III. Начало
Стучал он подробно и едко, стучал на всех своих соседей и знакомых, так воодушевлённо и вдохновенно, что Изя Рукастый, по паспорту Израиль Моисеевич Геверман, не выдержал и вышел из камеры. Он мог себе это позволить, допрос ведь вёл не он, обычный ополченец Острова в пикселе без погон, а молодой и въедливый офицер особого отдела Метрополии.
Этого взяли сегодня ночью возле топливного склада. Молодой, почти пацан, только-только начало призывного возраста, ему бы впору всыпать горячих по мягкому месту да отправить к мамке задницу лечить, если бы не оружие в руках и взрывчатка в рюкзаке. Захватом руководил Изя, единственный, разобравшийся в работе прибора, прогнозёра социальных напряжений, давший ему тут же прилипшую кличку «соседка». То ли за то, что модуль коммутации, усеянный портами, антеннами и шнурами, напоминал внешне какую-то соседку Изи с нечёсаными волосами и бородавками, то ли за точность показаний, часто похожих на бред и сплетни.
Сама «соседка» ещё не была до конца введена в строй, ещё не всюду стояли её датчики, микрофоны и камеры, ещё не все личные дела жителей кантона Церхазы – громадного куска осушенного торфянистого массива, со всех сторон огороженного каналами, – в него загружены. Но уже даже по неполным данным «соседка» время от времени разражалась неприятными предсказаниями.
Это предсказание было вообще меньше семидесяти пяти процентов, «трёх четвертей», только семьдесят два. По инструкции прибора, если начинают сбываться все предсказания «от две трети до три четверти», то дело швах! Ещё не так, как от пятидесяти до шестидесяти шести, не время вводить войска и делать зачистку, но явные следы работы вражеской агентуры: нужно срочно готовить огневые точки, блиндажи, запасы еды, воды и боеприпасов, готовиться к бунту и осаде, но…
Но Изя был уверен, что после полного введения «соседки» в строй, инсталляции и наполнения данными, процент будет совсем другой.
Именно потому, прихватив малолетнего диверсанта точно по указанному «соседкой» месту, Изя радостно и заявил «не соврала соседка, всё точно сказала!» И, возможно, поэтому задержанный теперь так вдохновенно стучал, топил всех своих соседей и знакомых.
«Гадко-то как!» – буркнул себе под нос Изя, выходя во двор. Во дворе ясное солнечное утро сменилось свинцовой пасмурной хмурью с быстро набегающими и пролетающими мимо хлыстами ледяного апрельского дождя. Под навесом возле полевого кухонного модуля, где повар Антон Макарыч готовил завтрак для «беженцев» (хотя, какие они беженцы, из соседних мелких деревушек, с утра прибежали сюда позавтракать, к обеду будут беженцами в другом селе, к вечеру вернутся к себе домой), за его священнодействием наблюдала стайка мелких ребятишек.
Возле крыльца комендатуры толпились взрослые, как жители села, так и «беженцы», вполне возможно, родители этих сорванцов. На девять тридцать утра назначен сбор, где военный комендант будет рассказывать о военно-гражданских администрациях, о том, как будет проходить жизнь в их кантоне, убеждать, что всё будет хорошо и увещевать не затягивать, а начинать посев вовремя. Потому как бесконечно кормить никто никого не будет. А потом слово будет предоставлено Изе, как начальнику военной полиции кантона. Потому уйти, лечь спать после бессонной ночи или заняться своими делами Изе никак нельзя. Нужно ждать.
Закурил, длинно сплюнул в мусорник загустевшей слюной и решительно направился под навес, к кухне. Антон Макарыч глянул испуганно-настороженно, ответил на приветственный кивок и опять углубился в помешивание своего варева. А Изя, докурив, решительно направился к детворе и присел на корточки.
Радостная улыбка Изи производила ужасающее впечатление: взрыв крюйт-камеры «Испаньолы» происходил, конечно, много ниже той орудийной башни, из которой Израэль Хэндс продолжал обстрел флагманского линкора Полуостровных даже после тарана, но пороховая пыль, сгорая в воздухе, оставила на его лице такую синюю татуировку «в мелкую крапинку», что… Что лучше бы он не улыбался. Но Изя знал этот свой недостаток и пользовался им без зазрения совести, особенно когда хотел ввести оппонентов в оторопь. Даже таких мелких оппонентов, как вот эти ребятишки.
Радостно улыбаясь, Изя обратился к детям:
– Ну что, молодые, будем жить или как? Исполним заветы первопредков и Предтеч, приспособимся и дружно всё преодолеем, или тушите свет, спасайте вещи?
– Какие ещё заветы, каких это Предтеч? – недружелюбно набычился самый крупный из всей компании, судя по всему, верховод.
– А-а-а, так вы и про Предтеч не знаете? Что, в школе не проходили, не рассказывали древние саги, откуда мы все тут живём? – и, увидев зарождающийся неподдельный интерес детворы, подкатив себе под острую худую задницу пустой бак из-под жидкого топлива для кухни, с воодушевлением продолжил:
– Мы ведь на этой планете не аборигены, а приезжие, колонисты! То ли шесть, то ли семь сотен лет назад – наших уже лет – на орбиту нашей планеты прибыл десант переселенцев. Переселенцев было много, они были из разных стран, но с одной планеты. С той самой Земли, которая вроде как праматерь рода человеческого. Прибыли, и дважды офонарели.
Во-первых, они офонарели от того, что их оказалось так много разных. Каждый корабль переселенцев был уверен, что на эту планету имеют право претендовать только они одни. А получилось так, что из подпространства в обычный космос вблизи орбиты планеты все эти корабли вывалились одновременно.
Во-вторых, Предтечи офонарели от того, что планета-то была, конечно, их привычного, родного, земного типа, но было несколько существенных «но». Свою-то планету Предтечи изрядно загадили, более того, они уже и привыкли жить в изгаженном мире. Азота у них в атмосфере было больше двух третьих, а азот в атмосферу попадает после распада белков, это газ умирающей жизни; кислорода, как и у нас, одна пятая; а на углекислый и все остальные газы оставалось процентов десять.
