– Леди, в вашем замке идёт снег.
Злата едва разлепила смёрзшиеся ресницы, чтобы посмотреть на этого идиота. Идёт. С полуночи идёт. Она едва задремала после тяжёлого разговора с матерью и проснулась от ледяных спазмов, холодной болью сжавших бёдра. Она не сразу поняла, что это не сон, в котором она продолжала тягостный вечерний разговор – мать упрекала её в переборчивости, то плакала, то визжала так, что с потолка сыпалась труха и серые клочья паутины. Во сне Злата твёрдо стояла на своём – она вообще не хочет замуж. Наяву же сдалась на третьем часу истерики и согласилась «хотя бы посмотреть» на этого барона Стояна. Мама мгновенно успокоилась и обняла её. В отличие от сна. В нем она отступала от Златы, отходила всё дальше и дальше, и вдруг налетала метель, закутывала Злату в погребальные ленты снега и сжимала так, что кости трещали. Тут-то и оказалось, что это не сон.
Пока ледяная боль прогрызала себе путь из живота к горлу, ещё не сковывая рук и ног, Злата поспешила разыскать бутыль с болеутоляющим и согревающим отваром. Она успела выпить не больше четверти, даже не разогревая – и правильно сделала, зима выдалась быстрой и жестокой, мышцы быстро закоченели, кровь сгустилась, двигаться Злата уже не смогла. И только к утру этот новый слуга сподобился сообщить ей о погоде в родном замке.
Кажется, он испугался. Глаза Златы покрывала тонкая ледяная корка, видела она смутно. Он стоял в дверях, так и не двинувшись ни туда, ни сюда после своего эпохального заявления, и только крутил головой. Ему повезло, что он не пошёл сразу к матери. А Злата не расскажет. Если только он уйдёт уже куда-нибудь и не увидит, как она будет оттаивать и корчиться от боли из-за разорванных замёрзшей кровью мелких сосудов. Иногда Злата мечтала о том, чтобы зима пришла в их замок навсегда. Она бы замёрзла, лежала бы неподвижной куклой час, два, день, неделю. Кровь застывала бы, двигалась всё медленнее, замерзала бы не только в пальцах и на поверхности кожи, а и в широких артериях, пока вся не превратилась бы в лёд. Мысли текли бы всё медленнее и медленнее, пока мозг не заснул в холодной пустоте окончательно. А через пару месяцев кто-нибудь из слуг, перетаскивая её тело с места на место где-нибудь в подвале, куда их семейство отнесли спать, случайно уронил бы его, и оно разбилось на миллион маленьких острогранных осколков, похожих на бриллианты. В тепле согретых каминами залов они бы растаяли, превратились в лужицы, не оставив ничего от хозяйки.
Но мест, где ничего не меняется, в мире Злата знала всего два. Например, в столице всегда было солнечно и сухо, на то она и столица. А вот замок древнего князя Огниана насмешливыми богами был проклят вечным дождём. День за днём, год за годом с неба лилась вода, наполняя реки на радость соседним княжествам, превращая в болото поля вокруг замка и разъедая кожу. Через месяц умерла самая младшая дочь – она просто захлебнулась слезами. У жены князя Огниана тело покрылось язвами от непрерывной сырости. Сам князь держался дольше всех – почти год, но и его тело разбухло от наполняющей его влаги и, как говорят легенды, просто разлилось лужей однажды утром. Хотя наверняка они все сошли с ума гораздо раньше, чем умерли. С тех пор замок медленно погружается в землю. Сейчас ещё видны башни, а внуки Златы не увидят и флюгеров.
Слуга наконец развернулся и выбежал из комнаты. Злата только понадеялась, что он побежал не к её матери, иначе его ждёт второй шок. Должно быть, в этой маленькой гостинице нечасто бывают аристократы.
Холод потихоньку начал отступать – да он и не бывал долго. Кожу покалывало, и Злата приготовилась к боли оттаивания. К сожалению, через несколько минут стало ясно, что она промахнулась – всё было намного хуже. Ей не просто стало тепло – ей стало жарко, очень жарко, а в горле мгновенно пересохло. Лёд таял стремительно, погружённый в кипяток, в который превращалась её кровь. Озноб и жар поселились в её теле одновременно. Если зима всегда приходила из её чрева, то хамсин начинался с глаз. Их заволокла красная пелена, в виски ударили волны жара, и горячая волна покатилась по телу вниз, корёжа хрупкие сосуды, едва оправившиеся от господства льда.
Дверь открылась, и этот идиот сообщил:
– Леди, в вашем замке пыльная бу… – В этот момент холод окончательно отступился, сдав последнюю крепость – замороженное чувство боли. Все ощущения обострились, и это была настоящая честная острота, словно тысячи лезвий пронзили её плоть и проскользили по венам, вскрывая их. Злата выгнулась как лук от невыносимой боли, опираясь только на затылок и пятки, упала обратно на кровать и забилась в судорогах. Воздух для крика застрял где-то между ключицами, так что всё происходило в полной тишине, нарушаемой только ударами тела о кровать. Слуга попятился, в ужасе не зная, бежать или, наоборот, постараться помочь. Краем сознания Злата мимолётно отметила, что в этот раз он принёс весть гораздо быстрее.
