Она сидела в своём офисном кресле нахохлившись, как большая хмурая ворона. По экрану монитора ползали, извиваясь, колонки цифр. Они сильно смахивали на длинных и толстых дождевых червей и выглядели весьма аппетитно. Она поправила съехавшие на самый кончик длинного носа очки, едва подавив желание клюнуть экран со вкусными червяками. Пошарила в ящике стола, нашла и укусила завалявшееся с обеда одинокое печенье. Скривилась. Оно оказалось чёрствым, совсем несладким. Не то что червяки на экране.
Ведьма вздохнула, закрыла глаза и легко прищёлкнула пальцами.
И они посыпались с экрана прямо на стол, на раскрытые папки с документами – толстенькие, разноцветные, мармеладные червячки.
***
В начале седьмого Эмма вывалилась из парадных дверей офиса и побрела по залитому лёгкой глазурью льда тротуару домой. Погода стояла, на вкус ведьмы, премерзкая. Разве отсутствие снега и жуткий гололёд способствуют хорошему настроению в канун Нового года? Определённо не способствуют, считала Эмма. И даже будучи неприлично старой и флегматичной ведьмой, она всё равно позволяла себе любить этот праздник.
Сколько Эмме было лет, затруднялась сказать точно даже она сама. Самым далёким и смутным воспоминанием ведьмы был симпатичный, но жутко сосредоточенный на своей миссии охотник на ведьм, которому она строила глазки где-то, кажется, во Флоренции во второй половине пятнадцатого века. Или может в первой, ещё до чумы? Эмма не взялась бы сказать точно. Возрастной склероз давал о себе знать. Впрочем, внешне старой ведьма никогда не выглядела. Вид старушки-одуванчика равно как и одиозной карги всегда казались ей вульгарными. Зачем такие крайности? Опыт нескольких веков открыл Эмме одну нехитрую истину: золотая середина нужна во всём. Во внешности, возрасте, взглядах. Поэтому Эмма не была ни особенно злой, ни слишком доброй ведьмой. Скорее просто старой ведьмой среднего возраста и не очень впечатляющей наружности.
Название улочки, на которой стоял Эммин дом, давно стёрлось и с таблички и из людской памяти. Дом ведьмы был в самом конце. Каменный, серый, под нарядной красной черепицей.
Эмма сдавала комнаты. Ей нравилось принимать самых странных персонажей: бродячих пророков, кукловодов, духов, гадалок, старьёвщиков, мелкую нежить. Места в доме хватало всем. Сейчас у ведьмы было всего два постояльца. Старое меланхоличное привидение, обжившееся в крохотной чердачной комнатке, и облезлый чупакабр, имеющий, по странному совпадению необычную фобию – чупакабр до икоты боялся привидений.
Эмма скинула ботинки в прихожей, прошла в гостиную и рухнула, как была – в пальто, шапке и шарфе – на диван.
– Йа-ау! – раздалось откуда-то сбоку и снизу. Послышались шкряб и возня, и на диван, а затем и на саму Эмму, вскарабкался Филипп.
– Йау! Йау!
Ведьма закатила глаза.
– Ну сколько раз тебе объяснять: мяу! Мяу-мяу! М-м-мяу! Там должна быть эта чёртова буква «м»!
Филипп потоптался на холодном с улицы пальто, устраиваясь поудобнее, старательно и с чувством вывел:
– Н-ньйауф-ф!
– О-о-о! – ведьма страдальчески вздохнула и надвинула шапку на глаза по самый нос. – Чёртов кот!
Пытаясь загладить конфуз, Филипп громко, с присвистом, заурчал.
Строго говоря, котом Филипп не был. Филипп был енотом.
Всем известно, что каждой уважающей себя ведьме полагается кот. Желательно – чёрный, со скверным характером и дурной репутацией мышегуба и душелова. И Эмма твёрдо намеревалась следовать этой давней и уважаемой традиции. Но, как-то так вышло, что к ней приблудился енот. Он оказался забавным, пушистым и имел хвост. Такой чертовски полосатый хвост. В общем, Эмма решила, что сойдёт для начала и енот. Может, со временем, из него даже удастся сделать кота. Не особенно прибегая к магии.
Филипп, в свою очередь, очень старался стать котом. Честное енотское. Правда иногда натура брала своё. Ну и были ещё эти проблемы с произношением одного-единственного простого «мяу».
«Я буду считать, что у меня кот-иностранец. Эль гато эспаньоло. Ньйауф!» – лениво размышляла Эмма, проваливаясь в сон.
Ей снилось, что она кружит под потолком столовой, а на парадном обеденном столе расставлены блюда с мармеладными червячками. Зелёными, малиновыми, жёлтыми. В сахаре и сладкой пудре. Со вкусом мяты, малины и лимона. Эмма взмахивает крыльями и всё размышляет, с какого червячка ей лучше начать.
Но тут что-то мерзко затрезвонило, Эмма испуганно метнулась вверх, едва не врезалась в люстру. И тут же ухнула вниз… с дивана.
Побарахталась в пальто, догадалась стянуть шапку.
Трезвонил телефон.
С третьей попытки вспомнив, какую нужно жать кнопочку на узком кирпичике мобильного, ведьма буркнула:
– Ну?
В ухо ей сразу ударили вопли и всхлипы, и в неясных стенаниях ничего нельзя было разобрать. Эмма благоразумно отключилась.
Но мерзкая трубка тут же запиликала вновь.
– Ну чего? – с обречённым вздохом повторила ведьма.
На этот раз на другом конце провода натянулась напряжённая струна молчания, а потом нервный голос Генрика сказал фальцетом:
– А, привет, Эмилия! Это Генрик. Как у тебя дела? А то у нас тут всё хорошо. Тебе привет от… от Деда. Вот.
– Э, – сказала Эмма. Дремота с неё сошла ещё не полностью. Мысли ворочались в голове тяжело и лениво, шею сдавливал душный шарф. – Привет, Генрик.
