Публика в «Серебряном кубке» на этот раз собралась большей частью незнакомая для Юлии. Но не для Донатаса. Он переходил от группы к группе из троих-четверых, всем улыбался и успевал информировать Юлию.
– Видите вон того господина с седой бородкой? – возбуждённо шептал он. – Биржевой туз. Уже знаком с вашими картинами. Уверен, он купит их все. Но дело даже не в этом. Перспективное сотрудничество – вот о чём с ним можно говорить, при его настрое по отношению к вашему творчеству. Идёмте, я вас познакомлю!..
– Может, потом?.. – пересохшими губами прошептала взволнованная Юлия.
Её выручил ведущий вечера.
– Господа, минутку внимания! – объявил он громко и, словно капитулируя, поднял ладони. Лёгкий гул в зале угас.
– Прошу всех пройти в соседний зал.
– О! Сейчас начнётся! – возбуждённо проговорил Донатас.
– Что начнётся? – спросила Юлия.
– Тот самый сюрприз, о котором я вам говорил.
Собравшиеся потянулись в смежный зал, четверть которого скрывал тяжёлый занавес из тёмно-красного плюша.
– Итак! – почти выкрикнул ведущий. – Кто из нас свободен от чар непостижимого? – чуть тише продолжал он, медленно прохаживаясь вдоль занавеса. – Кого из нас не притягивают тайны? Кого из нас не завораживают захватывающие зрелища?
В зале стояла тишина. «О чём он? Что здесь должно произойти?» – с гулко стучащим сердцем, сглатывая от волнения, думала Юлия. «Может, что-то вроде кровавых схваток людей с хищниками?..» Такое, как говорят, бывало в клубе «У Эйно». «Да нет, здесь совсем другая публика…»
– Многое происходило в этом зале, – произнёс ведущий. – Но то, что вы увидите сейчас – это нечто особенное…
Свет начал медленно гаснуть.
– …это не спиритизм, не перформанс…
Свет почти совсем погас.
– …это революция духа!..
Под редкие нетерпеливые возгласы и аплодисменты по занавесу прошла волна, он раздвинулся и… Юлия чуть не упала в обморок: ярко освещённый софитами, в кресле на низком ринге сидел Казимир, а рядом стоял его аппарат! Возникший рядом с Юлией Донатас взял её под локоть:
– Всё в порядке, все объяснения позже! – скороговоркой произнёс он. Ведущий взошёл на ринг и воскликнул:
– Дамы и господа! Позвольте представить – Казимир М., изобретатель этой чудо-машины!
Казимир встал с полупоклоном под разнобой аплодисментов.
– Расскажите уважаемой публике, в чём суть вашего изобретения, – пригласил ведущий.
– С юных лет у меня две страсти – техника и искусство, – начал Казимир, и запнулся, будто в нерешительности, как человек, не привыкший выступать перед многочисленной аудиторией.
В зале было слышно негромкое покашливанье и шорох. Казимир расправил плечи и продолжил:
– Ну, с техникой я довольно скоро и удачно… «поженился»! – он усмехнулся, – выучился, стал инженером. А вот с искусством для меня всё обстояло сложнее. Мне не удалось получить художественного образования. Я пытался учиться живописи самостоятельно, но мои попытки дали очень слабые результаты. А мне хотелось, чтобы кисть в моей руке не имела никаких препятствий, потому что в моей голове рождалась масса удивительных и прекрасных образов, но как их мог выразить на холсте я, мазила, неуч в живописи, человек, как утверждали некоторые, неспособный усвоить основы живописного мастерства?!
Казимир сделал паузу, и затем продолжал:
– Этот разлад стал моим наваждением. Почему кому-то дано, а мне – нет?! Я завидовал тем, кто профессионально умел писать картины, и смягчало мою зависть лишь то наблюдение, что многие из моих знакомых художников, классно владея кистью, не обладают и малой частью моего художественного воображения, не способны к созданию оригинальных образов и сюжетов. Недостаток мастерства, точнее, его отсутствие при жгучем желании художественного самовыражения, и уверенность в том, что я могу создавать, пусть пока хотя бы только в мыслях, на самом деле оригинальную, талантливую живопись – всё это и подтолкнуло меня к вопросу о том, а возможно ли найти способ воплотить в живописи образы, посещающие меня, не умея рисовать, не владея кистью?
