Тундра не любит суеты
Командировка в бригады оленеводов Ямала подарила нам немало наблюдений о жизни и быте этого удивительного народа.
Пурга над Ямалом
«Четвёртый день пурга качается над Диксоном», – напеваю популярную грустную песенку и добавляю: «И над Ямалом тоже». Пьём чай и до одурения играем в карты. Буран взял наше стойбище в осаду – не даёт возможности выехать в соседние бригады. Затопили печь, варим кашу, весь дым в чуме – закрыли верхнее отверстие, чтобы не уходило тепло. Очуметь можно, и на улицу не выскочишь – с ног валит. Ненки, не обращая внимания на нашу нервозность, спокойно занимаются рукоделием, мужчины выстругивают заготовки для нарт. Хозяин бытовую утварь делает своими руками. В чуме ничего покупного, за исключением посуды. При изготовлении нарт, столика, лодки использует самодельные ножи и свёрла. И что самое удивительное – нарты сработаны без единого гвоздя, а какие нагрузки выдерживают, особенно летом по голой земле!
У каждого хозяина несколько видов нарт. Нам с Машей всегда запрягали легковые нарты. На таких бригадир обычно едет впереди аргиша подбирать место для становища, а пастухи группируют стадо, подгоняя отставших и отбившихся оленей. Есть специальные женские нарты. Они отличаются от мужских большей площадью сидения и наличием помимо задней ещё и боковой стенки у сидения. Это необходимо, потому что женщины часто ездят с детьми.
Виды нарт
Каждая семья тундровика имеет и грузовые нарты двух основных видов. Одни из них по конструкции похожи на легковые: у них дощатый настил и стенки со всех сторон. Они более прочные, массивные, грубой отделки и служат для перевозки и хранения продуктов, части одежды, постельных принадлежностей и прочей меховой утвари, не употребляемой в данный период времени. Часто зимние вещи, плотно укрытые и увязанные на этих нартах, оставляют на лето в тундре, на местах летних кочевий, или отправляют родственникам в посёлок. Если они возятся с собой, то тоже остаются у чума нераспакованными.
Вторая разновидность грузовых нарт отличается от первой мобильностью и ещё большей грузоподъемностью и также имеет различное назначение: нарты для перевозки шестов чума и предметов домашнего обихода, на других перевозят нюк – покрытие чума, также постельные принадлежности и продукты. Когда бригада, допустим, из трёх чумов, переезжает на другое стойбище, то вытягивается довольно длинный аргишкараван из упряжек.
Буран успокоился через трое суток. Солнце, словно отполированное жёстким снегом, сияет ослепительно. Возможно, ненцы поэтому такие узкоглазые – постоянно вынужденные щуриться от бликующего разноцветными искрами снега.
Все трое суток стадо лежало под снегом. Как только начинает тянуть позёмка, предвестница пурги, олень ложится и безмятежно пережёвывает свою жвачку. Его заносит снегом, и лишь ветверогая голова торчит над снежным холмиком. То же самое происходит, когда пурга внезапно застаёт упряжку вдали от стойбища. Каюр надевает поверх малицы гусь – шубу из меха зимнего оленя, на кисы – тоборы из того же меха и ложится между оленями, предварительно положив хорей в направлении своего маршрута. Эта вынужденная остановка в зимней тундре называется «куропаткин чум».
Сборы в дорогу
В тот же час, невзирая на время суток, как установилась погода, в стойбище все оживились и стали собираться в дорогу. Хозяйка накормила нас варёной утятиной. Наученный горьким опытом, я надел Машину малицу, а она, закалённая тундрой, – мою курточку. Машка правит упряжкой, а я лаю. В полном смысле этого слова – лаю. Олени бегут плохо, и чтобы нагнать на них страх, Машка приказала мне лаять, а сама тычет хореем оленям в крупы. Так вот и едем. Обхохочешься. Не слушаются олени, не боятся – лай не лай.
Дорога неутомительная. Тепло. Тихо. На озёрах полно уток. Первую речку переплыли на оленях без лодки. Вторую – на лодке. Как и прежде, вначале переплывают олени с пустыми нартами рядом с протянутой верёвкой, затем – мы на лодке. Я хотел было скинуть с себя малицу: если, думаю, лодка перевернётся, то в этой тяжёлой шубе не выплыть, – но каюр не позволил: сиди, говорит, в лодке и не дыши.
Довольно близко на пригорке показались конусы чумов, вроде рукой подать, но не тутто было. Мы попали в низину, сплошь залитую водой. Нарты стало подмачивать под самое сиденье. Около часа мы выбирались из водного плена. И только в пять часов утра прибыли в стойбище. Пьём чай и ложимся спать. Я влезаю в тёплый гусь, сверху меня укрывают ягушками, постепенно засыпаю.
