Сказы бабушки леса были поведаны автору-краеведу при личных встречах на берегах озёр Синары и Окункуля.
Свои краеведческие статьи я всегда нарабатывал по живой памяти, но в своих воспоминаниях люди могли ошибиться в датах или просто перепутать события. Я частенько выезжал в Воздвиженку для уточнения. В этот раз была цель: ещё раз обследовать место у Окункуля «Богомолку». Пройдя до «грязи», свернул влево на «Зимник», идя по этой, уже заросшей, дороге, к той поляне с небольшой горкой и мысом «Корабль». Вдруг я увидел большую, толстую сосну лет видать под триста (сколько проходил в этих местах такую не видел). Пусть вам будет смешно, но, увидев такие деревья (я их называю «Бабушки леса»), подхожу к ним, обнимаю и прошу поделиться своими знаниями и увиденным из прошлой жизни. Так сделал и в этот раз.
Вот и поляна, где стал присматриваться ко всяким мелочам. Поднялся на горку, но ничего примечательного не увидел. Тут подул освежающий ветерок с Окункуля, потом стал заметно надвигаться туман, который шёл плотной стеной. Сойдя с горки, вышел на «Зимник» и повернул в сторону деревни, уже стало плохо видно даже дорогу, которая вдруг стала наезженной, ходовой. Мне показалось, что небольшое расстояние шёл около часа. Туман стал оседать, воздух вдруг стал пряным, тут показались вдали строения, но довольно-таки странные. Я понял, что это Воздвиженка, – по заводским трубам, которые почему-то дымили.
Выйдя из леса, пройдя через ворота околицы, обратил внимание, что нет «посадок» молодняка, сосняка, здесь посаженного в середине 50-х, а стоят здесь на «задах» крепкие хозяйственные постройки типа амбаров и длинное барачного типа обжитое строение. Далее пошёл, чтобы выйти на большую улицу. Ищу проулок там, где потом пройдёт узкоколейка на «торфяник». Нашёл. Иду, и меня удивило, что огороды не загорожены, все ограды из камня. Выйдя в улицу (она мне показалась широкой и пустой), только у одной избы дети играли, видать, в «бабки», избы не так новы, вижу полуземлянку без надворных построек и ограды, один домик сложен из самана, крытый камышом, есть из плах, крыши на многих строениях поросли мхом. В рамах окон вставлено в основном стекло, есть и слюдяные. В землянке рама затянута мутным бычьим пузырём. И тут моему взгляду предстала белая каменная ограда, опоясавшая усадьбу помещика, идущая до озера, у которой на пристани в воде стояла водовозка, и женщина черпаком набирала в бочку воду. Въездные ворота с улицы и проёмы ограды закрыты. Внутри ограды, ближе к озеру, видны два больших каменных строения, как мне уже известно, столовая и жильё для специалистов.
Рядом – сарайки-дровяники, кирпичного здания кухни ещё нет, его построят в 1912 году; видны на берегу дом и кузня с невысокой трубой. У ограды, где расположены сейчас магазины, стоит склад и строение с надписью «Лавъка Общества Потребителей» и «Кабакъ». Напротив их в островке из кустов видна будка сторожа, похожая, скорее всего, на пост часового. Улица в постройках в два порядка, что дальше за горками не просматривается. Часовенки не наблюдаю, значит, поставят позже. Все оставшиеся на наше время каменные дома выделяются своей белизной.
Вдруг слышу из ограды дома: «Настюха, натаскай воды ф кадку десить дружков, полну, а то рассохнитца, да и Мишку вицей отстегай, пущай кур не имает». Смотрю у избёнки, скатанной из брёвен чашкой вниз и резными наличниками с иконкой на ограде, на завалинке сидит старичок. Перед ним стоит колода, на которой лежат плашки и тесак и несколько связок наструганной лучины. Решил подойти к нему, но сразу не подумал, что моя современная одежда может напугать его. Поприветствовав его поклоном и снятием с головы бейсболки, которую я быстро засунул в сумку, спросил разрешения присесть, на что он ответил: «Завалинка-то небольша – от поместимся, небось, сдись, сказывай, господин, откудова-от следовашь, ис чьих ты будешь?».
Этот вопрос меня поставил в тупик. Как я ему это объясню? Начал с того, что я местный, только родился в 1950 году. Иду с «Богомолки». Он искоса посмотрел на меня и даже отодвинулся.
– Не бойтесь меня, я в здравии, вот в этом доме, что рядом, я жил, т.е. буду жить, здесь жила моя бабка «Губиха», а в доме, где сидим, жил Алексей Назаров.
Он мне в ответ:
– Ты бай, я не с пужливых, за свою жысь многое-от повидал и пережил, а оные «Губичи», которы с Уфалею пришли от Губина, ызба их тама на проулке, сдись коренуют Анцигины, а тута я, и прозывают меня-от на деревни Иван Никитичом. А на мысу «Богомолка» жил дивно время скитник, щас там «сгонщик» проживат, озеро охранят-от. Дак-от как тебя величать?
– Евгений – говорю. А у вас есть родственники в Полевском?
