Девяностые Екатеринбурга рождались в восьмидесятых Свердловска. Доперестроечные предчувствия и ожидания породили в различных областях культуры и общественной жизни города немало ярких явлений и личностей.
Пролог
В это время споры «демократов» и «патриотов» о векторах развития страны на дискуссионной трибуне собирали полные залы. В 1986 году в музыкальной жизни были легализованы рок-клубы. Первые открытые выступления проводили «Наутилус», «Чайф», «Настя» и другие группы. Поэт и публицист Илья Кормильцев успел демонстративно отказаться от премии Ленинского комсомола. Александра Пантыкина в узких кругах уже называли дедушкой русского рока. Режиссер Николай Коляда написал свои первые пьесы и мечтал о создании нового театра, приближенного к настоящей жизни. Поэты вручную издавали самиздатом книжки, собирались в «нехороших» квартирах и читали свои стихи, часто ночи напролет. Поэт Евгений Касимов так и назвал одну из своих книжек: «Нехорошая квартира». У него часто собирались поэты, художники и музыканты. Свердловское подполье было артистичным, оно выглядывало на улицы, а его лидеры становились слышны и видны.
В складках индустриального города прятались острова бесхозных и незаконных «вороньих слободок», домов «под снос» и «бараков», где незаконно селились или законно жили «вольные» молодые художники, куда любили захаживать поэты и философы, наведывались начинающие кинематографисты. Местом паломничества неформалов стали обиталища художника-сюрреалиста Валерия Гаврилова (бревенчатая развалюха на Горького, 22), «старика Б.У. Кашкина» (дворницкая на улице Толмачёва, 5), Виктора Махотина (барак на Ирбитской, 10).
Художники-нонконформисты, альтернативные театры, барды-диссиденты, музыкальные хулиганы, рок-музыка, патриоты и политпесенники, открытые и закрытые кинопоказы – сообщества возникали, перемешивались и сплачивались на разного рода конфликтных, дискуссионных и альтернативных площадках.
Очагами, в которых вызревали новые общественные практики, социальные движения и народная активность, были разного рода конфликтные коллизии, в первую очередь – охрана памятников, неофициальные арт-активности и альтернативное образование. Первое заседание Дискуссионной трибуны было посвящено охране памятников истории и культуры Свердловска. В начало девяностых свердловчане, ощутив политическую субъектность, входили опьяненными маленькими победами и завоеваниями – состоялось несколько резонансных неподцензурных выставок, родились политически активные альтернативные художественные сообщества и площадки.
Эти условия определили облик и стилистику рождающихся институтов и практик, в том числе фольклорных, народных. Десятки бардов, кээспешников и политпесенников создавали актуальный фольклор и эпос времени. На улицы вышел художественный андеграунд. Художественная жизнь становится публичной, а уличная жизнь становится художественной, игровой, спектакулярной. Для самодеятельных песенных коллективов андеграундом был аутентичный фольклор. В 1980-х в УрГУ создавался клуб и ансамбль политической песни «Варшавянка», который после нескольких поездок на зарубежные фестивали и с приходом в ансамбль выпускника консерватории Владимира Теплова обрёл фольклорную окраску.
Дух этого движения несколько сумбурно выражают тогдашние студенты – активисты уличных акций: «Фольклор – наши духовные корни, связь времен, наша память. Не представляя, не понимая этого, легко оказаться человеком, «не помнящим родства», космополитом, которому безразлично, что носить, что слушать и защищать. Интернациональная песня, зовущая к равенству, братству, солидарности, лучше всего может быть решена на национальной, народной основе». (Лохтин Е.).
Филологи, музыканты и художники, недавно отстоявшие исторические здания в центре города, отправились в фольклорные экспедиции на Русский Север с А.М. Мехнецовым (известный фольклорист, профессор Санкт-Петербургской консерватории), а затем и в уральскую глубинку – самостоятельно.
И появляется интуиция того, что фольклор – это не столько язык улицы, и уж, конечно, не репертуар концертных выступлений, а мировоззренческая система, аксиология, онтология, этика и эстетика отечественной культуры.
Участники клуба «Варшавянка», ансамбля политической песни «Смена» и фольклорного ансамбля УрГУ, отстоявшие «дом Фальковского», после нескольких фольклорно-этнографических экспедиций при содействии Г. Бурбулиса создают государственное учреждение культуры «Свердловский областной дом фольклора» в 1988 году.
