Дед пришёл в деревню вместе с хорошо знакомым мне Никодимом. Был он, несмотря на отсутствие по локоть правой руки, жизнерадостен, нахален и дымил, как паровоз, самокруткой.
– Мне сказали, что у тебя есть трактор, – заявил Дед, тыча культёй мне в лицо. Дым путался в его растрёпанной бороде и тонкими струйками пробирался к красному мясистому носу.
– А ты кто вообще такой? – поинтересовался я, поглядывая на Никодима.
– Я? – усмехнулся Дед. – Я твой билет в рай. Только к старшим нужно обращаться на «вы».
– Нам действительно нужен трактор, – вмешался Никодим. – Ты говорил, он на ходу.
– Скорее всего. – Я пожал плечами, стараясь смотреть исключительно на Никодима. – Горючки год уже нет от слова «совсем».
– Горючее у нас есть, – сказал Никодим. – Нужно проехать без малого двести километров и вернуться назад.
– Четыреста километров? – Я присвистнул. – Друг ты мой, Никодимчик, закончилось время таких походов. Сейчас от деревни до деревни живым бы добраться.
– Это важно, Андрей, – настаивал Никодим, хмуря непролазные брови. – Наши отцы решили ему помочь.
Дед в это время нетерпеливо обмеривал шагами единственную комнату моей избёнки, рассматривая висевшие на стенах картины и вырезки из журналов, разбросанные в слесарном углу инструменты.
– И их отцы не глупцы, хочу я сказать, – вставил Дед. – Всё-таки наше поколение ещё способно видеть дальше собственного носа. Не то, что вы, вьюноши.
Мы с Никодимом переглянулись. Никодим, серьёзный мужик лет сорока, слегка развёл руками – дескать, я его не по своей воле привёл.
– Ты, кстати, нам тоже нужен, – бросил Дед через плечо. – Без механика нам не добраться.
– Чего? – возмутился я. – Я на кого деревню оставлю? Нас и так полтора мужика здесь.
– Почему полтора? – нахмурился Никодим. – А Тимоха что?
– Умер Тимоха, – хмуро сказал я. – Четвёртый день.
– Не отпевали? – спросил Никодим.
– Нет, – сказал я, отводя глаза. – Некому.
– Нехристи, – констатировал Никодим, перекрестившись.
Я промолчал. Деревня таяла. Если ещё два года назад мы могли отбить отряд мародёров в полтора десятка голов, то сегодня уже вряд ли. Впрочем, и мародёров не наблюдалось. Наше Туроверково было далеко от ближайшего крупного города, а горючее стало ценнее лекарств и патронов, да и грабить у нас было уже нечего. Скотина дохла, урожаи были чахлые. И солнце мы видели всё реже. Над Туроверково, над тайгой, над остатками России, а может и над всем миром, плыло беспросветное свинцовое небо.
– Вам надо перебираться к нам, – сказал Никодим.
Я скривился. Конечно, он был прав. Старообрядцы крепко держались друг друга, их было много, и они оказались подготовлены к нынешнему вялотекущему апокалипсису лучше многим. У них был шанс выжить. Но жить с ними – значило стать одним из них, а этого я не хотел.
Я надеялся, наверное, на свою удачу. Меня вовремя исключили из института, после чего, помыкавшись два года в большом городе, я вернулся в деревню. Поэтому, когда началась война, призвать меня не успели. А потом нужно было просто выживать.
– Не упрямься. – Дед навис надо мной, как утёс над рекой. – Ты сможешь взять, что захочешь, и вернуться.
– Взять где?
– В раю, – засмеялся он, показывая крепкие желтоватые зубы. – Там молочные реки и кисельные берега, там оружие и броня, там хлеб и вода.
– Он сумасшедший? – прямо спросил я у Никодима.
– Отцы решили ему помочь, – твёрдо ответил тот, уклоняясь от прямого ответа.
– Ты что, не знаешь, куда он собирается ехать?
– Знаю, – неохотно признался Никодим. – Но не верю. Ты нам нужен, – переменил он тему. – Нам нужен ты и твой трактор. О деревенских не беспокойся, мы пришлём охрану.
– Великолепно, – выдохнул я. – Просто великолепно.
***
Наш путь шёл вначале по старой асфальтовой дороге вдоль реки Верхушки. Дорога была в плохом состоянии, но и ехали мы не на легковом автомобиле. Зная, что нас ждало после, ухабы и трещины давно не латаной дороги были милыми пустячками. Мы спешили. На календаре сентябрь доживал последние дни, в идеале до места назначения мы доберемся за неделю или дней десять по сухому пути. Но октябрь в наших краях плохо предсказуем, и путешествие с каждым днем становилось всё более рискованным мероприятием.
Впрочем, в таинственном конечном пункте должна была остаться часть нашей экспедиции и часть груза, так что обратный путь предполагался налегке. Правда, Никодим намекал, что мы чем-то загрузимся, но это всё было туманно и невнятно.
Трактор кряхтел и пыжился, но ехал довольно уверенно. Мы с Дедом делили кабину, остальные ехали в прицепной волокуше. Компания в итоге собралась странная. У Деда оказался небольшой гарем из трёх молодых женщин, подобранных по дороге в наши края. Как я понял, никакого сексуального подтекста в их отношениях не было, хотя периодически он хлопал по заднице то одну, то другую, отвешивая солёную шутку.
Позже на одной из стоянок я разговорился с одной из девушек – Юлей.
Дед нашёл её в областном центре, уцелевшем в ходе обмена боеголовками. Власти тщетно старались выстроить карточную систему и совладать с уличными бандами. Юля потеряла в ходе эпидемии всех родных. Когда она встретила Деда, ничего, кроме медленной смерти среди отключённых от света и тепла домов, ей не светило. И Дед просто решил вытащить её из гибнущего города и повести в обещанный рай.
Что это был за рай, никто из нас толком не знал. А Никодим отмалчивался. Зачем нужно было разводить секретность, мне и сейчас непонятно. Видимо, Дед и старейшины старались максимально сократить число посвящённых просто на всякий случай. Даже Никодимов младший брат Арсений, не расстающийся с винтовкой, на вопросы о дедовом «рае» пожимал плечами. На стоянках он регулярно уходил в дозор, возможно, рассчитывая заодно подстрелить какую-то живность. Но северный лес словно вымер. На покрытых пылью пожухлых листьях за все дни пути мы не видели никаких следов.
Никодим был с женой Марьей – худой крикливой бабой неопределённого возраста, которая с первого дня взялась наводить порядок в женском хозяйстве и командовать. Если её крики становились слишком уж громкими или раздражающими, то рядом с ней быстро оказывался муж и требовательно дёргал её за рукав, словно мальчик-переросток мать, и она тут же смолкала. Сам Никодим на каждой стоянке скрупулёзно проверял запасы чистой воды, возился со счётчиком радиации и что-то сверял по карте и компасу. С Дедом он был предельно вежлив и старательно подчёркивал своё подчинение ему. Но при этом чувствовалось, что за этим стоит какая-то сделка, взаимный договор.