– А ты откудова знаш? Ф Полевском и на Зюзельке есь, я сам оттедась, летось наведовался внучатой племяш-от с другом, я ево привечаю.
– А вы знаете, что Павел, друг вашего племянника, станет писателем и вас упомянет в своём сказе про Шарло?
– Пашка-то, я знал, чо из ево толк выдет, он нотный и даровитей мово нюхтея. Он мне гумагу в контору кумекал. А про Шарло веть я емя побасёнку обсказал, рисунок-то тот пастух Филька выбил ковынным гвоздём-от на камне за «Глубокой пристанью», посля байку пустили, кажный своё прибавил, и я тош. А Шарло таково не былось в Каслинском заводе-от, я сколькоф годоф тамася проробил, знаю. Вот приехыл сюды, сдись, како место, воздух уш больна слаток, хучь бражонку ладь, а в Каслях чижолый.
– Иван Никитич, а кто живёт сейчас на «Сайме»? Он, сдвинув брови, посмотрел на меня. Тогда я переспросил: «На Марино?»
– Аа, была така Марья-то давно-от, не нашей веры, пришла неведому откудава, поселилась на отшибе, состроила балаган-от, Храм ф Клеопине не посещала, а молилась, выходя на горку. Там иё и убило громом, погребли недалечя от балагана, а посля иё, перво время жил в ём ссыльный лекарь из декабристов-от, бают, знатный был-горотской, к иму фсе шли. Посля помогли-от иму всем миром поставить саманное жильё по тому порятку ф краю, а посля прикатил урядник и увёс ево. Нам на лекарей везло-от, ране Шнез был, не зря нас типерь «лекарскими» обзывают.
– Сразу опять вопрос. Когда построили дома под «Саманской» горкой, показывая в ту сторону?
– Не кака она веть не Саманска, а «Азбестова». Годоф шисть назад, как выстроили дома сибе работные, привезённые с «центру», они и сладили быстро под угором. Имя наши подмогли, глину брали за Известковым заводом-от, там её уйма сортов, заводы берут, и для печников годна. А лису имя не дали, не отработавши ане на «Чище» в Урале. Камыша, на верх на озере уйма.
– Почему деревню назвали Воздвиженка?
– Дак, вот, када на Клеопинский храм Крест воздвигали, тада и назвали, по их приходу. Тама и погост наш, ф начале этогу веку Храм полностью сгорел. Апосля в деревнях-от стали строить часовенки, на Анджалах на двенадцатого Апостола Христа – Клеопу, в Григорьевом на Григория Богослова, ф Карагузе на Знамение, дак посля и стали называть деревни – Клеопово, Григорьева, Знаменска, ну а мы их опеть сичас по старинке называм Анджалы, Карагус (жителей – коковошники), а Клеопино по хозяину, хотя знам, што это Воскресенофка.
– Глико, мил человек модишся, справа у тебе господска, иш кака обувка, у нашего помешика таких башмаков нетути, значит ты тама справно бытуешь.
– Да, Иван Никитич, жизнь там, полегче конечно, особенно в городах. А вообще страна пережила много разных событий, Первую мировую войну, революцию, тогда свергли Царя – батюшку, не стало помещиков, крестьян личной землёй наделили, была Гражданская, тогда народ стал кто за красных, кто за белых, затем стали сносить Храмы и убивать священников – Нали? Пришла Вторая мировая война, когда немец, завоевав Европу, пошёл на нас, но отбили его, страна потом долго отдыхала, ну а потом наступили трудные перестроечные года, до сих пор выкарабкиваемся. В Воздвиженке один стекольный завод работал и тот потом закрыли, народ вымирает, стали дома скупать горожане из Екатеринбурга, который было, назвали Свердловском.
– На вот? Иш чо деется!
Никитич, задумчиво смотрел вниз, водя своим бадожком по земле.
– Футы-нуты, лапти гнуты чо, самделе это? Я чо баю, значит, не будет нам лекче, а так хочется, штоп пожить баско. Я-от маракую хорошо, чо не доживу до тех времён, толька опеть жаль моих правнучков.
– А, почему в деревне не видно людей?
– Так нарот фсе в заводах, пока вёдро, нет дожжа – на еланях, на кулигах, ноне косево рано семена бросила, на отработках в лису, не отработаш, помешик в лес не пущат, мужуки у Акункуля канавят, в Урале для заводу лес кряжуют, дети шишку в завод готовят.
Мимо проехала водовозка. На бочке сидела женщина. Из бочки торчала длинная ручка черпака и ритмично выплёскивалась вода. Рядом шла женщина с граблями и с ребёнком за спиной, привязанным шалью, неся завёрнутый в узелке обед. Они о чём-то разговаривали.
– Вот хочу пройтись по деревне, посмотреть.
– Айда, а то невдолге Злоказов прикатит сюды на дачу. Сёдни по утру он укатил со своими черкесами проверить на полях «сажонки», по имя ноне така шибко духовита клубнига пошла, там ягот ладно, а нарот без спросу собират. Черкесы врас урезонят нагайками, да конями стопчут. Заедут на Хромовый рудник за Акункулем, и готовку кирпича для заводу проверют на заводской Черкаскульской даче, ступай-от, а то взыск будет. Фсе хают ево, году два, у суседа бабу собакам затравил, не выходили иё, помучилась пару дний и сгинула, отпели, да на погосте у Храма в нашем углу закопали. Не понраву иму стало, как она пол поскребла, побил да и выпнул к собакам, а оне у ево злючие, как и он сам, погибели на ево нетути.