Казимир снова сделал паузу.
– Вопрос как будто бы абсурдный, но он не покидал меня. Разрешить этот вопрос мне помогла удивительная технология, которая называется «нейрокомпьютерный интерфейс», или, сокращённо, НКИ. Каким именно образом – я сейчас попробую объяснить… НКИ начал разрабатываться несколько лет назад почти одновременно в нескольких европейских странах. Первоначально НКИ задумывался как средство общения с больными, лишёнными возможности передвигаться и говорить, а также для глухонемых. Но, развиваясь, НКИ открывал всё новые свои грани, одна поразительней другой. Говоря обыденным языком, нейрокомпьютерный интерфейс – это устройство, преобразующее электричество человеческого мозга в команды для компьютера… Вам всем известно, что в процессе мышления мозг человека вырабатывает слабые электрические импульсы. А электричество – это ведь, так сказать, «язык», на котором и «говорит» компьютер! Но электричество человеческого мозга имеет свои особенности. А НКИ как бы «переводит» электрические импульсы мозга в систему сигналов, распознаваемых компьютером как конкретные команды. То есть – это устройство улавливает в клетках мозга изменения электромагнитных полей и преобразовывает их в буквенные и цифровые символы… На деле это выглядит так: человек прикрепляет к голове датчики, соединённые с НКИ и компьютером, и думает о тех действиях, которые ему нужно выполнить на компьютере. Например, подвинуть мышью курсор к картинке, щёлкнуть кнопкой, открывая программу. Заметьте – человек всё это не делает, а только думает об этих действиях, НКИ переводит, и компьютер выполняет.
В зале слегка зашумели.
– Здесь художественный клуб, а не кафедра технического вуза! К чему эта лекция, господин М.? – раздался чей-то голос.
Казимир поднял руку:
– Минуточку! Я сейчас закончу… Так вот, – несколько трансформировав НК-интерфейс, я пришёл к интересному результату. Я увидел, что, раз возможен «перевод» сигналов человеческого мозга, его мыслеобразов, в команды для компьютера, то возможен и обратный процесс – перевод команд для компьютера в человеческие мыслеобразы!
– Уж не хотите ли вы сказать, что нашли способ этого обратного перевода? – недоверчиво спросил мужчина у сцены.
– Именно! – воскликнул Казимир. – Более того – я сумел передать перевод другому пользователю!
– Не понимаю, зачем всё это нужно? – шепнула женщина рядом с Юлией и хихикнула. У Юлии горели уши, как от стыда.
– Результатом моих размышлений и исследований стала особая техническая схема, по которой и работает созданный мной аппарат, – произнёс Казимир. – Сейчас я продемонстрирую всем присутствующим аппарат в действии. Мне нужен помощник; это должен быть художник. Найдутся ли в зале добровольцы?
На ринг вышел тот самый завсегдатай «Серебряного кубка», который зло критиковал картины Юлии. За рингом открылась дверь; оттуда вышел человек, вынес и установил на ринге мольберт с чистым холстом и подставку с кистями и красками.
– Этот господин будет моими руками, а я – творческой фантазией, направляющей его. Вместе мы на ваших глазах воплотим на холсте картину, которую я давно нарисовал в своём мозгу, – сказал Казимир.
Человек, вынесший мольберт, осторожно взял с верхней панели аппарата тонкий и изогнутый, как наконечник у фонендоскопа, предмет и ввёл его в левое ухо добровольного помощника, стоящего покорно, но со скептической миной. Казимир сел в кресло и второй такой же предмет ввёл в своё правое ухо.
– Ну что ж, начнём! – произнёс Казимир, прикоснулся к треугольной клавише внизу аппарата и закрыл глаза, расслабленно прислонившись к спинке кресла.