– А у нас тут всё хорошо, – настойчиво частил Генрик в трубку. – Очень-очень хорошо. Подготовка к праздникам полным ходом. Пакуем подарки. Это, ты знаешь, дело хлопотное – вечно путаница с маркировкой. Олени делают тренировочный забег…
Эмма потрясла головой.
– Генрик! Генрик, цыц! Что у вас там….
Но вопрос ведьма закончить не успела.
– А-а-а-а!!! – заревела трубка прямо Эмме в ухо. – А-а-а!!! Дед пропа-а-а-ал!!!
– Тьфу! – ведьма осторожно отодвинула трубку подальше от пострадавшего уха. Вопреки всем стараниям Генрика, новость не произвела на неё особенного впечатления.
– Нет, ты не понима-а-а! Дед же пропа-а-а!!! Нового года не бу-у-у…. Срочно прилета-а-а….
На этом связная речь закончилась, трубка захлебнулась всхлипами. Эмма отключилась.
Повертела и отбросила телефон. Скинула, наконец, кусачий шарф и тяжёлое пальто.
Ну, не будет Нового года, подумаешь! Ей-то что за печаль? Куча детишек не получит подарков. И поделом! Наверняка весь год баловались.
Эмма вскочила с дивана и прошлась по комнате.
Генрика, конечно, жаль. Он, как первый помощник Деда Мороза, Сантаклауса, Николауса, в общем – Деда, теперь всю эту кашу должен расхлебать.
Ведьма взмахнула руками. Взметнулись длинные рукава тёмно-синего старомодного платья, блеснули в тусклом свете люстры перья. Эмма сделала пару кругов над гостиной и с размаху плюхнулась в пыль на книжный шкаф. Филипп с опаской наблюдал за манёврами хозяйки из-под дивана.
Ведьма прошлась взад-вперёд по шкафу, оставила две цепочки тонких птичьих следов.
Ситуация плачевная, но ей-то какое дело? К Генриковым проблемам она отношения не имеет. Да, конечно, они старые друзья. Вернее, так: они оба слишком старые и знают друг друга слишком давно, чтобы не считаться друзьями. И Генрик всегда присылает ей подарки на Новый год. Да и сам Дед иной раз заглядывает и оставляет какую-нибудь безделушку. Эмма кинула взгляд на каминную полку. На ней громоздилась целая армия фарфоровых и каменных чёртиков, ёжиков, упыриков, лосиков, чупакабриков и прочих милых сердцу любой ведьмы финтифлюшечек. И Эмме было бы чертовски приятно найти утром первого января на каминной полке ещё одну новую фигурку. Ну и Генрик, Генрик…
– Давненько я его не видела, – сказала Эмма вслух.
В дверь гостиной поскреблись, в комнату опасливо заглянул чупакабр. Убедившись, что привидения поблизости нет, бочком протиснулся внутрь, волоча за собой что-то большое и рогатое.
– Чупа, фу! – каркнула Эмма со шкафа. – Я тебе запретила потрошить коз в гостиной! И вообще, передай Суэю, что мы с Филиппом улетаем и, если что, он за старшего.
Чупакабр жалобно заскулил и припал к полу, прикрываясь дохлой козой как щитом.
Ведьма махнула крыльями и неуклюже приземлилась на ковёр. На четвереньки. Ловко вытащила из-под дивана молча упирающегося котоенота.
– С фобиями надо бороться! – сказала чупакабру Эмма, наставительно подняв палец. – И я тебе в этом помогаю. Так что будь добр, найди Суэя. Да, и не ешь козу в гостиной!
Накинув на плечи пальто, Эмма выскочила из дому и направилась к маленькой пристройке, в которой хранился инвентарь и разные транспортные средства.
Мётлы были аккуратно выстроены у стеночки. Эмма придирчиво оглядела их стройный ряд и осталась недовольна. Нет, состояние у мётел было отличное. Но зимой? Сквозь ветер и холод на метле? Над океаном? Скажите, пожалуйста, почему она должна так страдать? И почему никто не придумает удобный транспорт для ведьм на случай дальних перелётов? Эмма вздохнула и двинулась к громоздкой штуковине в углу. Рывком сдёрнула брезент и задумчиво уставилась на ступу. Ступа была собрана из костей, пригнанных друг к другу довольно плотно, и вымазана глиной изнутри.
– Ну, это уже лучше, хоть не окончательно окоченеем за перелёт, – пробормотала Эмма.
Уронив Филиппа на дно ступы, ведьма выволокла свой транспорт во двор и побежала на кухню за провиантом.
***
Над головой посвистывало и похлопывало – ветер путался в обрывках ткани, из которых Эмма наскоро соорудила нечто вроде навеса. Ступу потряхивало, мотало из стороны в сторону, роняло в воздушные ямы и подбрасывало на восходящих тёплых потоках. Эмма сидела на дне, подтянув колени к подбородку, и глотала кофе из термоса. Кофе плескался и опасно подпрыгивал вместе со ступой. Филипп тихонько посвистывал во сне, свернувшись уютным калачиком под коленями ведьмы.
Эмма в очередной раз сверилась с компасом и подкорректировала направление. Чуть севернее. Так, теперь не должны промахнуться.
Подступала дремота, но спать было нельзя. Скорость ступа всё же развивала приличную и, по подсчётам Эммы, они скоро должны были быть на месте. Главное – не проскочить.
Эмма допила кофе, спрятала термос в сумку и осторожно приподнялась. Чуть не разворотила навес, зато исхитрилась просунуть кончик носа между ним и краем ступы. Чуткий ведьмин нюх уловил тончайший запах шоколадных конфет, сладких мандаринок и новеньких подарков. Довольно крякнув, ведьма плюхнулась обратно и выжала из ступы максимум соколиных сил.
Спустя час Эмма рискнула снизиться. Ступа шла над океаном, медленно переходящим рваной полосой айсбергов в белую равнину Гренландии. Часть побережья, не укрытая ледником, сияла редкими огнями поселений. Дом Деда Мороза был надёжно спрятан от ледяных ветров и любопытных глаз на юго-востоке острова за горой Гунбьёрн.
Эмма снизилась, сделала круг над горой и снизилась ещё.
