Спустя четыре часа пути вверх по реке мы причалили к запору, который перекрывал русло Тондыма. Вдоль загородки тянулся мосток на сваях. Впереди, в тридцати метрах, возвышался второй запор. Еще через 100 метров, в озере, виднелись сваи предохранительного запора. Вся конструкция звалась кондинским котцом и являлась специализированной рыболовной ловушкой. Мы приехали посмотреть ее устройство.
Первое, что сделали рыбаки, – очистили запоры от принесенного водой мусора, тростника. Каждый из запоров состоит из деревянных жердинок (жала) 1,5 см диаметром и такими же промежутками. Рамы с жалом перекрывают всю реку. Если их не прочищать, запор однажды превратится в дамбу и поднявшаяся вода унесет все с собой – труды пойдут прахом. На памяти Виктора (12 сезонов) такое случалось один раз, на другой речке. На Тондыме ему предстоял первый сезон.
Виктор из числа тех, кто сторожит рыболовные котцы, по 4-5 месяцев проводя в тайге. На запоры обычно берут людей пенсионного возраста, оставшихся без родни, или асоциальных. Виктор не был похож ни на того, ни на другого, ему едва миновало 35. Сложно было представить, что завело его в такие места и как ему живется в полном одиночестве. Нам показали нехитрые развлечения и старые лодочные моторы на переборку. Но куда более красноречив был мешок для окурков на черный день.
Вокруг на многие километры простирались верховые болота – полное безлюдье и бездорожье. Жизнь вертелась вокруг худой рыбацкой избы 3 на 4 метра. В двухстах метрах, за ивняком, был сосновый бор, но сухой ногой туда было не пройти. На бору мы нашли остатки старой избы и несколько древних поселений, что указывало, что озеро обжили давно. Скорее всего, еще до нашей эры здесь рыбачили, загораживали реку и ручьи.
Сезонные загородки представляли собой быстровозводимые заборы из палок – такие можно видеть на архивных фотографиях. Лишь в ХХ веке их сменили фабричные конструкции с мостками на сваях – те самые кондинские котцы, которые были рассчитаны на полугодовой цикл. Наблюдать за ними ставили рыбаков, которых прозвали «речешниками». Избы для них собирали в леспромхозах и оттаскивали по зиме к местам промысла. Ставили прямо у запора на болотный торф. Тондымская избушка сохранилась с советских времен, изрядно погрузившись в дерн. Весной ее топит так, что прямо с кровати можно отплывать на лодке.
Не будь в верховьях рыбного сора, никто бы по Тондыму не ездил. Сорами в Приобье называют затапливаемые на пойменные водоемы и проточные озера – их можно уподобить нагульным пастбищам. Тондым перекрывают прямо на выходе из сора. Это узкая и вертлявая речка с коричневой болотной водой. Через 68 км она впадает в Каму, которая еще через 17 км впадает в Конду, приток Иртыша. Напротив устья Камы располагается одноименная деревня.
Дорога от деревни до запора на лодке занимает почти 4 часа. На снегоходе в три раза быстрее. Раньше деревня звалась Камовскими Юртами, и населяли ее ханты, но сегодня из полутора сотен коренных камовцев никто не знает хантыйского языка. Люди живут рыбой, заготавливают ее для себя и на продажу, в деревне работает приемный пункт-морозильник от ханты-мансийского рыбкомбината.
Запорным ловом занимаются немногие – это хлопотный промысел в истоках кондинских речек. Работу начинают весной. Рыбаки пропиливают и растаскивают баграми упавшие в русло деревья. Берега Тондыма ощетинились пнями. Однако этого недостаточно – невидимыми остаются топляки, за которые цепляется винт. Мотористы просто запоминают места, где надо сбавить ход и приподнять движок. Случайных посетителей тут не бывает. Тондым сильно петляет, километр по карте равняется трем по реке, русло узкое и глубокое, – в какой-то момент ивняк сжимает реку так, что не видно прохода, и едва различимая струя воды бежит под ветками. Потом Тондым вдруг разливается в небольшое озерко и мелеет. Мотор захлебывается илистой няшей, пока снова не окажется на русле.
