Квартиру матери Аугусто продал в октябре. Снег не выпал, но по утрам аккуратные газоны центрального проспекта Мехико серебрились налётом изморози. Лужи затягивались льдом, машины на перекрёстах двигались медленнее, автоматы-водители реагировали на подмёрзшее полотно. Никто не убирал изморозь, как опавшую листву, которую пожирали вездесущие городские роботы, никому до неё не было дела, к полудню белый налёт исчезал сам собой. Аугусто не припоминал холодов, в памяти всплывали влажные ночи и удушливая жара к полудню, воздух звенел и становился плотным будто туман. Не спасали и освежители, что плевались водянистым паром, власти навешали их гирляндами вдоль тротуаров и площадей. Климат изменился в его отсутствие, с этим пришлось смириться, и ему и миллиардам землян.
Матушка ушла в мир иной во время его возвращения на Землю с Цефеи, они разминулись на годы. Хотя он ожидал подобной новости с момента подписания Контракта о военной службе, то есть после выпуска из колледжа. Мать, располневшая к тому времени, отличалась завидным здоровьем, но, жгучий интерес к виски, мучивший долгие годы, побороть не смогла.
Аугусто не осуждал её, помнил, как шуршали в эфире её спотыкающиеся слова о пустоте дома и жизни, призывы вернутся, и неожиданный, будто всплеск радости, план, податься на планету Росс, где лучшие медиумы вселенной способны избавить от проклятой привычки. Не случилось. Пусть покоится с миром.
Он бродил по комнатам с чужими вещами, не узнавая геометрию помещений, жизненная ситуация перекроила огромную квартиру с внутренним патио, библиотекой отца и бассейном на цокольном этаже. Мать же оставила для жизни две комнаты и узкую кухню, остальное ушло с молотка, пенсию за отца не платили, а виски дорожал с каждым годом. Что тут скажешь, это был её дом. В квартире чувствовался запах затхлости, одиночества и дешёвого табака. Ему не нравился запах, не нравились воспоминания, связанные с этим местом. Ностальгия, как чувство, была ему незнакома, детство промелькнуло вспышкой сверхновой, молниеносно и безвозвратно. И остро запомнилось картинкой на кладбище, чёрная яма на фоне зелёного газона, стеклянный гроб с телом деда, торговца недвижимостью, мать нервно кусает губы, скорбные лица родни и вспышки фотокамер.
Отец тогда отбыл в Гонконг с группой физиков. Как всегда, второпях, не сказав ни слова, не попрощавшись, впрочем – работа на первом месте.
– Очередное открытие свербит в заднице твоего отца, – бросила тогда мать, ожесточённо перебирая посуду в шкафу кухни. Несколько разломанных пополам тарелок из тонкого китайского фарфора кухарка потом выбросила в ведро. Аугусто видел, что родители почти не общаются, и не мог понять отстранённость отца. Он слабо его помнил, человека, занятого дырами во вселенной и не замечавшего элементарных семейных радостей. Отец забывал дни рождения жены и сына, не вешал на Новый год под лестницей пиньяту, глиняную игрушку, обклеенную бумагой и заполненную подарками, не ходил на парады в День мёртвых. Вместо этого он закрывался в кабинете, писал и читал, читал и чертил. А с момента, когда в пустыне Сонора построили гигантский коллайдер, то практически не появлялся дома.
– Я прорубаю окно в глубины вселенной, – говорил он по видеосвязи матери, не отрывая взгляда от листа с графиками, – приеду, как будет минута.
Мать краснела, кипела, плакала, напоминала о «бедном» мне, стоявшим за лакированной дверью из ясеня, и записывающего каждую его слово. Не чтобы помнить, чтоб не забыть.
В какой-то момент, масштабная революция в квантовой физике, над которой учёные бились последние десятилетия, всё же случилась. Осознание Многомерности вселенной, принятие закона Квантовых Струн, теории Запутанности – задачи, сводившие с ума не одно поколение физиков, открывались в своей простоте точно перезрелые орехи. И в этом красной нитью тянулась заслуга отца. Интервью с ним крутили на главных каналах, новостные сайты пестрели его фотографиями. Мать вяло улыбалась соседям, и не давала интервью назойливым журналистам, редко выходила из дома и не читала из гордости новостей.
Аугусто хорошо помнил день открытия первого моста «Эйнштейна–Розена–Медина», туннеля на Марс, поглотившего безвозвратно два «Shuttle Mask ». Стоял июнь, и его вместе с десятком выпускников нулевого класса «elementary school» отпустили пораньше.