Эван любил скучать. Особенно он любил скучать на дежурствах. Когда за всю смену не приходило ни одного сигнала, он был просто счастлив. Играл с Питом в «Orbital Wire», смотрел киношки, просто лазил по Сети, периодически ввязываясь в споры то здесь, то там, что-то рисовал и еще подумывал пройти курс по истории искусств. Спать не полагалось, но пока вызова нет, можно и поспать.
Обедать он ходил с другими дежурными в столовую на хабе. Их с Питом бригада оставалась одной из последних приписанных к старым «независимым» колониям. Вызовы оттуда приходили всё реже, хотя колоний с таким статусом было несметное количество. Фактически был период, когда любой школьник мог свинтить на домашнем корабле на астероид, воткнуть там палку со своими трусами на ней в качестве флага, и это уже считалось независимой колонией, которой полагалась срочная помощь по стандартному маяку. Тогда на хабе было несколько десятков бригад для независимых.
С тех пор старые серьёзные колонии давно разобрались со своими проблемами или уничтожили маяки, новые серьёзные брали с собой оборудование не хуже, чем у «неотложки», а несерьёзным выдавали маяк с автовозвратом, чтобы не тратиться на специалистов.
Бригад для помощи корпоративным и государственным колониям становилось всё больше. Они начали делиться по специализациям – апокалиптики с глобальными решениями, технари с настройкой оборудования, медики с гуманитарными миссиями, психологи, бизнес-коучи – любой каприз за ваши деньги. Эван любил быть универсалом, так что пока держался за своё место. Да и тихо тут…
Однако слушать чужие байки он любил.
– Прилетаю, язык на плечо, жопа в мыле, причём буквально из душа вызвали, а она мне «у нас тут кошечка забралась на дерево и слезть не может, снимите!» – Как раз успел сегодня к очередной серии баек Торна, наглейшего бабника в этой части Галактики. У него почти каждый вызов заканчивался словами «И тут я ей кааааак…»
– И чо – сняли?
– Сняли… – Торн откинулся на стуле, задирая ноги на соседний. – Трусы с неё сняли!
– С кошечки? – ехидно поинтересовался Эван, садясь и набирая заказ.
– С Её Превосходительства Главной Управляющей Колонией Механических Инспекторов Альфы Вергильевны Второй. Она, дескать, слышала про меня много хорошего. Ну и ребятам немного обломилось.
– А как вызов записали? – поинтересовался Марк из бригады «корпоративных».
– Как психологическую поддержку, конечно, – расхохотался Торн. – У неё расширенная страховка. А в следующем месяце она докупит «люкс», чтобы вызывать нас чаще раза в месяц.
Неудивительно, что Торн сменил уже третью машину за последний год. Наверняка страховые выплачивали ему бонусы за таких клиенток. На его фоне Эван с Питом выглядели как религиозные колонии на фоне корпоративных. Но зато их вызовы, хоть и редкие, были поинтереснее кошечек-нимфоманок, застрявших на дереве. И работа выглядела более важной для всего человечества, пусть даже иногда заключалась в поиске неправильно маркированного груза на складе. В отчёте это фигурировало как «установка жизненно-критичного чипа взамен вышедшего из строя».
И тут судьба решила выдать Эвану ещё сюжет для баек, так что десерт пришлось оставить на столе. Первичный вызов с одной из старейших колоний. Просто сигнал маяка, без подробностей. Обычно это означало суровый абзац – в остальных случаях дают какую-никакую инфу. Поэтому Эван не стал дожидаться орбитального лифта и потратил телепорт.
Пит уже выводил маршрут и не глядя поймал брошенный Эваном сэндвич.
– Долго лететь? – Эван плюхнулся в своё кресло, пристегнулся и полез смотреть данные по колонии.
– Часа за два управлюсь. Они недалеко, но в какой-то жопе с поясами астероидов. Кто там вообще? И что хотят?
– Ничего не хотят, просто маяк. Наверное, что-то серьёзное, – Эван прощёлкал все зарегистрированные базы в колонии, но не нашёл там ни одной подходящей посадочной площадки. – Кстати, ты остаёшься на орбите, чувак. А так это просто тусовка из второй волны, ещё с Земли, какие-то славяне, ничего религиозного или диссидентского, очередной Город Солнца.
– Скучно.
– Надеюсь.
Барон Стоян оказался мрачным низеньким толстяком с толстым красным носом, из которого росли седые волосы.
Погода оказалась паршивой – дождь лил по два часа подряд, иногда ненадолго сменяясь сильным ветром и солнцем. Поэтому толстенький барон ходил всё время потный – то из-за дождя, пропитывающего его изнутри, то из-за солнца, яркого и горячего. Слава богу, хоть ветер уносил в другую сторону сшибающий с ног запах, исходящий от барона.
Замок оказался хорошим. Очень хорошим. Большим, правильно старомодным. Барон ещё сказал, что это самый старый замок в мире. Может, и так. Толстые стены в копоти, глубокие трещины змеятся от пола до потолка.
После третьего приступа потливости барона, как раз во время торжественного ужина, Злата со значением посмотрела на мать. Взгляд означал: «Я же говорила!» Она говорила, что хочет остаться в своём замке. Сначала вице-баронессой при Богдане, а когда он женится и родит наследника – уйти в подвалы, прорасти там корнями в землю и стать девой-хранительницей. Как сестра прабабушки. Злата любила ходить к ней в сырую тьму и сидеть рядом. Та вызывала светлячков и рассказывала Злате сказки о прошлом.