Доброволец криво улыбнулся и что-то хотел сказать, но не успел. Лицо его на секунду исказилось, он сделал резкий шаг вперёд, словно его толкнули в спину. Аппарат тихо гудел. Доброволец медленно взял кисть, с недоумением глядя на Казимира.
– Как… как это?.. Почему?.. – пробормотал доброволец. – Господа, я… Что за фокусы?!
Доброволец топтался на месте, глядя то себе под ноги, то, нервно улыбаясь, на зрителей. Чуть поморщившись, он взялся за ухо, в котором было вставлено устройство. Снова резко, будто подталкиваемый, шагнул он к мольберту и начал класть мазки. Поначалу его движения были неестественными, как у марионетки. Шумно дыша, доброволец чрезвычайно быстро сделал набросок. Глаза его были полузакрыты, казалось, он вообще не глядит на холст. Лоб Казимира, сидящего в кресле, блестел от пота. Юлия облизнула губы. Донатас сжал её локоть. Зрители придвинулись к рингу; их напряжённые лица постепенно приобретали выражение удивления и восхищения. На холсте с невероятной быстротой из линий и пятен возникало изображение площади, на которой столпилось множество людей, образовавших круг. В центре круга стоял тянитолкай – фантастическое существо, похожее на кентавра, но не с одним, а с двумя человеческими торсами; второй торс был там, где хвост у «обычного» кентавра, и обращён он был в сторону, противоположную той, в которую обращён был другой торс. Чудище играло на дудочке, причём второй торс, обернувшись, протягивал руки, пытаясь отобрать дудочку у играющего. Присмотревшись, Юлия увидела, что вокруг тянитолкая толпятся не люди, а крысы, одетые в костюмы и платья и стоящие на задних лапах. Казимир открыл глаза и прикоснулся к треугольной клавише. Художник опустил голову и дрожащую руку с кистью. Гуденье аппарата постепенно стихало. Помощник вынул из уха художника и усадил его в кресло Казимира, который встал. Художник сидел в кресле и, насупившись, как пьяный, тяжёлым взглядом смотрел на публику.
– Господа! Перед вами – плод моей фантазии, переданный посредством этого аппарата в сознание художника и мастерски выполненный им на холсте! – победно резюмировал Казимир.
– Восхитительно!.. – раздался неуверенный женский голос.
В толпе прошёл ропот.
– Но это совсем не его манера, – произнёс кто-то рядом с Юлией, имея в виду Казимирова подопытного.
– Что вы хотите сказать? – обернулся Донатас.
– Я хочу сказать, что он ничего подобного раньше не писал, – ответили ему.
– Это что, гипноз? – выкрикнули сзади.
– Произведение оригинальное, и выполнено, действительно, мастерски, но почему мы должны верить, что эта ваша идея, ваш образ? – спросил кто-то.
– Ну, во-первых, как здесь только что было сказано, художник, помогавший мне, пишет совершенно в иной манере.
– Это уж точно! – мрачно прошипел тот, о ком говорили.
– Представьте, что Ван Гог вдруг в корне изменил бы свой «фирменный» стиль, и стал бы писать точь-в-точь как, допустим, Левитан. Как такое возможно? «Стиль – это человек», так, кажется? – усмехнулся Казимир. – А, во-вторых, истинность объявленного факта может на себе проверить любой желающий. Необязательно видеть картину на холсте, посредством аппарата мы можем соединить наши сознания, и сознание заменит холст.
– Потрясающе! Браво! – крикнул Донатас и захлопал. Многие присутствующие тоже зааплодировали.
– А это не опасно? – с сомненьем произнёс господин, стоявший ближе всех к рингу.
– По-моему, это всё подстроено! – произнёс высокий молодой человек.
– Зачем же мне лгать? И как бы я мог надеяться на длительное сотрудничество с представителями серьёзного бизнеса… – в голосе Казимира послышались чужие, отрепетированные нотки, он машинально искательно заскользил взглядом по публике, – если бы моё ноу-хау было основано на лжи? Ведь я собираюсь совершенствовать найденную технологию…
– Нет, это не подстроено, – вмешался художник на ринге, всё ещё не могущий отойти после эксперимента.