Тут же была девственно-новая планета, сверкающая, как ёлочная игрушка, с обширнейшей растительной жизнью; а животные были в основе своей пресмыкающимися и рыбами, даже птиц почти что не было. И углекислого в атмосфере было почти сорок процентов, ровно столько же, сколько и азота. То есть Предтечи нашим воздухом не смогли бы дышать.
А с другой стороны, так как углекислый газ тяжёлый и плотный, то и давление в атмосфере было в восемь раз больше, чем на их родной планете! То есть давление воздуха было сравнимо с давлением воды, и всё, что могло плавать, могло и летать, и планету-то сначала назвали «планета летающих рыб и змей», сокращённо ПЛРЗ, наше «Поляриз» – уже из сокращения! В восемь раз больше их нормы! Ещё не раздавит, но даже быстро ходить, не говоря про бегать, уже нереально! Что могли сделать Предтечи?
– Свалить нахрен с нашей нэньки Поларки! – крупный всё так же пытался отстоять своё право быть самым-самым вожаком детской стаи.
– Тогда не было бы ни тебя, ни меня! Да и не могли они свалить, большинство их кораблей было построено для полёта в один конец.
– Пойти на корм, гы-гы, летающим рыбам! – у стайки был и неформальный лидер, как ни странно, девчонка, высокая и угловатая, вроде как даже взрослее лидера, но какая-то слишком худая, как будто состоящая из одних костей и сочленений.
– Ну, это сделать никогда не поздно всем, и никому, как ни странно, не хочется.
– А переделать планету под себя? Мы же здесь живём, значит, у них получилось? – другая девочка, маленькая, худая, большеглазая и некрасивая, но из тех, про которых говорят «лебедь из гадкого утёнка».
– Правильно, получилось! Но получилось не совсем то и не совсем так, как вы сейчас думаете. Дело в том, что преобразование целой планеты – достаточно дорогая, долгая и ресурсоёмкая штука. Говорят, Предтечи пару раз пробовали, но о результатах скромно умалчивали. Вдобавок, на каждой планете могут быть свои недостатки, то есть общего рецепта переделки абсолютно любых планет нет: быстрее, дешевле и проще создать планету с нуля, а у Предтеч, колонистов, не было ни ресурсов, ни времени. И тогда… – и Изя, картинно закопался в кармане, доставая сигарету, поджигая длинную сухую ветку от топки кухни, прикуривая, держал, гад паузу.
– Тогда что?! – вся детская компания широко открытыми глазами заглядывала в Изин рот, и толстый лидер, и нескладная теневая лидерша тоже.
– И тогда Предтечи вспомнили геологическую историю своей Земли. И приготовили биоматериал для автоматизированных роддомов, просто оплодотворённые яйцеклетки. И вместе с роботами-няньками, роботами-учителями, роботами-охранниками, роботами-рабочими отправили это всё сюда, на Поляриз. Как раз в район высокогорья центрального поперечного горного хребта, Рифейских гор: с одной стороны, в высокогорье давление меньше, с другой стороны, горы не настолько высокие, чтобы сильно изменить климат. Они до сих пор там есть, и даже образовательные программы до сих пор работают, любой может увидеть, если туда приедет. А вдобавок… – пауза была много короче, но не менее драматична, чем предыдущая.
– А вдобавок Предтечи обработали атмосферу и поверхность планеты, связывая углекислоту и убивая белковую жизнь, повышая тем самым количество азота и уменьшая количество углекислоты. И когда углекислоты стало, как сейчас, одна пятая, столько же, сколько кислорода, а азота половина, давление атмосферы упало ровно в два раза! И как раз к этому моменту начали рождаться из эмбрионов дети, наши первопредки…
– А что Предтечи?
– А Предтечи поставили нашим первопредкам и нам задачу: освоить планету, создать комфортные условия для жизни и разбудить Предтеч. А сами улеглись спать, в анабиоз, в вечный замороженный сон. Вот Вторая Луна, Полуночный Крест – это до сих пор летающая по орбите громадная космическая станция, сцепленные воедино все корабли Предтеч, в которых они спят. Спят и ждут, что мы их разбудим. Но аппаратов для анабиоза для всех не хватало, потому, перед этим, они устроили за эти аппараты маленькую войнушку. И часть кораблей сбили, и часть Предтеч погибли. И часть из сбитых кораблей упала на нашу планету, на Поляриз. И совсем не все рухнувшие корабли были найдены. А там!
– А там сокровища, да?
– Знания, прежде всего знания и технологии!
У Антона Макарыча пиликнул вызов в гарнитуре, повар вытер руки и удалился за корпус модуля:
– Да, слушаю.
– Это Комендант. Изя Рукастый там у тебя?
– Да, с детишками. Про Предтеч сказки рассказывает.
– И как?
– Даже я заслушался.
– Ну и ладно, пусть лучше с детишками, пусть их родителей не сразу пугает. Мы начинаем. Эффект, конечно, будет для них жёсткий. Потому на тебя, на твою кухню вся надежда. Смотри, их больше пятисот человек собралось, много. Нужно приготовить такое, чтобы в самую несогласную глотку кусок не просто лез, а сам проваливался. Справишься?
– Уже почти что. Полчаса, минут сорок – и можно накрывать.
– Плюс, услышал тебя. На сервировку и раздачу взвода кадетов хватит? Или два?
– С учётом того, что потом ещё всё мыть, лучше два. Только, прошу Вас, чтоб форма новая и руки, гады, не забыли помыть.
– Плюс, сделаем! И Изю через двадцать минут в штаб. Я его, конечно, сам вызову, но и ты подстрахуй.
