Началась эта история ещё в 90-е, после обнародования «факта» наличия веса у души. Соорудили мы с Юркой, тогдашние два аспиранта, в биофизической лаборатории нашего института установку, подобную описанной псевдонаучными СМИ. Ну, кровать на высокоточных весах, куда доброволец якобы ложился умирать. А потом выяснялось, что в момент смерти тело потеряло то ли 9, то ли 21 грамм. Дурака валяли, само собой.
Умирающих добровольцев как-то не нашлось. Разве что Юрка задрых однажды на этом ложе, обкушавшись водочки. А вот завотделом, профессор наш, Владимир Михайлович Сомов, вернувшись из командировки, сильно был недоволен. Твёрдый материалист, советское воспитание.
– Кот из дому, мыши в пляс. Аспиранты, водку жрёте, а как дети малые. Кто вам позволил койку из клиники тырить да ещё ценные весы к этой железяке подсоединять?
Естественно, имущество клинике вернули, весы поставили туда, где они нужнее. Повеселились и забыли.
Годы шли, мировоззрение у населения несколько поменялось. Колдунов и экстрасенсов развелось немыслимое количество. Литературы по эзотерике – тонны. Поди разбери, что полная чушь, а над чем стоит и поразмыслить. Мы уже не Сашка и Юрка, а доктора наук Александр Николаевич и Юрий Сергеевич. Только наш Сомов каким был, таким и остался. Чего приборы не показали, того для него не существует.
И вот однажды появился он на работе к середине рабочего дня, что само по себе было поразительно. Созвал всех нас и достал из портфеля, такого же древнего, как и сам, шесть бутылок коньяка.
– Вот, дорогие мои, не хотел вам говорить раньше времени, а теперь уже сомнений нет. Засиделся я здесь. Четвёртая степень, неоперабельная. Пару месяцев ещё поскриплю, но давайте простимся, пока я на ногах.
Очень уж неожиданно это было. Не жаловался ведь никогда. Смотрели мы на него и не знали, что сказать. А он скомандовал:
– Отставить панику! Я хорошо пожил. Бегом за закуской и посидим.
Сели, конечно. Поначалу и кусок в горло не шёл. А он сам взялся нас развлекать, байки травить о своей жизни. О многом мы никогда и не слышали. Действительно, старик-то у нас достойный. О научных открытиях и говорить нечего. И в личной жизни – со своей Евгенией Васильевной шестьдесят пять лет как один день.
Вот тут кто-то и произнёс слово «душа». Кажется, именно Юрка.
Сомов рассмеялся:
– А помните, мракобесы, как вы душу взвешивать собирались?
И тут же задумался. Замолчал.
И мы молчали.
Поднял наш профессор голову и объявил:
– Замечательно, что вспомнил! Проведу свой последний эксперимент. Собирайте такую же ерунду. Сейчас у нас и весы поточнее, и в клинике кровати поудобнее. Хочу доказать, что души не существует. И помирать веселее будет.
Нам, честно говоря, не весело стало, а как-то жутковато. Это что же, он прямо в лаборатории умирать собрался? И именно мы должны будем его смерть фиксировать? Кто же такое разрешит? Жена бедная что скажет? И куда потом результаты приложить?
А он словно мысли прочёл.
– Да! Столько лет здесь проработал, здесь и концы отдам. С начальством договорюсь. Как только совсем плохо станет, лягу в нашу же клинику. В критический момент прикатите сюда. Евгения Васильевна против не будет. А результаты… ну, ничего зря не бывает. Опишете опыт в пику этим выдумщикам. Может быть, и ещё кто захочет последовать моему творческому примеру.
И не возразишь ведь. С ним спорить всегда было бесполезно.
Вряд ли директор института такое бы разрешил просто так, но заслуженному учёному исполнить его в прямом смысле слова последнее желание позволил.
Прошли эти два месяца очень тяжело. Мы привыкли, что профессор всегда с нами, и даже в отпуск уходит редко. Правда, он постоянно звонил и указания давать продолжал. Но по голосу чувствовалось, что плохо человеку, злится он на свою беспомощность, а признаваться в этом не желает. И мысли все были о том, что никого чаша сия не минует, те, кто был его учениками (и я в частности), тоже когда-нибудь да подойдут к критическому возрасту, и кому как суждено прожить последние дни – неизвестно…
Увидели – испугались. Половина от человека осталась. Но шёл сам, хотя и опираясь на руку жены – Евгения Васильевна, всегда стоически переносившая все тяготы жизни с гениальным учёным, поддержала и это его решение.