Все обратили внимание на него.
– Скажите, что вы чувствовали во время…м-м… сеанса? – спросила его одна из дам.
– Это ненужное, нелепое изобретение, – не отвечая на вопрос, произнёс художник, встав с кресла.
Оживлённые разговоры в зале затихли.
– И это, – художник со злостью ткнул пальцем в мольберт так, что он покачнулся, – это – не искусство!
– В своём репертуаре, – недовольно проговорил Донатас.
– Не заводись, здесь всем известно, что ты не сторонник сюрреализма! – крикнули сзади.
– Не могу поверить, что эта мазня – дело моих рук, – с отвращением выговорил художник.
– Бросьте, картина великолепна! – раздалось сразу несколько голосов.
– Вы спрашиваете, что я чувствовал во время сеанса? – обратился художник к спрашивавшей его женщине. – Я чувствовал себя так, как, прошу прощение за сравнение, чувствовали бы вы себя, если бы вами попытались насильно овладеть. Только в вашем случае речь о бренном теле, а в моём – о душе, – сказал художник, сошёл с ринга в толпу и, рассерженно жестикулируя, стал проталкиваться вон из зала.
В зале зашумели. Донатас выскочил на ринг и громко заявил:
– Господа, господа! Мы присутствовали при демонстрации действительно уникального изобретения, и я думаю, многие из вас уже задумались о перспективе его использования. Ведь это переворот в искусстве, и не только!
В зале ещё больше зашумели. На ринг поднялся ведущий и произнёс, видимо, какие-то заключающие слова, но Юлия их толком не расслышала; кажется, это были стихи. Часть публики отправилась в бар. Донатас с Казимиром подошли к господину, которого Донатас назвал биржевым тузом. Затем Казимир подошёл к Юлии.
– Дорогая, мечты осуществляются! – произнёс он, улыбаясь и протягивая к жене руки.
– Как это всё понимать, Казимир! – слегка отстраняясь от объятий, холодно спросила Юлия. – Почему ты не сказал мне, что собираешься быть на вечере, да к тому же демонстрировать аппарат?
– Потому что до последнего момента я не мог его уговорить, – ответил за Казимира подошедший Донатас.
– До последнего? Так вы что… вы откуда знаете его? – Юлия переводила недоуменный взгляд с Донатаса на мужа и обратно.
– Мы недавно познакомились, – произнёс Казимир.
– Давайте присядем, – предложил Донатас и, подхватив супругов под руки, повёл их в соседний зал.
Когда они устроились за столиком, Донатас заговорил:
– Видите ли, Юлия, я почти с самого начала нашего с вами знакомства заподозрил, что ваши картины – не вполне ваши.
Юлия переглянулась с мужем, тот успокаивающе кивнул ей.
– Каким образом? – выдавила Юлия.
– Начнём с того, что для меня в этом городе нет незнакомых художников, даже если они совсем-совсем начинающие. И вдруг, откуда ни возьмись – такое зрелое и оригинальное творчество! Далее: на картине, которую я у вас купил, рядом с вашим именем я обнаружил тщательно замаранное, едва заметное, но всё же заметное имя «Казимир». И ещё: в вашем поведении были некоторые непонятности…
– Какие непонятности?
– Было очевидно: в отличие от других, вы боитесь показывать свою мастерскую. Был момент, когда я подумал, что продаваемые вами картины – краденые…
– Вот спасибо! – вставила Юлия.
– …и ещё: я прошу прощения, Юлия, но… согласитесь, вы не очень разбираетесь в том, что написали…
– Естественно, рядом с таким знатоком как вы! – колко польстила (или льстиво уколола?) Юлия.
– …и это было заметно в наших с вами беседах. Автор не может до такой степени не ориентироваться в мотивах, побудивших его создать его собственное произведение таким или этаким. И я… я начал следить за вами, Юлия. Я навёл справки, выяснил, что загадочный обладатель имени Казимир – ваш муж. Встретиться с ним в ваше отсутствие было нетрудно.