– Плюс, Комендант! Сделаю! – Антон Макарыч дал отбой и ещё раз пересчитал готовые, доходящие и готовящиеся блюда: уха из целаканта и пескарей, борщ из кальмара и салаки в томатах, форель в бульоне из перепелов, запеканки из саргассы, порфиры, спирулины с луком, чесноком, морковью и свёклой, пять соусов к первому, семь соусов к запеканкам, профитроли с начинкой из сельди, сливочного масла, яйца диплодока и майонез из яиц целофизиса, пять видов каш, картофельная соломка фри с полосками жареного бекона и ломтиками угрей, котлеты из трицераптоса с камбиями, сосиски из целофизиса, нежные стейки из мегалодона, салаты из свежей капусты и огурцов, из сыра с томатами и перцами, из побегов чеснока, спаржевой фасоли и ломтиков пареной репы, три разновидности кофе, пять чаёв, семь соков и компотов, выпечка с джемом, с творогом, с белковым и масляным кремами, песочное печенье с изюмом и джемом, вроде всё? Ах, забыл лимонады, срочно! – и повар побежал молоть цитрусовые, отжимать сок, разбавлять водой с глюкозой…
А Изя как раз заканчивал отвечать на вопросы детишек:
– А где мы сможем узнать про Предтеч и их план подробнее?
– А вот вскорости приедет к вам в село учитель, приедет с полевой метропольской школой, надувной, автоматизированной, там и книги будут, и даже бумажные, и фильмы, и терминалы, и связь!
– Откуда приедет? С Острова?
– Конечно!
– У-у-у…
– Ну а что я могу сделать, если Полуостровная Олигархия так за тридцать лет сделать у вас в селе школу так и не удосужилась? А Метрополия учителя вам прислать не может, ваш кантон ведь ещё не проголосовал за вступление в состав Метрополии!
– Скажите, а Предтечи?
– Да, слушаю, что Предтечи?
– Они там, на небе, так и спят?
– Да, конечно!
– А когда мы их будем будить?
– Ну, наверное, тогда, когда уровень развития техники доведём до возможности полёта на орбиту, не раньше. Вы же понимаете, всё взаимосвязано, «потому что в кузнице не было гвоздя». И, самое главное…
– Что?
– Вот представьте, проснутся они, Предтечи. Они чего ждали? Рая на Поляризе! Чтобы ни войн, ни катаклизмов, ни голода, ни потрясений. А что они увидят? И давление всё равно в четыре раза выше, чем на их Земле, и углекислоты ещё целых двадцать процентов, то есть им совсем некомфортно. Они, конечно, умные ребята, знают массу всего, но… Подумайте, будут ли они довольны? Они ведь помогать нам не кинутся, как и несколько сотен лет назад не полезли на планету, а остались на орбите! Что они делать будут? Нудить, критиковать и жаловаться? Так, может, их и вообще будить не стоит?
И, глядя с ехидной пугающей улыбкой на озадаченные детские лица, Изя ответил на вызов гарнитуры:
– Здесь, слушаю! Плюс, через пять минут мой выход, принял!
А после этого потрепал по вихрастой голове сидевшего ближе всех скуластого раскосого блондина, подмигнул высокой угловатой нескладной, похлопал по плечу крупного лидера, прижал к себе и тут же отпустил маленькую большеглазую, прошёл насквозь всю детскую толпу и нырнул в боковую дверь штаба.
Ровно через пять минут Израиль Моисеевич Геверман, гладко выбритый и в новой чистой полевой форме без знаков различия, но с единственным шевроном «Полиция Острова», вошёл в боковые двери актового зала, где проводил встречу Комендант. Зал на шестьсот мест был забит полностью, яблоку негде было упасть. Остановился и пробежал взглядом по лицам сидевших взрослых. Радостных, вдохновенных и злых, обиженных. Задумчивых и скептических. Окрылённых и возмущённых. Но большинство лиц были издевательски-ехидных, себе на уме.
А Комендант как раз заканчивал:
– Как видите, никаких нарушений гражданских прав и свобод, кроме ограничения перемещения и комендантского часа, вам не предвидится. Зато будет материальная и гуманитарная помощь, зато не будет налогов и долгов, и порядок в сёлах и деревнях будет наводить военная полиция. Вот начальник военной полиции кантона Израиль Моисеевич Геверман сейчас расскажет, как это будет делаться! Прошу Вас, Израиль Моисеевич! – и Изя взлетел на сцену.
Взлетел, навис в лучах софитов над полутёмным залом, и молча осклабился, так улыбнулся, что аж показал свои зубы. Прокуренные жёлтые зубы на синем от шрамов лице смотрелись издалека как будто слегка кроваво-красными, и зал в оцепенении застыл.
– Я хочу сразу предупредить, что мы, военная полиция – не Метрополия! Мы – Остров! Мы тот самый Остров, который вы – ну или ваши дети, родственники, отцы и братья – расстреливали восемь лет. Да, нам есть что вам сказать, нам есть что вам припомнить, но мы – полиция. То есть мы чтим Закон. И всех вокруг принуждаем его чтить больше жизни. То есть. Или не давайте нам повода, не нарушайте Закон. Или уж пусть хоть кто-нибудь из вас даст нам повод. И по всей строгости военного времени, за все восемь лет в одночасье… – и рубанул рукой наотмашь.
Тишина в зале стояла мёртвая, казалось, можно было бы услышать топот лапок сороконожки, если бы она заползла в этот зал сейчас. Изя перевёл дыхание и продолжил:
– Патруль военной полиции всегда прав, а предупредительные в воздух были сделаны восемь лет назад. При встрече с патрулём команды исполняются мгновенно и беспрекословно, на подать голос должна быть отдельная команда, за любой звук без команды как за нападение на патруль, стрельба на поражение. Равно как и на любое движение без команды: сказано «руки за голову» – всё из рук выбросили и за голову, сказано «на колени» – тут же на колени, хоть в лужу, хоть в грязь. Не давайте повода полицейским вспомнить, кто бомбил Остров восемь лет подряд! И тогда у нас будет долгая и плодотворная совместная работа. На общее благо. Но благо только тех, кто подчиняется Закону и военной полиции.