«Медина – наш мексиканский гений!», «Эдуардо Медина – герой человечества», перетяжки колыхались восторженными изречениями едва ли не на каждой улице, задумчивое лицо взирало с плакатов. Аугусто страстно желал сменить фамилию, но мать отказала. В душе он подозревал, что она отца ещё любит.
Небо в день запуска затянули свинцовые тучи, и Аугусто наивно полагал, что сделано это специально, чтобы лучше разглядеть пролёт кораблей на огромных экранах, вывешенных на основных площадях Мехико. Тысячи восторженных глаз наблюдали за стартом, ликование бурлило на улицах. Мать говорила, что с подобным восторгом сталкивалась в День Объединения Мира, когда официально отменили границы и национальные паспорта. А вот в день старта не радовалась со всеми, лишь смахивала слезу, будто чувствовала окончательную потерю мужа, утонувшего во вселенской славе.
Аугусто жаждал, что увидит похожее на кино, как массивные корабли поднимутся в небо, чёрным кругом откроется портал и … Тут воображенье рисовало озлобленных инопланетян, что, узрев дыру, прорвутся на Землю. Вот уж вздрогнет отец, увидев картину. Хаос, смятенье, взрывы и сотни металлических чудовищ атакуют землян. Разрушенные города, учёные утирают слёзы и просят прощенья, отец перед камерами на коленях. Голод, подземные катакомбы и стихийные отряды самообороны. А дальше – освободительная война, и, повзрослев, Аугусто записывается в добровольцы исправлять ошибку отца. Во всяком случае, именно так всё это происходило в фильмах.
Но нет. Корабли запустили с мыса Канаверал и, занырнув в узкую щель тёмного неба так называемый «туннель», они исчезли. Никто больше не видел бедных астронавтов. Куда они подевались, осталось загадкой. Позже, усталые встревоженные дикторы в новостях объясняли про технические ошибки в расчётах и прочую физико-математическую ерунду, но ни полслова про Эдуардо Медина. Чтобы не слышать упрёков и слухов, ползущих словно ночной туман из каждого переулка, мать отправила Аугусто в лагерь скаутов, на побережье. Ночные походы, пылающие закаты, истории у костра – Аугусто очень понравилось. Он карабкался на пологие горы, спускался в ущелья и сплавлялся по горной реке, каждый раз ожидая открытия. Ничего сверхъестественного не случалось, но любовь к опасностям, захватила его в свои цепкие лапы.
Спустя пару лет, «Мосты Эйнштейна-Розена-Медина» всё же заработали в полную мощь. Они позволили земным кораблям порхать в недрах космоса мотыльками.
У населения снесло крышу, перелёт на планеты Солнечной системы, оказался сродни поездке за город. Здоровенные площадки запуска выстроили постепенно в каждом мегаполисе.
– Из всего сделали бизнес, на уме только деньги, – ворчала тогда мать, забрав у Аугусто красочный проспект с призывом штурмовать ледяные торосы Европы, малого спутника Юпитера, имевшего атмосферу. Путешествие стоило внушительных денег, на оборотной стороне для народа попроще, напечатали специальное предложения, оставить след на пыльных равнинах Марса.
И разрывая плотную мелованную бумагу, мать не увидела листовки, что сын заложил за пояс влажных шорт. «Запишись в «Космодесант», только у нас реальные приключения».
Да. Помимо ошалевших туристов, потребовались военные, впервые заговорили о Колонизации дальних планет. Термин настолько забытый, что Аугусто пришлось занырнуть в словари. Прочитанное его поразило, про колонизацию в школе не объясняли, но он вспомнил лагерь «скаутов», их тому и учили – быть храбрыми, открывать новое, всё просто. Ему такое нравилось. Матери, категорически нет.
– Правительству нужно «мясо», – говорила мать, – в этом мире всегда играют на повышение.
Тогда ему показалось, что мать соотносит слова к деду, что промотал состояние на криптобирже, оставив долги и расписки.
Отец, при первой возможности отправился в Созвездие Ориона, там обнаружили разумную расу. Решил примерить роль миротворца, миссионера. В клубке текущих событий «слава физика, построившего Мосты» выветрилась словно одеколон, теперь его нарекли «миротворцем». Узнав, сколько потребуется времени на его возвращение, мать позвала в гости «Джонни Уокера».