Но мать сделала вид, что не заметила взгляда. К вечеру в их замке началась гроза, и если Злату щекотное электричество только бодрило, так что она даже согласилась на танцы, то мать оно раздражало безумно. Она дёргалась, старалась незаметно чесаться и орала на слуг. Злата побыстрее сбежала в круг, где станцевала пару вальсов с братом барона Стояна, красивым стройным мальчиком. Ах, если бы он родился первым!
А потом он отошёл в сторону, уступая хозяину замка, и Злата не успела вернуться к матери. В крови ещё искрились молнии и бурлили пузыри на лужах – и она, отважно взглянув барону в глаза, кивнула в ответ на формальное приглашение. И сильно пожалела.
Барон Стоян тут же сжал её своими лапами, стал шумно дышать прямо в вырез на груди, напротив которого и оказался, а Злата с тоской рассматривала его проплешину на темени. Танцевать он, разумеется, не умел. Это только в сказках старые и страшные женихи оказываются волшебниками в постели и танцевальном зале. Когда барон в третий раз наступил ей на ногу, она вырвалась и собралась уйти, но он ухватил её за руку.
– Ты куда собралась, наречённая моя?
– Какая? – удивилась Злата. – Нет, я отказываюсь от предложения, извините.
– Твоя мать уже согласилась за тебя, – сообщил барон. – Так что не кокетничай, нам друг с другом всю жизнь жить.
– Да выпустите вы меня! – разозлилась Злата. – Я вообще замуж не собираюсь.
Она вырвала руку и бросилась к выходу из зала. Но там путь ей преградила мать.
– Ты как с уважаемым человеком разговариваешь! А ну вернись и извинись!
Злата вздохнула и поняла, что начинает понимать, откуда у её матери такие чудесные способности к визгу. Она сама была готова начать их тренировать. Но вместо этого просто юркнула в боковую дверь, пока она не закрылась за слугой. Позади раздались крики и топот. Увы – мать так просто не отделается.
Злата огляделась и заметила открытый люк, ведущий в подпол. Внизу было темно и пахло грибами и землёй. Спускаться было страшновато, но воспоминания о бароне были отличной мотивацией. Гнилая лестница топорщилась гвоздями, за один из которых Злата в итоге зацепилась и оторвала изрядный лоскут ткани от верхней юбки. Она дернула подол, превращая платье в короткое и неприличное, и закрыла за собой люк.
Но темно так и не стало. Подвал продолжался далеко, куда дальше, чем ведут обычные подполы, и там, впереди, за кадушками с огурцами и стеллажами с банками становилось светлее. Злата прошла дальше, туда, где запах грибов перебивался запахом ржавчины, и увидела впереди открытую железную дверь, из которой лился холодный белый свет. У них в замке не было подземных помещений, но она знала, что во многих других они есть. Самый древний замок! Это же так интересно! Злата ускорила шаг и наконец шагнула в яркий свет.
Всё бы было хорошо, если бы дверь вдруг с громким жужжанием не захлопнулась за ней. Сначала Злата не испугалась. Аристократы не боятся замков, это их родной дом! Но когда яркий свет стал тускнеть, а вокруг мелькать тени, словно шуршащие полами саванов, словно шепчущие что-то, стало уже не так весело. К тому же она почувствовала наступающую волну холода и испугалась, что замёрзнет прямо здесь. Весь вечер погода в её замке была такой прекрасной! Почему именно сейчас она должна была испортиться?
И тут прямо в уши ей что-то невыносимо громко громыхнуло, и Злата совершенно инстинктивно бросилась бежать вперёд, в темноту. Холод словно мчался за ней, подгонял, она едва не падала, но это было бы страшнее всего. Поэтому она раз за разом удерживалась на ногах и бежала в полной темноте, пока вдруг впереди не увидела янтарный огонёк.
– Ну как прошло?
– Такое чувство, что кто-то сыграл собачий вальс на кнопках погодника и теперь эта тварь херачит смены климата абсолютно рандомно. С периодичностью от пяти минут до двенадцати часов. Впрочем, иногда зависает на одном варианте для местности и долбит его годами. Не уверен, что смогу это повторить, если захочу.
– Не прибедняйся. И давно оно так?
– Судя по логам – лет шестьсот. Прикинь – несколько веков у тебя два часа идёт дождь, а потом полдня снег, потом снова дождь, а потом плюс пятьдесят и влажность на нуле.
– И почему они решили вызвать помощь только сейчас?
– Пит, ты только не волнуйся. Но вообще-то они помощь не вызывали.
– Э? – Пит развернулся и наконец посмотрел на Эвана. Всё, что его волновало – отчёт, больше ничего. Он зафиксировал сигнал, он привёл корабль, он закрыл тикет и вернулся на базу. В чём могла быть ошибка?
Эван отошёл от дверного проёма, открывая взгляду Пита сжавшуюся фигурку Златы. Она ни за что не соглашалась остаться в бывшем зале управления и даже на базе, превращённой в средневековый замок. Она цеплялась за Эвана, бормотала что-то на чудовищном устаревшем и искажённом английском, попыталась перейти на русский, болгарский и цыганский, выговаривая слова гортанно и торжественно, но совершенно бессмысленно, по крайней мере, для переводчика Эвана, а у него была про-версия, самая полная. Но слова так и не складывались во что-то внятное: «призрак», «цветок», «наполнять», «пересадка», да и узнавала программа одно слово из трёх.