Изя убрал оскал с лица и внимательно оглядел зал: ни одной издевательски-ехидной хари в зале не было. И обычным уже своим тоном он продолжил:
– А теперь потренируемся прямо сейчас. Первые три ряда – встать! В колонну по трое в центральном проходе становись! Равняйсь! Смирно! Кру-гом! Три минуты на мытьё рук и через три минуты приступить в банкетном зале к пиршеству. Бегом – марш! Следующие три ряда – встать!
Комендант, стоя за спиной Изи, с облегчением рассматривал так резко изменившийся гражданский контингент кантона и думал, мол, какое счастье, что этот страшный пират с ним. Теперь он не только верил, но видел и знал, что с помощью Изи он даже имеющимися куцыми силами в неполную сотню штыков справится с разбросанным сельскохозяйственным кантоном с населением больше ста тысяч. Он видел, что просчитанная Изей социопсихологическая операция «огонь, вода и медные трубы» даёт свой эффект.
***
Он ещё не знает, что полугода не пройдёт, в середине лета, он сам напишет донос на Изю Рукастого, и того отзовут обратно на Остров. Напишет и потому, что потянувшиеся к коменданту местные жители перестанут быть для него «они», а станут «наши», и потому, что к «наши» применять методы запугивания ему всё же будет дико неприлично, и для того, чтобы получить своё следующее войсковое звание и свою благодарность за идеальный порядок в управляемом им кантоне. Хотя бы для того, чтобы никто не узнал, какими «неконвенциональными» методами Изя добился этого идеального порядка, чтобы откреститься от этих методов, от животного страха «местных» перед Изей. И чтобы – ведь зависть это страшное чувство – единственным «победителем», достойным за этот порядок награды, остался он, а не этот непонятный и страшный Изя, пиратский канонир Израэль Хэндс.
Который, уезжая, помимо школы и профессиональных училищ для взрослых, гордился тем, что его полиция по гражданским так ни разу и не выстрелила.
IV. Чёрная метка
Через три дня после легендарного улова кефали.
Посвящается Валентину Пехтереву.
Фрейд, конечно, голова, но Ивана Донецкого читать интереснее, а понимаете Вы психов, не в пример Фрейду, больше, лучше и глубже.
Экраноплан «Прыгунец-17» под флагом Загории втянул до минимума горизонтальные плоскости, уменьшил дейдвуд антикрыла и тяжело плюхнулся на воду: до входа в бухту ах-Тиара Острова оставалось около морской мили. Стих негромкий, но назойливый визг воздушных винтов, вместо них весело и басовито заурчали водомётные турбины. Тут и Валентин Скачко, первый штурман экраноплана, включился в общую сеть, хоть и не его вахта, взрыкнул нечто в стиле «а ну-ка, молодёжь сопливая, брысь, я эту бухту наизусть с закрытыми глазами, нечего на лоцмана тратиться», и взял управление судном на себя.
Потёртые обрезиненные рукояти джойстиков привычно скользнули в ладони, весь громадный пятисотместный пассажирский экраноплан стал продолжением тела, и Валик Попрыгунчик опять почувствовал себя счастливым. Даже привычно замурлыкал невпопад мелодии древнюю, ещё Предтеченскую, песенку «Если б ты знала, Нет, если б ты знала, как тоскуют руки по штурвалу…». Правда, со словами продолжения не срослось, не клеились к Поляризу «есть одна у лётчика мечта: высота, высота».
«Нет, что-то перемудрили Предтечи, когда атмосферу Поляриза засевали. Они ведь хотели углекислоту убрать, а вот уже семь веков и в атмосфере, и в океане никакой единой плотности нету. Вот и вместо лётчиков-самолётчиков только экранопланы, с опорой антикрылом на воду, с опорой горизонтальной плоскостью на воздух, но и те не плавают, не летают, а прыгают: если плотность ниже, то проваливаются, если плотность выше, то взлетают. А летать в среде переменной плотности не очень получается и у реактивных, и у пушечных снарядов, во всяком случае, прилетать точно,» – привычно пожаловался сам себе Валик в мыслях. А следующую мысль – о том, что ему-то ведь и лучше, он в бытность Билли Бонсом всё это побережье как снаружи, так и изнутри, из-под воды изучил, – проглотил.
Проглотил потому, что впереди – бухта и берег, а возле берега наверняка куча всякой мелкой плавающей посуды. Которой, если паруса нету, из-под морского тумана, извечной водяной взвеси на стыке воды и воздуха одинаковой плотности, и не видно вовсе. Нет, у нормальных судовладельцев поднять парус давно стало правилом хорошего тона, даже если парус просто муляж; потому-то и паровые двигатели до сих пор в почёте, ведь трубу с дымом тоже можно сделать повыше, но… Но ведь всегда можно нарваться и на психа, а радар не всегда и поможет. Ну или поможет тогда, когда такой махине, как «Прыгунец-17», с его весом и инерцией от столкновения уклониться можно лишь единственным способом – нырнуть. Причём на глубину больше пяти метров, чтоб точно никого не задеть, да и чтоб тебя никто ничем «по кумполу не достал». А там есть опасность чвякнуться о дно…
В этот раз повезло: на ближайших подступах к бухте психов не обнаружилось. Валик привычно и лихо прошёл входной створ, два раза повернул почти на девяносто градусов, вписался в причальный створ и передал управление автопилоту, которым рулила уже портовая служба. И, в нарушение всех инструкций, запрещавших разгерметизацию внутренних помещений экраноплана до полной остановки, на глазах у прильнувших к широким окнам иллюминаторов пассажиров, открыл вручную шлюз штурманской рубки, залихватски сдвинув штурманскую фуражку на затылок, выпрыгнул на скользкую палубу, придержался о флагшток с пластиковым флагом Загории и закурил длинную тонкую Заморийскую сигару.