Воспоминаниями живут старики, говорил дед, не отрываясь от биржевых новостей. Аугусто запомнил слова, старался не вязнуть в картинках прошлого, но понимал, если их слить, останется только боль.
Отец не вернулся, пропал в космическом мраке. Теперь вот и мать.
Тучный риелтор с усами, в длинном до пят пальто, похожий на мышь, говорил об остатках раритетной мебели ручной работы и прочей бытовой ерунде. Аугусто оставил ему цифровую доверенность – пусть разгребает. В комнатах прогуливался сквозняк, чудо, что сохранилась мебель.
Мехико, суетливый когда-то город, жаркий и шумный, переполненный бездельниками и туристами, сегодня неприветливый и помёрзший словно рыба на льду, не нравился Аугусто, о предложении «остаться пожить» речи не шло.
Он забрал тогда потёртый постер с задумчивым портретом отца; чёрные пронзительные глаза, прямой нос с горбинкой, застёгнутый до горла комбинезон. В своей внешности Аугусто не находил схожих деталей, генетику передала мать, такое же круглое лицо, толстые губы, мясистый нос. Он не знал, зачем ему старый плакат, сохранённый матерью, может метать дротики в задумчивый профиль. Только потом появилась мыслишка. Он повесил портрет в холле новой берлоги напротив собственной звезды Героя. Пусть «Миротворец» завидует награде «Посланника Ярости». Хоть в чём-то они сравнялись.
Аугусто договорился о встрече на приморском бульваре Веллингтона, в уютном кафе с затейливым французским названием. Пришёл загодя, кивнул рыжему бармену, протиравшему меланхолично бокалы, присел под навесом. Со стойки струился аромат кофе и свежей сдобы. Парочка пожилых туристов, похоже корейцы, оккупировала дальний столик.
Как летит время, точно вторая космическая на шаттле « Маsк Super S». Сегодня у него встреча с Микки. С утра распогодилось, а ведь обычно в Гренландии в это время дождливо, но именно сегодня южный ветер снёс пепельный шлейф облаков на север, и солнце вывалилось во всей красе. Бриз с океана играл листвой пальм вдоль широкого пляжа, разгоняя пряный аромат сигары, которую раскурил Аугусто. Отдыхающих почти не было, не сезон, но Аугусто знал, что море соблазнительно прохладное, и только закончится встреча, он исполнит часть ежедневного ритуала, километр кролем вдоль белоснежного пляжа. Он обожал эту часть острова, с видом на залив, где воздух особенный, с нотками можжевельника и кипариса. Вон справа от пристани, где швартуются разноцветные лодки, чуть на пригорке дом, который он называл «берлогой». Окна выходят на кипарисовый лес, там он спит, как младенец. Порой не верится, что Гренландия была непригодная для жизни.
Микки оказался долговязым брюнетом в отглаженном костюме пшеничного цвета и соломенной шляпе, прихрамывая подошёл, поздоровался, и, шумно сопя, присел.
Аугусто, дал бы ему лет тридцать, сегодня сложно определить возраст с вошедшими в моду генетическими трансформациями, внешность не имеет значения, Аугусто и сам выглядел не старше.
Ему понравились густая шевелюра гостя, словно грива льва, закрывшая лоб и шею. Аугусто вспомнил, как приценивался, во что обойдётся пересадка волос, насчитали дороговато, а пенсионеру в отставке необходимо быть экономным.
Микки позвонил неделю назад, представился спецкором из «Гарольд Трибун». Аугусто не сразу вспомнил название, оказалось, издавалась такая газета, сейчас новостной канал с подкастами, стримами и прочей цифровой хренью. Микки поведал историю о детском увлечении племенами Созвездия Бета-Цефея, о страсти, что привела впоследствии к участию во Второй миротворческой миссии на Альфирк, основную планету системы. Аугусто видел репортаж в новостях, наигранное торжество справедливости и милосердия. Дикарям с соседней Цефеи, где велись основные бои, возвели памятники, увековечили в культуре, о перегибах колонизации вспоминали вполголоса, о миротворцах Второй волны, восстановивших природу и фауну, – чуть уважительнее.
Аугусто не относился ни к одной категории. Знал – для мира важны «миротворцы» типа отца, а такие, как он, – в чёрном списке, особенно если что-то пошло не так.
Нет. Тем более, если что-то пошло не так.
Он догадывался, что Микки жаждал расспросить его как ветерана, принимавшего участие в колонизации Туманности Ирис. Вот уж странно копаться в позабытой истории, но Мики настаивал, умолял – на днях отбывает на Марс и мечтает закончить работу над книгой, поставить последнюю точку.