Я вёл трактор, слушая Деда, который то мог часами трепаться про прежние времена, то молчал целый день, уставившись на тянущуюся тонкую полосу дороги и машинально покусывая бороду. Про войну и то, что было после, он вспоминать не любил. Добиться от него, чем он занимался в эти годы, было совершенно невозможно. «Мир рухнул, – говорил он. – Ну и хрен с ним. Вон у меня бабы живут и рады, а ты всё копаешься в прошлом. Забудь. Его нет». На вопрос, куда мы-таки едем, отвечал всегда прибаутками и, если бы не непреклонная решимость Никодима, я бы плюнул на всю эту затею.
Как Дед смог убедить старейшин-старообрядцев, до сих пор ума не приложу. Нагрянуть к этим людям и в мирное-то время не жалующим посторонних, да ещё с тремя непонятными тётками, ухмылочками и вечной табачной вонью, и убедить отправить мужиков за тридевять земель!
Между тем, я довольно скоро убедился, что Дед бывал в этих краях ранее. Переправляясь по дряхлому деревянному мосту через узкую изгибчатую Верхушку, мы вступили в Полозово – одноуличную деревеньку.
Я никогда не был в этих местах, но слышал, что несколько семей всё-таки ещё оставались здесь. Но дома стояли пустые, церковь производила такое впечатление, словно в неё попала авиационная бомба. Пока наши женщины ахали от всего этого запустения, Дед, молодцевато выпрыгнув из кабины, заявил, что до войны здесь было определённо хуже. И, не тратя времени, зашагал к видимо знакомому ему крепкому дому, стоявшему на отшибе.
Именно там мы нашли её – грязную, тощую девку с раскосыми глазами и запутанным комком длинных волос. Она ослабела от голода, почти не могла говорить, да и это мало нам помогло бы – по-русски она не понимала ни слова. Дед окрестил её Ёмой. Как она оказалась здесь? Как выживала? Всё это оставалось без ответа. Никодим, указав на характерные кровоподтёки, предположил, что она сбежала от мародёров, которые таскали её за собой для развлечений. В любом случае, этого мы никогда не узнали. Дед распорядился обустроить ей лежанку в волокуше, в полузакрытом свинцовом «гробу» (с его помощью мы пытались создать некое подобие карантина). Теперь эта аборигенка тряслась вместе с нами.
***
На стоянках иногда разыгрывалась такая картина. Дед начинал говорить проповеди, во всяком случае, манера и содержание его речей вызывали именно такую ассоциацию.
– Прошлого нет, – вещал Дед. – И настоящего нет, на самом деле. Пока настоящее не определилось, куда оно идёт, его нельзя считать временем. Это безвременье. Безвременье, в котором мы с вами сегодня благополучно пребываем. В конце концов, простое выживание, которым сейчас занято всё человечество, никогда не являлось целью само по себе. Ну, или, как минимум, на сколько-нибудь заметную перспективу. Как только мы обретём цель, куда мы с вами движемся, мы обретём смысл, а обретя смысл, мы обретём Будущее.
Деда, казалось, не смущало, что слушали только преданные ему женщины. Никодим сидел боком к огню, развернувшись к Деду спиной. Выражение его лица было задумчивым, но, казалось, что к звучавшей речи эта задумчивость не имеет отношения. Он выуживал из своих бесчисленных карманов то ножичек, которым меланхолично чистил ногти, то кусочек сухарика, то спутанные рыболовные крючки. Его жена возилась с посудой, разогнав помогающих женщин.
Я, расстелив брезент, бездумно грелся у костра. Удивительно, что сейчас я подробно могу воспроизвести слова Деда, а тогда они словно погружали меня в медитативный транс. Мне было просто хорошо – тепло от огня, от звяканья посуды в предвкушении ужина, от отсутствия тракторного грохота, и проповедь Деда была как сказка на ночь.
Дед пыхал самокруткой и продолжал:
– В сущности, текущий момент ничем для нас не отличается от предыдущих эпох. В любое время человеческой истории можно найти моменты, когда выжить казалось лучшим и единственным смыслом жизни. Но, в конечном итоге, выживали не они, а те, – он усмехнулся, – кто желал странного. Или уж, во всяком случае, реализовывался их вариант будущего, даже если сами они погибали.
– Апокалипсис, скажете вы? – спрашивал Дед неизвестно кого сквозь искорки костра. – А что это? Конец света? Пока мы живы, можем мыслить и чувствовать, строить планы – конца света нет. А если вдруг мы потеряем такую возможность, то будет новая реальность, которую всё равно не представить. И насколько я понял, даже отцы-старообрядцы не верят, что это конец времён.
Я косо взглянул на Никодима. Тот никак не отреагировал, хотя мне показалось, что он напрягся.
– Куда мы едем, Дед? – задал я прямой вопрос.
– В Будущее, – коротко ответил он.
Мне показалось, что можно наконец-то прервать заговор молчания, и я приготовился задать ещё один вопрос. Но тут из темноты нарисовался взволнованный Арсений и начал что-то шептать Никодиму. Все невольно прислушались.
Никодим сел ровнее. Он явно предпочёл бы не передавать содержание сообщения, но в ситуации, когда на него глядели почти все участники, кроме ещё не пришедшей в себя аборигенки, смолчать он не смог.
– Возможно, впереди нас кто-то есть, – сказал он, глядя на Деда. – Арсений слышал работающий двигатель. Ветер сегодня с северо-востока, значит, кто-то едет перед нами.
***
– Мы здесь. – Никодим, сидя на корточках, водил палкой как по расчищенной земле. Мы, трое мужиков, наблюдали за ним. – А их лагерь тут. Транспорт и точно трое мужчин, может больше. Вооружены. Местность тут вся в рытвинах и балках, подъехать мы можем только этим путём.
– И как раз наткнёмся на них, – заметил я. – Поэтому лагерь они здесь и разбили. Умные.
– За ними дальше овраг, – не то уточняя, не то констатируя, обронил Дед.
Никодим посмотрел на Арсения.
– Овраг, – откликнулся тот своим звонким и чистым голосом. – Я хотел проползти и зайти к ним с тыла, но наткнулся на ловушку. Не смертельно, но они точно бы поняли, что кто-то рядом.
– Умные, – повторил я. – Но что они здесь забыли?
– Возможно, то же, что и мы – предположил Никодим. Он поднялся, отряхивая штаны, и небрежно спросил: – Ты-то что скажешь, Дед?
– Арсений, – обратился Дед к юноше, – любезный мой, скажи, пожалуйста, овраг, который ты видел, он узкий, напоминает прорезь в земле? И туда есть пологий спуск, возможно около лагеря этих чужаков. Так?
– Спуска не видел, – ответил Арсений. – Но овраг похож. Будто топором рубанули сверху.
– Судя по всему, мы на месте, – обернулся Дед к Никодиму. – И, вероятнее всего, они пришли за тем же самым, что и мы. Это ответ на твой явный вопрос.
Никодим открыл было рот, но Дед его перебил:
– И я не заводил нас в ловушку, я не знаю, кто это. Это ответ на твой скрытый вопрос.
– Как так случилось, что они и мы посреди бескрайней тайги встретились именно в этом месте и именно в это время? – Никодим словно рассуждал вслух. – Пусть они знают место, но время?