Дом, великолепная громада камня и льда, уходил нутром в гору. Широкая площадка перед ним была непривычно пустой, только далеко внизу по снежной равнине неуверенно двигались упряжки оленей.
Для порядка Эмма прицелилась ступой на посадочную площадку для саней, окаймлённую сигнальными огнями, но не рассчитала со скоростью снижения. Ступа с размаху шлёпнулась на укатанный снег, подпрыгнула и завалилась на бок, выплюнув своих пассажиров с обрывками навеса. Ведьма и енот покатились по гладкой поверхности.
– Й-й-й-й-а! – радостно завопил Филипп.
– Потом покатаешься, – буркнула заиндевевшая в ступе Эмма. – И вообще, коты себя так не ведут!
Филипп послушно принял котовид и стал брезгливо отряхивать каждую лапу от снега.
Эмма поднялась на ноги, подобрала сумку, сгребла Филиппа под пушистый живот, приспособив обвисшего енота наподобие муфты, и направилась в сторону тревожно замершего дома.
На ступенях перед массивными двустворчатыми дверями Эмма остановилась. Что-то не вязалось в памяти с привычной картинкой. Что-то белое и очень пушистое, замечательно сливавшееся по цвету с фасадом дома и ландшафтом.
Клубок поднялся на четыре мягкие лапы и деликатно откашлялся.
– Добро пожаловать в Дом Деда Мороза, – сказало нечто хорошо поставленным баритоном, – уважаемая Эмилия и …эээ?
– Филипп, – машинально вставила Эмма, всматриваясь в собеседника. – Мой кот Филипп. А вы, простите, кто?
Нечто глянуло на «кота», усомнилось, но комментировать вопиющий факт не рискнуло.
– Позвольте представиться: Ичи. Второй помощник Деда Мороза, специалист по связям с общественностью, – доложил баритон горделиво.
– Впечатляет. Но… вы всё-таки кто?
Существо, кажется, собиралось ответить. Возможно, даже что-то по делу, но в этот момент массивные ледяные створки с треском распахнулись, и на пороге возник невысокий толстячок. Розовощёкий, красноносый. Обширная лысина на макушке, обрамлённая остатками седых волос, жизнерадостно пустила зайчика в луче одинокого фонаря. Белая борода задорно топорщилась. Общую картину сходства с новогодними открытками довершал толстый красный свитер. Ни дать, ни взять – добрый Дедушка Мороз в домашней среде обитания.
– Генрик! – радостно воскликнула Эмма.
– Это песец! – выдохнул Генрик вместо приветствия и, подцепив ведьму под локоток, шустро потянул её вглубь дома. Белое нечто засеменило следом.
Холл они проскочили со свистом, и местами даже со звоном – Эмма ненароком зацепила какую-то резную финтифлюшку. За холлом так же быстро промелькнули двери в игрушечный и кондитерский цеха. Возле склада подарков пара йети с грохотом резалась в шашки на поддавки.
– Лентяи! Работать кто будет? – крикнул Генрик на бегу. Йети прервались, чтобы проводить его хмурым взглядом. Один внушительно уронил каменный блин, служивший шашкой, на размеченную мелками под игру плиту пола. Первый помощник прибавил ходу.
– Генрик! Генрик, подожди! Я конечно, понимаю, что ты расстроен, но…
Генрик не подождал. Генрик влетел в свой кабинет и изловчился захлопнуть дверь перед самым носом пушистого Ичи.
– Это невыносимо! – сказал толстячок и устало плюхнулся в кресло. – Последние дни совсем кошмар. Просто шагу ступить нельзя!
– Что у вас всё-таки случилось? – полюбопытствовала Эмма, присаживаясь напротив и по-хозяйски пристраивая Филиппа на ближайшую тумбочку возле вазы с печеньем.
– Я ж говорю, песец у нас случился! В прямом смысле. Ну и в переносном тоже.
– Пардон? – не поняла Эмма.
– Ичи – песец. Приблудыш. Подкидыш. Не знаю. Но у Деда эта дурацкая привычка тянуть в дом всё миленькое, беленькое и пушистенькое, что встретится на пути. Просто комплекс какой-то! Счастье ещё, что в Гренландии котики не водятся…
Эмма вздохнула. Насчёт комплекса она с Генриком согласна не была. Хотя, внешность у Деда была и впрямь более чем специфическая. Несколько веков назад, когда у него ещё не имелось помощников, Дед понемногу доставлял подарки детям сам. Не всем конечно, а кому повезёт. Ну или не повезёт. Это как посмотреть. Представьте себе: просыпается ребёнок ночью, слышит, как кто-то возится в темноте. Радостно вылезает из кроватки посмотреть, кто же ему подарочки подкладывает. Шасть под ёлку, а там… ну, в общем, Дед. Если без подробностей. Зато заикание, у кого оно имелось, лечилось на раз. Было пару случаев. Ну и ещё масла в огонь подливали заботливые и любящие родители, стращающие чадо тем, что его на Новый год навестит злой двойник Деда Мороза и утащит себе главным блюдом в меню. Ну или хотя бы розги на память оставит. Всё это, впрочем, было ложью. Дед оставался душкой и симпатягой. В душе.
Когда появился Генрик, дела с доставкой подарков пошли на лад. Дед занялся исключительно организацией и производственными вопросами. А добрый дух Нового года и Рождества обрёл дружелюбное, розовощёкое и бородатое лицо.
Но вот насчёт мании и тяги Деда ко всему миленькому, трогательному и пушистенькому Генрик был прав. Чего стоила одна история с парой белых медвежат! Дед подобрал их в предгорье. Маму-медведицу накрыло оползнем, и малыши остались одни. Два мохнатых черноглазых мокроносых карапуза. Сердце Деда растаяло как эскимо на солнышке. В доме медвежата быстро пришли в себя, пригрелись, освоились. И вроде бы всё поначалу шло неплохо: малыши шастали за рабочими йети и Генриком, резвились. Пока не начала пропадать всякая мелочёвка. Тут ёлочная игрушка, там гирлянда, здесь любимые Генриковы очки… А однажды, наведавшись в цех, Генрик собственными глазами увидел, как братья молниеносно, с завидной синхронностью, свистнули из-под локтя зазевавшегося йети отвёртку и штангенциркуль. Зачем они медвежатам, осталось загадкой. Ровно как и место, куда хитрые шерстяные клептоманята прятали присвоенные вещички.