Почему этой точкой стал он, Аугусто не понимал. И колебался по поводу встречи. Взвешивал за и против, но согласился после долгих дней размышлений, залитых джином. Страха не было, все давно позади, столько лет утекло. Но справки про Микки, на всякий случай навёл.
Хороший малый этот Микки Стенсон. Родился в Нью-Йорке, закончил Гарвард, стажировался в новостном агентстве «UGO». на Энцеладе, первым из спутников Сатурна, адаптированном для жизни. С десяток успешных репортажей, интервью с космолетчиками, холост, не привлекался, не имел, ну и прочее. Даже скучно, подумал Аугусто, допивая ополовиненную бутыль виски. Сплошь положительные характеристики, а перебор плюсов, как говаривал командир, капитан Григовец, рождает парадоксальную туманность, из которой жди удара в спину.
Микки заказал охлаждённый апельсиновый сок и выжидающе молчал, пока ветеран потягивал мартини.
«Как порядочный представитель профессии, хлыщ не может начать день с выпивки в отличие от меня», – размышлял Аугусто. Припекало, мартини оказался превосходным, с привкусом карамели, и Аугусто подумывал повторить.
Микки протёр очки, отпил сока, поджимая тонкие губы, поморщил нос от густого дыма сигары. Ветер шевелил его лохмы, но чёлку, падающую на глаза, удерживала шляпа.
– Не будете возражать, если я включу запись?
Голос мягкий, на полутонах обволакивал будто мёдом. Аугусто кивнул. Журналист достал диктофон, положил на стол, щёлкнул кнопкой.
«Ничего себе, раритет», – Аугусто наклонился рассмотреть редкостную вещицу, видел такие в музее, миллион лет назад, ещё в молодости, серебряный корпус, внутри крутится плёнка, чёрные кнопки.
– Вас зовут Аугусто Медина, и вы служили пехотинцем-наёмником Батальона Ярости, участвовали в операциях по освоению Туманности Ирис в 2112 году, верно?
– Так точно, – Аугусто расправил плечи, хотелось соответствовать образу, сложившемуся голове назойливого журналиста, этакий бравый десантник, без предрассудков, закованный в бронежилет с пушкой наперевес. По мере сил, Аугусто старался держать форму, пробежать пяток километров и сейчас не проблема. Наверно. В животе булькнуло, и он прикрыл рот, выпуская изжогу.
«Всё же старею», – мелькнула досадная мысль. – И хорошо, нет вопроса, чей я сын, иначе сразу уйду».
Молодая пара присела за соседний столик. Микки скривил губы, словно не нравился их, чуть истеричный смех.
– Давно вышли в отставку?
– Лет шестнадцать назад.
– Это было ваше желание вернуться на Землю? Слышал, многие не возвращаются, десятилетний перелёт в капсуле не поездка в соседний супермаркет, акклиматизация в течение года, врачи, таблетки и прочее. Да и потом, на Альфирке куча уютных мест для жизни, почему вы вернулись? – Микки выжидающе смотрел в глаза ветерана.
«На что он надеялся, на растерянность, испуг, неуверенность? Чёрт, почему я накручиваю, ему любопытно и это нормально, журналист, это у них в крови».
Аугусто мотнул головой.
– Я не вернулся, скорее воскрес.
– Простите не понял?
– Здесь дешёвый мартини, – ветеран улыбнулся, припоминая гадостное местное пойло на Альфирк, – я не люблю жару, и сиреневые облака смущали. И ещё: те зубастые твари в море, ну вы знаете… не искупаешься в тёплой водичке. На Земле – безопасно.
Он бы добавил, что только здесь спит, как младенец, не боится шорохов и ему хорошо.
Микки кивнул на его руки, иссечённые рубцами, бронза загара не закрыла их.
– Это последствия той операции?
– В основном. Хотя, конечно, случались и другие, до неё.
– Но, именно за ту операцию вы получили звезду Героя и чин лейтенанта, не так ли?
Аугусто почувствовал, как улыбка расползлась по широким скулам, защипало в горле, застучало в висках. «Вот она – отрыжка проклятого эго, не пройдёт как простуда».
– Да. Звезда, приятная штука, как ни крути.
– Расскажите подробнее, что случилось десятого марта.
Аугусто на секунду задумался. Вскрикнула на воде чайка, пожилая пара рассмеялась, выронил вилку бармен.