– Но как же вам удалось убедить его открыть свою тайну?
– Так или по-другому, раньше или позже, но это должно было произойти, – подал голос Казимир.
– Слушайте, давайте выпьем! – сказал Донатас.
– Прекрасная мысль, – пробасил подошедший седой биржевик и поднял два пальца, подзывая официанта.
Донатас встал:
– Господин Рахья… Юлия М….
– Ваши с мужем картины великолепны, – садясь, произнёс Рахья. Официант с каменным лицом споро разливал шампанское.
– За союз мастерства и фантазии!.. – поднял бокал Донатас.
– …и капитала, – улыбнулся Рахья и обратился к Казимиру:
– Господин М., хотелось бы поподробнее узнать о вашем изобретении.
– Как можно называть художником неуча, не постигшего и азов живописного ремесла?! Чушь! Убить, убить в зародыше эти трюки, или они погубят истинное искусство! – донёсся до Донатаса и К крик, заставивший их обернуться.
У стойки скандалил со своими оппонентами изрядно набравшийся реципиент, помощник Казимира. Он заметил брошенные на него взгляды и, пьяно улыбнувшись, громко произнёс:
– Отправляйтесь в цирк, господин изобретатель, там вы с вашей машиной уместнее всего. А ещё лучше, – реципиент нахмурился и, качаясь, погрозил пальцем, – сломайте вашу машину, иначе… – он сделал неопределённый, но энергичный жест рукой, от которого со звонким грохотом уронил графин и упал сам. Его подхватили и повели в уголок отдыха.
Казимир развернулся. Пальцы его нервно постукивали по хрустальному бокалу, в котором дрожал брют цвета тигрового взгляда.
– Не обращай внимания, милый, – Юлия положила ладонь на руку мужа.
– Ретроград. Неандерталец, – возмущено покачал головой Донатас. – Удивительное непонимание того, какие колоссальные возможности для развития искусства способно дать это изобретение! Сколько существует людей, в чьём сознании звучит прекрасная музыка, а они не могут её передать другим потому, что не обучены нотной грамоте и различные обстоятельства не дают обучиться ей! Сколько в искусстве всего теряется из-за отсутствия в момент вдохновения, – например, у художника – кисти и холста!
– Что, ты разве и с музыкой… экспериментировал? – спросила Юлия мужа.
– Нет, просто, когда мы с господином Раудом обсуждали машину, я объяснил, что, в принципе, с её помощью возможно осуществлять, если можно так выразиться, «перевод» визуальных образов, возникающих в одном сознании, в звуковые…
– … Вербальные, пластические, какие угодно!.. – нетерпеливо подхватил Донатас, блестя глазами.
– То есть? – спросил Рахья.
– То есть на месте сегодняшнего реципиента-скандалиста мог бы быть композитор, и он воплотил бы художественный образ из сознания Казимира в музыкальном произведении. И это вовсе не привычное нам «навеивание» одного образа другим, – нет! Это точное компьютерное улавливание структурных соответствий вымысла из психики художника, и точное же перенесение этих соответствий из сферы, допустим, визуальной – в звуковую, или наоборот! Представляете, какую можно ожидать оригинальность, какого радикального преображения и обновления искусства?! – воскликнул господин Рауд и продолжил: – Да и вообще, его изобретение вызовет переворот в искусстве, полностью его изменит. Благодаря этому изобретению для того, чтобы насладиться музыкой, живописью и так далее, теперь достаточно будет войти в сознание автора…
– Реализация основного принципа концептуализма. Главное в творчестве – не воплощение, а идея, – блеснула эрудицией Юлия.
– Насчёт «перевода» – это интересно, – вздохнул Рахья. – Жаль, Рафаэля нет в живых; любопытно было бы послушать его «Мадонну», «превращённую» в музыкальную пьесу.