«Смертное ложе» осмотрел, прилёг, сам всё проверил. Кстати, подсоединили оборудование высочайшей точности – сам выбирал. И уже не шуточную установку соорудили, как первая койка с весами, а обустроили герметичную камеру, чтобы свести на нет все погрешности по причине потерь испаряющихся жидкостей и прочих побочных явлений.
Поворчал Сомов для порядка, но вроде бы остался доволен.
– Вот, Женечка, следи, чтобы никто не профилонил. Иначе буду с того света являться и мораль читать!
Нет бы ему промолчать…
Когда дней через десять самое страшное началось, жена вместе с ним осталась. Никто не рискнул её из лаборатории попросить. Сидела в уголке, бледная, но не плакала. Ждала. Владимир Михайлович лежал уже без сознания, хотя приборы показывали, что ещё был жив.
Настроение у «экспериментаторов» сами понимаете, какое было.
Вот тут всё и произошло. Приборы во время грозы мы никогда не отключали – всё всегда было качественно заземлено, как опыты прерывать-то? Да и не заметили, что гроза началась – окна в лаборатории отсутствуют. Не тем головы заняты были, чтобы за погодой следить. Всё внимание – на мониторы, где уже заметно, что душа, если она есть, с телом только что рассталась. А на том, который массу показывает, возникли явственные колебания, и что хочешь с таким фактом, то и делай.
И вдруг треск, приборы заискрили, свет погас. Евгения Васильевна заохала, все в ужасе. Темнота, друг друга не видно, не то что койки с телом. Попытались включить аварийное открытие дверей – забаррикадировались для таких исследований, чтобы посторонние не любопытствовали. Не получается. А тут голос откуда-то с потолка:
– Как всегда. Откуда у вас руки растут? Простую вещь до ума довести не можете!
Абсурд. Осмотрелись. Глаза к темноте уже несколько привыкли. И сверху стало заметно какое-то размытое пятно волокнистой структуры. Слабо светящееся. А сквозь непонятные волокна проглядывало хорошо узнаваемое лицо дражайшего нашего профессора.
Евгения Васильевна закричала: «Володечка!», лаборантки завизжали, остальные судорожно защёлкали кто зажигалками, кто мобильниками.
Пятно заколыхалось, но не рассеялось.
Наконец включилось аварийное освещение.
Тело признаков жизни не проявило. Пятно помутнело, но никуда не исчезло.
– Кажется, Сашка, доигрались, – тихо произнёс Юрий Сергеевич. Сел на пол и взялся за голову.
– Это я старый пень, виноват, – раздалось из субстанции. – Сказано умными людьми – не шутите со смертью! Признаю свою ошибку. Всё, как эти болтуны писали. И тоннель, и свет в конце тоннеля. И тут вот это! И как я теперь туда попаду… не знаю точно, куда, но куда следовало?
– А нам-то что теперь делать? – спрашиваю жалобно. Я ведь должен был быть преемником Владимира Михайловича. И, соответственно, теперь отвечать за последствия этого безобразия.
– Двери не открывать, сидеть молча, сейчас подумаю! – рявкнул профессор. – Женя, не плачь!
Это Евгения Васильевна наконец заплакала.
– Ой, Володечка, – еле выговорила она, – как ты себя чувствуешь?
– Интересный вопрос, – буркнул профессор. – А действительно, как?
Пятно заворочалось, поменяло форму, как будто потягиваясь.
– Главное в моём мироощущении сейчас, – ничего не болит! – донеслось до нас. – И это немаловажно. А вот что чувствую…
Мы дыхание затаили. И вправду, кому из вас доводилось с призраком беседовать, да ещё его ощущениями интересоваться?
– А ничего, пожалуй, особенного не чувствую, – сварливо подытожил призрак. – Лёгкость необыкновенная, и ничего другого.
– Владимир Михайлович, умоляю, – я понял, что дело совсем пахнет жареным, – утро скоро! Как нам смерть регистрировать? Что директору говорить? Тело-то – вот оно, в камере! А Вы вроде как живы на самом деле, коему обстоятельству мы бесконечно рады, но теперь нам так может влететь, что не расхлебаем! Давайте решать!
– Да уж, подставил я вас… – проворчал профессор и надолго замолчал.
– Самое для меня интересное, каким образом я буду существовать, – наконец произнёс он. – Вам-то что, труп в морг отправили, отчитались. По договорённости с начальством, умер я в нашей клинике. Тело то есть умерло, а Я сам? Личность то есть? Ну… душа, если хотите.
И тут меня осенило.