Как ни странно, но потомки биоматериала Предтеч, таких технически продвинутых и философски правильных, религиозного чада не миновали. Нет, во всех странах на всех континентах верили в Единого, которого всё так же называли по-разному: кто Иеговой, кто Аллахом, кто буддой, кто Сатаной, кто Иисусом. И даже то, что о религии узнавали только из образовательных программ автоматов Предтеч, а не от родителей и первопредков, ничего не изменило: в какой-то момент человек сознательно выбирал себе религию, а религия позволяла делить мир и людей на «своих» и «чужих». Идентифицировать себя через веру. И религиозные войны были, и гораздо страшнее, кровопролитнее и дольше, чем на Земле-прародительнице, и последователи Аллаха с упоением резали последователей Иисуса, да так, что вся западная оконечность Северного Континента, на котором произошла первоначальная высадка автоматов с биоматериалами, была захвачена мусульманами Замории с Южного Континента. И, конечно, сами религии, само мусульманство после этого не могло не измениться. Как казалось Валентину, получился очень интересный сплав прежнего католицизма и прежнего мусульманства, очень светский, очень внешний, очень броский, но неизмеримо эгоистичный и индивидуалистский.
Но даже в этих условиях и отдельные люди, и отдельные страны, и даже целые географические области разделились по религиозному признаку. Вот та Загория, под флагом которой сейчас ходил Прыгунец-17, чей паспорт лежал в кармане Виталия, она ведь изначально была всего лишь сборищем мелких городишек и княжеств на горном хребте достаточно длинного, но не широкого перешейка между Северным и Южным Континентами. И все эти городишки и княжества очень долго переходили из рук в руки, пока не сформировалась Империя Метрополии на Севере и Султанат Заморья на Юге. И только после этого, с попущения обеих заинтересованных сторон, всё это лоскутное одеяло вдруг собралось и оформилось в Республику Загория. Олигархическую, даже дворянскую, но Республику. Со своей «веротерпимостью» (уж если христиане платят мусульманам закят, то пусть и мусульмане платят христианам, и иудеи, и все вместе – добавок к джизье Республике Загория), со своими банками и займами, со своим обширным торговым флотом (у Загории нет ни одного порта), со своей контрактной армией (армию Загория сдаёт внаём, как отдельными подразделениями, так и целыми родами войск, в недавней войне буддистов с Восточного Континента и Сатанистов из-за океана танкисты Загории были в найме у Сатанистов, а артиллеристы у буддистов, война закончилась заранее предполагавшимся ничем, к вящему сожалению Сатанистов). И вообще, Загория – страна любимцев удачи; про Загорию рассказывают пословицу, мол, в Загории за деньги можно практически всё, а за очень большие деньги даже то, что совсем нельзя. Чем Загория Валику и нравится.
Валик, даже тогда, когда был ополченческим штурманом Билли Бонсом, неслучайно получил своё прозвище «Бонс», «Попрыгунчик». Даже восемь лет назад, когда началась необъявленная война Полуостровных с Островом, когда острова и земли, позже вошедшие в Республику Остров, расстреливали бомбами, ракетами и торпедами постоянно, Билли ни на одном из судов «чёрной флотилии» не служил больше полугода. Полгода, в самом начале – на «Испаньоле». И ровно за неделю до того самого знаменитого тарана, перевёлся на «Морж» к Зоркому Пью. Через три месяца – на «Жемчужину» к Яшке Воробьёву, потом ещё два месяца на «Чёрном Принце», на Лутугинских Островах получил осколок в бок – через десять дней «Принц» затонул. По выздоровлении месяц на «Чёрном Псе», отравился в таверне, попал в госпиталь на берегу – по выходе из порта ка-Фа «Пёс» получает торпеду в борт и таранит, забирая с собой на дно самый крупный в тот момент лидер Заморийского флота, «Низамие».
Капитаны флота ополчей уже начали чураться Билли, мол, вслед за ним ходит беда, сам же Билли Попрыгунчик считал себя человеком удачливым. Да и по чисто человеческим качествам с Билли Бонсом немногие хотели дружить. Нет, штурманом он был хорошим, даже отличным, редко кто мог с ним потягаться в этом качестве. И совсем другое дело, если то, что Билли «своего не упустит», у других членов команды ополченческого корабля вызывало оторопь, недоумение и насмешки. После «Моржа» про него в открытую говорили, мол, «из команды Слепого Пью».
А Билли, гордясь своим лёгким характером и весёлым нравом, и вправду не обращал на это внимания: после боя и абордажа на захваченное судно ведь обязательно выпускают призовую команду, так? А кто в неё входит? Как правило, все, не задействованные в вахтах и службе в этот момент. И что делать штурману в абордаже, ведь его основная задача довести судно до места боя и увести его потом обратно, так? Абордажники – отдельное дело, с этими волками ближнего боя точно не сравниться, а вот в призовую…
И ведь «что с боя взято, то свято»! Нет, выживших пленных он не грабил, всё действительно важное и ценное сразу сдавал в каперскую, но вот мелочи с павших и из кают: там часики, тут колечко, редкое, непопулярное оружие, украшения, картины, книги, личные вещи – у Валика хватало художественного вкуса, чтобы понимать, что будет цениться у антикваров, а что нет. И каждый раз после призовой команды по приказу квартеймейстера выворачивал свой личный мешок, и никто на то, что «Попрыгунчик нахомячил» не претендовал. А у Билли Бонса на этих никому не нужных вещах понемногу складывался очень даже неслабый капиталец.
