Помню, ехал я как-то на поезде в Крым. Было раннее утро. Спать не хотелось, зато хотелось есть, но всё съестное я уговорил ещё вчера. Думал, с утра закупиться на одной из остановок, но пока проезжали лишь крохотные полустанки без всякой торговли. А кроме того, и в вагоне народу было мало, и скучал я в своём плацкартном закутке совершенно один.
Но скучал недолго.
На какой-то маленькой станции, где стоянка меньше минуты, на соседнюю нижнюю полку пристроилась попутчица. Основательная такая старушка с чуть пухлыми руками, румяным полным лицом и с зелёной хозяйственной сумкой.
– Утро доброе! Чуть не опоздала, – выдохнула она, присаживаясь у окна.
Поезд тронулся. Она помахала кому-то рукой и, окинув меня внимательным взглядом, достала старую пожелтевшую газету. Расстелила её на столе, будто это скатерть и снова полезла в сумку. Чем-то пошуршала, чем-то позвенела и, в итоге, на газете оказались и помидоры, и сало, и солёные огурцы на чайном блюдечке, и зелёный перьевой лук с белым мясистым основанием, и яйца, и даже деревянная солонка.
Аж слюнки потекли.
Посмотрел я на все эти приготовления и спрашиваю:
– Далеко вам, наверное, бабушка, ехать?
– Да две остановки, милок, – ответила она, продолжая очищать яйца. – В райцентр еду. Там, в родильном доме, скоро мой ангелочек появится.
– Поздравляю, – понимающе улыбнулся я. – И какой по счёту?
Старушка только рукой махнула:
– Ой, милок, не спрашивай! Давно со счёта сбилась.
Она закончила чистить яйца. Достала потёртую старую тряпочку в красный горошек и аккуратно стряхнула туда и яичную скорлупу, и срезанные макушки от помидоров. Завязала всё узелком и спрятала в сумку. Потом с интересом посмотрела на меня:
– Ну, что, молодой, за знакомство? – и достала на свет два небольших стаканчика на три глотка с крышечками и акцизными марками.
Очень предусмотрительно.
– Да как-то неудобно, – пожал я плечами. – На всё готовое…
– А ты не тушуйся, милок, за ангелочка моего выпьем. Ведь кроме нас за него и выпить некому.
– Понятно, – сказал я, думая, что мне всё понятно.
Мы выпили по глоточку.
Чувствуя, как водка холодным комочком опускается вниз, я налёг на сало. Старушка покачала головой и насыпала из солонки приличную горку соли прямо на газету. Я добавил к салу зелёный лук, а позже и дольку помидора. Полегчало.
Захотелось поговорить.
– Кого же вы ждёте, мальчика или девочку?
– Девочку, – улыбнулась старушка. – Из девочек лучшие ангелочки. Совсем не капризничают.
Я хмыкнул:
– Это пока маленькие.
– Тоже верно.
Она вновь подняла стаканчик:
– Давай-ка, милок за всех моих ангелочков. Всех прошлых и всех будущих…
Не дожидаясь меня, попутчица сделала аккуратный глоток и потянулась за огурцом.
– Никто, кроме нас, – кивнул я и, вслед за ней, повторил процедуру.
Стало совсем хорошо.
– А звать-то как?
– Кого? – удивилась старушка.
– Ангелочка вашего, – пояснил я.
Она поджала губы.
– А ты бы как девочку назвал?
– Я бы Варей назвал, – пожал я плечами.
– Варвара-краса, длинная коса… – задумчиво сказала старушка. – Её мама поначалу тоже хотела свою девочку так назвать. Прекрасное имя! За Вареньку!
Она снова потянулась за стаканом. На этот раз я успел, и мы чокнулись. Посидели, помолчали. Моя попутчица всё больше в окно смотрела. Смотрела и вздыхала о чём-то. И вдруг, в один миг её будто осенило и лицо осветилось улыбкой. Я и забыл, если честно, что люди могут так искренне улыбаться. Самому на душе стало светлей.
А старушка на меня странно так посмотрела и, одним движением, даже не глядя, смахнула всё со стола в свою зелёную сумку. Сумку в сторонку отставила и вновь на меня смотрит.
– Ну, милок, порадовал ты меня. Слов нет, как порадовал! Признаться, я чудес от тебя не ждала. Но коль скоро так вышло, то я перед тобой в маленьком долгу. Сейчас станция будет. Последняя перед райцентром. Так я там сойду. В город мне ехать нынче без надобности. Но перед этим покажу тебе своих ангелочков.
Она засмеялась тихим и грустным смехом.
– Слышал небось, что у каждого есть ангелы-хранители?
Я растерянно кивнул.