«Да ладно, почему бы и нет, правительственная комиссия не наложила на меня запрета на разглашение».
Он, глотнув мартини, пыхнул сигарой, шоколадный вкус с привкусом аниса, как научились делать такие…
– Вы слышите меня, Аугусто?
– Задумался, извините. Загадочная история, можно сказать – мистическая. Я служил тогда, как вы правильно указали – наёмником в Батальоне Ярости. Записался после окончания колледжа. Начиналось освоение далёких галактик, всякий мальчишка мечтал посмотреть Вселенную, потрогать пришельцев, заглянуть в глаза неземному. Молодость и жажда приключений двигали такими, как я.
«Что-то меня понесло, вот так ляпнул – заглянуть в глаза неземному». Аугусто задумался. «Жизнь в одиночестве имеет свои недостатки, мысли зависают гирляндами, глушат сознание. Рыбаки да туристы вокруг, кому здесь продашь наболевшее, свою философскую чушь. Говорят, можно завести собаку в кредит… Да и ладно, пусть слушает, в конце-концов сам напросился».
– Кровь бурлила, адреналин зашкаливал, да и платили по найму прилично. На Земле стало невыносимо однообразно, слишком культурно, чересчур вежливо, до тошноты гламурно.
К моменту операции на Ирисе я имел за плечами пять лет боевого опыта. Стал сержантом, слыл крутым парнем, командовал взводом. Туманность находится в созвездии Цефея, что как бы неподалёку. Нас забросили в начале марта. Экопланета GNS -2112, так она называлась, символично, не правда ли, переплеталось с годом 2112. Хорошая планета, ещё живая, шутил, помню, капитан Григовец. Немного похожа на Землю, на восточную её часть. Горы, иссушенные равнины, чахлые деревья и сухие ветра. Страшная жарища от двух светил и аборигены.
– Население планеты? Вы имеете в виду уникальное племя Стиксов?
Микки смотрел взволнованно и, кажется, позабыл про сок. Аугусто затянулся, стряхнул аккуратно пепел в чашку, принесённую официантом.
– Про уникальность нам не сказали Микки, только про аборигенов, оказывающих вооружённое сопротивление Силам Освоения Планетарных Систем, СОПС. Это, если коротко.
– То есть, вы хотите сказать, что СОПС выслали «Батальоны Ярости» на зачистку планеты?
Ветеран поперхнулся, утёр рот платком. «Вот ведь гад, подловил».
– Я этого не говорил Микки, это ваша придумка. Стиксы, возможно, и уникальны, а в то время ситуация выглядела иначе. И потом, зачем пехотинцу политика. Политика ему не нужна. Политика вредна солдату. Дали приказ – выполняй. Мы называли местных – трёхглазые черти, за третий глаз во лбу и ступни, обрезанные словно ласты, жёсткие как резина. Стиксы скакали по раскалённым камням без всякой обуви. Кстати, они тоже нас обзывали, некрасиво и громко шипели.
– У них сложный язык, – поправил Микки. – Пятьдесят две буквы алфавита, четырнадцать шипящих согласных. А третий глаз, назывался «Шуииш» что в переводе звучит как – «Глаз Бога»…
Микки осёкся, поймав изумлённый взгляд, потянулся за соком.
– Простите Аугусто. Увлекаюсь их историей. Продолжайте.
– В общем, не заладилось с самого начала. Высадились с ошибкой координат, ночью, в горах. Скалы, туман, перепад температур, как аборигены там жили, даже не представляю. Но черти, словно ждали, использовали неизвестное оружие, запускали из вытянутых сосудов в облака разряды подобно молниям, через минуту-другую нас накрывало шапкой крошечных льдинок. Поймал такую, парализация и смерть. Грёбаная разведка проморгала вооружение, и щиты мы не взяли, задание – казалась лёгкой прогулкой. На высадке потеряли человек десять, не меньше, Стиксы разбили нам двух ходоков, здоровенных роботов на пневмоходе. И атака за атакой. Дроны смело молниями, как рукавом небо протёрли, и вот мы без поддержки с воздуха, без наблюдения. На второй день от батальона осталась половина. Сухпай на исходе, воды нет. Думал, не выживу, две контузии за сутки, почти что оглох. Капитан вызвал подмогу. Штурмовые группы прилетели к утру, а в ночь, воздух остывал до минус пяти, как пересидели – не помню, крысами зарывались в землю.
Аугусто жадно допил мартини, жестом позвал официанта, попросил повторить.
