Судьба талантливого инженера – создателя хлебозавода-автомата с конвейером кольцевой конструкции – связана с Уралом. Детство его прошло в станице Наследницкой (ныне поселок Наследницкий на юге Челябинской области).
Родился Георгий в семье мещанина города Верхнеуральска Оренбургской губернии Петра Калистратовича Марсакова, у которого была ещё одна, уже местная сословная привязка – Пётр Калистратович был «иногородним». Так называли приезжую часть населения казачьих областей. Не в том смысле, что все эти люди прибыли из «иного города», а в смысле, что это были представители «иного рода», то есть не казаки.
Жизнь в казачьей станице
Семья Марсаковых, как и все иногородние, собственного надела земли не имела, и потому главе семьи приходилось зарабатывать на пропитание единственно возможным в округе способом – ремонтом церквей, питейных заведений, а также частных домов, принадлежавших купечеству, состоятельной части казачества и киргиз-кайсацких баям. Для этого ему пришлось освоить множество разнообразных профессий: от маляра, печника и кровельщика до штукатура, кузнеца и слесаря. Кроме того, когда с заказами на ремонт случалась длительная заминка – играл на скрипке, увеселяя станичников на свадьбах и вечеринках.
Своё негативное отношение к иногородним казаки особо не скрывали: «Крупа, не люди вы», – зачастую слышали те в свой адрес. Так что после того, как Пётр Калистратович выстроил в станице ветряную мельницу, да такую, что не было ей равной в округе по размерам и лучше оборудованной, получил он казачьей старши́ны не признание своего профессионального мастерства, а ещё одно обидное прозвище, теперь персональное – «мериканец» (американец).
Надо сказать, что он и без этого выделялся на общем фоне. И забор-то вокруг избы у него не как у всех – нежно-голубого цвета. И внутри-то дома тоже: и стены «под мрамор» и полы на восемь слоёв «под паркет» выкрашены, и, вообще, не было, пожалуй, в доме ни одного предмета интерьера, не изукрашенного на особый манер. И в палисаднике-то, который сам по себе большая редкость в казачьих домах, кроме традиционных сирени, акации и вишни, выращивал он невиданные в здешних местах яблони, крыжовник и золотистую смородину.
Но вот такой черты характера, которая отличает американцев от прочих народов мира – способность делать деньги практически из воздуха (вспомним хотя бы с таким юмором и талантом рассказанную американским писателем Марком Твеном историю о том, как Том Сойер забор красил), он не имел. Мельницу, из-за которой получил обидное прозвище, и ту за долги забрали и даже за работу не заплатили.
Когда река Бирсуат, в обычное время вполне оправдывающая своё имя «только одной лошади достанет воды напиться», по весенней поре разливалась столь широко, что превращала посёлок в подобие Венеции, легко преодолевал вплавь по залитой водой центральной улице расстояние в три перекрёстка. Однако из своей недюжинной силы и выносливости никакого дохода не извлекал, напротив, всем, кто проплыл расстояние от одного перекрёстка до другого, ставил чирку (10 литров) водки, а тому, кто два – две чирки.
Или вот такой случай. Как-то раз, обратив внимание, что службы в Наследницком храме во имя Святого благоверного князя Александра Невского почему-то не ведутся, получил от батюшки ответ, что сие прискорбное явление происходит, поелику кровля пришла в изрядную ветхость и в любой момент покушается рухнуть на головы прихожан. Меж тем как удовлетворить аппетиты мастеров из Костромы и Нижнего Новгорода, просящих за работу весьма не по-божески – 3000 рублей, в виду скудости наличествующих средств, не представляется возможным. В церковной кассе на тот момент находилась сумма на порядок меньшая, тем не менее, Пётр Калистратович взялся за эти деньги, которые, скорее всего, лишь покрывали расходы на материалы, перекрыть купола. Работа была выполнена и выполнена, по всей видимости, хорошо, так как вплоть до закрытия храма в 1930-х годах подобных работ больше не проводилось, причём храм закрылся не по причине ветхости кровли, а по причине антицерковной политики новой власти.
Ирония заключается в том, что деятельная помощь храму пришла в лице представителя того сословия, которое титульное сословие казачьих станиц постоянно обвиняло в размывании их традиций. В то время как практически всё православное население станицы, причём станицы далеко не бедной, имевшей в году две ярмарки, приносившие до 8-10 тыс. годового дохода, безучастно наблюдало за тем бедственным состоянием, в котором пребывало церковное имущество. Помогал Петру Калистратовичу в его богоугодном деле только старший сын Георгий, который хотя и был на тот момент дипломированным инженером, но руки помнили то, чему научился ещё в детстве.
Его «университеты»
Учиться азам мастерства маленького Георгия отец начал с девяти лет. Поначалу тот красил вёдра: пара, окрашенных однотонно, уходила за 25, а с цветочками – за 85 копеек. Неплохой довесок семейному бюджету, если учесть, что на сумму, вырученную за пару однотонно окрашенных вёдер, можно было купить фунт (0,409 кг) мяса, а за те, которые с цветочками – почти два фунта севрюги. Конечно, ответственных работ ему поначалу не доверяли, но предоставляли в полное распоряжение остатки краски и избу в качестве полигона для развития творческих сил юного дарования. Так что необычный вид жилища семьи Марсаковых во многом его заслуга.