– Вот и меня лонись на Вздвиженье, когда я сдыгал и кинулси опрометь бежати ейный пёс за ногу кусил и порушил её, час маюсь, ещо портки порвал.
– Ты усадьбу обходи, а то натокашся на собак. А то айда ись, ушицы похлебашь, в печи упрела, утресь у кузни наудил, виш щас шипко далеко не брожу, ноне не кондовый стал, айда окуньками поплюёшся. Уха шипко фкусна.
Я поблагодарил за приглашение и беседу, попрощавшись, поклонился ему, он перекрестил меня, со словами: «Айда с Богом».
Выйдя на горочку, с бившим из-под неё двумя родниками, пошёл вдоль каменной ограды поместья. За нею были видны небольшие тополя и дубки, и само деревянное строение с верандой в сад. Пройдя несколько метров, ограда с изломом повернула к озеру на скалу, там было видно большое красивое здание «Гончарки» т.е. Синаро-Уральского винокуренного завода братьев Злоказовых, а левее – приличное одноэтажное кирпичное строение с невысокой трубой и всякими сарайками. Территории заводов огорожены, территория стеклозавода была небольшой, её большая часть под штабелями дров, торфа, кучами корней, песка и мрамора, дальше стояли небольшие корпуса и высокая труба. К винокуренному заводу вела наезженная дорога, которая поворачивала к стекольному и к транспортным воротам усадьбы.
Меня заинтересовало, почему ограда идёт с изломом? Тут, в ограде, были два проёма: один – с аркой, дневными и ночными воротичками, вёл во двор, а другой –транспортный, дальше. Слева, напротив арочных ворот, стояло три дома барачного типа и один каменный, видать, здесь жила прислуга; рядом прикопана банька «по-чёрному» с пологом на входе. Повернув в улицу, дошёл до деревянного моста через Окункульскую речку, дальше не пошёл. Отсюда были видны большие корпуса химического завода и бараки для рабочих, дымили две трубы; справа небольшой заводской пруд со сбросом воды в болото. Вдали просматривалась небольшая Манаевская улица, но не видно было «Кособродовку», под «Саманской» горкой белели мазанки, это саманные дома с крышами из камыша.
Пройдя по деревне, вдруг вспомнил, ведь мне надо как-то возвращаться. Решил пройти этим же путём и выйти на «Зады» и так же по «Зимнику» в сторону Окункуля. Думал ещё задать пару вопросов Никитичу по усадьбе, но его уже не было на завалинке. Опять прошёл через прясла околицы, вышел на «Зимник» по праву руку услышал звон ботала, это по поскотине гулял табун; иду и думаю: «Почему Никитич охотно общался со мной и поверил, может, из интереса или наскучал от одиночества»? Опять появился туман. Держась дороги, направился к «Богомолке», когда туман спал, я уже шёл в сторону «Курушовки» и искал ту самую толстую сосну – «Бабушку леса», хотел поблагодарить её, но, видать, где-то прошёл. Выйдя к посёлку, радостно смотрел на привычный вид, по времени вышел к автобусу.
Сидя в автобусе, начал анализировать. Сайму он не знал, значит, это более позднее название места; видать, во времена арендатора озёр Трутнева, когда были рыболовные артели и их стоянки так называли от финно-угорского Саймэ – залив, богатый рыбой. Саймы были на Иткуле и Увильдах. Теперь можно откинуть версию по названию «Марино». Я предполагал, что некоторые берега озёр называли «Марена», отсюда и пошло это название. Богомолка, получается, была уже так названа раньше, тут мне рассказывали, что после сноса часовенок в Воздвиженке в тридцатых годах народ стал ходить на Богомолку Крестным ходом. Видно облюбовали это место деревенские, и оно стало культовым. Был также прав Пьянков из Клеопино. По названиям деревень и часовен в своём дневнике, хранящемся у меня, написанным гусиным пером, про свой род. Правы моя бабушка про каменный забор, который шёл до озера и по берегу, за которым была каменная кузня с рядом стоящим домом. Права моя мать про другое здание Винокуренного завода, которое снесли, только осталось видно место, если сейчас смотреть со спутника.
А вот по ограде? Думаю, что усадьбу с оградой, которая тогда шла прямо к берегу, строили одновременно, скорее всего, Турчаниновы – Зубовы. Потом Беленьков, Злоказов, выбрав твёрдые скальные грунты для постройки винокуренного, пожертвовали частью своего двора, перенесли ограду. А потом уже, после революции, оставив фасадную часть ограды с улицы, боковые, идущие до озера, разобрали и использовали для строительства школьного спортзала, подпорных стен школы и конного двора.
И вообще, что это было, сказочный сон?
Зайдя домой, жена спросила, – ты же говорил, что на день едешь! У кого ночевал?