– В Долину вышли к концу следующего дня. Жара, из ущелья тянуло гарью, дышать нечем. Бои почти закончились, мы шли на посадку, вели пленных.
– Простите Аугусто, другие племена оказывали сопротивление?
– Не знаю, других не встречали. Стиксы населяли высокогорную часть и боролись за каждый метр. Долго не мог понять, почему.
– Когда пришло понимание?
– Позже, когда подошли к монументам. Колонна плелась молча, человек сорок пленников, безвольные, грязные, подавленные. И тут разведка притащила шаманов в одеждах до пят.
– Проводники. – Микки вежливо улыбнулся, оголяя тридцать два зуба. – Извините Аугусто. Это не шаманы, религии в нашем понимании у Стиксов нет. Вожди, они же проводники – самые важные единицы племени, это они были в белых одеждах.
– Минуточку Микки, я не упоминал цвет халатов.
Журналист искренне удивился:
– И что? В центральном музее «Великих Планет» есть фотографии, это не тайна.
– Наверно. Простите.
Аугусто раскурил потухшую сигару, официант принёс мартини. «Читал я про этих проводников, воскресный «Йоркер» накатал, помню, целую страницу на первой видеополосе. Как быстро меняется мир – вчерашний враг оказался гением. Правда, если покопаться в истории, найдётся с десяток подобных перевёртышей».
Микки ждал, и Аугусто продолжил:
– Эти странные сооружения мы увидели издали – две башни в виде рук из твёрдого дерева вздымались метров на сорок, мы прозвали их «Руки Бога». Помню, капитан Григовец ворчал что-то про символичность, а мы задирали головы, разглядывая бурые ладони размером с лайнер, с пальцев спускались лианы. На уровне запястий руки оплетали проржавевшие металлические наручники, соединённые массивной цепью. Точно подсмотрели у копов из прошлого. Это шутка, откуда им знать про наручники, я и сам видел только в кино. У основания колонн чёрными дырами зияли двери и окна, чуть выше. Обман зрения, как выяснилось потом, проходы оказались закрыты.
– Иллюзорная ловушка «Браунера», – вставил Микки, – я проходил в университете. Профессор доказал, что противостояние двух светил в зените создаёт определённые условия, искажающие восприятие глазного нерва и, соответственно, вызывающее иллюзии.
– Да чёрт его знает, Микки, не слыхал о вашем профессоре, но выражение – поймать глюк – знакомо любому бойцу. Так вот, Стиксы притормозили возле скульптур, собрались в кучу, бухнулись на колени и зашипели. А вы говорите – нет религии, элементы в точности совпадают. А эти странные движения, руки в стороны, головой в песок, только задницы торчат. Выглядело смешно. Григовец приказал их не трогать, пусть молятся.
Ветеран замолчал, припоминая детали. Картинка вспыхнула, будто случилось вчера и не было бессонных ночей, запоев и бесчисленных сеансов пси-координатора. Ему двадцать, он пехотинец «Батальона Ярости», здоров, безудержно смел и отчаян, готов к освоению новых земель.
Ладони предательски задрожали, подмышки налились влагой и Аугусто опустил стакан на стол.
«Вот только убивать никого не хочу, как и умирать, впрочем. Очередь мертвецов, что выстраивалась в моих снах, подтаяла, но не закончилась, каждый желал отомстить. Столько лет подряд они безжалостно сжигали, резали и рвали на куски мою воображаемую жену и детей. Как не сошёл с ума. Детей, сволочи. Маленькую, похожую на ангела трёхлетнюю девочку, и вихрастого мальчика лет двенадцати с портфелем в тонких руках. Их визг заставлял меня биться в конвульсиях, а крики жены, тёмно-русой метиски, рвали жилы из ног, и помню, каждый раз я падал без сил. Молил о прощении, каялся, но мертвецы заставляли смотреть и изливаться слезами. И ведь никогда эти сущности не трогали моё крепкое тело, хоть я и просил. Уверен, они ждали, когда обрету настоящую жену, реальных детей, чтобы прийти в их сны. Поэтому полюбить кого-либо, я страшно боялся. Просто не смел. Даже собаку. Ведь только здесь, в бухте Диско, я научился выпрыгивать из окна спальни в кипарисовый лес, мертвецам туда не было хода, думаю, их отпугивало пение древесных лягушек. Не знаю. Но я сплёл гамак из лианы, просыпался с рассветом и возвращался домой. Вот только зачем это знать журналисту».