Он взял Злату с собой вопреки всем инструкциям, и по пути на орбиту она рассказала, как смогла, про то, как попала в зал управления, в котором сначала было кромешно темно и только вдалеке светилась янтарная звезда, к которой она пошла, а темнота вокруг неё наполнялась шорохами и еле слышным гудением, лицо обдавало порывами воздуха и пару раз что-то холодное коснулось ноги.
«Расконсервация», – подумал Эван.
А потом вдруг стало очень светло, так, что она ослепла, но всё равно шла вперёд, потому что понимала, что это испытание, и наконец снова открыла глаза и увидела, что янтарная звезда совсем рядом – протяни руку и возьми. Но она не бралась, она была большая и круглая, и Злата трогала её и трогала, потому что она была ещё и тёплая и очень приятная на ощупь, и такая уютная – как домой попасть после долгого отсутствия.
«Проверка на видовую принадлежность, – подумал Эван. – Надо же, прошла. А на вид кажется, что там едва ли половина генома человеческая».
А потом звезда стала менять цвет и превратилась в красную, и вспыхнула, и вокруг всё завыло и завизжало, и голос стал очень громко что-то говорить, такой сердитый, и всё повторял «Очень Важно!», Злата старалась понять, что делать, но слова были незнакомые. И так было долго-долго. А потом вдруг всё погасло и стало тихо-тихо и темно, и только кольцо огней светилось вокруг оранжевым.
«Это я вошёл в атмосферу и послал сигнал, – подумал Эван. – Сколько же она сидела там в аварийном режиме? Часа три? Я бы точно оглох».
А потом пришёл он – вот тут Злата и сбивалась на другие языки. Он пытался повторять за ней те же слова, что узнал переводчик, но на английском, но она непонимающе хмурилась и выглядела как кошка, которой мяукаешь вроде бы похоже, а она смотрит на тебя как на идиота.
– Это… кто? – Эван был уверен, что Пит в последний миг заменил «что» на «кто», буквально на остатках такта и вежливости. И, может быть, тенях инструкций, которые велели обращаться с любыми инопланетными существами максимально толерантно по земным меркам, пока не придут подробные гайды от ксенопсихологов. Но тут не требовались комиссии – подготовки Эвана было достаточно, чтобы вынести предварительное решение: психика Златы вполне человеческая. Тоже своего рода феномен, учитывая, как она выглядит. При таком сильном отличии фенотипа генотип наверняка перелопачен не меньше. А психика должна была стать следствием. Но ни единой реакцией Злата не отличалась от типичной пятнадцатилетней девчонки.
Зато внешностью… Общий человеческий облик сохранился – две руки, две ноги, голова, десять пальцев, шея, колени, локти, гм… грудь. Даже волосы были почти нормальными, очень светлыми и вьющимися. И зелёные глаза хоть и смотрели испуганно, но в глубине уже виднелся огонёк любопытства, с каждой минутой разгорающийся всё сильнее. Но из предплечий у неё росли тонкие, похожие на тополиные, веточки с листочками того же оттенка, что и её глаза. От коленей, едва прикрытых широким и коротким платьем из блестящей ткани, спускались серо-коричневые отростки, похожие на корни. Наверное, это они были – только очень подвижные. Они ощупывали пол перед каждым шагом Златы, а едва она останавливалась, располагались вокруг неё многолучевой звездой и подрагивали, то ли пытаясь пронзить железный пол корабля, то ли в поисках воды. А может быть, вообще хотели кого-нибудь сожрать, просто у Эвана слишком беззубые ботанические ассоциации.
Среди прядей волос попадались листочки необычной формы, откуда-то из-под волос на затылке время от времени вылетал рой золотых жучков, делал круг и возвращался. Вены под тонкой бледной кожей Златы пульсировали и иногда вспухали зелёными побегами, кожа над ними покрывалась коричневой коркой, будто корой. Через минуту всё пропадало, но весь этот шелест, жужжание, изменчивость создавали ощущение живого леса.
Эван видел разных инопланетников – многие из них тоже меняли себя для выживания в своих колониях. И иногда меняли куда сильнее, чем изменена Злата. Правда, к таким они уже давно не летали – они слишком сильно ушли от человеческих норм и понятий, аварийный маяк они бы не включили, даже случись что-то серьёзное. Пит же со своим синдромом Аспергера и нердством совершенно не интересовался планетами, на которые их закидывало. Его дело было – принять задачу, привести корабль, помочь с техникой Эвану, если требуется серьёзное воздействие, типа стерилизации планеты, написать отчёт, вернуться на базу, закрыть тикет. Пока Эван возился с местными, Пит, удостоверившись, что его участие не требуется, и проявив дежурный интерес, чтобы напарник не обижался, уходил играть в стратегии. Тамошние далёкие планеты и особенности развития цивилизаций были ему намного интереснее. Так что инопланетян он видел только на экране.
И уж тем более ни один из них никогда не появлялся на этом корабле. Так близко. Такой непохожий. Такой интересный. Такой… биологически опасный!
– У тебя мозгов, что ли, нет! – взвыл Пит, нашаривая пульт для управления карантином. – Оно же… Она же… Блохастая!