– Да, аппарат может работать лишь с живым, действующим сознанием, – сказал Казимир и задумался, опустив глаза, а затем продолжил:
– …хотя, в принципе, можно было бы попытаться отсканировать и «перевести» реальное полотно в образ в человеческом сознании… Это интересно!.. – оживился Казимир, взглянув на Рахью, а тот продолжил любопытствовать:
– И ведь, вероятно, этот аппарат может быть применён не только в искусстве? Насколько я понял, суть изобретения – в возможности соединения разных сознаний и оперировании их состоянием, возможность использовать психические преимущества других подключённых как свои?
– Ну точно! Тейяр де Шарден, Вернадский… Идея ноосферы – «сферы разума»… – погружённый в свои мысли и тихо, словно лишь для себя, бормотал Рауд. – И следующее звено в этой цепи – машинерия в русле нейрокомпьютерных технологий! Например, ваше изобретение, Казимир! – выходя из размышлений, горячо обратился Рауд к Казимиру.
– И к какому же результату может привести эта цепь?.. – вмешался Рахья.
– Вероятно, результат может быть похож на… на… Психический Интернет? – то ли вопрошая, то ли утверждая, несмело предположила Юлия, переводя взгляд с мужа на Рахью и обратно.
– А ведь действительно! – возбуждённо воскликнул Рауд, захваченный своими, раскручивающимися, словно серпантин, гипотезами: – Интернет – подготовительный этап для возникновения психовиртуальной среды. Человек создал Интернет во многом по образу и подобию своей, человеческой психики. И даже сам способ функционирования человеческого мозга во многом подобен Интернет-активности! Смотрите: компьютеры, подключённые к Интернету, подобны нервным клеткам – нейронам, синапсы – путям выхода в Сеть, определённые центры мозга по своим функциям и ролям могут быть уподоблены доменам и серверам, – жестикулируя и блестя глазами, бормотал Рауд.
– Аналогия напрашивается, – кивнула Юлия. – Возникновение мысленных ассоциаций, методы вспоминания, ссылки – всё это очень напоминает курсирование запросов и передачу информации в Интернете…
– Некоторые из существующих компьютерных сетей их создатели ваяли, сознательно и целенаправленно копируя человеческую нервную систему – настолько её посчитали совершенным образцом системы передачи информации! В атмосфере подобных тенденций, конечно, создание некоего нового, электронно-психического, средства связи представляется естественным и закономерным явлением, – подтвердил Казимир.
– Нет, это будет не просто психический Интернет – Психоnet. Это будет… Total ratio! – восхищённо и вдохновенно провозгласил Рауд.
– Что? – спросил Рахья.
– Tota ratio – Всеобщий разум, – перевёл Казимир.
Они на несколько секунд замолчали, переглядываясь и усваивая головокружительные перспективы обсуждаемого…
– Чёрт возьми! Я бы хотел попробовать прямо сейчас! – проговорил Рауд.
– Что попробовать? – спросила Юлия.
– Войти… Войти в другое сознание, установить контакт… Узнать, что это такое! Это возможно?
Донатас смотрел на Казимира вопросительно и почти умоляюще.
– А вы не будете против, если я попрошу… уступить мне? – вдруг и несколько робко, что не вязалось с его барским басом, спросил Рахья.
Остальные молча воззрились на него.
– Мои помощники беспрестанно убеждают меня в практической полезности всяких технических новинок, подобных вашей… некоторые бизнесмены, как пишут, уже используют новейшие формы связи, отчасти напоминающие ваше ноу-хау… хотелось бы ознакомиться в деле… – попытался аргументировать свою любознательность Рахья всё тем же неуверенным тоном, заставив остальных испытывать неловкость оттого, что этот «денежный туз» и «большой человек» проявляет такую робость.
– Н-ну… в принципе… – наконец выдавил Казимир.
– Слушайте, это же шикарно! – Донатас встал и отодвинул стул. – Эксперимент продолжается! Любопытно, на языке каких образов будет происходить взаимодействие псюхе биржевого деятеля и псюхе художника?
– Для г-на Рахья это будет первое знакомство с психосредой, и, когда я его в неё выведу посредством аппарата, его психика «покажет» ему то, что ему знакомо и близко в реальной жизни, – отозвался Казимир.