К двенадцати годам, поднаторев в непростом искусстве шпатлёвки, штукатурки и окраски, помогал отцу в верхолазных работах. Бесстрашно передвигался вблизи края крыши на высоте седьмого-восьмого этажа и аккуратно наносил слой за слоем краску на церковную крышу.
Когда семье удалось арендовать небольшой клочок земли, глава семьи никакого участия в его обработке не принимал, и все хлопоты легли на плечи юного Георгия. Этот маленький человечек, который в своей худобе и тщедушности казался моложе своих лет, по весенней грязи, облеплявшей ноги пудовыми комками грязи, ходил за плугом-сабаном, запряжённым волами.
Летом косил траву на конной косилке. Работа на этом детище американской компании «Ундервуд» требовала изрядной внимательности и сноровки: левой рукой надо было управлять лошадью, а правой рукой, если попадался камень, схватиться за рычаг и поднять косу. Кроме того, были необходимы определённые технические навыки: ножи – наточить, поднимающий косу рычаг – смазать. К тому же, в момент, когда на ножи наматывалась влажная трава, стоило лошади чуть дёрнуть – моментально ломался шатун. Случалось это достаточно часто, что не удивительно, – возраст косилки был весьма почтенный. Тогда приходилось разбирать её, выпрягать лошадь и во весь опор скакать домой. В старом сарае, исполняющем роль кузни, разводить горн и при помощи немудрящих инструментов (два молота да трое клещей) сваривать обломки – операция, требующая изрядной квалификации, и, надо сказать, не каждому кузнецу по плечу.
Несмотря на все успехи, которые Георгий делал в освоении разнообразных практических навыков, старый Марсаков понимал, что его сыну необходимо полноценное образование. То, чему и как учили в поселковой начальной школе, не выдерживало никакой критики. Мало того, что предметов, в ней изучаемых, было явно не густо: русский язык, арифметика и Закон Божий, а из учебных пособий только глобус, так и обучаться его сыну приходилось в женской школе, так как казаки были категорически против обучения их сыновей с представителями более низких сословий, куда, по их мнению, относились и иногородние. Девочкам же изучением даже такого скудного набора наук особо не досаждали, норовя как можно ранее пристроить их в няньки в богатые семьи. Вот и пришлось отцу отвезти Георгия в Троицк для обучения в тамошней гимназии, хотя шёл ему к тому времени уже шестнадцатый год.
Преподавание в Троицкой гимназии не на много превосходило уровень поселковой школы. Так же как и там преобладала тупая зубрёжка и на хорошую оценку мог рассчитывать только тот, кто на экзаменах был способен бойко изложить по памяти соответствующий параграф учебника. Для юного Георгия Марсакова, обладающего феноменальной памятью и усердием, такое обучение не было проблемой, он с лёгкостью получал на экзаменах пятёрку за пятёркой. Однако наряду с этим его всегда отличали: аккуратность, умение доводить порученное дело до конца и доскональность в изучении любого вопроса, не считаясь с затраченным временем. Так что вполне закономерно, что именно ему, в бытность студентом Томского политехнического института Императора Николая II, приехавшему на практику в Николаев (Украина) на судостроительный завод «Наваль», единственному из 156 сокурсников, вице-директор завода, инженер Каменев предложил, не откладывая дела в долгий ящик, остаться на заводе или вернуться туда после окончания обучения. Георгий выбрал второй вариант.
Когда сгоравший от нетерпения поскорее начать работу на приглянувшемся ему заводе Марсаков явился в институт и попросил записать его сразу на одиннадцать экзаменов, дипломную работу и дипломный проект, то декан от такого заявления чуть со стула не рухнул и, сгибаясь пополам от смеха, предложил ему покинуть кабинет. Только он, видимо, он забыл, что за плечами этого студента уже был один славный эпизод, когда он сдал двадцать один экзамен за два месяца. Доказательством, что это не было результатом случайного стечения обстоятельств, явилось то, что по прошествии всего пяти месяцев ему удалось с блеском защитить дипломные проекты по тридцатисильному дизелю и холодильной установке.
После того как ему было присвоено звание инженера-механика сразу по двум специальностям: силовые установки и холодильное дело, приехал в родную станицу повидаться с отцом, чтобы тот мог воочию убедиться, что его усилия дать сыну достойное образование не пропали даром (мать до этого радостного момента не дожила). Однако вместо того, чтобы наносить визиты многочисленной родне и предаваться подобающим моменту радостям жизни, на протяжении двух недель вместе с отцом красил и ремонтировал станичную церковь.
В тылу у белых
В Николаев Марсаков так больше и не вернулся, так как, последовав за покинувшим к тому времени завод «Наваль» своим покровителем Каменевым, очутился в 1914 г. в Царицыне (Сталинград/Волгоград). Здесь он работал вначале прорабом на строительстве Орудийного завода, а затем инженером по оборудованию металлургических цехов, а также заведующим котельным и слесарно-механическим цехами на том же заводе.