Эван от неожиданности рассмеялся. Но не забыл прыгнуть вперёд и удержать пальцы Пита от активации биологического карантина.
– Я всё проверил, она не опасна. Ты вообще мои сводки читаешь? – Он посылал краткую справку о планете напарнику перед приземлением, но тот её, разумеется, игнорировал. Ему-то зачем?
– Зачем ты её приволок? – Пит попытался отодвинуться подальше от одного из корней, который вырос длиннее прочих и с явно выраженным любопытством шарился под стулом пилота. Больше всего его заинтересовали коробочки из-под китайской лапши, которые Пит уже давно собирался выкинуть.
– У неё там семейные проблемы. Пусть здесь побудет. Как налажу их погодник, отправлю обратно.
– Долго тебе? – В этой области Питу было привычнее, он мог просто игнорировать инопланетянку и делать вид, что всё происходит как обычно. Только ноги подобрать, а то наглый корень вознамерился обвиться вокруг них.
Пит дёрнулся от прикосновения гладкого отростка и случайно столкнул со стола кружку с недопитым очень крепким чаем. Корень тут же потерял интерес к ногам и погрузился в жидкость.
– Часа три. Я там удаленку поставил, сейчас посмотрю, что они там наворотили, записи поищу, а потом просто резетну погодник и всё.
– А не хочешь заявить о новом виде? – Пит кивнул на Злату. Та уже не так сжималась и боялась и всё смелее глазела по сторонам.
– Маяк признал её за человека. Если хочешь – займись сам. Сначала докажи, что это новый вид, потом напиши докладную… – Эван даже не стал заканчивать фразу, увидев лицо Пита. – Тогда я пошёл работать. Злату тебе оставить? Шучу, заберу, конечно.
Слуга был добрый и смешной. Злате он понравился. Сначала она испугалась, что за ней пришли от барона Стояна, но Эван выключил весь завывающий ужас, увёл её с собой и доставил прямо в незнакомый замок. Злата даже засомневалась, слуга ли он, настолько Эван казался умным, властным и так он уверенно держался. Но когда она заговорила на языке аристократов, он ничего не понял, чем ужасно её разочаровал. Оказывается, она успела придумать себе, что он просто выглядит как слуга – мало ли, какая где-нибудь на севере мода. Может быть, они убирают все отростки и обрывают листики. А так Эван бы её спас, взял замуж и все стало бы хорошо. Потому что глаза у него добрые, а замок в спокойном месте – пока разговаривали и добирались до его дома, он ни разу не дёрнулся от смены погоды.
Но, конечно, это были просто мечты. Она как-то спрашивала у мамы, можно ли выйти замуж за слугу и переселиться в его род. Ведь тогда не будет замка, откуда тянутся главные корни, а значит, не будет снега и жары, которые она принимает вместе с ним. А слуги бывают красивые и, наверное, умные – она научит их языку, ну или не научит, будет на общем говорить, ничего страшного. Зато выберет самого красивого, а не такого, как соседи-бароны.
Мама засмеялась и сказала, что об этом думает каждая девушка перед свадьбой. Ведь идеального мужа с каждым годом найти всё сложнее: нужно, чтобы он не был близким родственником, выглядел прилично, был богат – с одной стороны, и владел замком, в котором не бывает смертельных бурь и ужасов, как у Огниана, например, – с другой. Этот выбор так тяжело делать, что хочется избавиться хотя бы от одной его половины. Тут-то и приходят в голову слуги, у которых нет замка, зато и бурь тоже нет. Но связать свою жизнь с тем, чьи мышцы не переплетают воздушные корни лиан, а в сердца нет цветка? Никто никогда на это не пойдёт.
Тут Злата смотрела на маму внимательно и строго, но та только твёрдо повторяла – «Никто!».
Поэтому сейчас Злата оборвала свои мечты о красивом Эване и стала гадать – кому же принадлежит тот замок, где они оказались? В том, что это замок, сомнений не было – такие железные полы и скользящие двери бывают только в замках. Значит, у него есть хозяин. И этот хозяин обязательно придёт посмотреть, что творят его слуги – ведь, судя по реакции второго слуги, первый натворил нечто удивительное, приведя Злату с собой. А хороший аристократ никогда не пропустит ничего любопытного в своём замке. Так говорил Богдан, и мама так говорила, когда учила её быть хорошей хозяйкой.
– Что ты собираешься делать? – Злата говорила медленно, чтобы слуга её понимал. Так странно увидеть не аристократа, который так плохо и странно говорит на общем языке. Он не знает язык аристократов, плохо знает общий… На каком же языке его мать пела ему колыбельные? Или у слуг появился свой тайный язык?
– Собираюсь покопаться в вашей истории. Ужасно любопытно, как вы докатились до такого, – неопределённо махнул в её сторону Эван. – Но сначала починю погодник. Там дел минут на пять, а вы столько мучаетесь. У вас, небось, мигрени – национальный вид спорта. Я бы не вынес такие перепады. Говорят, в пустыне широкий диапазон погод, но климат всё равно один и тот же.
– Покопаться? – Злата склонила голову набок. А говорил, не понимает. Значит, он всё-таки будет выкапывать сорняки, которые создают головную боль всем, связанным с замком. А вот ещё одно слово она не знала: – Мигрень?