К четвертому часу однообразного движения по речным петлям и череды ударов по винту (каждый может оказаться последним) закрадывается мысль, что рыба не стоит всех трудов и трат. Можно прикинуть в голове: котец проверяют каждую неделю, 15-20 литров бензина в один конец. При цене в 50 рублей за литр поездка обойдется в 1,5-2 тыс. рублей. В 300-400 тысяч оцениваются затраты по оборудованию рыболовного стана с нуля. Сам лов начнется только зимой, и результат его непредсказуем. Удачным считается год, когда счет идет на десятки тонн, тогда вложения окупятся. Но разница в уловах год от года отличается в десятки раз, неудачные года повторяются чаще. Средние цифры дает только многолетняя динамика.
Рыбой управляют стихийные силы, и все рыбаки в один голос утверждают, что промысел сродни лотерее. Никогда не угадаешь результат, пока улов не вырастет горой. Труд важен, но не он определяет конечный результат, а причуды природы. Зависимость от причуд – бремя человека, покуда он часть природы. Кондинский человек до сих пор природен, опирается на ресурсы реки. И в этой своей ипостаси очень зависим от ее «капризов». Упала/не упала, прибыла/не прибыла, замерла/не замерла. Уровень воды напрямую определяет человеческую активность в тех или иных речных лакунах.
В рыболовстве критически важно поймать момент, угадать место. Настойчивость и усидчивость не помогут, если рыбы нет или упущен момент. Надо уметь читать погоду и действовать по ситуации. Погода не работает по графику, но имеет закономерности. Готовность к спонтанным интуитивным действиям по погоде отличает человека реки. Другое дело, что социальная жизнь структурируется не погодой и одной рыбой сегодня сыт не будешь. Только поймав по-настоящему много рыбы, можно заработать на ее продаже. И речки загораживают в расчете на большой улов.
Тондымский сор славится язями – это достаточно ценная рыба, чтобы ради нее рискнуть и вложиться в котцы. Язь поднимается каждую весну с Конды метать икру. Только в эту пору он сбивается в стаи и доступен для массового лова. Но весенняя рыбалка не только запрещена сегодня, но и упирается в возможности хозяйств обработать и продать рыбу во время беспутицы – Нижняя Конда по-прежнему отрезана от федеральных автодорог с апреля по декабрь. Значительно больше рыночных перспектив открывает зимняя мороженая рыба, ее проще вывезти с водоемов и сохранить. Не надо тратиться на электричество, обработку и упаковку.
После подъема нерестовой рыбы в апреле-мае сора закрывают. Запертые водоемы кондинцы называли «закромами» и «садами», удерживая там рыбу до ледостава и последующего замора. Время от времени стаи рыб подходят к запору проверить, не открылся ли выход. Дырку может прогрызть выдра или ондатра. Щели в три пальца достаточно, чтобы сбежала большая часть рыбы. Сильные язи могут перепрыгнуть загородку (против этого натягивают сетку) или, встав плотными рядами вдоль запора, «наваливаются на него», так что вода может пойти верхом и вымыть одну из секций запора. Зная язевые проделки, запоры иногда подсвечивают прожектором.
Водоемы Обь-Иртышского бассейна «сгорают» зимой от недостатка растворенного кислорода. Обычно замор наступает в декабре-январе. Горит Конда и большинство озер низменности. Чтобы избежать гибели, рыба заходит в притоки с живой водой или скапливается у донных ключей. Из Тондымского сора основная часть рыбы устремляется вниз, но, пройдя первый запор, упирается во второй (крепостной) и стопорится в котце. Вода буквально замещается рыбой, которая бурлит и выскакивает из проруби.
Момент нельзя прозевать, поскольку в сильные холода замереть может и котец. Рыбу черпают саками или вываживают неводом, раскладывают на подготовленной площадке для проморозки, сортируют по мешкам и вывозят в поселок на тракторе с прицепом. Для этого специально «топчут» зимник. Если рыбы немного, вывозят снегоходами.