– Ты не прав, – неожиданно для самого себя вмешался я. – Зачем Деду тащить нас сюда, если он мог приехать с ними?
Никодим помолчал. Иногда он довольно туго соображает. В этот момент чуть поодаль появилась жена Никодима, не решаясь подойти ближе.
– Сейчас, – буркнул он и отошёл.
– А дозорных они не выставляли? – спросил я Арсения. Мне не хотелось молчать, а продолжать скользкую тему без Никодима не стоило.
– Не знаю, – просто сказал Арсений. – Я лежал около часа, наблюдая за лагерем. Никого не видел.
– Это про нашу попутчицу, – сказал Никодим вернувшись. – Марья говорит, что она бормочет что-то на непонятном языке. Женщины волнуются, считают, что она… Ладно, это потом. Что мы будем делать? Обходить их и идти дальше… или?
– Это то место, – сказал Дед. – Поэтому только «или». Надо поговорить с ними. В конце концов, пострелять мы всегда успеем…
– Ты уверен, что это то место?
– Скорее всего – да. Всё-таки прошло лет пятнадцать.
– Но почему они ещё не вошли внутрь? Они же здесь, как минимум, сутки, – спросил Никодим.
– Внутрь? – переспросил я, но никто не отреагировал.
– Они не могут. Нужен ключ. А ключ есть только у меня, – Дед хлопнул себя по груди здоровой рукой.
– И каков план? – повернулся к нему Никодим.
– Ослов и учёных на середину, – буркнул Дед, задумавшись о чём-то.
– Что?
– Я говорю, женщин и трактор оставим в тылу. Сами выдвинемся навстречу с белым флагом. Лучше идти на переговоры мне одному, поскольку стрелок из меня никудышный. Вы займёте позиции сзади, за деревьями так, чтобы вас было видно, но, сколько вас, понять было бы сложно. Согласен?
– Пойдём вдвоём. А в остальном годится, – кивнул Никодим. Он посмотрел на меня и протянул палку. – На!
– Это ещё зачем? – удивился я.
– Целиться будешь, – без улыбки пояснил Никодим. – Они же не знают, сколько у нас стволов.
– А-а-а… – без энтузиазма протянул я. – А ничего посущественнее нет?
Никодим подумал секунду и извлёк из одного из своих карманов ракетницу.
– Это на крайний случай.
– Само собой, – согласился я.
– Не дрейфь, Андрюха, – подбодрил меня Дед.
Тупорылая военная машина была обшита металлическими пластинами. Я успел насчитать несколько бойниц, прикрытых лючками по бортам. Грузовик производил впечатление кустарного БТР, сделанного местными умельцами. Я пытался прикинуть, сколько человек могло бы уместиться в крытом кузове. Получалось много, но нужно было понимать, что большую часть груза должно было занимать снаряжение и бензин.
БТР стоял в ста пятидесяти метрах от наших позиций. Я видел, как у грузовика засуетились две фигуры в военном камуфляже без знаков различия. Оружия у них я не заметил, во всяком случае, открыто они им не размахивали.
Я обернулся на Никодима, тот поймал мой взгляд, но не отреагировал, продолжая смотреть на поле и взъерошенный затылок Деда, изучавшего неприятеля в бинокль. Арсений не отрывался от винтовки. Глядя, как он смотрит в прорезь прицела, высунув кончик языка, я вдруг успокоился. Арсений был знатный охотник, и у этих двоих в поле в случае чего шансов спастись не было.
Дед выступил вперёд, поднял грязновато-белую тряпку и неторопливо зашагал к БТР. Никодим шёл на шаг сзади.
– Эй! – крикнул Дед, старательно водя над головой флагом. – Мы хотим просто поговорить.
***
Дед со Штехелем договорились быстро. Это был худощавый мужчина лет сорока, всегда идеально выбритый, с коротким чёрным волосом на крупной голове. Звали его то ли Владимир, то ли Валентин, я так и не запомнил. Его подчинённые, и мы вслед за ним, называли его Штехелем. Говорил он сухо, короткими резкими фразами. Он привык верховодить, а когда не мог этого делать, его речь становилась язвительной.
Со Штехелем явились двое спутников – молодые люди, которые довоенную пору практически не помнили. Их БТР оказался хорош для блужданий по нашим бескрайним просторам, экипированы они были тоже неплохо. Но вот смысл в такой кочевой жизни они явно подрастеряли – все, кроме Штехеля, выглядели потухшими и безынициативными. Один из парней – небольшого роста Паша был просто нервный псих, вечно размахивающий автоматом. Чем эта компания занималась в годы после войны, осталось загадкой. Колун – второй член команды Штехеля – позже обмолвился, что они подряжались охранять торговые караваны, но неудачно. То ли торговля захирела, то ли им не удалось отбить караван от мародёров. Сюда они забрались по инициативе Штехеля, который распространялся о цели экспедиции так же пространно и невнятно, как наш Дед. Короче говоря, ничего они не знали и ничего не ведали, полагаясь на своего вожака. И, судя по всему, не так уж и хотели знать. Интересная это черта – жить бездумно, одним днём. Шкуру сберечь можно, а поговорить с человеком не о чем.
Моё любопытство о цели нашей экспедиции удовлетворилось утром следующего дня. Большая делегация: Штехель со своими подручными, Дед, я и Никодим пошли к тому самому обрыву. Никодим озабоченно поглядывал на удивительно светлое небо.
Дед производил впечатление необычайно бодрого человека. Спозаранку он побрился, изведя два котелка чистой воды, и теперь сиял неожиданно гладкой кожей лица. Когда мы подошли к началу грейдированного спуска, уходившего вниз между скальных срезов, Дед не выдержал и так прибавил шагу, что мы были вынуждены перейти почти на бег. Догнав Деда, я услышал, как он напевает себе под нос «по долинам и по взгорьям…», что для него считалось верным признаком хорошего настроения. Ширина оврага оказалась больше, чем виделось издали – наш трактор и БРТ спокойно могли бы разминуться на спуске.
Сам вход напоминал лаз в небольшую пещеру, которая выглядела бы естественной, если бы не тщательно выровненное дно перед ней. Машина сюда въехать не могла. Тёмный пещерный коридор шёл зигзагом. Два наших фонарика выхватывали из темноты сначала скальную породу, потом стены стали металлическими. Все, кроме Деда, невольно жались к середине коридора и друг к другу. Коридор вывел нас в просторный круглый вестибюль со сводчатым потолком. Определить его размеры мешала темнота, плохо рассеиваемая фонарями штехелевских парней.
Посреди зала возвышался, словно вросший в пол, большой шар с металлическим блеском, отчего зал напоминал планетарий. Рядом с шаром была свалена какая-то аппаратура со спутанными разноцветными проводами и помигивающим зелёными и красными огоньками экранчиком. Штехель тут же сказал:
– Если касаешься шара, то срабатывает сканер. Но ничего не происходит. Мы пытались обойти замки.
Он по-хозяйски махнул рукой в сторону электронного хлама.
– Я так понимаю, сканер считывает биометрические характеристики гостя. Но вот какие именно не очень ясно. Возможно…
– Всё понятно, – царственным взмахом прервал его Дед. – Я бы на вашем месте прибрал своего взломщика. Иначе могут быть последствия.
