрий знал это и всё же отправил запрос: «Когда и каким образом прибудет сменщик?».
Ответа не было. А вопрос, действительно, важный для Ярова, ведь он не знает, как за это тысячелетие изменились средства космического перемещения, не знает даже, как выглядят нынешние роботы. Остались ли ещ ё «чистые» люди?.. А как покинет станцию сам Митрий Яров? И кто этот несчастный, который сменит его?.. И ещё множество вопросов теснилось в его голове…
Он постоянно наблюдал за новой звездой, предполагая, что это и есть корабль… Но смущало то, что звезда висела неподвижно на своём космическом месте – не перемещалась и не приближалась…
Проходил день за днём. Ожидание становилось невыносимым. Митрий даже подумал: не уйти ли ему на время ожидания в тонкий сон, но не стал этого делать.
Обычные ежесуточные сны стали короткими, но очень отчётливыми, яркими. Это были сны-воспоминания. Будто бы кто-то прокручивал для него ленту памяти… Они всегда начинались с этой мелодии и далёкого голоса, поющего наивную древнюю земную песню: «Я верю, друзья, караваны ракет…»
Вот он ещё ребёнок, человек… Он и его семья: отец и мать (ещё являвшиеся людьми), отец отца – робот Тим… «Я не робот, я человек и твой дедушка. Запомни это слово – «дедушка». И твоего отца мы делали не в пробирке…» Маленький Мит не понимал, о чём говорит Тим… «Тим, но ведь ты подвергся «переборке», значит, ты робот?..» – «У меня есть душа, значит, я человек», – отвечает дедушка Тим…
Они жили тогда на Лимере. Отец и мать Митрия служили в отряде дальней разведки, и он не часто их видел. Робот Тим приходил в ДОРОБ (Дом роста и обучения), получив разрешение, брал Мита, и они улетали в отдалённые места Лимеры – в леса, на берега озёр, на морские острова…
Тим родился на Земле. Наверное, он был одним из последних, рождённых на той планете. Он рассказывал Митрию про земную природу (схожую с природой Лимеры), про землян…
Когда Земля вновь была открыта для посещения, Митрий при первой же возможности побывал на ней…
Он просыпался, осматривал с помощью всевизора станцию «В» и планету Р-325, их окрестности… Вечером видел звезду на том же месте. И снова забывался в коротком и ярком сне…
…Тогда Митрий Яров стал участником колонизации Земли. Он, одинокий разведчик, заново открывал планету, когда-то давшую жизнь всему мыслящему в ОК (обитаемом космосе). Всего тогда было открыто восемь поселений людей-землян. Одно из них открыл Яров.
Из дневника робота Ярова
Я сначала услышал собак. Лай. Вышел из леса и увидел древние дома с провалившимися крышами, обрушенными лестницами, обильно заросшие кустами, травой, деревьями… Рядом были невысокие сооружения из дерева, они очень красиво смотрелись и напоминали дома из сказок и исторических хроник времён земной цивилизации…
На лай собаки из одного дома вышел высокий человек – белоголовый старик с белой же бородой, одетый в подобие комбинезона из какой-то плотной ткани серо-зелёного цвета…
Я не скрываясь пошёл к нему. Я был в полном снаряжении разведчика и был уверен, что этот человек и собаки, и все остальные жители посёлка не смогут и при желании нанести мне вреда…
Впрочем, старик был явно доброжелателен…
– Не было гостей, да вдруг нагрянули, – громко сказал он. И эти, показавшиеся мне тогда странными, слова, сказанные на одном из древних земных диалектов, оказавшем большое влияние на современный язык космического общения, стали как будто бы сигналом. Из соседних домов стали выходить люди: женщины, мужчины, дети…
Впрочем, итоги той экспедиции давно и подробно описаны. Не написал я только о Людмиле…
И сейчас она стоит перед моими глазами – земная девушка с длинной русой косой, голубыми, широко распахнутыми глазами, в длинном платье из такой же, как и одежда старика, плотной ткани (они все были так одеты), с доверчивой доброй улыбкой…
Я был человек. И я полюбил… И сейчас, когда я давно уже робот, я… Я люблю её… А может прав мой дедушка Тим, и, если у меня есть душа, – я человек?
Наши отношения были обречены: она не могла уйти со мной, я не мог остаться с ними… За три земных месяца мы крепко полюбили друг друга, и я был готов на всё, чтобы Людмила осталась со мной… Нет – не на всё… Я был человеком своего времени, своего мира, я был разведчиком и не мог нарушить правила, на которых зиждется космическое равновесие… А может, и надо было нарушить правила?..
Они почти постоянно говорили строчками из стихов разных древних поэтов и верили в «тот свет». У них была церковь. Они верили в Христа и произносили похожие на стихи молитвы… Именно их вера влила свежую кровь в декоративную космическую религию, пытающуюся совместить бессмертие тела с бессмертием души…
Все они отказались от роботизации и их давно нет на этом свете… «На этом свете» – какое странное выражение, как раз из той, земной жизни…
Они в Вечности, в которую верят…
Там и Людмила – милосердное счастье моё, ради которого, может, и помню я всё это… Да вот же она, вот…
…– Всё это похоже на бред, всё-таки тысячелетнее одиночество – тяжёлое испытание даже для робота, что подтверждается и ошибкой в цитировании древнего поэта. У него не «брошу пить», а «буду пить». То есть, Яров уже не в состоянии был полноценно пользоваться доступным ему сегментом ОБД (объединённая база данных), – сказал робот-сменщик, прибывший на станцию и нашедший лишь электронный дневник Митрия Ярова.
Самого же робота Ярова не было нигде, каким образом он покинул станцию – так и осталось неизвестным. Но, видимо, это связано с упомянутой в последнем его докладе «звездой» и косвенно подтверждает наличие во Вселенной иной реальности, сохранившей все предрассудки, а может, и достижения той, земной, жизни, и память о Звезде, когда-то осветившей её…