Генрик пожаловался Деду. Дед выслушал Генрика, ласково почёсывая крох за ушами и глядя в их безупречно честные мордашки. После того как словесный поток первого помощника иссяк, выдал всем троим по пироженке и удалился по своим делам. Пироженку Генрик попробовать не успел – отвлёкся на телефонный звонок, а когда вовлёкся обратно, пироженки и медвежат уж след простыл.
И всё бы, в общем-то, ничего. Но: по мере роста воришек росли и размеры краж. Терпению Генрика настал окончательный и бесповоротный конец, когда медвежья братия была застукана на выносе запасного генератора. Куда подросшие стырщики его тащили и, главное, как им удалось его отключить, осталось загадкой. В этот раз Генрик на пироженку не повёлся и стоял на своём до последнего. Дед повздыхал и выселил медвежат в пристройку в мастерскую: «развивать таланты». Вопрос, которые, остался не вполне прояснённым.
– Но в этот раз случился просто апогей бело-пушистого безобразия! Пару суток назад вышел Дед прогуляться, а у нас под дверью сидит. Пушистый такой шарик на лапках. И косточку мёрзлую, болезный, гложет. Ещё не известно, кстати, чью. Может, прошлого благодетеля.
– Оленья кость была! Волками объетая и вообще несвежая, – пояснил баритон из коридора.
Генрик сделал вид, что не услышал.
– Но у Деда аж слёзы потекли. Что тут началось! Дед этого паршивца час на руках таскал, самолично с ложечки кормил, колыбельную пел!
– Неправда, не пел! Он и говорит-то у вас с трудом, – вставил баритон из-за двери.
– А ну умолкни! – не выдержал Генрик. – Разве не знаешь, что подслушивать нельзя?
– Знаю, что если обо мне, то можно.
Генрик застонал.
– И так всё время, – пожаловался он Эмме шёпотом. – Под вечер, значит, эта пакость оклемалась, и тут мы выяснили, что она ещё и говорит… Дед, естественно, пришёл в восторг окончательный. Все остальные – в ужас полный. Представь: мало того, что у нас теперь есть домашний песец, так ещё говорящий, и от него не отделаешься! Я вот раньше как-то не до конца понимал выражение «настал песец». Теперь понял. И пишется оно точно через «е».
– Вульгарная шутка, – добавил баритон. Тоже шёпотом, но громким.
Генрик скорчил страдальческую гримасу.
– И дикция у паршивца, хоть на радио ведущим, – добавил первый помощник, еле шевеля губами.
Эмма сочувственно похлопала друга по плечу. Филипп пришёл в себя и теперь бодро хрустел печеньем из вазочки.
– В общем, это всё можно было бы пережить, хоть и с трудом. Но вскоре исчез Дед. Мы и хватились-то его не сразу. Решили: опять на прогулку отправился. Но у нас же праздники на носу! Тут и так неразбериха. А его нет и нет. Йети, как отсутствие Деда почуяли, вконец разленились. Только он их умеет в тонусе держать. Мы на равнину упряжки поисковые выслали, я в ближайшие посёлки ездил, слухи послушать, порасспрашивать. Ничего. Снежана, бедная, вся в слезах. Она к нему очень привязана.
– Вторые сутки рыдает, – подтвердил баритон из-за двери.
Генрик махнул рукой и тяжело откинулся на спинку кресла. Было заметно, что ему оказалось полезно выговориться. Словно часть груза упала с плеч. Но проблем-то от этого меньше не стало. И только Эмма, давно и хорошо знавшая Генрика, могла разглядеть тень отчаяния на его вечно жизнерадостной физиономии.
– А если вдруг с ним что-то случилось? – тихо спросил Генрик и взгляд его затуманился. – Вдруг он попал под оползень или провалился в какую-нибудь яму или… Эмма, а вдруг Дед не вернётся совсем?
Ведьма внимательно заглянула в лицо старому другу и поняла, что он высказал вслух свой самый потаённый страх и сейчас находится где-то на грани новой волны истерики. Потому что никто, ни один ребёнок, ни одно живое существо на земле не верило в Деда Мороза так, как верил в него Генрик, главное лицо новогодних праздников. Генрик, чей портрет украшал собой миллионы открыток, картинок, ёлочных игрушек, пакетиков и прочей дребедени по всему миру, свято верил в настоящего Деда Мороза. И эта вера не могла быть поколеблена.
– Генрик! – позвала Эмма. Вид она приняла твёрдый и бодрый, насколько это оказалось возможно. – Послушай, Генрик! Всё будет хорошо. Я прилетела, и я тебе помогу. Во что бы то ни стало. Слышишь?
Генрик машинально кивнул. Взгляд его всё ещё блуждал в тумане собственных страхов.
– Всё будет хорошо, – повторила Эмма, а затем сказала Сонное слово, и глаза первого помощника закрылись. Ему очень нужно было поспать.
А ведьма вытащила чавкающего енота из вазы и направилась к выходу.
– Коты столько печенья не едят, – укоризненно заметила Эмма.
– Й-ф-ф! – не согласился Филипп, страстно прижимая к себе припасённую печенюшку.
Когда она открыла дверь, на пороге ждал песец.
– А вы уверены, что это кот? – спросил он, с любопытством разглядывая Филиппа.
– Да, – отрезала Эмма и пошла по коридору.
***
Ещё одной находкой Деда некогда стала Снежана.
Спелёнатую кроху вынесли в корзинке из маленького посёлка Исерток и оставили одну на камнях. И хоть было это летом, холодные ветры Гренландии не пощадили бы девочку, если бы Деду не случилось оказаться в тот час неподалёку. С тех пор она считалась его приёмной дочкой. А точнее, внучкой.