– Это какие? – тут же спросил Штехель.
Но Дед не удостоил его ответом. Он прошёлся кругом по залу, по-братски похлопывая стены рукой.
– Это то самое место, – сказал Дед, завершая обход. – Здесь второй вход в противоатомный бункер. Главный вход закрыт после загрузки оборудования, и открыть его можно только изнутри. Там, в глубине, запасы, которые должны позволить выжить большой группе людей после атомной войны. Война, как вы в курсе, состоялась. Значит, самое время использовать бункер во благо.
– Я до войны работал в компании, поставлявшей сюда припасы, – заявил Штехель, выслушав Деда. – К сожалению, я не знал точного места расположения бункера. Пришлось долго искать.
– Вы хотите сказать, что бункер пуст? – недоверчиво спросил я, оглядывая присутствующих. Никодим безмолвствовал, а штехевлевцам словно было всё равно.
– Там должна быть группа учёных, – сказал мне Дед, – которые, скорее всего, спят холодным сном.
– Скорее всего? – переспросил я. – То есть вы сами точно не знаете?
Штехель противно усмехнулся, глядя на нас.
– Я предлагаю войти и разобраться на месте, – заявил он. – Если, конечно, вы действительно владеете ключом.
– Да, – согласился Дед. – Сейчас само время проверить. Поэтому собирайте своего взломщика и ждите нас снаружи.
– Что? – обескураженный Штехель невольно переглянулся со своими сторонниками. – Такого уговора не было.
– Я сказал, что открою бункер, и я его открою. Но я не собираюсь показывать всем подряд, как это делается. Поэтому вы сейчас пойдёте наружу вместе с моими компаньонами. И не вздумайте фокусничать, вы не знаете здешней системы безопасности, а вот я об этом представление имею.
Дед во время своей речи словно вырос. У меня сложилось впечатление, что если раньше он был просто уверен в себе, то стены бункера дали ему ту точку опоры, которая воистину способна перевернуть мир. С некоторым злорадством я видел, как парни Штехеля вытянулись стрункой и всем своим видом показывали готовность исчезнуть в любой момент. Но Штехель упрямо склонил чёрную голову и процедил:
– Ты откроешь бункер, вы зайдёте в него, и ты закроешь вход. А нам останется только пинать стены.
– Мои друзья остаются с вами, – парировал Дед. – Зачем мне бросать их? И потом, Штехель, ты же хочешь, чтобы этот Сезам открылся? А без меня сделать это ты не можешь, в чём уже убедился.
– Я не знаю, насколько они тебе друзья, – продолжал Штехель. – Так уж случилось, что судьба свела нас здесь вместе, значит, нам вместе и идти дальше. Я не хочу сказать, что нам нужно срочно всем доверять друг другу. Наоборот. Нам стоит приглядывать друг за другом. Поэтому ты покажешь всем нам, как открывается этот бункер.
– Я могу и не открывать, – угрожающе сказал Дед.
– Можешь. А я могу приказать своим парням выкинуть вас отсюда.
– Я согласен со Штехелем, – неожиданно сказал Никодим.
Все обернулись на него. Никодим в своей нелепой куртке, с обрезом в руках и мятущимися тенями от фонарей на лице выглядел зловеще.
– Объяснись, – Дед выглядел потрясённым.
– С нашей стороны четверо мужиков, считая тебя, Дед, – спокойно начал Никодим. – У Штехеля трое, включая его. Мы вооружены. Я думаю, мы вполне можем перестрелять здесь друг друга и остаться ни с чем. Поэтому, если Штехель хочет присутствовать при открытии бункера, пусть присутствует. И я останусь. Остальные покинут зал.
Мы все напряжённо переглядывались. Штехель хмурился, пытаясь найти контраргументы, Дед с удивлением, словно впервые, рассматривал Никодима. А я вдруг поймал на себе взгляд нервного Паши с автоматом и отчётливо понял, что стрельба может начаться в любой момент.
Но в этот момент прибежал Арсений и сходу завопил:
– Буря!
***
Небеса мрачнели быстро и страшно. Волокушу мы в спешке бросили в лагере, еле прикрыв брезентом. Трактор и БТР Штехеля удалось дотянуть до ложбины. В теснине у входа было относительно тихо, порывы ветра залетали изредка.
– Это метель, – сказал Никодим. – Пропала наша волокуша, не откопаем.
– Что же с нами будет? – озабоченно вскинула руки Марья.
– На всё воля Божья, – сказал Никодим и перекрестился.
Женщины отставали, Ёма едва могла идти. Я видел, как её подхватил Арсений.
– Быстрей, – замахал рукой идущий вслед Штехель, указывая на почерневшее небо.
В ложбину ворвались вихри колючего снега. Многоголосый вой затопил всё вокруг. Сквозь него слабо слышался зычный голос Деда:
– В пещеру! Все!
Мы пробежали сквозь идущий извивом коридор в знакомый мрачный вестибюль. Помещение, наполняясь людьми и свистом долетавшего ветра, оживало. Мне чудился не скучный сферический зал, а таинственная утроба кита, поглотившая нас как Иону. Мы жались друг к другу, вздрагивая от грозного голоса бури и невольно ожидали то ли гибели, то ли чудесного спасения.
Тревожное чувство усиливал включающийся то и дело рубиновый глаз сканера, скудно освещавший нежданных гостей.
– Все здесь? – окликнул Дед.
– Колун, включи фонарь, – приказал Штехель.
В этот момент рубиновый огонёк сменился на зелёный.
– Смотрите! – закричал кто-то из штехелевских парней.
Металлическая плита вдруг пошла в сторону, открывая проём, манящий тусклым красноватым светом.
– Наконец–то! – победно воскликнул Дед.
– Как он открылся? – недоумённо спросил Штехель. – С чего?
– Входим! – воззвал Дед и прошёл внутрь. Никодим поднялся и направился за ним, остальные потянулись тоже.
– Ай да! – махнул своим Штехель.
Бункер меня поначалу разочаровал – было ощущение, будто мы оказались на этаже обычного многоэтажного дома. Ряд лифтов, казённого вида краска и тревожное аварийное освещение.
***
Буря бушевала несколько дней. Я не могу сказать точно. Да и никто из нас, даже педантичный Штехель, не засёк время нашего входа в бункер. Нас ошарашили богатства, представшие перед нами.
Если ещё день назад наша группа и отряд Штехеля были затерявшимися в тайге оборванцами, ищущими способ продления своих дней, то сейчас мы ни в чём не нуждались. В бункере мы обрели и надёжнейшую крышу над головой, и пищу, и современнейшее оборудование. Одно осознание того, что здесь мы безбедно и безопасно можем прожить остаток жизни, переворачивало наше мировосприятие с ног на голову. И думаю, что не я один задумывался о том, а не пригрезилось ли нам всё это великолепие в последний миг коллективного безумия погибающих под снежной бурей людей? Впору было поверить в чудо.
Дед, наверное, чувствовал подобные настроения. И потому, когда мы спустились всем гуртом на грузовом лифте на базовый первый уровень подземного убежища, он, поманив за собой Штехеля и Никодима, гордо пошёл по явно знакомому коридору куда-то вглубь. За ними увязался один из штехелевских спутников – кажется, Павел. Я, переглянувшись со стоящим с поднятым ружьём Арсением, пошёл тоже. Дед вёл нас к гению этого дома.