Микки отметил его волненье, Аугусто умудрился сломать сигару. Парочка наконец расплатилась и ушла в сторону пляжа. Микки облегчённо вздохнут, будто воздуха стало больше.
– Итак Аугусто, вы сказали, они молились, хотя напомню…
– Да, да, у них нет религии. И всё же, Стиксы уткнулись в песок. И тут шаманы побежали в проёмы. Один вправо, другой влево. Пленники повскакивали, резвые как кузнечики, раз – и нет их. Пока мы сообразили, что к чему, Стиксы выскочили наверх, столпились возле пальцев божества. Я и не понял, как они умудрились промчаться сорок метров по лестнице за минуты, уму непостижимо. Мы взяли оружие на изготовку. Григовец запретил стрелять, проворчал, куда денутся, небо под нашим контролем, летательных аппаратов у чертей не было и в помине. Короче, приказал окружить башни. Помню, мы делали ставки, выдержат монументы или обвалятся с этими голодранцами. Только я догадался, что сейчас случится невообразимое. Знаете, когда шаманы, ну проводники эти появились в бойницах, я принял это как знак, в груди застучало.
– Это не бойницы. Окна Эреиш. Пространство, генерирующее энергию двух светил, – Микки выставил ладони в знак извинения. Аугусто заметил, что пальцы его дрожат.
– Возможно, не знаю. Увидел, что шаман упёрся ногами и руками в углы, и одежда его заискрилась, а Стиксы, вбегая на изогнутые пальцы этого божества, исчезали. Вспышка, хлопок, следующий.
– И что вы сделали? – щёки Микки раскраснелись, он заёрзал в волнении.
– Хм. Их надо было остановить, пленных брали для изучения. Нужны были живые аборигены. Так нам сказали. Я помчался в правую Башню, как проскочил – не понял, дверь мне открылась, а вот капитан потом брызгал слюной – уверял, будто я промчался сквозь стену. Мистика, да и только. Внутри винтовая лестница с каменными ступенями, а воздух наэлектризован – что волосы дыбом, пощёлкивает, не по себе. Побежал по лестнице до третьего поворота, и попал на первый этаж. И дверного проёма нет, сплошная стена. Вот думаю, что за бред. И снова вверх, пробегаю третий поворот, и снова внизу. Чертовщина какая-то.
– Короткая Спираль Шиишпра. Так проводник запирает Башню Трансформации. И как вы прошли?
– Спираль, трансформации, ши-ши-иш-ши… Где вы это накопали, чёрт возьми? Короче, я плюнул, саданул сгоряча кулаком по стене, изрезал руку, стою в крови. Повернулся и увидел окно, в нём проводника. А только что это была стена. И первое, о чём подумал – остановить гада любой ценой, и высадил в него обойму из лазера. И всё кончилось. Разом.
Ветеран замолчал. Вспышки исчезающих в искрах аборигенов стояли перед глазами.
«Кто бы сказал мне тогда, что увижу мост Эйнштейна-Медина в действии, на расстоянии вытянутой руки. Чёрт. И представить не мог, что трёхглазые придумали всё до нас»…
– Аугусто?
– Да? Простите. Воспоминания не всегда приятная штука. Ну так вот, двери вернулась. Выбежал на ладонь, там пятеро – все живые. Второй Шаман и его люди исчезли, пехотинцы не смогли пройти в Башню. Вот и всё. Монументы разрушили. Потом мир заговорил об уникальности Стиксов, об уничтожении святынь и культурного наследия.
– Значит, вы убили проводника и получили звезду Героя.
– Нет, не так. Есть задачи, которые нужно выполнить, есть задачи, которые можно не выполнять, а есть задачи — невыполнимые в принципе, за них и дают звёзды. Так вот, СОПС посчитал мои действия по высшей категории сложности.
Аугусто задумался, возникло ли у него сострадание или печаль в момент выстрела. Нутро молчало, убивать приходилось так не раз и чувства практически атрофировались. Боль, стыд, это не про него, и страха не ощущал, только усталость после тяжёлых боёв. Вернуться на базу, принять душ, опрокинуть виски стаканчик-другой, потеряться в тревожном сне.
Единственное, что не мог он забыть из того эпизода – шёпот фигуры в окне, именно шёпот, а не шипенье. И он расслышал слова и выстрелил от неожиданности, так думается сегодня, а тогда считал, что со злости, ведь жал на курок, пока бластер не выдал осечку. И долгие годы, как ни старался затереть в памяти эти слова – не получалось, но опять же, журналисту это знать ни к чему.