Но замора можно и не дождаться: зима 2019-2020 года была самой мягкой в Сибири за всю историю инструментальных метеонаблюдений – многие озера не сгорели. В таких условиях, чтобы нагнать рыбу в котцы, кислородное голодание могут стимулировать искусственно. Для этого ниже крепостного запора строят шлюз или трамбуют дамбу из снега, замедляя сток. Это рискованный способ – дамба может промерзнуть до дна и вся рыба умрет. За этим последует череда малорыбных лет.
Котцы десятилетиями стоят на одном месте, если оно было выбрано удачно. Русло под котец зачищается и углубляется, рядом оборудуют стан, – все это требует времени, денег, сил, разрешения на промысел. Промысел сегодня сильно бюрократизирован из-за отнесения к промышленному рыболовству – большинство избегает связываться с бумагами и отчетностью, предпочитая заниматься делом. Раньше загородки применялись очень широко, перегораживалась даже Конда, но фабричные сети и неводы потеснили дерево, одновременно ужесточились правила лова – котцы стали применять только на несудоходных речках для заготовки соровой рыбы. Сети оказались удобнее и мобильнее на открытой воде, тогда как котцы требовали подготовительных работ и зависели от замора.
Вернувшись с Тондыма в Каму, мы посетили приемный пункт, куда рыбаки сдавали улов дважды в сутки. Из приехавших рыбаков мало кто сдал меньше 150 кг, что говорило минимум о полудюжине поставленных каждым сетей. Можно было подумать, что крупные язь, лещ и щука – основные обитатели водоемов и добыча сетей, мелочь отсутствовала. Но дело исключительно в том, что цена на мелкую рыбу (до 21 см длиной) не оправдывает даже ее доставки до приемного пункта. Карась размером с ладонь принимается по 8 руб./кг, хотя он вкуснее леща-лаптя.
Усредненная цена крупной рыбы – 35 рублей за 1 кг. Средний улов рыбаков тянул на 5 тысяч рублей, из которых надо вычесть подоходный налог 13%, стоимость ГСМ (25-35%) и поделить на количество занятых в промысле (минимум двое). В итоге получается по 1,5-2 тысячи на рыбака. Для большинства жителей Камы это основной доход. Зимой рыбаки предпочитают продавать рыбу заезжим торговцам, которые предлагают более выгодные цены, чем приемный пункт рыбзавода. Но спрос приезжих избирателен и непостоянен, закупают чаще всего один-два вида, которые максимально рентабельны в текущий момент или на которых нашелся оптовый покупатель на «большой земле». Мелочь частиковых не востребована.
В такой ситуации невозможны долгосрочные контракты: рыбаки не могут гарантировать объемы и состав рыбы, покупатели – покупку по оговоренным ценам. Каждый год договариваются ситуативно. Рыбак по умолчанию в проигрыше: он торопится продать, пока есть сезонный спрос, не просел зимник, не заветрилась рыба. Речную рыбу не глазируют, пролежав месяц на воздухе, она теряет до 10% массы. Это чистый убыток. Оптовик, напротив, не торопится и может ронять цену при торге. В таких условиях рыбаки благожелательно вспоминают советские годы с твердыми ценами и принципом «одного окна» – где сдал, там и отоварился. Авансы и кредиты в современном рыболовстве практически исключены.
Сложившаяся в отрасли система регулирования и поддержки не способствует развитию запорного лова, где велики стартовые вложения, для вывозки рыбы используется тяжелая техника. Котцевику нужны оборотные деньги, страхование рисков, а не оплата через год, как в случае реализации рыбы через субсидируемые государством предприятия рыбопереработки.
В трех котцовых хозяйствах, что мы посетили в июле 2020 года, мы увидели разные стратегии использования места и рыбы. В одном случае рыбакам мешали нефтяники, в другом отсутствовали права на рыбучасток, только на Тондыме были условия для развития, оптимистический взгляд в будущее. Владелец сам занимался приемкой рыбы в деревне от рыбокомбината. Использование холодильных мощностей завода было конкурентным преимуществом, равно как и молодой состав команды. При нас на пилораме готовили новый жал для запоров, зимой собирались ставить новую избу взамен старой. Оправдаются ли эти вложения, покажет только опыт 2-3 лет пользования.
Вернуться в Содержание журнала