Мне показалось, что шли мы очень долго, но, судя по всему, сказывалась необычность переживаний, да и идти было непросто. Коридор освещался таким же, как в вестибюле, аварийным тусклым освещением, которого едва хватало, чтобы не спотыкаться. Впрочем, наш Дед шагал широко, игнорируя одни повороты и ныряя в другие. Ошибся он только раз, когда, пройдя очередной перекрёсток, заворчал, и вернулся назад, приведя нас к распахнувшимся дверям в нечто, напоминавшее центр управления.
– Узрите, – сказал Дед голосом пророка, дождавшись, когда загорится яркий свет и все насмотрятся на пульты и экраны. – Это Кибела, центральный компьютер нашего бункера. Точнее оперативный зал для управления ею.
– Кибела? – переспросил Штехель. – Древнегерманская матерь богов?
– О да, – улыбнулся дед. – Создатели данного места были людьми образованными и с юмором.
– И где они сейчас? – спросил Никодим. – Кто-то же нас впустил, я полагаю?
– Впустил вас я, – веско сказал Дед. – Попрошу этого не забывать. И без меня вы здесь не откроете ничего, любезные мои.
– Я не уверен, что дорогу к лифтам нам проложили вы, – вежливо, но твёрдо возразил Штехель. – Как вы вообще связаны с этим местом?
– Кибела! – воззвал Дед.
– Слушаю вас, Александр! – женский голос неожиданно зазвучал словно отовсюду. Мы вздрогнули озираясь. Паша вскинул короткий автомат.
– Ты меня знаешь, Кибела? – спросил Дед.
– Конечно, Александр, – подтвердил компьютер.
– Представь меня моим спутникам.
– Степанов Александр Анатольевич, старший техник службы технического сопровождения и контроля, – аттестовал его компьютер. – Статус: находится на больничном. Продолжительность: 14 лет, 11 месяцев, 29 дней.
– Завтра юбилей, – пробормотал рядом со мной Паша.
– Доступ ограничен до момента восстановления в Проекте, – закончил Компьютер.
– Я вернулся на службу, – заявил Дед. – Требую полного восстановления.
– Отказано. Требуется согласие вышестоящего руководства.
– Где же оно? На другом уровне?
– В комплексе отсутствует руководство.
Дед слегка нахмурился и уточнил:
– А Учёный совет? Неужели недостаточно его санкции?
– Достаточно. Но Учёный совет также отсутствует. Комплекс находится в режиме ожидания старта Проекта, наличие людей не предполагается.
***
Бункер пустовал с точки зрения персонала, но не пустовал с точки зрения запасов. Дед не обманул никого – здесь были изумительные медицинские отсеки с неисчерпаемым запасом препаратов, вакцин и даже протезов. Третий уровень напоминал титанический магазин-склад, в котором можно было найти всё – от перфоратора до говяжьих консервов. Жилые отсеки второго уровня словно готовились к принятию легиона обслуживающего персонала. Дед говорил о пяти сотнях семей, но я думаю, он сильно преуменьшил. Я даже сейчас ёжусь от огромности этого уровня, бродить по которому можно было часами, и автоматика послушно следовала за тобой, освещая коридор и символику кварталов и отсеков на одинаковых стенах.
А вот ниже мы попасть не могли. Компьютер честно докладывал, что ещё 17 этажей наличествуют под нами, но доступ к ним нам не полагается. Штехель сотоварищи пытался вскрыть шахту лифта, но был остановлен Дедом, который резонно предупредил, что Кибела может применить против них спецсредства. Впрочем, к этому моменту Штехель убедился, что пробраться сквозь бронированную дверь к лифтам на нижние уровни невозможно. Поэтому, пробормотав что-то вроде «взрывать к чёртовой матери», он убрался в свой «штаб», как они называли занятые, нарочито особняком от остальных, четыре жилых отсека.
Интересно, какое количество денег было вбухано в этот загадочный комплекс? Если бы славная российская оппозиция довоенных времён узнала о бункере, то основным своим лозунгом придумала бы что-то типа «хватит кормить бункеры» или «роспилбункер». Но дело даже не в суммах, а в смысле. Зачем эти титанические сооружения? Где люди? Почему здесь не упрятаны политические или военные лидеры? Почему нет учёных? Только автоматика и Кибела, чей компьютерный мозг залегает где-то в непроглядной скальной толще.
Дед (никак язык не поворачивался называть его Александром) пытал Кибелу:
– Чем заняты 17 нижних уровней?
– Служат реализации Проекта, Александр.
– В чём суть проекта?
– К сожалению, данная информация закрыта.
– Почему в комплексе отсутствует персонал?
– Так необходимо для старта проекта.
– Когда стартует проект?
– По умолчанию через 108 лет, 2 месяца , 4 дня, 12 часов, 34 минуты.
– А если не по умолчанию?
– Старт проекта может быть инициирован действиями людей.
– Персонала? Учёных?
– Не обязательно.
– Ну, хоть что-то, – сказал мне Дед. – Терпеть не могу слишком умных баб.
В таком духе мы с Дедом общались с Кибелой битый час. Дед явно решил выжать максимум информации из несловоохотливой машины. Меня он захватил, чтобы не было скучно. На поверхности ещё ярилась снежная буря. Кибела охотно предоставляла доступ к внешним видеокамерам. Через двенадцать разных точек мы наблюдали бешеную тёмно-снежную круговерть.
Я лениво доедал кекс из суточного пайка, который выбрасывался через определённый промежуток времени из специальной ниши в занимаемых нами жилых отсеках. В принципе можно было добыть более разнообразной снеди с третьего уровня, но мне нравились эти регулярные порции, они создавали уютный порядок в жизни. К тому же в этих брикетах всё было чудесно вкусно для человека, который последние годы питался любой пищей, которую удавалось найти.
– Как её выпотрошить, скажи, Андрей? – Дед спрашивал меня, особенно не ожидая ответа. Он расхаживал по залу управления, яростно тёр правой рукой пробивающуюся щетину, бурчал что-то под нос и время от времени разражался серией вопросов:
– Как организовано жизнеобеспечение комплекса? На какое максимальное число людей рассчитан комплекс?
Я не помню всех вопрос и ответов. Чаще всего Кибела отмахивалась от Деда стереотипным – «вашего доступа недостаточно». Но иногда начинала читать целые лекции и как горохом сыпала цифрами. Из всего этого я запомнил, что предел численности комплекса пять тысяч человек, но данное число не рекомендуется, поскольку жизнеобеспечения хватит при таком раскладе всего лишь на шестьдесят лет. Об энергии и воде вообще можно не беспокоиться – ядерный реактор обеспечит её с лихвой, а подземные воды обильны и проходят три ступени очистки.
– Неужели вы всего этого не знали? – спросил я Деда.
– Откуда? – развёл он руками. – Я же не из умников-учёных. Я знал своё дело. Конечно, знал даже больше полагающегося, но не знал путей, как добраться до всех уголков. Вот наверняка знаю, что здесь законсервированы вездеходы, но где?