У Снежаны были довольно типичные для инуитов черты лица: узкие глаза, широкие скулы и треугольный подбородок. Вот только волосы – ослепительно-снежные и лёгкие как пух. Кожа словно молоко. Белые до прозрачности ресницы и брови. И глаза бледно-голубые, как тонкая корочка льда на горном озере. Снежана была альбиносом.
Возможно именно этот факт, помноженный на тёмные суеверия, заставил её родных так зло поступить с новорождённым ребёнком. Впрочем, у Деда Снежане жилось очень хорошо. Все её любили, баловали, жалели за то, как в детстве обошлись с ней родители и ещё за слабое зрение, свойственное всем альбиносам.
***
По дороге к Снежаниной комнате Эмма попыталась урезонить трёх йети, затеявших соревнование, кто звонче стукнется головой в потолок. Базальтовое перекрытие уже избороздила подозрительная сеточка трещин, на пол летели мелкие камешки и сор, а коридор вздрагивал от прыжков. Послушав Эммины призывы остановиться, йети пораскинули свежерастрясёнными мозгами и решили, что игра «Прыгни и раздави ведьму» ничуть не хуже, чем «Звонко тресни в потолок». Чтобы увернуться от трёх мохнатых верзил в узком коридоре требовалось определённое мастерство. Эмма сообразила, что в человеческом облике такая ловкость и вёрткость ей и в страшном сне не снилась. Обернувшись вороной, она подхватила Филиппа за загривок и махнула прочь.
«Деда на них не хватает!» – думала сердитая Эмма, изо всех сил работая крыльями и отдуваясь.
– Ну ты и толстяк стал! – сказала она вслух Филиппу, всё ещё потихоньку тискавшему прихваченное печенье.
Но в этой ситуации была и одна крохотная приятная мелочь – в спину Эмме долетел скулёж пополам с обсценной лексикой. Похоже, увязавшемуся за ведьмой песцу не удалось так удачно прошмыгнуть мимо неугомонных йети.
Эмма довольно каркнула.
У дверей Снежаниной комнаты ведьма уронила Филиппа и приняла свой обычный вид. Отдышалась и осторожно стукнула по дереву. Раз, другой. Прислушалась. Внутри стояла тишина, хрупкая до звона.
– Кто? – неожиданно спросил тонкий девичий голос совсем близко, прямо из-за двери.
– Снежана, милая, это Эмма. Ты меня, наверное, не помнишь… Прилетела вас проведать в канун праздников.
Повисла короткая пауза, потом раздался щелчок, и дверь приотворилась. Эмма шагнула внутрь.
В комнате было темно, только горел одинокий ночник в виде белого медведя: Снежана не выносила яркий свет.
– Помню, – ответила девушка. Поколебалась и добавила: – Совсем немножко, я ведь маленькая была.
Она сидела на кровати, белая и печальная, как одинокое привидение. Картину портил только опухший красный нос и заплаканные глаза.
Эмма замялась на пороге. Ей давненько не приходилось общаться с зарёванными молодыми особами, и что полагается им говорить и как утешать в таком случае, помнила плохо. Ведьма заприметила кресло и решила для начала устроиться поудобнее.
– Я присяду, – пробормотала она. Снежана кивнула.
Эмма водрузилась в мягкое кресло. Снежана хлюпнула носом. Пауза затягивалась.
Ведьма поёрзала и почувствовала, что жалеет о том, что отделалась от Ичи по дороге.
– Я помню вас по запаху, – неожиданно сказала Снежана. – Очень сложному и необычному. Вы пахнете кардамоном, шалфеем, апельсином, мёдом и какао. А ещё старым домом, океаном, и в этот раз…
Снежана замялась.
– Чуть-чуть – козой, – неловко закончила она.
«Чупа, – вспомнила опешившая Эмма. – Пора бы ему, пожалуй, съехать».
– Я помню, тогда решила, что тоже непременно стану ведьмой. И буду пахнуть чем-то таким. Вкусным и непривычным. А пока росла, передумала и теперь просто немного помогаю дедушке…
Тут Снежана снова замолчала и опустила голову. Но даже в полутьме Эмма разглядела, как на юбку простого домашнего платья упали две крупные слезы. Снежана плакала беззвучно, завесившись белой кисеёй волос. И только плечи её ходили ходуном, словно в припадке. Зрелище было душераздирающее.
Эмма не выдержала и подсела к девушке, осторожно обняла.
– Ну, будет плакать! Я как раз прилетела, чтобы помочь. Вместе мы Деда разыщем, даже не сомневайся.
Но Снежана заплакала ещё горше.
– Тётя Эмма, я Генрику не сказала, – с трудом проговорила девушка сквозь слёзы, – это всё я виновата.
***
– Я тогда уже почти уснула. Помню, сквозь дрёму услышала, что скрипнула дверь, и кто-то вошёл в комнату. Вернее, забрался. Ползком, на четвереньках. Я сразу решила, что это дедушка. Он иногда заглядывает, когда я сплю. Оставляет что-нибудь вкусненькое или новую игрушку. Чтобы я утром нашла, и получился сюрприз. Я, к тому же, никогда не выключаю ночник. Спать без света немного… боязно. Так что я неплохо разглядела, что это дедушка. Ну, мне так показалось сначала. Он подобрался к кровати, посмотрел на меня, а потом вдруг что-то застрекотал. Дедушка иногда так делает, будто что-то бормочет себе под нос. Но это набор звуков, а не язык. Нет в мире такого языка. Там только свист, стрёкот и скрежет, и какое-то гортанное карканье. И голос у этого существа был другой, не дедушкин. И… пахло от него странно. Дымом и пеплом, и горячей лавой. И подземельем. Оно стрекотало и стрекотало. А интонации менялись, как будто оно то предостерегало, то угрожало, то спрашивало. Я так испугалась, что не могла ни пошевелиться, ни закричать. А потом существо ушло. А я по-прежнему не могла двинуться от страха. Трусливая дурочка!
Снежана всплеснула руками и опять беззвучно заплакала.