Все, кроме Казимира, встали из-за столика. Затем Казимир тоже поднялся, и компания, лавируя между столиками, отправилась в зал, где проходил эксперимент. На них никто не обратил внимания, лишь двое или трое бросили взгляд. Зал был пуст; аппарат, всё так же освещённый софитами, возвышался на ринге. Донатас, пропустив остальных, прикрыл тяжёлую дубовую створку двери.
– Ну-с! – бодро произнёс Рауд и потёр руки.
В пустом зале его голос прозвучал громко и отчётливо. Юлия осталась стоять около входа, Рауд расхаживал взад-вперёд около ринга, на котором Казимир деловито вёл приготовления.
– Я не буду, как в случае с художником, транслировать вам какие-то определённые образы. Но вас могут посещать некоторые зрительные впечатления в процессе эксперимента. Не пугайтесь этих «галлюцинаций» – всё так и должно быть… – предупредил Казимир, помогая Рахье устроиться в кресле.
Когда аппарат загудел, Донатас остановился, а Юлия задержала дыхание. Казимир и Рахья сидели друг напротив друга, откинувшись в глубоких креслах. Их освещённые лица с закрытыми глазами были спокойны и неподвижны.
– Прошу вас… если можно… говорите, описывайте, что вы чувствуете, – нетерпеливо произнёс Донатас.
Но Рахье было не до разговоров. Услышав голос Донатаса, он открыл глаза и увидел аппарат, Казимира, и всё, что было в зале, но всё это казалось мгновенным видением, мигни – исчезнет. Гораздо реальнее выглядела среда, выстраивающаяся вокруг прямо на глазах. С перехваченным дыханием, как у человека, впервые собирающегося прыгать с парашютом и глядящего из открытой кабины самолёта вниз, Рахья наблюдал, как слева и справа от него, спереди и сзади, словно трассирующие пулемётные очереди, в этом обычном, реальном зале возникает нереально-кинематографическая иллюминация, многоцветные светящиеся пунктиры, образующие клетку, в центре которой он сидел, нет, уже не просто сидел, а, сидя в кресле, двигался куда-то вперёд, пропуская сквозь себя предметы и обстановку зала. Движение ускорялось, затем оно резко пошло на подъём. Рахья не чувствовал страха, ему было удобно и спокойно. Несмотря на все перемещения, он продолжал видеть рядом Донатаса, Юлию и Казимира, но выглядели они блёкло, будто отражение в ночном окне. Внезапно Рахья понял, что это не он движется, а среда вокруг него, состоящая из быстро меняющихся картин, будто он пролетал сквозь толстую стопу слайдов, переставая видеть предыдущую картину, будь то интерьер или пейзаж, едва пройдя сквозь неё. Затем «слайды» как бы рассыпались, и это было грандиозное зрелище, яркое и необъятное, как северное сияние. Казалось, мир распадается на куски, на гигантские, переворачивающиеся и пронзающие друг друга пластины «слайдов» с объёмными и движущимися изображениями. Рахья заметил, что его левое плечо, словно вырезанное аккуратным кубом, висит в воздухе на десять сантиметров выше положенного места.
– Тьфу, чёрт подери! Простите, это, наверное, от шампанского… – прозвучал рядом голос Казимира. – …сейчас я откорректирую…
На несколько секунд перед глазами Рахьи возник Казимир, точнее, два Казимира. Рахья тоже отнёс бы это на счёт шампанского, если бы Казимиры не совершали разные движения. Затем Казимиры исчезли, а Рахья, пронесшись быстро по какому-то полутёмному извилистому коридору, в котором стены и, казалось, само пространство наклонено вправо, увидел себя посреди широкой, блещущей от солнца реки. По её медленно дышащей поверхности передвигалась баржа. В центре баржи Рахья увидел мощного чёрного быка с лоснящейся шкурой и огромного бурого медведя. Зверюги боролись так, что дрожь баржи от их топтанья докатывалась и до Рахьи. Бык с низким рёвом пытался снизу, «в поддых», поддеть медведя, а тот, одной лохматой лапой обхватывая вывёртывающуюся башку быка, другой, наваливаясь всем корпусом, давил быка книзу. На шеях у борцов, взблёскивая от солнца, болтались на цепях медные плоские мухи. У быка на ней было выбито слово «Джонс», а у медведя – «Доу». Видимо, это были их клички. Рахья приблизился. Страха перед зверями он почему-то не испытывал.