В 1918 году этому коренастому, широкому в плечах, постоянно находящемуся в хорошем настроении 30-летнему мужчине неожиданно предоставляют отпуск для поправки здоровья. Это явилось результатом интриг старого заводского истеблишмента, решившего таким образом «встряхнуть» того, кого они называли «позором сословия» за его симпатии к новой власти. Марсаков решил воспользоваться неожиданного свалившимся на него отпуском, чтобы, может быть в последний раз, навестить своего отца, которому исполнилось 60 лет (весьма почтенный для того времени возраст).
14-17 мая 1918 года произошёл инцидент в Челябинске, с которого и начался мятеж Чехословацкого корпуса, давший начало кровавой смуте под названием Гражданская война. Вплоть до августа следующего года Урал оказался отрезанным от Поволжья и Центральной России. «Завис» на Урале и герой нашего очерка.
Несмотря на то, что белые объявили мобилизацию на всей подконтрольной им территории, куда входила и станица Наследницкая, Марсаков от мобилизации уклонился. Такое решение было вполне закономерно. Хотя на тот в момент он и не состоял в рядах партии большевиков, но всё же был товарищем (заместителем) председателя Союза инженерно-технических работников Царицынского Губпрофсовета и представителем в комиссии по введению Рабочего Контроля при Царицынском Совете рабочих и солдатских депутатов.
К сентябрю все накопления его закончились, поэтому пришлось заняться активными поисками работы. Поначалу он подался в Омск, где рассчитывал поступить в местный Политехнический институт, на какой-нибудь холодильник или железную дорогу. Устроиться на приличную работу без документов, подтверждающих квалификацию, которые остались в Царицыне, оказалось проблематичным, но тут счастливым образом помогло случайно оказавшееся при нём удостоверение с Царицынского Орудийного завода. Благодаря ему в октябре 1918 года он поступил в артиллеристское управление армии адмирала А.В. Колчака под начало генерал-майора Шерпантье Фёдора Фёдоровича (1874-1954), начальника тяжёлой артиллерии особого назначения, где ему поручили заниматься организацией и постройкой ремонтных мастерских в Красноярске. В декабре того же года Шерпантье убыл по делам в Омск, а Марсаков упросил своего непосредственного начальника капитана Оганезова С. М. и заместителя Шерпантье полковника Федоровича уволить его.
После чего выехал в Омск, где поступил к Кустанайскому купцу Самохвалову для постройки ему макаронной фабрики. Однако в первый же день (25 декабря 1918 г.) приезда в город Кустанай он был арестован начальником гарнизона за уход из воинского подразделения и большевистскую агитацию и помещён в подвалы контрразведки. Выйти оттуда ему удалось только благодаря поручительству братьев Преображенских, – врача и юриста, – его однокашников по Троицкой гимназии.
На круги своя
Больше он судьбу испытывать не стал, поспешил покинуть негостеприимный Кустанай и направился в Троицк, где поступил на Убойно-холодильный комбинат (сейчас это Троицкий консервный комбинат – одно из крупнейших мясоперерабатывающих предприятий России) в качестве заведующего льдоделательным заводом. Памятуя все кустанайские перипетии, на Троицком комбинате вёл себя гораздо осмотрительнее, аккуратно являлся на работу и запомнился сослуживцам только тем, что был очень молчалив.
Это было совсем новое на тот момент предприятие, выдавшее первую продукцию в 1916 году, оборудованное по последнему слову тогдашней техники: имелись собственные водопровод и канализация, всё производство и коммунальное хозяйство находились в кирпичных зданиях. Военно-интендантское ведомство потратило на его возведение 2 млн 655 тыс. царских ещё рублей, и оно было стратегически важным для снабжения мясопродуктами вне зависимости, будь то царская, белая или красная армия. Поэтому, когда в августе 1919 года возникла угроза занятия красными Троицка, руководство комбината получило приказ: «Машины – обезвредить, всё, что возможно – вывезти».
Самого Марсакова, как ценного специалиста, белые вывезли в обозе третьего разряда на восток. Но когда колчаковский обоз добрался до Новосибирска, там уже заседал Сибревком и Марсаков наконец-то попал к «своим». Позднее в автобиографии он писал: «За этот акт [сохранение Холодильника и продуктов для Красной Армии] получена благодарность от т. Дружинина первого председателя Сибревкома (т. Дружинин занимал и г. Троицк)».
Только в мае 1920 года удалось ему прервать свой затянувшийся отпуск и вернуться в Царицын. Здесь он сразу же погружается в гущу дел по восстановлению города: ремонтирует взорванный белыми городской водопровод и руководит стройкой хладобойни, работает управляющим этой хладобойней и уполномоченным Центросоюза по отправке охлаждённого мяса в Москву. В 1924 году он был назначен заведовать постройкой хлебозавода Царицынского Центрального рабочего кооператива (пока ещё традиционной схемы). Именно с этого назначения начинается новый, самый прославленный этап его жизни, связанный со становлением отечественного хлебопечения.
фото автора