– Кибела! – взревел он. – Где транспорт?
– На пятом уровне, Александр, – ласково отвечала она.
– Нужен доступ.
– Отказано. К сожалению…
– А-а-а… Заткнись.
***
Когда буря утихла, мы стали держать совет, что делать дальше. Никодим торопился возвращаться.
– Осень, – говорил он. – Мы рискуем застрять здесь на зиму.
– Как ты собираешься ехать по этому снегу? – спросил его Дед.
Мы сидели в отсеке Деда и мирно попивали чай. Штехель возился где-то на третьем уровне, занимаясь то ли инвентаризацией имущества, то ли ища подсказок к предназначению бункера.
– Снега выпало не так уж много. Трактор с волокушей может и не пройдёт, но без волокуши сможет, – Никодим вопросительно посмотрел на меня.
– Надо попробовать, – уклончиво ответил я. – Но хочу обратить внимание на то, что горючки у нас в обрез. Мы потратили больше, чем рассчитывали. А тут ещё снег.
– Займём у Штехеля, – предложил Дед, смачно прихлёбывая чай из кружки. – Не откажет.
– Почему ты так уверен? – настороженно спросил Никодим.
– Никодим, – лицо Деда было серьёзным. – Чем я тебя так обидел, а? Я обещал бункер? Вот он. Я обещал лекарства вагонами? Пожалуйста! Я даже забыл про твою выходку тогда, перед бурей. Чем мне ещё доказать свою искренность?
Никодим некоторое время молчал, явно в смущении.
– Я верю Деду, – внезапно воскликнул Арсений. – Что тебе не нравится, брат?
– Чего ты добиваешься, Александр Анатольевич? – вдруг спросил Никодим Деда. – Всё действительно так, как ты сказал. Но зачем тебе эта толпа малознакомых людей? Как ты с ними собираешься управляться? Я знаю, ты предлагал нашим отцам план переселения сюда общины. Как мы здесь уживёмся? Я не верю Штехелю, но ты почему-то веришь. И после этого я должен верить тебе?
– Я не верю, Штехелю, Никодим, – ответил Дед. – Я просто его не боюсь. Когда-то давно я участвовал в строительстве этого комплекса и поэтому имею некоторые преимущества. Кибела не даст меня в обиду. И Штехель это должен понимать. Как минимум, он видит, что без меня нет возможности пользоваться бункером.
– Дед, как получилось, что никого, кроме тебя из сотрудников здесь нет? – без обиняков спросил я.
– Ну что ж, – вздохнул тот, – сейчас можно и ответить. Я подозреваю, что всех строителей этого объекта, кто мог составить более-менее цельное представление о нём, попросту убили до войны. Я думаю, что моя авария, – он выразительно погладил свою культю, – не случайна. Только начавшаяся война не позволила им довести свои дела до конца.
– А как же учёные, о которых ты говорил? – снова спросил я.
– Они были погружены в анабиоз ещё до завершения строительства, – ответил Дед. – Я не понимаю, почему Кибела утверждает, что здесь нет персонала. Впрочем, может она мне не все открывает. Скажу вам честно, я не понимаю, о каком таком Проекте твердит Кибела. Я всегда считал, это бункер для выживания учёной элиты.
– Хорошо, что ты об этом сказал, – включился в диалог Никодим. – Но ответь всё-таки на мой вопрос.
– На твой… Как говорит Кибела, старт Проекта не ранее чем через сто лет. Да, нас не пускают ниже третьего уровня, ну и что? Ресурсов здесь хватит и на нас, и на старообрядцев, и на деревню Андрея, даже на Штехеля хватит. Неужели вы не понимаете, что это шанс создать нормальное человеческое сообщество, не озабоченное вечным поиском пропитания и безопасности. Всё дано! Мы можем заняться человеческим наконец-то, спокойно и без суеты. Освоим библиотеки Кибелы, воспитаем детей, забудем про войну и беды, здесь наше будущее.
– Но под твоим началом? – тихо уточнил Никодим.
– Пока да! – раздражённо крикнул Дед. – Пока я не пойму, что мы не поубиваем друг друга. А потом я делегирую свои полномочия через Кибелу. Это же мечта… Посреди разрухи остров жизни. Вдосталь всего, только развивайся. Это коммунизм, если хотите, настоящий коммунизм. Рай земной.
– А мы Адамы и Евы? – без улыбки спросил Никодим.
– Получается так, – рассмеялся Дед.
– Значит и змей где-то рядом, – серьёзно сказал Никодим.
На это Дед только махнул здоровой рукой.
– Ты уверен, что Штехель даст бензин? – поинтересовался я.
– Уверен, – кивнул Дед. – Штехель рад будет сплавить Никодима куда подальше.
– А ты сможешь его остановить, если он что-то попытается затеять?
Дед снова кивнул:
– Я найду случай наглядно предупредить его.
***
Дед оказался прав. Со Штехелем мы договорились без особых проблем. И Дед сдержал слово про демонстрацию. Когда мы всей толпой готовились выйти наружу, он приказал:
– Кибела, мне нужно обеспечить безопасность. Требуется телохранитель!
И, словно исполняя волшебное заклятье, из недр бункера бесшумно прикатил бочкообразный робот, и как верный пёс встал рядом с Дедом, поводя по сторонам раструбами чего-то боевого.
Однако выбраться из ущелья, щедро засыпанного снежной крупой, оказалось не так просто. Несколько дней мы потратили на то, чтобы откопать трактор и расчистить дорогу наверх. Судя по внешним камерам, снежный покров простирался километра на три от комплекса, и требовалось ещё немало времени, чтобы выбраться на свободное от заносов пространство.
Никодим подгонял всех. На работу выходила даже Ёма, хотя толку от нее, в сущности, не было. С каким-то странным воодушевлением махали лопатами Паша и Колун, присланные Штехелем. Сам Штехель появлялся изредка, занятый какими-то расчётами в своём «штабе».
– Засучим рукава! – покрикивал насмешливо Дед, поправляя несуществующие манжеты на несуществующей руке.
В этот момент меня осенило. Я подошёл к Деду и спросил:
– А почему ты не попросишь Кибелу о биомеханическом протезе? Наверняка ведь есть.
– Для его установки требуется целая операция. А такого оборудования, скорее всего, нет на наших уровнях, – отмахнулся было он, но тут же нахмурился. – Вообще-то, Андрюха, это мысль…
В день, когда наш трактор наконец-то вырулил на надёжную дорогу, Штехель зашёл к Никодиму насчёт бензина и выдвинул очень разумную идею сначала отправить трактор с запасами горючего и продовольствия за границу снежного покрова и создать там схрон. «Тем более, – заметил он, – ваш Андрей приболел (у меня тогда действительно был небольшой насморк), пару дней ему лучше полежать. А потом выдвинетесь большой экспедицией».
***
Ранним утром, после того как Никодим с Арсением уехали делать схрон, ко мне зашёл радостный Дед. Без стука, просто приказал двери стандартного отсека открыться. Вообще Дед при всей его размашистости был вполне деликатен, но в случае необходимости она с него слетала в момент.
– Собирайся, – заявил он с порога.