Может, он бы и дальше так же прыгал с корабля на корабль, из команды в команду, мародёря понемногу и увеличивая собственный золотой запас, если бы его не вызвали на суд чести офицеров «Чёрного Пса». В ту самую таверну и именно тогда, когда произошло отравление. Все подозревали диверсию, но единственный человек, который мог совершить её – повар – отравился так же, как и многие из посетителей в тот день. Валику кусок в горло не лез, потому он отравился не так сильно, выжил, а вот члены офицерского суда чести перед разговором плотно пообедали. Так и получилось, что он – Валик – оказался единственным выжившим из всего экипажа «Чёрного Пса». Ему вещи погибших и передали.
И именно в этих вещах нашёл он странную карту. Не совсем карту, скорее набор ленточек, на которых профиль глубин и расстояния, и названия затонувших судов, и приблизительный учёт указанных грузов. И были на этой карте несколько таких аппетитных объектов! Ну, например, коллекция алмазов и украшений из ювелирных салонов столицы Острова. Или золотой запас Островных филиалов шести банков Полуостровной Олигархии в тот момент, когда банковская деятельность сворачивалась, и с Угольных Островов эвакуировали всё мало-мальски ценное, принадлежащее Олигархии. Только у всех этих карт был единственный недостаток: ни координат, ни ориентации по сторонам света. И отсчёт вёлся всё время от одного и того же места, обозначенного как «Пещера Чёрного Принца».
Валик подозревал, что эта карта принадлежала оружейнику «Чёрного Пса», в прошлом оружейнику же «Чёрного Принца», но отдавать эту карту он не стал. Более того, он очень тщательно и долго интересовался, кто же из команды «Чёрного Пса» выжил после того злосчастного тарана «Низамие». Но всё было тщетно: то, что «Пёс» таранил именно «Низамие», стало известно довольно быстро, после обследования дна боевыми пловцами, а вот выжившие и погибшие…
Как восстанавливал рисунок боя сам Валик, «Низамие» готовился всплыть и обстрелять город, порт и бухту ка-Фа, потому ещё в подводном положении все орудия и ракетные установки на линкоре были заряжены. В этот момент из створа вышел «Пёс», и, то ли акустик на «Низамие» был глуховатый паникёр, то ли штурман линкора ошибся в расчётах, но капитан Заморышей решил, что «Пёс» идёт лоб в лоб с «Низамие». И принял единственно верное решение: торпедная атака так же лоб в лоб. А «Чёрный Пёс» шёл под небольшим углом к кильватерной линии линкора, и торпеда попала в бок, ближе к двигательной установке, и повредила аккумуляторные ямы. У «Пса» оставались считанные секунды до взрыва: хлынувшая через пробоину вода вызывала бурное выделение водорода, который от пламени того же взрыва должен был полыхнуть и разорвать несчастный круизер, потому таран был единственно правильным решением, но в духе «так не доставайся же ты никому». И взорвался «Пёс» уже протаранив «Низамие», вскрыв его борт как консервный нож банку на три пятых длины линкора.
Тут и полыхнуло. И заряженные боевые установки «Низамие», – торпедные аппараты, пушки, пусковые ракет – сдетонировали, разорвав и лидер-линкор на такие же клочки, как и водород аккумуляторов «Чёрного Пса». Известно, что после подводных взрывов – их точно было несколько! – нейтральный экраноплан Загории, тоже «Прыгунец», но девятый, плюхнулся на брюхо, раздраил салон и подбирал то ли раненых, то ли имущество. На море в тот день было волнение до трёх-пяти баллов, смог ли он подобрать хоть что-то и что именно – для Островитян осталось неизвестным.
А потом и сам «Прыгунец-9» куда-то пропал, и по непроверенным сведениям, его взяли на абордаж Полуостровные. Кто? Кто решится сначала догнать, а потом атаковать экраноплан, прыгающий то вверх, то вниз, то зарывающийся в воду до самых вертикальных плоскостей, то выстреливающий на тридцать-пятьдесят метров в воздух, и всё это на бешеных, под сотню узлов, скоростях? Флот – не мог, это технически очень трудно и дорого, да и сразу стало бы актом пиратства, в котором Полуостровные обвиняли Островитян. Нацики? Национально-патриотические бандформирования? Эти свои чёрные делишки никогда не светили, если кто-то и выжил прежде, то после нацистов его кости точно на дне морском, вместе с «Прыгунцом-9».
И вот недавно Валентину Скачко повезло. На пяти или шести лентах вблизи – меньше мили – точки отсчёта указывалась очень неровная скальная гряда, лишь самой верхушкой торчащая из моря, в большей своей части подводная. И профиль её был каждый раз разный. И пару недель назад Валик умудрился купить совсекретную карту глубин Острова с ординатами, да, старую, около полутора сотен лет назад, но – реальную! И профиль створовой скалы бухты бобо-Клёва в общем и целом походил на эти самые плазовые ординаты подводной скалы, но…
Но нужно было смотреть на месте! Более того, если есть возможность понять, как по подводной скале проходит линия, совпадающая с картой глубин, то можно рассчитать точные реальные координаты подводных кладов! Билли Бонсу было глубоко плевать на местоположение «Пещеры Чёрного Принца», более того, он бы старался держаться сейчас как можно дальше от своего старого ополченческого прошлого, но если это точка отсчёта, то и на неё указывают все те же самые линии! А это – информация, которую тоже можно продать! Нет, не сразу, сначала нужно поднять и легализовать грузы, алмазы, золото, украшения, предметы старины, а потом уже и про «Чёрного Принца» подумать. Ведь, хоть это и его личное давнее прошлое, опыт жизни в Загории всё же убеждал Валентина Скачко, что это прошлое – просто пошлое пиратство. Даже если оно прикрывалось какими-то вздорными и взбалмошными романтическими идеями. Даже если он сам в них верил. Так проще и правильней думать обеспеченному и немолодому гражданину Загории, замышляющему обустроиться на суше, построить большой дом и открыть какое-нибудь прибыльное дельце, торговлишку или услуги.