– Это когда голова болит, – Эван для наглядности постучал костяшками пальцев себе по лбу, не прекращая открывать программы на своём терминале, что-то вставлять, выбирать и передвигать. – Дай бог, чтобы это было самым тяжёлым из последствий для вас. Так…
Злата, широко открыв глаза, смотрела, как он лихо стучит по клавишам и перекидывает призрачные образы в воздухе перед собой. Лицо у него при этом было очень увлечённое. Слуги вообще отличались склонностью к творчеству и глубокому изучению наук. Конечно, ведь им всё равно – снег за окном или солнце. Сиди себе, читай, пиши. Но мир вокруг они при этом совершенно не понимали. Возможно, лет двадцать работы разума и помогли бы им познать то, что аристократы чувствуют всем телом и сутью своей, но Злата сомневалась. Не став частью мира, его нельзя прочувствовать.
– Так, что тут у нас со жратвой… – Эван открыл графики. – До сих пор на гидропонике. Ну разумеется, у вас же даже не прогресс, а регресс. Значит, не приспособились к бешеному климату. Ну тут мало что можно приспособить, только выводить грибы-истерички, чтобы под землю прятались, если что. А это мысль! Но я её потом подумаю.
Эван ещё пощёлкал, нажал несколько тревожно мерцающих кнопок и откинулся на стуле:
– Ну вот, починил. Я посмотрел, какая там была погода до вмешательства – тоже странная, так что я поставил стандартные настройки. Осень-зима-весна-лето. А то тяжко без сезонов жить. И у тебя дома сейчас… – он повернулся к Злате. – Брать координаты той базы, откуда я тебя забрал?
Злата помотала головой, не понимая уже практически ни слова.
– Ах, чёрт. И глобус наверняка бесполезен. Но вряд ли вы уехали далеко от дома, так что в любом случае на этой части континента у нас субтропики и лето. Будет довольно жарко. Сейчас дочитаю, что там у вас случилось и зачем вас предки в энтов превратили, и поедем обратно.
Злата опять ничего не поняла, но ей и не хотелось. Ощущение нарастающего тепла внутри неё было непривычным. Раньше, если жара приходила, она приходила сразу и резко. А сейчас словно дикие лианы потихоньку опутывали её руки и ноги, нагревались, и это было так приятно, что она целиком сосредоточилась на своих ощущениях.
Эван совершенно забыл о своей гостье. Он забыл и про Пита, и про то, что скоро надо или возвращаться на хаб или писать сообщение, что ситуация оказалась сложной и надо задержаться. Он не любил задерживаться. По его мнению, всё на свете могло быть решено за двенадцать часов. По крайней мере, всё в старых колониях. Любое оборудование можно заменить или клонировать. Любую заразу выжечь стерилизацией, при желании дифференцированно. Любые агрессивные формы жизни усыпить или уничтожить. Однажды он задержался надолго, когда сигнал пришёл слишком поздно и не было времени ждать эвакуационные боты, пришлось справляться самому, а потом ещё выковыривать ценное оборудование из-под застывшей лавы на дне океана, куда оно попало, пока он размещал очень капризных детей на другом континенте. Другой раз разумная биологическая масса клонировала людей настолько хорошо, что сама запустила маяк, надеясь выбраться с планеты и распространиться дальше. Эван потратил сутки, пока разбирался и писал универсальный алгоритм для поиска различий. Большую часть всё-таки на то, чтобы разобраться. Не каждый день колонисты требуют немедленного возврата домой – что-то было не так. Но и тогда он справился.
А здесь всё выглядело безопасно, хоть и чертовски любопытно.
Группа, основавшая эту колонию, всё-таки была не совсем нормальной. Они не были ни религиозными фанатиками, ни политическими беженцами. Эван затруднился бы их назвать даже сторонниками здорового образа жизни, хотя именно эта тема была основной в записях по генетическим экспериментам. Да, надо быть ближе к природе, природа знает, как лучше. Да, ассимиляция – лучший выбор, даже если вы переехали на другую планету, а не просто сменили одну страну на другую. Да, законы на Земле написаны трусливыми консерваторами, а настоящие учёные во все времена шли поперёк этих законов, чтобы добиться настоящих прорывов – препарировали выкопанные трупы, заражали себя болезнями, проводили эксперименты на людях, клонировали одиозных персон из прошлого. Всё это заканчивалось в итоге хорошо. Почему же эксперименты по симбиозу снова под запретом?
Эван не находил, что возразить по всем пунктам – по отдельности они выглядели безобидно. Жаль, что в итоге получилось нечто жутковатое: каста людей, в которых подселялись полуразумные то ли растения, то ли животные. В дикой природе они жили семействами, выросшими из одного корня, и разрастались на определённой территории, не захватывая чужой. Зато каждый сантиметр почвы их «родной» области был захвачен тоненькими корнями, каждое дерево пронизано ими, словно эти существа стремились контролировать всё, что там происходит.