– Что, что там происходит?.. – прорвался до Рахьи голос Донатаса.
– Да… Обычные дела… То да сё, баржевые симуляции… – проговорил Рахья.
Он подумал, что что-то он сказал тут не так, но его внимание привлекло другое: на берегу, вдоль которого двигалась баржа, на равном расстоянии друг от друга стояли столбы с табличками. На них были изображены какие-то символы, а около каждого из них – число, потом знак равенства и другое число. Столбы с табличками проплывали мимо. Символы и числа на них от столба к столбу незначительно менялись. Рахья нахмурился, пытаясь сообразить, что же эти числа напоминают ему, почему они кажутся ему такими знакомыми?.. Рахья стал внимательно вглядываться в числа, ощущая растущую необъяснимую тревогу. Небо над рекой стало темнеть от собирающихся мутно-синих облачков. Меж них мелькнула молния. Вдруг Рахья потрясённо понял, что это за числа! Он быстро стал шарить по карманам в поисках блокнота и ручки, чтобы записать числа.
Громыхнул гром.
– Господин М.! – не найдя ручки, нетерпеливо вполголоса обратился Рахья к Казимиру.
Ответом ему был лишь плеск воды и ворчанье-мычанье борющихся быка и медведя. Рахья в досаде оглянулся. Внезапно раздался удар грома, гораздо громче предыдущего и не похожий на обычный грозовой гром. При следующем таком же ударе баржа исчезла, небо почернело, а Рахья рухнул в чёрную пропасть, ощущая сильную боль во всём теле…
– …вот так, вот так нужно поступить с вашим аппаратом! – бормотал давешний скандалист – помощник Казимира, оттаскиваемый от аппарата Донатасом и официантом и пытающийся пнуть напоследок аппарат, лежащий на боку (и как ухитрился его опрокинуть?) в разноцветном стеклянном крошеве разбитых светосигналов, с дымящимися проводами. Скандалист ещё не вполне протрезвел и, сопротивляясь, отрывисто выкрикивал:
– Долой шабашников и балаганщиков от искусства! Вивисекция творчества не пройдёт!
– Да прекратите же! – пыталась вмешаться Юлия.
Из соседнего зала набежали люди. Рахья увидел себя сидящем в прежнем положении; Казимир лежал рядом со своим креслом, пробуя приподняться на локте.
– Казик, родной, как ты? – чуть не плача, наклонилась над ним Юлия.
– Аптечку; врача; быстро! – скомандовал подоспевший ведущий вечера официанту.
Тот кивнул и удалился. Рахья с ведущим приподняли Казимира и прислонили его спиной к креслу, не решаясь усаживать в него и тормошить из опасения возможного перелома.
– Не беспокойтесь, – выговорил Казимир. – Просто ушибся.
– Ты был без сознания! – обеспокоенно заметила Юлия.
– Да… чем это он меня? Прямо как инквизитор Галилея… – попытался пошутить Казимир. – А вы, господин Рахья, не пострадали?
– Со мной всё в порядке.
И, не в силах сдержать возбуждение от недавно увиденного, Рахья, стрельнув глазами по сторонам, склонил голову к Казимиру и, понизив голос, произнёс:
– Это чудо! Сейчас же звоню на биржу своим маклерам… Продавать, только продавать! Вы – по праву в доле.
– Нет, вы только взгляните, каков варвар! Сломал аппарат… – сокрушённо заметила Юлия, разглядывая изувеченную машину.
– Как вы себя чувствуете? – спросил подошедший врач.
– Ничего, терпимо… самый главный «аппарат» – в целости! – коснувшись рукой головы, улыбнулся Казимир