– Послушайте, так это же для Вас, как для учёного, огромная удача! Будете своё нынешнее состояние изучать! Мы все поможем! Кто ещё похвастается такой возможностью? Узнать, на что способны… э… такие сущности?
– А ведь действительно, – протянул профессор. – Поле деятельности – ого-го!
– Владимир Михайлович, – вдруг пискнула Леночка-лаборантка, – а Вы теперь сквозь стены проходить сможете?
– А вот сейчас и проверим! – призрак подхватился, разогнался, расплющился по стене и… исчез.
– Ой! – вскрикнула Евгения Васильевна.
– Прикуси язык! – цыкнул я на Леночку. Но профессор уже втягивался назад. Тем же путём.
– Даже скучно, – разочарованно заключил он. – Будто тень мимо промелькнула, и всё.
– А сквозь предметы? – азартно поинтересовался Юрка.
И понеслось…
Мы, потрясённые случившимся и открывающимися перспективами, забыли, что рядом лежит ещё не остывший труп горячо любимого руководителя. Сам же он, избавившись вместе с телом от болезненных ощущений и вдохновившись возможностью продолжить существование, с жаром включился в изучение самого себя.
К утру выяснилось следующее.
Призрак просачивался через все материальные предметы, живые и неживые, воспринимая их как тени. Осязание у него практически отсутствовало, обоняние и вкус также, зато видел и слышал он прекрасно. Даже лучше, чем в последние годы жизни. Дыхание потеряло своё значение полностью (потом оказалось, что и питание). Взвесить призрачную субстанцию не представлялось возможным – сквозь весы она проскакивала, как и через остальные предметы, не оказывая никакого давления. Живые организмы, то есть в данном случае сотрудники, при «погружении» в неё не испытывали ни потустороннего страха, ни могильного холода. Разошедшийся профессор потребовал, чтобы его немедленно подвергли электромагнитному воздействию (непонятно зачем, «просто результат увидеть»), но тут мы воспротивились из страха потерять его окончательно и нанести непоправимый удар здоровью Евгении Васильевны, которой и без того досталось. Этот аргумент подействовал, Сомов угомонился, и наша ошалевшая компания отправилась сдаваться директору.
По настоянию призрака процессия двигалась демонстративно, у всех на виду. Скрывать своё посмертное существование он не счёл нужным ни при каких обстоятельствах и решил сразу же поставить начальство в безвыходное положение.
И у него получилось.
А чем можно возразить призраку, которого ни ухватить, ни выгнать? Грозящемуся, в случае непризнания его живым, объявиться в редакциях всех газет и в кабинетах всех возможных учреждений, включая личную приёмную президента, где обличить руководство в косности и замалчивании научного открытия?
Надо отдать профессору должное, наши «туловища» он также прикрыл со всех сторон. От репрессий участники эксперимента были избавлены, а результаты опыта официально зафиксированы.
Тело похоронили без торжеств и церемоний.
После бурного обсуждения условий дальнейшей «посмертной жизни» наш профессор вернулся в отдел, завис над своим рабочим столом (где теперь сидел я) и несколько дней что-то обдумывал. Раздумья прерывались визитами репортёров от совершенно сумасшедшего количества разноцветных изданий и телеканалов, которые донимали и его, как непосредственный объект эксперимента, и меня, в качестве участника и руководителя. Сомов показывался всем, хоть и не без раздражения, позировал для фото и видео, отвечал на вопросы. После пятидесятого за неделю интервью я позорно сбежал и заперся в лаборатории, куда через час явился всепроникающий призрак.
– Вот что, – распорядился он, – установку и приборы чините побыстрее. И попроси кого-то из лаборантов помочь мне информацию собрать. Я ведь теперь не могу ни страницы листать, ни на компьютере работать!
Отказать ему я не мог, потому что сам подал идею об изучении ранее неизвестного состояния. Хотя и чувствовал, что всё это не к добру.
Приставил я к Сомову Леночку, которая его боготворила и всё предшествующее событию время прорыдала. Естественно, именно она и помогла ему провернуть последующую грандиозную операцию, тщательно продуманную и разработанную.
Через месяц наш призрак скомандовал:
– Попробуем опыт повторить. Присоедините генератор, чтобы в нужный момент вместо молнии пустить ток. Доброволец есть. Начальство разрешило.
Я за волосы схватился. Ибо сказано: «Не умножайте сущностей». Во что я вляпался?!
– Не боись, Сашка! – добавил он вдруг ехидно. – То ли ещё будет!
Душа у дедушки явно помолодела. Даже тридцать лет назад он меня Сашкой не называл.
Лёг к нам ещё один товарищ «на грани». Между прочим, крупная величина в ядерной физике.