Дом фольклора
Свердловский областной Дом фольклора стал крупнейшим методическим центром по традиционной народной культуре, в который пришли работать участники описанных выше событий рубежа десятилетий, выпускники УрГУ и консерватории, филологи, лингвисты, музыканты и инженеры. Самими активистами молодёжного фольклорного движения факт создания Дома фольклора оценивался почти как чудо.
В Свердловске и уже в Екатеринбурге, в 1989-1991 годах, появляются несколько площадок, решающих сходные задачи: какими способами приобщать детей и взрослых к незнакомому миру традиционной крестьянской культуры? Каким образом создать благоприятную среду для естественного функционирования фольклорных произведений и непринужденного усвоения их детьми? Как передать эмоциональный полевой опыт, инсайты, полученные в экспедициях?
Вскоре перед фольклористами возникают новые задачи и появляются новые тенденции: обучение детей, сформулированное как «освоение» народной культуры как этике и способу социальной организации, становится комплексным, оно оснащается методическим инструментарием и обогащается методологической рефлексией. Возникает проект специализированной «Школы народной культуры». К середине 1990-х годов педагогическое направление, ориентированное на традиционную культуру в России, сложилось во вполне самостоятельную область социокультурной деятельности, со своим кругом общения, проблемами, публикациями, конференциями и семинарами.
Острота социально-политического высказывания неформальных художников разного рода постепенно сошла на нет, творческие поиски вернулись в эстетическое русло, бывшие бунтари и ниспровергатели влились в институциализированное пространство.
Кредо педагога
Я пришёл, а вернее – приехал, в Школу народной культуры в 1992 году. В новосибирском Академгородке я работал в детском саду, сотрудничал с несколькими педагогическими лабораториями, входил в правление творческого союза учителей и разрабатывал модель национально-ориентированной школы. В Новосибирске активно действовал Фонд педагогических инициатив, в Доме ученых выступали педагоги-новаторы – Виктор Шаталов, Ольга Лысенкова, супруги Никитины, Шалва Амонашвили, общение с которыми высекло из меня искру собственного творчества. В Академгородке проходили фольклорные фестивали, в Академгородке ансамбль «КрАсота» начал создавать особую социальность – среду фольклорного сообщества, я следил за тем, что на этой поляне происходит в Красноярске, Вологде, Москве, Питере. К приезду в Екатеринбург я в общих чертах сформировал своё педагогическое кредо и основные направления концепции, ориентировавшие образовательный процесс на зримый практический результат и осмысленность существования ребёнка и взрослого в совместной деятельности. Так, например, в моём классе работа с текстами воплощалась в журналах и книгах, к концу четвёртого класса мы поставили «Алкесту» Еврипида, а климатические изменения не вычитывали из учебника «Природоведение», а наблюдали, нюхали и грызли в лесу.
Первый контакт со Школой у каждого педагога начинался с разговора с Владимиром Тепловым, инициатором школы. Неправильно было бы называть его автором школы – авторами были все: и учителя, и родители, и дети, но Володя обладал неким магнетическим даром, когда в итоге общения с ним каждый педагог понимал: «Я хочу здесь работать, именно об этом я мечтал, и здесь воплотятся мои мечты и замыслы». При этом каждый мог видеть разное своё, а Володя ничего не объяснял, а эманировал ожидания. После такого многочасового разговора с Тепловым через месяц я поехал в Екатеринбург «на смотрины», а ещё через несколько был принят в школу учителем, а в трудовой книжке осталась запись «руководитель опытно-экспериментальной работы».
Говорят, первые впечатления – самые верные. Меня порадовало то, что увидел, как в Школе воплощена идея Френе «школа без стен и потолков», создающая совсем другую атмосферу и придающая другой смысл и общению, и обучению. Совсем другая роль родителей в школе создавала пространство «клубности» по Щедровицкому, обеспечивавшее зону актуального развития. В Школе было много практики, дети занимались самообеспечением, пилили и кололи дрова в лесу (попутно осваивая свойства веществ и материалов), добывали воду и съедобные дикоросы, сажали сад во дворе «Дома на Набережной», стряпали и пекли еду в русской печи, осваивали навыки полевой этнографии, по возможности реконструировали промыслы (так, в Полдневой мы разузнали об исчезнувшем гончарном промысле, расспросили информантов, узнали, где добывать глину, соорудили гончарный круг, крутили посуду и лепили игрушки).