***
В лихорадочном нетерпении ждал штурман швартовки, ждал начала собственного двухнедельного отпуска. С видом бывалого морского волка курил, опираясь ногой на леера. И его, конечно, увидели, срисовали и оценили, как старого и опытного морского волка, действительно все пассажиры экраноплана. В том числе и Пятый Чёрный Пёс.
***
Их выжило семеро. Хотя сначала их было двадцать шесть, потом пятнадцать, потом девять. Все они – весь дежурный абордажный взвод, за исключением своего командира, отравившегося в злосчастной таверне ка-Фа, – как и положено по уставу, сразу после погружения корвета находился в герметичном десантном отсеке в водолазном снаряжении и с кислородными баллонами на спине, разве что шлем-маски были не надеты на лицо и тяжёлое оружие стояло в пирамиде. В полной боевой готовности к абордажу. Первым взрывом весь десантный отсек выбросило вглубь «Низамие», ближе к корме, над двигателями и позади ракетных пусковых. А следующим взрывом герметичный десантный блок с оглушёнными и контуженными абордажниками разрушило, и их выбросило на поверхность. Водолазное снаряжение от перепада давления вздулось и не дало телам утонуть. Именно из-за водолазных комплектов, страшно дорогих в не производившей такое Загории, всех пятнадцатерых экраноплан и спас.
А потом раздетые и без документов, но говорящие на одном языке с Полуостровными, пловцы привлекли внимание нацистов. Им скормили легенду, мол, они из экипажа «Низамие», и, формально за грабёж и издевательства над «побратымами», нацики и порешили весь девятый «Прыгунец». Именно тогда, оказавшись в плавучем госпитале нацистского патриотического добровольческого корпуса «Навоз», выжившие и решили отказаться от своих имён, взять себе имя «Чёрный Пёс». Что и сделали много позже, уже в Загории, а номера разыграли на спичках. Так Филипп Дорохин, Филипп Д’Оллорне, забыл и своё имя, и ополченческий позывной на языке Замории, стал Пятым. Пятым Чёрным Псом.
Из госпиталя удалось бежать, но уже на побережье Олигархии, в одном из кантонов. Дальше их долгий, тернистый и путаный путь по тылам Полуостровной Олигархии был отмечен грабежами, разбоями, диверсиями и терактами: они не видели, не различали перед собой нацистов и мирных, пусть и забитых, и отравленных пропагандой, но обычных людей, одинаково далёких и от войны с Островом, и от политики, вообще ото всего за своими мелкими бытовыми заботами. Они видели перед собой только врагов: нацистов, их подельников, их сообщников и поддерживающих их. Они делали то, что умели лучше всего – а что умеют делать лучше всего члены абордажной команды? Конечно, прорываться, убивать, уничтожать врага, наводить ужас. Проходить, как раскалённый нож сквозь масло, через все трудности. Даже тогда, когда трудностей нету, когда они их себе выдумали.
Три года выбирались «Чёрные Псы» из-под власти нацистов, похоронили шестерых, но прорвались-таки на земли Метрополии. Чтобы, выбравшись, уяснить, что для всего просвещённого мира никакие они не герои-ополченцы, а воры, насильники, убийцы и грабители. Обычный уголовный сброд, не ценящий человеческую жизнь ни во что. Пришлось уходить вновь, в этот раз через западную границу, в Заморию. Тут уж всем девятерым пришлось выучить, что такое конспирация, разведка, маскировка. Но и в Замории тоже было не сладко: все полицейские патрули имели их фото, в каждом полицейском участке на стене висели объявления с заявленной суммой за их голову. Скользящий рывок через Срединное море, быстрая пробежка по побережью Южного континента – это всё растянулось на год и стоила жизни ещё двоим «Псам». Так они добрались до Загории, где всё началось по-новой: новые документы, новая жизнь, путаная и стрёмная, невозможность ни быть собой, ни расслабиться хоть на минуту. Со всех сторон враги.
Третий – спился и погиб под колёсами поезда. Седьмой сошёл с ума и пустил себе пулю в лоб. Второй и четвёртый примкнули к абсолютному уголовному отребью и закончили дни свои на электрическом стуле. Остались только самые твёрдые, правильные, упорные и мотивированные Первый, Пятый и Шестой. И они очень сильно хотели найти хоть кого-то виновного в том, что с ними случилось – ведь нельзя же даже предположить, что они сами виновники всех своих несчастий! Уже не для того, чтобы оправдаться или очистить свои имена и имена павших товарищей. Чтобы обвинить и отомстить.
Долгий поиск ничего не дал: ни в Олигархии, ни в Метрополии, ни в Замории, да даже в Загории про судьбу «Чёрного Пса» никто не знал, и специальных каверз и козней ни лидер-круизеру, ни его экипажу никто не строил. Нужно было ехать домой, на Острова. Где всего вероятнее найти следы, но и где всего опаснее, проще быть узнанным, попасться. А контрразведка Островных не дремала прежде, и не было надежды, что после затихания конфликта она задремлет сейчас.
Как ехать инкогнито туда, где тебя очень хорошо знают, но не попасться? Самый дешёвый способ – морем, обычным кораблём. Но и самый опасный: сначала нужно получить визу. Для этого подать документы в посольство. А посольство будет мурыжить ровно столько, сколько потребуется контрразведке, чтобы узнать любимый цвет нижнего белья третьего любовника твоей прабабушки. Можно сложнее: устроиться работать наёмным специалистом в одну из фирм, фирмочек и конторок Островных и приехать по рабочей визе. Но для этого, во-первых, нужно обладать какой-нибудь гражданской специальностью, хотя бы для того, чтобы сойти за специалиста, а у выживших с этим было очень сложно. А во-вторых, если верить слухам, все наёмные специалисты с самого начала находились под колпаком у контрразведки, как минимум, до тех пор, пока она не выяснит, да-да, всё то же самое, любимый цвет нижнего белья третьего любовника твоей прабабушки. Оставался третий, самый дорогой способ: туристическая виза и экраноплан. Туризм – штука дорогая, экстремальный туризм на Острова – дорог разорительно, а прыгать на экраноплане, конечно, комфортно и очень быстро, но безумно разорительно. С трудом «Псы» наскребли на один билет и недельную турпутёвку. Но – один билет и одну турпутёвку, а их в живых осталось трое. Опять потянули спички – выпало Пятому.