Неудивительно, что при такой склонности к навязчивой заботе они так легко вписались в программу по экспериментам с симбиозом. Не исключено, что они бы и сами начали эксперименты, если бы переселенцы не провели программу на своих условиях. Симбиотами стали только учёные и их семьи – они следовали заветам отважных предшественников и проводили все опыты на себе. Правда, постепенно у них начала съезжать крышечка, и не исключено, что от симбиоза. В логах не было заключений медиков, но Эван такие вещи чуял спинным мозгом, спасибо работе. Каста симбиотов начала потихоньку отжимать власть, на основании того, что они более совершенные создания. Планета и так была тяжела для освоения – кроме хлорофильных контрол-фриков, на ней водилось ещё много разной флоры и фауны с непредсказуемыми свойствами, а постоянная борьба за место доминирующего вида тормозила развитие ещё сильнее. В итоге к моменту захвата власти симбиотами колонисты так и не выбрались за пределы баз, построенных вокруг кораблей. А после захвата, вероятно, регрессировали до нынешнего причудливого феодального строя, где правящей верхушкой стали потомки сумасшедших учёных. Каким же образом они заставили неизмененных людей быть их вассалами? Артем специально обратил на это внимание, но тема аккуратно затиралась многословными философствованиями. Увы – похоже было, что и здесь без редактирования генома не обошлось, но на этот раз недобровольного.
Что до погодника, то его вырубили вместе с другими приборами и инструментами во время переворота, потом попытались настроить обратно, но почему-то не смогли. Не то чтобы это было сложно. Эван сильно подозревал, что регресс на самом деле был гораздо сильнее, чем утверждали записи.
– Злата, а ты можешь отпустить своего симбионта? – Эван, изнывая от любопытства, повернулся к ней. Он даже забыл, что она может не знать таких слов. – Злата?!
Девушка присела в кресло позади него и всё это время вела себя тихо, как мышка, ничем о себе не напоминая. И только сейчас он заметил, что она полулежит в этом кресле, тяжело дыша, её щёки раскраснелись, а пальцы подрагивают в лёгких судорогах. Глаза закатились, губы пересохли. Эван приложил руку к её щеке и с ужасом ощутил, какая она горячая. Термометр, который он поднёс к ней, показал температуру в 42 градуса.
Вязкая сонная одурь расползалась по всему телу Златы. Жар всё нарастал, пока ей не показалось, что её вены и кожа растворились в этой тягучей тёплой жидкости, которая сейчас заполняла её горло и лёгкие. Каждый жест требовал огромного усилия, как под гнётом тонн воды, поэтому Злата перестала шевелиться. Век больше не было, пальцев больше не было, костей больше не было. Она лежала в кресле как огромный бурдюк с горячим бульоном внутри и вяло гоняла две половинки мысли по кругу. Одна была про Эвана и его длинные пальцы, которые… которые… он такой умный, она хотела… Вторая – про то, как непривычно чувствуется наступление жары, наверное, надо вернуться к маме и спросить… а вот что спросить, она уже не помнила.
Спина Эвана напрягалась, когда он перемещал пальцами полупрозрачные облачка с текстом, и Злата с удовольствием смотрела, как выступают по очереди позвонки под его футболкой. В ушах шумело всё сильнее, со всех сторон сгущалась темнота. Когда Эван обернулся и начал что-то говорить, она не услышала голоса, только любовалась его совершенной формой губ. Почему всё-таки нельзя выйти замуж за слугу? Она всё равно попробует! Он не откажет, он будет счастлив, что она предложила это.
Эван встал с кресла и куда-то ушёл, но Злата не могла повернуть тяжёлую голову, чтобы проследить за ним, так что она смотрела в экран и дальше и мечтала о нём. Он вернулся вместе с другом, которого она видела раньше. Тот потрогал лоб Златы, начал хмуриться и что-то выговаривать Эвану. Злата хотела его защитить, но её губы сплавились от жара, не разлеплялись.
Эван подхватил её на руки и отнёс на кровать. Он закутывал её в какие-то одеяла, но они не грели, а, наоборот, морозили её. Однако жара всё равно пробивалась сквозь этот рукотворный холод и не спадала. Глаза пересохли, поэтому Злата их закрыла, отрезав себе предпоследний канал информации. Теперь она чувствовала только прикосновения. Эван – или кто-то другой, но ей хотелось думать, что Эван – растирал её ноги чем-то горячим, которое становилось холодным. Он гладил её корни и стебельки, но ничего с ними не делал. Злата хотела ему сказать, чтобы он оборвал все листья, так ей будет легче, но тяжёлая медовая тьма всё ещё не давала ей поднять голову или произнести хоть звук. Легче не становилось. Ей казалось, прошло уже много часов, жара должна была уйти из замка, но только нарастала. До сих пор ни холод, ни жар, ни влага – ничто не добиралось до глубины её тела. А сейчас кости стали потихоньку нагреваться, а сердце уже пару раз сбилось с ритма, собираясь впасть в то же оцепенелое сонное состояние, что и сама Злата.
Когда прошло ещё несколько часов, а тепло было на месте, Злата испугалась, что её мольбы были услышаны и её замок навсегда застрял в одном состоянии. Это не дождь – это солнце. Оно постепенно просушит его стены насквозь, выгнав из них последний призрак снега и дождя, прокалит их, проникнув даже в самые узкие щели. Выбелит снаружи, прожарит изнутри. Но время будет идти и через месяц на небе так и не появится ни одного облачка. И тогда солнце пойдёт дальше – оно будет греть и греть белые пористые стены замка, луга перед ним, пока весь зелёный сок из трав не уйдёт обратно в землю или облачком в небо. Стены замка истончатся, станут как бумага, как прозрачные скелетики листьев, высушенных на вершине холма. А потом, как вспыхивают эти листья – пуффф! – замок тоже вспыхнет, сгорит бездымно и рассыплется в прах.