– И после того задания, Микки, я перевёлся на космобазу, в боевых операциях более не участвовал. После «позорных событий 2112 года», как назвали те времена либералы, планету переименовали в Стикс, представителей племени, бегущих по двадцатиметровой «Руке Бога», отлили в бронзе на Аллее музеев в Вашингтоне. Я не поехал на открытие.
– Это был мой отец.
– Что простите? – Аугусто вздрогнул, рука с сигарой зависла над столом.
Микки смотрел в упор, в его нависающей чёлке ветеран заметил моргнувший зрачок.
«Трёхглазый, чёрт тебя побери, не может быть, как проглядел? Вот ведь болван».
Микки взял квадрат диктофона.
– Тот проводник был и моим отцом. Это он впустил вас в Башню, сами бы не вошли. Проводник позвал вас с собой, почему не послушали голос разума, голос сердца? Вам предоставили уникальную возможность – пройти сквозь время и пространство и обрести. Хотя это уже неважно. Ваш отец был Великим контактёром, но вы не последовали по его стопам. Интересно, почему?
«Чёрт, о чём он говорит. Надо же, вспомнил папашу, которого и не помню. Что дал мне отец? Да ничего, кроме слёз и тоски матери. Да, возможно, дважды герой, придумал мосты и мотался через них по Галактикам, втирался в доверие к цивилизациям. Наверно, предотвращал войны, не знаю. Учёный, ставший вдруг миротворцем, чёрт его обери. Ну и что? О его существовании напоминали лишь поступления на счёт в банке, и маму они не спасли от алкоголизма. Отец, что и за руку меня не держал, зачем о нём думать. Его нет. С ним покончено. Навсегда. Теперь пусть пялится на Звезду Героя в полутёмном холле. Мою Звезду, между прочим. И плевать за что её дали, награждён, значит, достоин».
Тело Аугусто пробила дрожь, кровь забурлила, выдавая испарину, и он утёр лоб. Он склонился вбок, захотелось заглянуть под стол, как Микки засунул свои ласты в ботинки. Журналист заметил движение.
– Генетику в племени обычно передаёт мать, ну, кроме формирования стоп, в этом мне повезло.
– Да мне без разницы, Микки.
Ветеран глотнул виски – хороший вкус, не дешёвка. Беседа перестала ему нравиться. Он попытался проанализировать, к чему всё идёт. «Как же я прокололся с Микки, такая чистая биография у парня, три раза перепроверил».
– Вы не ответили, Аугусто.
– Не понимаю, о чём вы, Микки.
Аугусто захотелось на море, окунуться в тёплые ещё воды и кролем пойти вдоль берега, погружаясь носом в бирюзовые волны. Желание было настолько сильным, что пришлось сильно напрячь живот, чтобы снять спазм в голове.
Журналист всё никак не унимался со своей болтовней.
– Я ведь отлично вас помню, Аугусто. Тогда вы носили волосы, такой смешной чубчик из-под каски, жёлтый шеврон на рубахе, номер «101» на значке. Вы один из немногих, кто предложил Стиксам воды, благородный жест доброй воли, учитывая ситуацию.
Аугусто не стал его разочаровывать: отдать пленным воду приказал капитан.
– Просто вспомните, Аугусто, что говорил Проводник.
– Не хочу. То был бред моего сознания, шаман не мог знать английский или испанский. Он просто шипел, это мне тогда показалось – шептал. Да и потом, прошло столько лет.
– Проводник транслировал ваше желание, воплотил образ и думаю, вы догадались о смысле, но испугались. Спасибо за откровенность, Аугусто. Если честно, я долго искал вас, хотел уяснить, что двигало вами, почему вы его убили. Так и не понял. Прощайте.
Он щёлкнул кнопкой на диктофоне.
Аугусто почувствовал холодный укол в правой ладони. Словно руку засунули в прорубь, а следом затягивает и тело. Спину прошиб липкий пот, сигара вывалилась из немеющих пальцев, и краем глаза он видел, как Микки аккуратно положил дымящийся окурок в пепельницу.
«И не поймёшь, ненависть не знакома трёхглазым», – подумал Аугусто.
Пальмы вдоль пляжа стали похожи на лестницу в море. «Жаль, не допил виски, на редкость хороший вкус», – успел подумать он.
Солнечный диск медленно растворялся на горизонте, распятая фигура всплывала в окне, и шёпот, заползающий в уши:
– Вот и свиделись, сын. Дай же мне руку…