Мы к его срокам установку наладили, примерную силу тока подсчитали. Ждём, как Судного дня.
Что вы думаете – вышло. Один раз. Второй. И так далее. Друзей-то у Владимира Михайловича было море, практически все – научные глыбы, основатели школ. Поднимавшие советскую науку и до сих пор не принявшие её краха. И, главное, – ровесники. Со всеми болячками, присущими возрасту.
Через год у нас уже был не институт, а замок с привидениями. Которые не гремели цепями, не завывали, а плавно перемещались по кабинетам и лабораториям, наблюдая за работой сотрудников. Большую часть времени сущности проводили, сбившись в стаю и что-то обстоятельно обсуждая. Периодически они навещали родичей, а если забывали, то приходила Евгения Васильевна и им сердито выговаривала.
Паломничество продолжалось, только теперь приезжали из серьёзных журналов и всевозможных институтов. Однако, похоже, несмотря на открытость экспериментов, никто в них полностью так и не верил.
Дальнейшие исследования показали, что призраки практически неуязвимы. На них не действовали никакие из известных излучений, равно как высокие и низкие температуры. Они не рассеивались в вакууме и не сплющивались при давлении в 1000 атмосфер. А вылетая из барокамеры, довольно хихикали, вгоняя лаборантов в дрожь. Леночка торжествовала.
Директор института уволился от греха, предварительно сделав всё, чтобы я занял его место.
– Нет уж, Александр Николаевич, избавь меня. Неспроста он это затеял. Шепчутся, шныряют – замышляют что-то, не иначе. Ты ситуацию породил – ты и расхлёбывай.
Я согласился. По секрету – потому что доверял Леночке. Сомову, впрочем, тоже. Почти.
Юрка, соответственно, стал заведующим отделом. Спокойствия это ему не прибавило. В день служебных перемещений мы с ним надрались, как когда-то в юности, ибо предчувствовали глубокие перемены в наиближайшем будущем. Спать свалились прямо в лаборатории. Правда, не на ложе, к которому теперь мало кто рисковал приближаться без нужды.
Перемены сии начались с момента прибытия всё с той же печальной целью – кого бы вы думали? – известнейшего экстрасенса. И эту разновидность рода человеческого настигает смертный час. Было это тем более странно, что Сомов, убедившись в наличии души, магов и целителей всякого рода так и продолжал почитать шарлатанами.
Но похоже, именно этот шарлатаном не был. После его «воспарения» наш «сонм» исчез на пару месяцев. Евгения Васильевна и Леночка были невозмутимы.
Значит, что-то знали.
Масштаб катастрофы обрисовался по возвращении. Экстрасенс, как выяснилось, был не так себе экстрасенс, а усмиритель полтергейста. И после перехода в новое состояние приобрёл свойства этого самого явления. А ввиду особой остроты восприятия смог их транслировать и за время отсутствия обучил плохому всю компанию.
И теперь наши призраки, сохранив свои прежние выносливость и способность к преодолению препятствий, стали контактировать с материальными объектами. То есть манипулировать предметами, перетаскивать тяжести и даже наносить довольно чувствительные удары.
Напомню, что к тому времени они представляли собой команду личностей, весьма осведомлённых почти во всех отраслях науки.
Довольные до невозможности призраки немного поразвлекались, жонглируя канцпринадлежностями и инструментарием. Профессор даже прокатил на себе кокетливо визжащую Леночку. Затем приник к компьютеру и принялся отправлять письма уже самостоятельно, выясняя, собирается кто-то ещё из его многочисленных знакомых покинуть этот мир или все пока находятся в добром здравии.
Я обречённо наблюдал за шалостями своего резвящегося учителя. Он даже засветился ярче и, казалось, подрос.
– Ну, Санёк, – торжественно сказал он наконец, – удаляемся опять на какое-то время.
– Неужели предупредить изволили? – не удержался я от сарказма. – И куда же теперь?
– Мир спасать, – без тени шутки бросил профессор и исчез в стене.
Зная его, я даже сомневаться не стал. Спасёт и разрешения спрашивать не будет. Осталось выяснить, что он под этим подразумевает.
Некоторое время было тихо. На этот раз жёны и подруги наших призрачных друзей некоторое беспокойство всё же проявляли. Обидно даже как-то стало – меня ввести в курс дела и не подумали.
А через несколько дней в институт пришли три человека в одинаковых серых костюмах и с одинаково невыразительными лицами. Предъявили документы и очень вежливо попросили показать протоколы исследований и видеозаписи экспериментов.