В полдень меня будят. Оказывается, собираются каслать. Спать хочется… Поднялся страшный ветер, небо нахмурилось. Торчим на ветру, пока ловят и запрягают оленей, разбирают чумы и укладывают амгари. Меня поражает тишина происходящих сборов. Тундра не любит шума и суеты. Я на минуту представил переезд деревенской семьи: сколько было бы шума, крика, команд, матерков, советов соседей и общей суеты…
Мне очень нравятся маленькие оленята. Такие хорошенькие, доверчивые, всё время бегают около своих мамок, сосут энергично и так забавно кричат, когда не могут найти свою мамку. Они привязались к людям, выпрашивают хлеб, едят прямо из рук и лезут в чум, спасаясь от гнуса, спят вместе с людьми.
В пути были всего час. И вот мы уже на новом месте. Оленеводы по пути с юга на север Ямала делают около двадцати пяти перекочёвок, останавливаясь в стойбищах всего на дватри дня, за редким исключением дольше, лишь по вине погоды. Летом здесь, наверное, хорошо. Рядом озеро. Виктор, зоотехник, стреляет уток на ужин, мы с Марией помогаем устанавливать чумы, переносим в них постели и свои вещи.
Пир в ненастье
Забивают оленя. Ненцы тут же, на земле, переворачивают тушу на спину, вспарывают брюхо, вынимают внутренности. В брюшной полости скапливается кровь. В неё кидают крупные куски мяса и немного подсаливают. Все родственники от мала до велика с ножами в руках садятся вокруг туши, и начинается пир. Берут руками окровавленный кусок, зажимают зубами и у самой нижней губы взмахом снизу отрезают то, что зажато зубами. Получается так ловко и сноровисто, что диву даёшься, как губу ножом не отхватят. Обратил внимание, что ножи у них только с правой заточкой.
Вечером и нас накормили свежим, но варёным мясом. По этому случаю пускаю последний запас спирта. Пьём по паре рюмочек. Долго не можем уснуть. Мы окончательно выбились из нормального биоритма: ночью кочуем, улавливая приятную погоду, а спим днём в ненастье.
Встали в полдень. Нас огорчили – снова собираются каслать, а так с непривычки тяжело. Снова придётся торчать на ветру. Ветер попрежнему сильный. Ночью лужи подёрнуло ледком. К нашей радости, каслать не будем, просто переставим чумы, освободим удобное место для кораля – загона оленей. Зоотехники будут ставить прививки.
Всю ночь выл страшный ветер, срывал и хлопал покрышками чума. Валил мокрый снег, временами лил холодный дождь. До полудня валяемся в постели. Днём погода установилась нормальная, и всё население стойбища устремилось к коралю, готовятся к вакцинации оленей. Женщины встали в полукруг у кораля – не дают животным разбежаться, пастухи гоняют стадо вокруг становища, разрежая его, и броском тынзяна на рога ловят очередного оленя и валят его на землю.
Подходит зоотехник со шприцем и ставит укол. Только сейчас я понял необходимость нескольких зооветспециалистов в одном стаде. Сложно себе представить, сколько времени понадобилось бы одному специалисту на обработку двух тысяч рогатых голов в одной бригаде. А бригад двенадцать.
Поставили варить котёл мяса. Меня определили в кашевары. Никак не могу растопить печь. Хозяйка увидела отсутствие дыма над чумом, покинула оцепление, прибежала, молча моментально вздула огонь и вернулась в строй. В печи загудело, в котле заклокотало, и я вышел на улицу. Рядом играют ребятишки. Те, что постарше, гоняются за малышами и, подражая взрослым, кидают на них тынзян. Так вот и происходит преемственность навыков – от отцов детям. Вся жизнь их с раннего детства связана с оленем.
Олень это жизнь
Олень для ненца – основа жизни. Они неразделимы. Они не часть природы, а сама природа. Олень – это продукты питания, одежда, тепло жилища, круглогодичный вид транспорта. Уставшая, но довольная проделанной работой, бригада специалистов ввалилась в чум. Сбросили малицы и, свернув ноги калачиком, уселись вокруг котла. Ели приготовленный мною компромиссный русско-ненецкий суп. Я, по-русски, опустил в котёл две банки рассольника, а хозяйка, по-ненецки, заправила наше варево затирухой из муки. Недовольных ужином, на радость повара, не оказалось. После обильного чаепития все завалились спать.
Мы с Машей долго не можем уснуть: кто-то храпит, кто-то кашляет… Я понял причину своей бессонницы. В тундре работают не по часам, а по погоде, тем более что здесь нет ни восхода, ни заката, а есть благоприятная для работы погода и погода для работы только в пределах чума. Я так и не смог привыкнуть к тундровому ритму жизни – мои биологические часы дали сбой во времени.
Сегодня последний день моей командировки. Завтра за нами должен прилететь вертолёт. Лежим с Марией под тёплыми шкурами, нежимся. Ненцы уже чаёвничают. Времени около девяти. Енсу Павлович пьёт чай со смаком: прихлёбывает из блюдца, охает, ахает, чмокает, и под конец трапезы у него начинается шумная отрыжка – это означает, по обычаям тундры, что гость сыт по горло и благодарен хлебосольным хозяевам.