– Если бы я тогда не струсила, а сразу побежала и нашла дедушку, рассказала, что видела его страшного двойника, то ничего бы, может, не случилось. Но я осталась бояться под одеялом и потом незаметно уснула. А когда проснулась, дедушку уже искали!
– Глупости какие! – возразила Эмма. – Ты ведь не могла знать, как оно выйдет. К тому же непонятно, что это было за существо. Говоришь, оно похоже на Деда?
– По силуэту – очень. А детали я различаю не всегда хорошо, – Снежана вытерла слёзы и без того насквозь мокрым платком.
– Ты молодец, что рассказала мне, – похвалила ведьма. – Только вот почему от Генрика скрыла?
– Стыдно мне было, – Снежана смотрела в пол, – и жалко его. Генрик и так за дедушку очень переживает.
Филипп, занимавшийся до этого подробным обследованием комнаты, взобрался на кровать и с важным видом протянул девушке уже порядком измусоленное печенье.
Эмма закатила глаза:
– Прямо вот от сердца оторвал, обжора.
– Ой, – встрепенулась Снежана, всматриваясь. – А это что за зверушка?
Эмма колебалась. Всё же нехорошо говорить неправду слабовидящей девушке. Даже если эта неправда как бы полуправда. А полуправда – это почти правда. По большей части.
– А чёрт его знает, – сдалась Эмма. – Это Филипп. Просто Филипп.
***
Убедившись, что Снежана боле-менее успокоилась и переключилась на поглаживание и потискивание котоенота, Эмма оставила девушку и отправилась на поиски гостевых комнат, где можно было бы немного отдохнуть и вздремнуть. Обустроившись в одной из них, ведьма быстро провалилась в сон.
Разбудил её истошный вопль мобильного. Эмма сунула голову под подушку и попробовала проигнорировать зловредный девайс. Однако телефон не желал умолкать, и после третьего звонка ведьма сдалась.
Экран показывал домашний номер Эммы.
– Ну? – буркнула ведьма, оборвав истерическую трель кнопкой приёма.
– Ы-ы-ы-ы-ы! – тут же нечленораздельно загундосило в трубке.
– Чупа? – удивилась Эмма. – Что там у тебя?
– Ы-ы-о-а! – отчаянно тянул чупакабр. – У-у-у-а-а-ы!!!
– Я тебя не понимаю! – сварливо сказала ведьма. – Если что-то срочное, дай трубку Суэю. Если нет – дождитесь, пока я вернусь.
– Это Эм-ма? – печально протянуло в трубке на заднем фоне.
– Ы-Ы-Ы-Ы-Ы! – взвыл Чупа в панике.
Эмма отключилась. Взглянула на время – проспала она всего ничего. Неплохо бы ещё отдохнуть. Ведьма закрыла глаза, расслабилась. Но сон не шёл. Вместо этого чуткий слух Эммы уловил непонятный гул. Он имел странный ритм: то чуть нарастал, то стихал почти полностью. Как волна, плещущая в берег, набегает и отступает, опадает. И набегает вновь. Гул не был похож на механический, он шёл откуда-то из недр Гунбьёрна. Словно гора тихо напевала людям свою древнюю колыбельную.
А затем всё вздрогнуло. Гунбьёрн, дом и каждый камень в нём. Будто под горой шелохнулось во сне дремлющее там издревле существо.
Эмма скатилась с кровати и выскочила в коридор.
Гул усилился. Приблизился, просочился сквозь щели каменных плит. И теперь казалось, что он составлен из голосов. Многих и многих жутких нечеловеческих голосов. Из комнат и цехов выглядывали удивлённые мохнатые морды йети. Мелькнуло бледное личико Снежаны. А Эмма всё бежала, и гул догонял её, толкал в спину, наступал на пятки.
Когда она ввалилась в кабинет первого помощника, тот всё ещё спал, свернувшись калачиком в кресле.
– Генрик! – засуетилась Эмма, тормоша друга. – Генрик! Генрик! Сейчас не время спать! Землетрясение! Нужно срочно всех эвакуировать из дома!
– Хррр… гм, что? – Генрик просыпался медленно и неохотно. – Что случилось?
– Послушай! – ведьма схватила первого помощника за руки и сжала. – Ты это слышишь?
Генрик покорно затих, но слух его был не так остёр, как ведьмин. И странные голоса сливались в единый неразборчивый гул.
– Ну, гудит что-то. Должно быть, конвейер в игрушечном цеху. Да что ты так разнервничалась?
Эмма открыла рот, чтобы возмутиться, но тут земля снова дрогнула. Сильнее, чем в первый раз. Мебель в комнате, включая кресло с Генриком, подпрыгнула.
– Ну?! – ведьма послала другу негодующий взгляд. Однако Генрика это не впечатлило.
– Возможно лавина сошла по склону горы, вот нас и тряхнуло. Такое бывает, – спокойно ответил Генрик. – Хотя… Дня два с половиной назад нечто подобное уже было. Правда, полегче. Я тоже тогда подумал, что лавина. Но две подряд…
– Генрик, подожди! – замахала руками Эмма. – Какая лавина! Первый раз тряхнуло, приблизительно, когда Дед исчез?
Генрик на секунду задумался, а потом кустистые седые брови его сложились домиком.
– Думаешь, есть связь?
– У вас тут имеется подвал или что-то вроде?
Первый помощник кивнул.
– Тогда пойдём, послушаешь оттуда.
***
Поколебавшись между эвакуацией йети перед землетрясением и желанием убедить Генрика, а заодно по возможности выяснить, что за странный гул и откуда он идёт, Эмма всё же выбрала второе. Во-первых, потому что йети издревле жили в горах и сами были способны заблаговременно почувствовать и как-то обезопасить себя на время землетрясения. Во-вторых, Эмма всё ещё хорошо помнила попытку трёх мохнатых громил раздавить её в коридоре, так что… пусть пеняют на себя. Йети, правда, были глуповаты от природы, но ведьма понадеялась, что инстинкт самосохранения их не подведёт. Вывести бы только Снежану…
На девушку Эмма и Генрик наткнулись где-то на полпути к её комнате, как раз в том коридоре, где накануне резвились йети. Она пробиралась им навстречу и приближение ведьмы и первого помощника почувствовала сразу.