Я показал. А кто бы не показал?
Люди в сером неделю изучали документацию без единого слова. От кофе деликатно отказывались. Против присутствия Евгении Васильевны не возражали, хотя она смотрела на них крайне осуждающе. Я попросил Леночку насушить сухарей.
Закончив, они так же молча удалились, даже не конфисковав записи. Я выдохнул и стал грызть сухари, запивая кофе.
Призраки не возвращались. Мы уже было решили, что их аннигилировали неизвестным нам способом. Но тут мир содрогнулся от ошеломляющих новостей.
Президент США выступил с внеочередной речью, в которой провозгласил немедленное снятие с России всего пакета санкций и внес предложение в ООН о запрете применения к ней каких-либо санкций вообще, поскольку эта страна является ближайшим другом и союзником Соединённых Штатов в борьбе с терроризмом, всемирным злом и агрессией инопланетян. На следующий же день председатель Совбеза, давясь слезами, поддержал это предложение. Европейские лидеры, преодолевая нервный тик, заявили, что готовы увеличить объём торговли с Россией в 10 раз и что они всегда к этому стремились, но их порывы были неверно истолкованы. Английская королева невпопад выразила желание вернуть Индии сокровища, вывезенные колонизаторами, а Ирландии – независимость. Испания решила не отставать и предложила признать результаты референдума в Каталонии. Пошли слухи, что Папа римский собирался возражать, но по неизвестным причинам выступить не смог. Индия, Пакистан и КНДР скромно промолчали. Президент Украины срочно подписал указы об отказе от территории Крыма, окончании военных действий на юго-востоке и проведении в областях страны всеобщего голосования на предмет выбора государственной принадлежности, после чего ушёл в очередной запой и скончался, не приходя в сознание.
Выдержав многозначительную паузу, президент России озвучил ответное обращение.
– Буду краток, – произнёс он. – Это всего лишь начало восстановления дружеских отношений между Россией и мировым сообществом.
Мир ещё раз содрогнулся.
После этого в институт вернулись люди в сером и принесли с собой договор, гласивший, что в качестве государственного заказа нам предлагается расширить известную лабораторию до пропускной мощности несколько человеко-призраков в сутки, и на это выделяется фантастическое финансирование. В этот же день были оглашены два указа президента. Первым из них сообществу призраков официально придавался статус соответствующего социального института с узаконенными правами и обязанностями, в том числе возможностью заниматься любой деятельностью по свободному выбору. Перейти в иное качество можно было только добровольно. Родственникам таких граждан полагалась приличная пенсия. Во втором указе подчёркивалось значение дальнейшего освоения космоса и утверждалось начало развития новейшей Космической программы.
* * *
Через год мы – я, Юрка и Леночка – стояли на поле новёхонького космодрома и любовались серебристым силуэтом ракеты-носителя, запуск которой был намечен на ближайшие сутки. Сомов вместе с Евгенией Васильевной, недавно последовавшей за мужем, парили над нашими головами.
– Боеголовки, правда, тяжеловато размонтировать было, – делился профессор воспоминаниями. – Зато на их рожи потом любоваться – истинное наслаждение! А когда за Папой по Ватикану гонялись – умора! С детства так не развлекался!
Теперь из всех стран «Ядерного клуба» только у России существовало дееспособное оружие. Все остальные установки были необратимо выведены из строя, технологии – уничтожены. Вероятность их восстановления бдительно отслеживалась круглосуточно дежурящими командами. Рассматривался вопрос утилизации других видов вооружения.
– А наш-то – ничего, даже к кнопкам не потянулся. Посмотрел этак, вздохнул, и говорит: «Я знал, что именно при мне что-то подобное случится».
Да, российский ядерный чемоданчик пока ещё существовал. Но в ход он вряд ли когда-либо будет пущен – это также контролировалось.
– Всю жизнь мечтал в космосе побывать, да не вышло – габариты подвели, высоким вырос! Пришлось хотя бы где-то рядом… Зато теперь наверстаю!
Идеальный экипаж, не требующий еды, питья и воздуха, обладающий, к тому же, комплексом уникальных знаний, готовился к беспрецедентному путешествию. Судя по настроению, призраки рискнули бы его предпринять и без корабля. Но оказалось, что скорость их перемещения всё же ограничена.
– Посмотрим, как там и что – а потом и живые смогут. А не смогут сразу – подождут своего часа!
– Эх… И я бы с вами, – вздохнул я. – Тоже бы слетал.
– Ничего, дорастёшь до меня – слетаешь, – утешил Сомов.
И я понял – действительно, слетаю. Так тому и быть.