«Это был замок барона Богдана», — будут говорить люди. «Однажды его сестра не захотела выходить замуж, потому что у её жениха было слишком жарко. И насмешливые боги наказали её, и её брата, и её мать». Вот что они скажут. И будут смеяться, как смеялась всегда она.
Тяжёлый жар усилился и лишил Злату возможности думать даже те полторы мысли, что у неё оставались.
«Инструкции написаны кровью». Самое смешное, что Эван был одним из немногих на курсе, кто даже в семнадцать лет не раздражался, когда профессора повторяли эту вечную истину. Он не зря любил скуку. Скука во время дежурства – признак того, что всё благополучно. Когда солдаты во время осады скучают – всё идёт по плану. План и отсутствие форс-мажоров всегда скучно.
Сейчас он бы ещё и ещё раз повторил первокурсникам, что инструкции написаны кровью. И немного зелёным соком травы. Жаль, что обвиняемых в геноциде не пускают читать лекции в Университет. Он сидел на скамейке у своего факультета, как будто и правда собирался зайти в аудиторию, забраться на кафедру и начать свою речь с… Нет, просто здесь преподаёт один из его адвокатов, с которым назначена встреча.
Эван вовсе не собирался оправдываться. Он хотел принять всю вину и получить причитающееся ему наказание. Но насмешливый голос обвинителя, в котором звучала издёвка, всё ещё звенел у него в ушах:
– Слава Нерона покоя не даёт? Уйти в изгнание с гордо поднятой головой и славой уничтожителя целого народа?
Тогда он согласился на адвокатов. Конечно, обвинение снимут. Уничтожение 2% населения планеты или 18% одной из рас на геноцид всё равно не тянет. Но скучающее человечество, чьи спасители так хорошо знают своё дело, что остаётся время на то, чтобы снимать кошечек с дерева, было слишком шокировано произошедшим на Зелёной Болгарии. Он не совершил ни одной ошибки – он действовал строго по инструкции, разумно и осторожно. Он нарушил правила только один раз – и даже это нарушение позволило спасти большинство аристократов.
Если бы он не взял Злату тогда на орбиту, он бы не заметил у неё жар, а когда жар не прошёл и спустя сутки, не забеспокоился бы. И улетел, оставив Зелёную Болгарию в их чёртовом феодализме и с починенным регулятором погоды. Который устанавливает климат и смену сезонов как на Земле, совершенно не учитывая, что целая раса или вид – биологи ещё не решили – так тесно привязана к маленькому клочку земли, что может не пережить целой недели летней жары с плюс сорок по Цельсию в тени. Или минус десятью. Даже нулевая температура в течение нескольких дней способна уничтожить человека, если он чувствует её так же всепоглощающе, как та земля, на которой стоит его замок. Точнее – чувствует симбионт внутри него. Но тут уже неважно. За эксперименты над людьми на других планетах судить нельзя. А вот за трагические ошибки работников скорой помощи для колоний – можно.
Хорошо, хоть Пит этого избежал.
Эван заметил строгий чёрный костюм своего адвоката и поднялся со скамейки.
Злата охнула и прижала руку к груди. Наверное, Эван опять волнуется. Все эти новые реакции были ей непривычны. Ни разу за всю её жизнь у неё не билось сердце вот так – по-человечески, что ли? Ни разу до недавних пор она не чувствовала нарастающего ощущения, похожего на то, когда ветер развевает волосы и листья в них, когда ты стоишь на высоком холме. Ни разу не разливалось тепло толчками от щёк. Мороз, буря, гроза, радуга, жара, дождь, снег – она хорошо изучила все причуды погоды. Она знала, как земля впитывает влагу и как щекотно растёт трава. Как раздражает мокрая каша, которая не может определиться – снег она или дождь. Но никогда она не чувствовала то, что ощущают другие люди. Слуги. Те, у кого никогда не было земли, отдающей им свою жизнь, зато были настоящие эмоции.
Наверное, он тогда мог спасти её как-то иначе. Снова сломать погодную штуку или заставить её сделать по всему миру солнечный тихий денёк. Но когда он спросил у Златы, что он может сделать, в бреду она смогла ответить только одно – «женись на мне». Точнее, сначала она сказала на языке аристократов – «дай мне прорасти в твоей земле». Он не понял, и она перевела, как смогла.
Наверное, мама была права. Никто не выходил замуж за слуг. Потому что тогда она бы знала, чего ожидать. Чувствовать то же самое, что он – буквально, абсолютно. Как она чувствовала свою землю, у которой теперь нет хозяина, потому что брат не пережил той жары. Теперь она чувствует своего мужа.
Злата снова прижала руку к сердцу, которое тревожно сжалось. Он предупреждал, что сегодня на суде придётся поволноваться. Зато потом они обязательно пойдут смотреть смешное кино, которое он очень любит. И Злата будет смеяться вместе с ним. Злата не знала, что такое кино, но любила, когда смех Эвана перекатывается у неё в голове лёгкими прозрачными шариками, поэтому была согласна потерпеть немного кислой на вкус тревоги, от которой сжимается больно сердце.
Когда-нибудь она уговорит Эвана вернуться на её планету и позволить ей прорасти в него.