– Генрик, тётя Эмма! А я вас ищу! Что-то происходит. Что-то совсем нехорошее… Там, внизу.
Ведьма и первый помощник переглянулись.
– Снежана, – начала Эмма, – это, скорее всего, землетрясение. Тебе лучше выбраться из дому, пока не случился…
Договорить она не успела. Гунбьёрн вздрогнул в третий раз. Тяжело, длинно. Словно болезненная судорога прошлась по всему телу горы. Трещины на потолке, чудом пережившем развлечения йети, расширились, углубились. За спиной Снежаны с оглушительным грохотом рухнула, проломив пол, огромная балка. Девушка закричала, отшатнулась, но было поздно: камень крошился под её ногами, увлекая вниз, в тёмный зев образовавшейся дыры. А над жадно разверстой её пастью продолжал подниматься теперь уже явно различимый хор трескучих голосов.
Эмма и Генрик потрясённо молчали. Гора успокоилась, замерла. Только в образовавшийся пролом всё срывались с краёв мелкие камешки.
– Как думаешь, она жива? – шёпотом спросил Генрик.
– Мне нужен мощный фонарик, – решительно сказала Эмма.
***
Ведьма медленно спускалась, осторожно взмахивая крыльями в холодном воздухе, зажав в клюве яркое электрическое солнце, тёплый луч которого тонул в кромешной тьме. Провал оказался глубоким – он уходил далеко под подвал и, похоже, был тут давно. Спрятан от чужих глаз в обустроенной под дом части горы. А метко рухнувшая балка обнаружила его существование.
Эмме было неуютно: на неё со всех сторон давила громада Гунбьёрна. И ведьма чувствовала себя крохотной и совершенно беспомощной перед лицом таившихся в её недрах опасностей. Хор странных голосов, однако, понемногу стихал, и вскоре вокруг повисла тяжёлая тишина.
Вдруг зоркий глаз Эммы уловил в темноте какое-то движение. Электрический луч скользнул по провалу, и Эмминому взору открылась удивительная картина.
По холодным, покрытым изморозью камням поднималось вверх невозможное существо. Серовато-бурое, тощее, завёрнутое в полуистлевший чёрный плащ, оно ползло, ища когтистыми пальцами малейшие выступы и неровности поверхности. Ноги существа мало отличались от рук – были разве что длиннее – и в колене гнулись назад, а не вперёд. Работая всеми четырьмя конечностями, двигалось жутковатое нечто очень проворно, запрокинув к свету фонарика лысую голову. Лицом оно больше всего напоминало мумию – сухая как пергамент кожа обтягивала, казалось, голый череп. На спине существа, крепко вцепившись в его плечи, болталась живая и на вид невредимая Снежана.
Эмма взмахнула крыльями и стала медленными кругами набирать высоту, подсвечивая путь диковинному созданию.
Когда существо добралось до поверхности, Генрик, Ичи и йети, толпившиеся вокруг дыры в полу, синхронно отступили, давая ему возможность выбраться. Создание бережно опустило на пол Снежану, а затем поднялось на ноги и, щёлкнув суставами, распрямилось во весь свой немаленький рост.
– А-а, – хрипло протянуло существо, оглядываясь. – Меня. Встречают.
Говорило оно странно: отрывисто, с отдышкой после каждого слова. С усилием, будто человеческая речь в принципе давалась ему тяжело.
– Дедушка! – воскликнула Снежана, и тут же снова повисла на существе.
– Снежа, – просипел Дед, и ласково потрепал спасённую внучку по волосам когтистой лапой.
– Дед Мороз! – пискнул Генрик и от избытка чувств тоже повис на вновь обретённом кумире.
Ичи вилял хвостом и радостно прыгал вокруг, прихрамывая на все четыре лапы. Йети неловко мялись в сторонке.
Дед блаженно улыбнулся. Тускло блеснули в свете ламп два ряда острых как иглы зубов. И было их там явно больше, чем тридцать два. Йети дружно попятились.
«Давно я его не видела, – подумала Эмма, выплёвывая из клюва фонарь. – Зря, пожалуй, Генрик порол горячку. Такой пропадёт, жди».
Она неловко шмякнулась на пол и так и осталась сидеть, распластав усталые крылья.
– Эмма, – обратился к ней Дед, после того как общая радость немного поутихла. – Рад что. Ты. Здесь.
– Привет-привет! – каркнула ведьма. – Я тоже рада. Где пропадал-то? Тут все извелись, тебя разыскивая.
– Вулкан. Проснулся. Хотел. Жертву. Пели. Колыбельную. Еле. Убаюкали, – выдавил Дед и сердито стрекотнул. Длинные фразы давались ему с трудом.
Эмма, Генрик и Снежана недоумённо переглянулись. Дед застрекотал опять, на этот раз досадливо.
– Он говорит, что ваши человеческие языки очень тяжелы. Не может толком воспроизвести ни один из них. Его речевой аппарат не приспособлен для таких звуков, – вдруг сказал Ичи. Он сидел у ног Деда и вид имел совершенно невозмутимый.
Брови Генрика сложились домиком, губы Снежаны – удивлённым «о». Эмма собрала разъехавшиеся лапы и, заодно, мысли и уточнила:
– Ты его понимаешь?!
– Да, вполне неплохо, – Ичи выжидающе посмотрел на Деда. И странная речь полилась из того рекой. Песец принялся переводить:
– Зовут его скорее Дааэд, а не Дед, но если хотите, можете называть, как привыкли. Он представитель древнейшей расы, очень малочисленной, которая некогда добровольно уступила землю людям и ушла жить вниз. Под землёй эти… – тут Дед издал некий сложный свист, – нет, не воспроизведу. Древние, в общем. Под землёй древние по мере сил следят за порядком, например, успокаивают проснувшиеся вулканы. Как вот сейчас произошло с Гунбьёрном. Это на самом деле не гора, а очень старый вулкан. Древние владеют особым знанием, которое часто помогает предотвратить катастрофу. Если не получается – пытаются предупредить живущих наверху. Ты, Снежана, видела одного из братьев Дааэда. Он приходил, чтобы позвать Дааэда помочь. Без него могло не получиться.