– Так вот, – она поднялась, – не у каждого. Некоторые сами от них отказываются. Своими руками счастья себя лишают. Смотри!
Она кивнула головой в сторону окна, а там… Я смотрел и не верил своим глазам: за окном, в утреннем прозрачном воздухе, плыли крохотные тела. Отдельно – тела, отдельно – крохотные ручки и ножки. Отдельно были и головы. Некоторые улыбались. Когда я понял, что улыбаются они мне, стало плохо.
– Это… что… такое? – Я с трудом оторвался от окна.
Старушка нахмурилась.
– Когда люди делают аборт, ребёночка приходится доставать по частям, разрывая его на куски…
– Я не про это! – выкрикнул я.
– Это мои ангелочки, – тихо сказала она.
Мы уже заезжали на станцию. Поезд сбавлял ход.
– Смотри, – не то попросила, не то приказала попутчица.
Не сразу, но я заставил себя посмотреть. Тел не было. На перроне стояли дети. Обыкновенные дети разных возрастов. Большие и маленькие. Хмурые и глядящие с интересом. Стояли и смотрели на нас. Нет. На меня! Мне очень хотелось отвести взгляд, но я не смел. Однажды преданные, не знавшие любви, как они могли оценить моё нежелание смотреть им в глаза? Очень не хотелось их огорчать. Так мы и смотрели друг на друга.
Поезд беззвучно скользил вдоль бесконечной толпы детей.
– Мне пора, – сказала старушка.
Я, наконец, обернулся.
– Сейчас не ваша станция.
Попутчица вздохнула, как мне показалось, с облегчением:
– Этого ангелочка из райцентра ты у меня увёл.
Я не поверил.
– Ты имя сказал, – пояснила она. – То самое, которое мама хотела для своей дочки. А у ангелочков ведь имён нет. Но ты сказал, и она услышала. И вспомнила. Вспомнила, что хотела дочку. И в этот миг всё, что ей вложили в голову чужие люди, стало для неё неважно.
Она на миг задержалась в дверях:
– Спасибо… – И исчезла.
Всю дорогу до райцентра думал, как мне относиться к этим своим видениям. Дошёл до проводницы спросить про старушку, но она только посмеялась, сказав, что никого ко мне не сажала. Сразу стало легче. Выходит, задремал. Но что за яркий сон! А запах… Какой был запах!
В райцентре мы стояли целых десять минут. Есть хотелось со страшной силой. Обежал все ларьки поблизости. Успел купить и хлеба, и беляшей, и колбасы на бутерброды, и банку огурцов, и кваса большую бутыль.
Едва тронулись, в плацкарт влетела молодая девушка с глазами на мокром месте. С ночи ещё холодно, а она в одном сарафане и кедах. Ни слова не говоря, забралась с ногами в угол у окна на нижней полке. Я решил, что в таком состоянии вещи запросто можно забыть на перроне.
– Девушка, вы без багажа?
Она вскинулась. Хотела что-то ответить, но передумала. Потом посмотрела на меня внимательней и, поведя озябшими плечами, словно извиняясь, спросила:
– Извините, со вчера ничего не ела, а у вас стол прямо ломится от вкусностей.
Я развёл руками:
– Всё, что хотите.
Глядя, с каким аппетитом незнакомка поглощает беляши, заедая их маринованными огурцами и запивая квасом, у меня поднялось настроение.
– А знаете… – сказала она вдруг с набитым ртом. – Я сегодня чуть не сделала глупейшую глупость. И не спрашивайте какую. Но вот взяла и не сделала! Проснулась утром и вдруг поняла. Всё-всё поняла. Понимаете?
– Ничего не понимаю, – улыбнулся я, готовя бутерброды.
Она нахмурилась:
– А от вас водкой пахнет.
– Вы шутите, – рассмеялся я. – У меня и водки-то… нет.
И тут до меня дошло.
– Варя?
Она вздрогнула.
– Нет. Меня Лена зовут. Но вообще, «Варя» мне тоже очень нравится. Если у меня будет дочка, я так её и назову.
Ноги неожиданно стали ватными. Я присел на полку и прислонился виском к прохладной стене. Перед глазами поплыли разноцветные круги.
– Вам плохо? – вскинулась девушка.
– Нет, нет. – Я открыл глаза. – Не проснулся ещё.
Она кивнула, соглашаясь и добавила, что меня можно понять и что она тоже с трудом просыпается по утрам. Я смотрел как Лена ест за двоих, а память мне рисовала другую девушку, совсем ещё ребёнка. Её я тоже видел на том перроне, только в стороне от ангелочков. Мелькнула на миг и пропала. Одинокая и потерянная, она озиралась по сторонам, не понимая где находится. Стройная и красивая, как её мама, с русой косой на левом плече.