Пока я продирал глаза и облачался в комбинезон, Дед сообщил, что он «вскрыл-таки эту консервную банку». И она открылась, в том смысле, что открыла нам дорогу вниз. По спецкоридору.
– Что это значит? – поинтересовался я.
– Шаг влево – шаг вправо – расстрел, – весело отозвался Дед. – Готов?
Мы дошли до аварийной лестницы, следуя по неторопливо загоравшимся зелёным стрелкам, которыми вела нас Кибела. Вход был открыт. Я аккуратно отодвинул тяжёлую дверь.
– Это твоя светлая голова, – говорил Дед, ступая по ступенькам. Его робот остался за дверью, терпеливо помигивая сигналом готовности. – Кибела всё-таки женщина, не может не позаботиться о здоровье любимого мужчины.
– Мы идём пришивать тебе руку? – догадался я.
– Именно. На самый на седьмой уровень. Ты, типа, выступаешь медбратом.
– Что это значит?
– Будешь меня на руках носить, – ухмыльнулся Дед. – Чтобы я не упал после операции.
– Какая заботливая Кибела, – улыбнулся я.
– О, да! Но самое интересное, что седьмой уровень – это самый центр бункера.
По дороге к операционной Кибела постоянно подгоняла нас то назойливыми указателями, то голосовыми командами. Мы не возражали. Сама процедура прошла рутинно. Дед лёг на кушетку, автомат вколол ему препарат, и Дед уснул. Кушетка въехала в закрытый бокс, и дальше я ничего видеть не мог, только слышал, как шумела разными голосами аппаратура.
Операция длилась минут сорок, ещё столько же Дед приходил в себя. На месте его культи теперь красовалась новёхонькая гладкая белая рука, контрастировавшая с грубой тёмной кожей по соседству. Я в восхищении пощупал силикон, имитировавший кожный покров.
– Ну-ка, пошевели пальчиками, – весело предложил я.
Дед с некоторым трудом согнул пальцы.
– Внимание, – голос Кибелы был как всегда мягок. – Для полной адаптации к протезу рекомендуется регулярное выполнение комплекса упражнений. Информацию об упражнениях вы можете получить в любой удобный момент. Как только пациент придёт в себя, вы должны будете удалиться наверх.
Теперь можно было не спешить. И черепашьим шагом двигаясь по обратному маршруту, мы смогли детально рассмотреть сердце бункера. Сквозь прозрачную стену мы видели ряды медицинских боксов, увешанных сверху манипуляторами, мониторами, трубками и прочей на вид медицинской и не очень аппаратурой. Освещённый тусклым светом от нашего коридора, зал уходил в бесконечность. Никакого движения, никаких пациентов. Только вечное ожидание терпеливых машин.
– Что это? – спросил я Деда, вплотную подошедшего к прозрачной стене. – Создатели бункера готовились к массовой эпидемии?
– Ты видишь, какого размера эти боксы? – спросил он в свою очередь.
– Они маленькие. Пожалуй, я туда не смогу лечь. Туда даже наша Ёма не поместится, – подумав, сказал я. – Что это значит?
– Это детские боксы, – сказал Дед.
– Детские? Эпидемия среди детей?
– Нет, – досадливо отмахнулся Дед. – Надо же, я не ожидал, что они сделают такое…
– Эй? – позвал я замолчавшего Деда. – Что это значит?
– Это значит, – развернулся он ко мне, – что в этом бункере предполагалось растить детей. Множество детей. Целое новое поколение. Где-то здесь схоронены запасы генетического материала, которые в нужный момент дадут жизнь тысячам зародышей, и эти боксы будут взращивать их вместо материнских утроб. Главный приоритет Кибелы – дети, будущие поколения. Вот почему этот бункер напичкан запасами на многие годы и тысячи людей. Это для новых повелителей земли. Для новых богов.
– Погоди, Дед. Зачем так сложно? Ты же говорил, здесь должны быть учёные? Почему не их дети?
– Я не верил этому слуху, – лицо Деда было холодным, и меня он не очень слушал. – Только сейчас понимаю. Если прошлое человечество покончило жизнь самоубийством в ходе атомной войны, то сохранять его осколок – значит снова обрекать людей на повторение. А Кибела отсечёт их от предыдущих поколений. Воспитает сама, на новый лад.
– Но это же всё равно будет программа, составленная людьми?
– Это так. Но Кибела способна к саморазвитию. Может и программа воспитания тоже будет уже не совсем людской. Я не знаю. Но это… Это по-своему грандиозно… Проект обновлённого человечества.
– По-моему, это безумие, – сказал я.
– Возможно, – согласился Дед. – Но атомное самоубийство не меньшее безумие. Надо подумать об этом, Андрей. Серьёзно подумать…
Но серьёзно подумать мы не успели. Когда мы выбрались с площадки аварийной лестницы на знакомые коридоры третьего уровня, охранного робота не было.
– Что-то не так, – встревожился Дед. – Срочно на первый уровень, в операционный зал.
Как быстро выяснилось, это было ошибкой, там нас ждали.
***
Я лежал, уткнувшись лицом в пол. Сверху восседал нервный Паша, тыча автоматом мне под лопатки. Колун сторожил согнанных сюда женщин, я не заметил среди них только Ёмы.
Дед со Штехелем стояли друг напротив друга.
– Пора объясниться окончательно, старик, – сказал он.
– Я ошибся? – спросил его Дед. – Ты тоже бывал в бункере? Техподдержка?
– Нет, – тихо ответил Штехель.
От его лица с застывшей ухмылкой веяло холодом. Видимо, это ощутили все и притихли так, что штехелевские слова отпечатывались в воздухе, словно подошвы на мокрой глине.
– Я был не технической поддержкой и уж тем более не торгашом. Здесь секретность была такова, что никакие местные поставщики слыхом ни о чём не слыхивали. Рабочих привозили в крытых грузовиках на выполнение узкой задачи. Даже если бы они и могли вообразить масштабы строительства, то не знали целей, а самое главное – не знали места. Опасность составляли другие – белые халаты, ну и, – он мотнул головой в сторону Деда, – техники высшего звена.
– Ты расстреливал их, – сквозь зубы сказал Дед. – Ты, сука, расстреливал их…
– Но-но, – устало погрозил пистолетом Штехель. – Думаешь, мне это было приятно? Я был обычный зелёный лейтенант, выполнявший приказ. Да и кто их просил распускать языки передо мной? Они же знали – если приказ дан, он будет исполнен. Что говорить об этом? Это прошлое, которое уже не имеет никакого значения, а ты за него всё держишься…
– Что ты хочешь? – устало спросил Дед.
– Я? Хочешь? – Штехель покатал слова на языке. – Причём тут хочешь? Я должен, обязан. Эта база – кладезь ресурсов, она позволит навести порядок на обширной территории. Стать столицей нового государства. Мы выживем, воссоздадим общество, вооружим армию. И тогда никто не скажет, что мы проиграли войну…
Пока он говорил, я видел, как эта речь оказывает прямо-таки воодушевляющее воздействие на его подчинённых. Ещё бы. Их махание оружием и предыдущие блуждания по разорённой земле представлялись теперь как высокая цель, они были не потрёпанной бандой, а осколком великой армии, которая от этого редута продолжит борьбу.