Ичи замолчал, переводя дух.
– Всё. Верно, – прохрипел Дед, и медленно, поскрипывая суставами, опустился на все четыре. – Пойду. Отдохну. Пока. Работайте, – добавил он в сторону йети и те, топчась и толкаясь, поспешили прочь от пролома и своего доброго, но страшного начальника.
Эмма устало сморгнула. Деда перед ней уже не было. Только хвост ветхого чёрного плаща плавно втянулся за угол, а в воздухе над провалом клубились дымком неведомые письмена.
Из-за поворота донеслось удаляющееся стрекотание и длинная немелодичная трель. И тут случилось удивительное: разбитые камни, словно живые, поползли, умостились, закрыли собой путь вниз. Затянулась обширная дыра в потолке, словно её и не было. А стрекотание всё удалялось и вскоре затихло совсем.
– Говорит, вы зря переживали: гора бы Снежану не тронула. Дааэд велел камням её беречь и всячески охранять. Он это может, – пояснил Ичи.
– Как ты это делаешь? – не удержалась Эмма.
– Что? А, я полиглот.
– Да, но откуда ты знаешь язык древней расы? – не унималась ведьма.
– Я же не спрашиваю, как вы стали ведьмой или почему считаете енота котом. Я тактичней, чем вы думаете, – уел Эмму песец.
***
На следующий день, после того как все хорошенько отдохнули, Эмму и Филиппа до отвала накормили вкусностями из кондитерского цеха, а йети все до единого были безоговорочно пристроены к делу, пришло время прощаться. В самом деле, ведь был уже канун новогодних праздников, и у Деда, Генрика и всей их компании наставала горячая пора.
Эммину ступу выкатили на взлётную площадку, и пока ведьму обнимали все по очереди, даже Дед (хотя Эмма всё же предпочла бы избежать этой участи), Ичи давал наставления Филиппу:
– Это не сложно, главное, чтобы губы были сжаты. Язык лежит спокойно, ты катишь по нему звук и – проталкиваешь через сомкнутые губы. Давай вместе: м-м-мяу! Мяу-мяу!
– М-мь-йауф! – радостно высказался Филипп.
– Ну вот, поздравляю: теперь ты почти официально кот.
***
Когда ступа с Эммой и Филиппом уже оторвалась от земли, у ведьмы вдруг запиликал телефон. Опять звонили с домашнего номера Эммы.
«Снова Чупа будет ныть», – решила ведьма и ошиблась.
– Приве-ет… – протянуло в трубке голосом Суэя. – Как дела, Эм-ма?
– Э, привет Суэй. Всё хорошо, домой вылетаю, – настороженно ответила ведьма. На заднем фоне в трубке что-то едва слышно подвывало. – А у вас там… А где Чупа?
– Он мне трубку держит, – флегматично пояснил Суэй.
– О, – только и сумела сказать Эмма.
***
Утром первого января ведьма и Филипп обнаружили под ёлкой целый выводок искусно вырезанных из камня фигурок: видимо, Дед работал над ними сам (ведьме почему-то представилось, как он сидит где-нибудь в укромном уголке своего дома-пещеры на покрытом инеем валуне и вгрызается острыми игольчатыми зубами в каменную болванку, сплёвывает крошку и, помогая себе ногами, поворачивает, осматривает и вгрызается вновь). Там были: Генрик в санях, запряжённых шестью оленями, Снежана в пышном платье, Ичи, застывший как египетский сфинкс, крошечный Филипп и сам Дед – диковинное древнее существо, которое однажды решило остаться среди людей. Просто потому, что очень любило делать подарки и сюрпризы. А ещё всё белое и пушистое, что только могло встретиться на его пути. Среди соплеменников реализовать оба этих пристрастия оказалось проблематично.
Дед изобразил себя на трёх конечностях. Четвёртая заботливо придерживала за спиной пухлый мешок с подарками. По земле тянулся длинный хвост отороченного мехом плаща, а улыбающуюся физиономию (вполне натурально, кстати, улыбающуюся – Эмму даже передёрнуло от натурализма) венчал пресловутый новогодний колпак.
Ещё под ёлкой обнаружились две коробки: одна с мармеладными червячками для Эммы и одна – с печеньем для Филиппа. А ещё…
– Доброе утро! – из-за праздничного дерева вышел Ичи. Сел, обернувшись хвостом, и скромно потупил глазки.
«Это песец», – подумала Эмма.
– М-мяу! – то ли обрадовался, то ли похвастался успехами Филипп.
– Я тут попросил Генрика подбросить меня на оленях. Решил немного сменить обстановку, попутешествовать, посмотреть мир. Применить свои лингвистические навыки. А пока поживу у вас. Генрик мне по дороге рассказал, что вы сдаёте комнаты.
Эмма скрипнула зубами и впервые за последнюю пару сотен лет воспылала желанием наслать на Генрика какое-нибудь проклятье. Такое, не очень страшное, но обидное. Хроническую икоту, например. Или перманентное расстройство желудка. Не то чтобы Ичи Эмме совсем не нравился. Нет, но… вы понимаете: дома песец, песец ждёт дома. Как-то это немного… символично. К тому же Эмму раздражало, как ловко хитрюга Генрик сумел от него отделаться.
– Э… да, – попыталась выкрутиться ведьма, – но сейчас у меня, знаешь ли, уже есть постояльцы…
– Они ночью съехали, – радостно доложил Ичи, – вместе. Собирались найти подходящее место и открыть общее дело. Потусторонняя психологическая помощь. Борьба с фобиями и социализация. Что-то в этом духе. Так что, я выберу себе комнату?..
– Ладно, – сдалась Эмма. – Обустраивайся.
И подумала: «В конце концов, песец дома – полезная, может быть, зверушка».