Там же в Полдневой исследовали мраморный карьер, изучая осадочные породы минералов, биоценоз карьера и прочая, и прочая. Каждый год по нескольку раз мы ездили в экспедиции и даже строили этнокультурный комплекс в Деево, и жили там по нескольку недель, сажали огород и сад, добывали бересту и делали украшения, изучали биологию, астрономию, физику и основы медпомощи, топили берёзку на Семик, играли в лапту на Троицу. В городе по вечерам родители собирались на вечёрки и разучивали кадрили и хороводные игры. А какой в народных играх психотерапевтический потенциал – никакие Т-группы и тренинги не нужны!
Жизнь в Школе была организована на основе народного календаря – от Симеона Столпника до Троицы, и это не было тупое копирование месяцеслова, а осмысленное внедрение ритма труда и праздников как рефлексии трудовых (учебных) действий – на ярмарках демонстрировались плоды учебных трудов, осмысливались и фиксировались в мыследеятельности смыслы и символы культуры и общества.
К сожалению, у Школы не было своего помещения, занятия проходили в арендованных классах – в «кораблике» на «Динамо», в школах №№ 10 и 106, в вечерней №28. Самое тёплое и дорогое место для всех ШНКовцев – это домик с садом на Набережной Рабочей молодёжи, 24, но там было всего три классных комнаты и столовая у печи в цокольном этаже, поэтому ярмарки и праздники проходили в ДК Автомобилистов и ДРИ на Пушкина.
Впоследствии школе предоставили помещение бывшего детского сада на Фрезеровщиков, у детей и педколлектива в просторах помещений начали раскрываться крылья с мечтами о реализации грандиозных замыслов…
В самом начале было создано 4 класса начальной школы, затем с каждым годом добавлялось по одному классу. В программе обучения, кроме общеобразовательных предметов, были такие, как «Славянская азбука», «Фольклор», «Народное ремесло». Главными внеклассными мероприятиями были традиционные народные праздники, вечёрки, ярмарки, фольклорные фестивали. Очень скоро у всех преподавателей, детей, родителей были настоящие, своими руками шитые народные костюмы, которые они с удовольствием надевали на все значимые события народного календаря. Пели песни, водили хороводы, на переменах играли в народные игры… Все это были плоды семейного, теплого, душевного единения. Всей школой совершались выезды в села Свердловской области – Красная Слобода, Таволги, Деево – на традиционные народные праздники: Рождество, Масленицу, Троицу.
Всенепременными участниками таких экспедиций были дети, учителя, родители, работники Областного Дома фольклора. И вот в деревне мы погружались в среду народной жизни во всей полноте. Ходили в гости к деревенским жителям, знакомились с их бытом, укладом жизни, постигали секреты ремесленного мастерства гончаров, ткачих, плотников. А вечером пели народные песни, играли в игры. Самым ценным, на мой взгляд, в этом педагогическом эксперименте была его живая, искренняя ориентация на погружение в истоки народной жизни. (Касимова Е.)
Тепловы в итоге кардинально поменяли сферу деятельности и уехали из Екатеринбурга. Назначили нового директора со стороны, затем другого (бывшего военного). Затем областной Минкульт потерял право создавать и курировать общеобразовательные школы. ШНК передали в муниципалитет, а это уже другой масштаб и формат. Мы восемь лет плыли против течения, ведь «русское» и «народная культура» в первой половине 90-х были не в чести, а когда наступили «патриотические» времена, опыт подобного воспитания никого не заинтересовал… Школа имела период бурного становления, пережила свой расцвет, затем кризис и новое становление, когда ее ученики стали побеждать на городских олимпиадах в гуманитарных и естественных дисциплинах.
Но в «период укрупнения образовательных учреждений» ШНК окончательно потеряла свою самостоятельность, войдя в структуру гимназии «Арт-Этюд».
В моем компьютере хранится «концепция русской национальной школы», которая, надеюсь, ещё будет востребована. И каждый год по нескольку раз я бормочу стихотворение Саши Чёрного «Дом в Монморанси»:
Дом – как ковчег. Фасад – кормой широкой.
По сторонам молчат стволы в плюще,
У стенки – кролики, площадка для песка,
Вдали полого-изумрудная лужайка…
***
Кружились дети легким хороводом
И пели песни. Русские слова…
Так дружно топотали башмачки,
И, так старательно напев, сплетали губы.
***
И что сказать? Дом этот общий – наш,
В нем русская надежда зацветает.
Во имя русских маленьких детей
Я пред тобой снимаю молча шляпу.
Вернуться в Содержание журнала