– Ну и кто из нас держится за прошлое? – усмехнулся Дед. – Проиграла не страна, идиот. Проиграло человечество. И сейчас ты хочешь вбить последний гвоздь в его гроб. Ты даже не представляешь, для чего создавался этот бункер. Это бункер не последнего удара, это бункер последней надежды.
Я чувствовал, что Дед колеблется, сообщать ли Штехелю о том, что мы видели, но того занесло слишком далеко.
– Пустое, Дед, – махнул пистолетом Штехель. – Я здесь последняя надежда, а не ты со своими бреднями.
– Я не стану тебе помогать, – мягко, но твёрдо, как разговаривают с сумасшедшими, предупредил Дед. – Кибела! Обеспечь мне безопасность.
Но ничего не успело произойти. Штехель коротко приказал:
– Кибела, отставить последний приказ.
– Слушаюсь, – покорно отозвался женский голос.
– У нас у всех здесь временный статус. Ты только воображал, что имеешь особое положение в бункере, – самодовольно пояснил Штехель. – Мы на равных с тобою, старик. Достаточно было просто зарегистрироваться…
Дед молчал.
– У меня есть доступ на те же этажи, что и у тебя, в те же лаборатории, что и у тебя, к тем же ресурсам, что и у тебя. А знаешь, что это значит, старик?
– Нет! – закричала Юля страшным голосом и рванулась вперёд. Встрепенувшийся Колун швырнул её назад. Прогремел выстрел. Уши заложило, всё же зал был не очень большим. Пуля отбросила Деда на спину. Его сил хватило, чтобы опершись на вновь обретённую руку, приподняться, но он сразу же упал на бок.
Штехель ногой перевернул тело. Он крикнул что-то неразборчивое, то ли успокаивая своих, то ли грозя женщинам. Потом развернулся ко мне. Я почувствовал, как дуло автомата моего конвоира упёрлось ещё сильнее. В этот момент в дверном проёме зала управления показалась наша аборигенка. Она, не замечаемая штехелевцами, несколько секунд стояла, смотря на мёртвое тело. Штехель наклонился к моему лицу. По губам я успел прочесть что-то вроде:
– Ты же разумный человек, правда?
Наверное, он хотел рассчитывать на меня как на механика, но в этот момент Ёма бросилась на него сзади, вцепившись в лицо острыми ногтями.
Все заголосили разом. Штехель возился на полу, не в силах сбросить с себя Ёму. Колун и Паша нервно переглядывались, видимо, опасаясь потерять контроль над нами. Ёме удалось впиться зубами Штехелю в ухо. Он отчаянно завопил. И нервный Паша не выдержал.
Я получил мощный удар прикладом по затылку, отчего на несколько секунд потерял сознание.
До меня донеслась из какого-то далёка автоматная очередь и снова отчаянные женские крики. Я открыл глаза. Шальная пуля отбросила Ёму в угол, но она пыталась встать. Поднявшийся на ноги Штехель, придерживая рукой с пистолетом окровавленное ухо, продолжал что-то орать.
Я пошевелился и ко мне тут же бросился озверевший Паша. Мне показалось, что он и меня решил прошить очередью. По правде сказать, мне стало как-то безразлично, даже желанно получить свою последнюю пулю. Но тут вмешалась третья сила. По залам бункера пронёсся вой сирены. Из распахнувшихся дверей операционного зала к нам выкатились два робота, напоминавших внешним видом бывшего телохранителя Деда.
– Кибела, отставить! – заорал Штехель. – Отставить!
Но машины не остановились, держа курс на Пашу. Тот машинально вскинул автомат, и два робота немедля открыли огонь.
– А-а-а! – крикнул Колун, стреляя из своего оружия. Пули щёлкали по броне. Я закрыл голову руками, опасаясь рикошета.
– Отставить! – отчаянно кричал Штехель, бестолково размахивая оружием. – Кибела! Отставить.
Но всё было бесполезно. Роботы покончили с ними за считанные секунды и замерли.
Мы поднялись, неуверенно поглядывая друг на друга. Юля сделала было шаг к лежавшей без движения Ёме, но один из роботов угрожающе навёл на неё дуло и она замерла. В зал вкатился третий робот, ослепительно белого цвета. Красный крест на его бортах не оставлял сомнения в его предназначении. Медицинский робот подъехал к Ёме.
Боевые машины словно ждали этого действия и, развернувшись в сторону меня и женщин, сбившихся в кучу, стали медленно выдавливать нас из зала.
– Они хотят, чтобы мы убирались отсюда, – сказала Юля.
– Надо забрать Ёму, – сказал я, но видя неуступное движение роботов, понял, что это невозможно
– Нас изгоняют, – тихо сказала Марья. – Ёма с ребёночком выживет.
– Что? – я непонимающе посмотрел на неё.
– Ёма беременная, – пояснила она. – Я говорила мужу.
Роботы продолжали напирать. Под их конвоем мы были принуждены сесть в лифт и в конечном итоге покинуть бункер.
Снова, как более недели назад, мы стояли в тёмном вестибюле. Было чертовски холодно, тёплых вещей у нас не было, шансов вернуться тоже. Оставалось надеяться, что Никодим на тракторе не успел далеко уехать.
***
Сегодня я видел солнце. Кусочек желтоватого пятна мелькнул в разрыве вечно мрачных туч. Я уже забыл, каково это – просыпаться от солнечного поцелуя утром в тёплой постели. Это счастье осталось в прошлой жизни.
Холод. Меня постоянно грызёт холод. Никодим говорит, что температура, в общем-то, нормальная для марта. Странно, что мы ещё ведём календарь. Или это я потерял надежду на наше будущее и потому не верю в эти ритуалы прошлого, типа календаря, градусов по Цельсию и прочего… Какая разница? Прошлая цивилизация умирает безвозвратно. Наша радиостанция ещё ловит отголоски мегаполисов, но, как правило, это сигналы распада и отчаяния, последних всплесков борьбы за исчезающие ресурсы.
Никодим говорит – радуйся. И я радуюсь. Запасов нашей общины точно хватит ещё на несколько лет. Радиационный фон повышен, но всё-таки это не Чернобыль. Что будет дальше? Бог даст, отвечает мне Никодим, да и любой, кого здесь не спроси. Может и действительно даст, вытащил же он нас тогда. Арсений увидел сигнал моей ракетницы и вернулся за нами – изгнанниками.
В любом случае, я уверен, что здесь пройдёт последний этап моей жизни. И, в общем-то, грех жаловаться, только приходится долго и нудно отстаивать бесконечные утренние и вечерние службы.
Иногда я думаю о бункере. Осталась ли живой наша лесная незнакомка? Может она сейчас там, за две сотни километров от нас, в скальной глубине кормит своего малыша и поёт ему песни на своём непонятном языке. А Кибела растит им сотни друзей и подружек, если, конечно, я правильно понял её слова о старте Проекта. Юные боги нового мира. Когда придёт их час, откроются врата, и тогда мы узнаем, какую программу, какое воспитание составили для них загадочные создатели.
А если Ёма погибла? Тогда рай будет законсервирован ещё сотню лет. Только матерь богов будет мигать одиноким терпеливым огоньком, дожидаясь истечения сроков.