Всю поездку, все три дня Пятый просидел в своей каюте, питаясь запасёнными из дому концентратами – в ресторане экраноплана возмутительно дорого. И буквально сразу при приближении к Острову, при входе в бухту ах-Тиары, стоя вместе с вещами на верхней палубе, вдруг увидел и узнал. Узнал в штурмане Загорийского флота на Загорийском экраноплане Билли Бонса. Того, кто «вечно убегал из-под неудачи». Кто замарал свою собственную честь – а значит, и честь всего героического «Чёрного Пса» – мародёркой. Мелкой, шкурной, недостойной. И внутренне согласился, уж если нету рациональных причин в случившемся, нужно искать причину иррациональную. Мистическую. Карму.
И под кармическую причину Билли Бонс подходил лучше всего. То есть вот из-за этого грязного мародёра погиб весь прекрасный лидер-корвет со всей своей самой лучшей в мире и святой командой, а потом ещё и на них, выживших, пала та же самая карма. Кровь прилила к лицу абордажника, а потом отхлынула, унося с собой сомнения и остатки мыслей. Он принял решение, теперь – как в бою! Одни скупые эмоции, отточенные инстинкты, рассчитанные движения и гарантированная гибель в конце. Лучше всего, если врага. Даже если себя – не страшно, если вместе с врагом. Он уже умер в душе, Пятый, он уже слышал пение в райских кущах, он шёл на бой, на гибель, на смерть врага. Потому что, чтоб запрыгнуть в рай, лучше всего оттолкнуться от души врага, проваливающейся в ад – так чувствовал, так понимал он, неровно дыша и поводя крыльями носа. И никаких мыслей о мистической природе неудач по собственной кармической вине, из-за того, что для маскировки предали своих павших, что нацикам назвались командой «Низамие», что из-за них пятьсот душ Прыгунца девятого расстались с жизнью…
А Валентин Скачко уже стоял на причале возле трапа: ожидая нового, сменного штурмана для сдачи дел, он развлекался, демонстрируя всем пассажирам свой лёгкий характер и весёлый нрав, помогал пассажирам ступить с трапа на землю, перешучивался с девицами, подсмеивался над дородными матронами и чопорными отцами семейств, рассказывал анекдоты молодёжи и вообще радовался жизни. Тут к трапу и подошёл Пятый.
Билли Бонс не узнал абордажника с «Чёрного Пса», даже сначала протянул руку помочь спуститься, правда потом, видно, что-то почувствовав, её убрал. Подмигнул, улыбнулся, громко объявил:
– Нам опять повезло! Добрались без приключений! Ты счастлив, брат? – но «брат», Пятый, вдруг шагнул с трапа в сторону и, указывая пальцем куда-то в район брючного кармана небесно-голубой формы штурмана, выдохнул с отвращением:
– Фу! У тебя же там метка!
– Метка? Какая метка? – улыбка сползла с лица Билли Бонса и он начал лихорадочно осматривать себя. А Пятый выдернул из стоячего воротника полоску гибкой стали, отточенную до бритвенной остроты, и торжествующе закричал, кидаясь к Попрыгунчику:
– Чёрная метка! – и одним движением взрезал его горло от уха до уха.
Кровь хлынула из хрипящей шеи прямо на небесно-голубой костюм, сразу став на этом фоне чёрной. Валентин Скачко и руки к горлу не успел поднести, рухнул лицом вниз как подкошенный. А полоумный фанатичный психопат Пятый, прекрасно понимая, что вокруг толпы полиции и просто неравнодушных граждан, что уйти ни чисто, ни грязно точно не получится, резал той же пружиной себе вены на левой руке и кричал:
– «Чёрный Пёс»! Ты – отомщён! Зло – повержено, враг – уничтожен, победа всегда будет за нами! Братья, я иду к вам! Я – Пятый, я сделал всё это за всех за нас! Живи и славься, «Чёрный Пёс», вовеки!
Бухнул одинокий выстрел: молодой, ещё прыщавый полицейский не выдержал такого кровавого ужаса, но попал точно в цель. Пуля ударила в центр лба, Пятый откинулся назад и, глядя уже мертвеющими глазами в чистое ясное небо, рухнул мимо пирса спиной в воду.
Он смотрел в небо, потому не мог видеть, что при его криках морщился, как от зубной боли, небольшой, круглый и довольно зрелый детина в фирменной робе с нашивками младшего матроса и с огромным шрамом через всё лицо.
Это был Первый. Он единственный из всех «Чёрных Псов» точно знал, что нужно искать в вещах у погибшего Оружейника, а когда выяснил, что все вещи отравленных из их команды попали в руки Билли Бонса, выследил того на экраноплане и устроился туда же младшим палубным матросом. Он как раз собирался вдумчиво поспрошать штурмана на берегу на предмет давних, но незабытых событий, да тут такая непруха.
Если бы не эти карты – а он тоже ходил на «Чёрном Принце», и тоже абордажником – он, может, и не устраивал бы такого кровавого похода через всю Полуостровную Олигархию, и не подбрасывал идеи мести и служения, и не отказался от имени сам и не подбивал бы других. Он прекрасно знал, что Билли Кид – не псих, но идейный, что упустить золото для капитана «Принца» так мелко и неважно по сравнению с истреблением нацистских гадов, а потому искал тех, кто более практичен в этих вопросах. Но заодно научился управлять и идейными психами.
И именно таких, управляемых психов, и собирал вокруг себя. Но, Боже, как же горько теперь он об этом жалел!
(Продолжение следует)