Быт и нравы
Все жители нашей небольшой деревни, как и вчера, продолжают обрабатывать стадо. Маша воспользовалась отсутствием в чуме посторонних, устроила себе баню. Какое счастье, что она появилась рядом во время моей командировки! Быт, нравы, обычаи тундровиков мною были бы осознаны не до конца без пояснений моей боевой подруги. И всётаки она чудачка. Своими выходками часто приводила меня в смущение. Ей ничего не стоило объявить в чуме, что пошла по большой или малой нужде – так она предупреждает всех, чтобы никто не выходил, пока она не вернётся. Я в мягкой форме выговаривал ей.
У ненцев, между прочим, существуют свои правила естественного поведения. Проблемой любого нетундровика может стать поиск туалета на ровной, безлесой поверхности тундры. Стойбища, как правило, располагаются на возвышенности, и на некотором расстоянии от них всегда есть низины или овраги. Это как раз те места, которые вам понадобятся. В светлое время суток мужчины идут за чум, в противоположную сторону от входа, а женщины – в другом направлении. С наступлением темноты можно далеко не ходить. Естественные нужды воспринимаются ненцами именно как естественные, не нарушающие хода жизни природы, а потому и не оскорбительны.
Весь день выстояла хорошая солнечная погода, а к вечеру налетели тучи и полил дождь. Всю ночь крупные капли, словно град, барабанили по покрову чума. Мое спасение от бессонницы – блокнот. Пишу наощупь в темноте. Сегодня должен прилететь за нами вертолёт. Прилетит ли? Встали рано, сразу на улицу – туман – предвестник ясной погоды. К полудню он рассеялся, но осталась низкая облачность. Нелётная погода. Снова придётся ночевать здесь. Так надоела зависимость от погоды!
Уже половина четвёртого, а вертолёта всё нет. Вероятно, сегодня уже не будет. А день разгулялся! Голубое, безоблачное небо! Пошли с Машей побродить по окрестностям, а заодно насобирать полмешка ягеля для исследования по заказу института. На озере утки плавают, на нас никакого внимания – идиллия! И вдруг рванул холодный ветер. Стало зябко и не уютно… И почему в тундре всё случается вдруг? Тундра почемуто всегда полна неожиданностей.
Вечная стоянка
Весь день, не спеша, собираемся к переезду на новое место, с тайной надеждой на прилёт вертолёта. Выехали в восемь часов вечера. Мы с Машей опять на одной упряжке. В пути три часа. Остановились на очень высоком, красивом месте. Умеют аборигены места выбирать. А может быть, это точки их постоянных стоянок при перекочёвках? И только нам кажутся случайными?
Мы с Машей помогли установить жилища на ночлег и отправились осматривать хальмер – местное кладбище. Вокруг него мягкий, тёмнозелёный вперемешку со светлым, словно мраморный, нетронутый мох, так и хочется побегать по нему босиком и поваляться. На земле, на угловых подпорках, стоят прямоугольные ящики с захоронениями.
К паре вертикальных планок, находящихся в головах покойного, прикреплена горизонтальная рейка, на ней подвешен колокольчик. Впечатление хальмер произвёл тягостное. Возвращаясь в стойбище, я вспомнил необычный гроб из лодок и рассказ Ю.Г. Кеерта о том, что ненцы, по своему обычаю, тонущих собратьев не спасают. Они никогда не купаются, даже в тёплой воде.
Ждём вертолёт
В чум вернулись далеко за полночь. Спать не хочется. Пора белых ночей. Хозяйка поворчала на нас за посещение хальмера и предупредила, чтобы ничего не брали с могил, особенно бусы. О святая простота! Как могла она подумать, что мы позаримся на эти «сокровища»! Ненцы опять уже швыркают чай. Ложимся, и я очень быстро засыпаю. Сказалось безуспешное ожидание вертолёта, долгие сборы и каслание, отрицательное впечатление от посещения хальмера и целый день, проведённый на свежем воздухе.
Ночью опять был плотный туман: видимо, сказывается близость озера. Гадали, какой будет погода днём. Я предполагал желаемое солнце. Бригадир утверждал, что будет дождь. Правы оказались оба «оракула»: с утра, после тумана, выглянуло солнце, а потом пошёл дождь. Обескураженные подлостью погоды, ни на что не надеясь, сели играть в карты. И тут бригадир заявляет: пора каслать за стадом, а то далеко уйдет. Ох, уж эти мне каслания! Мы, не поднимаясь, всё же ждём вертолёт.
И вот послышался гул… Все замолкли, прислушиваются… «Вертолёт!!!» – закричали все разом. Он, сердечный! Хватаем свои вещи и вперегонки бежим, не опасаясь ещё не остановившихся винтов. Вслед за нами медленно вышло всё население стойбища посмотреть, кто прилетел. Вышли двое выписанных из больницы членов бригады. Сдержанные в чувствах тундровики не проявляют бурных эмоций: ни объятий, ни поцелуев, ни слёз радости. Суровая жизнь в экстремальных условиях закалила их характеры и отмела сентименты за ненадобностью. Это земля медленных движений и сдержанных улыбок…
Наша винтокрылая машина добавила оборотов лопастям, и вот мы уже в воздухе. Летим в направлении ближайшей заправки – в Новый Порт, а потом – без посадок домой, в ЯрСале…
