Есть место на земле, где собираются феи. Поиграть в серсо, потрепать за уши трусливых дымчатых кроликов. А потом прокатиться на них взапуски. Отведать пирожков с овечьим сыром и черёмухой. Ещё земляничный чай на закате чудо как хорош!
Рассядутся на еловые лапы и любуются вечерним багрянцем. Помахивают крылышками и болтают ножками…
– И не говорите мне про Моа! – надула губы тучная в годах фея.
– А в чём дело, тётушка Бим?
Бим обвела взглядом собравшихся.
– Влюбилась.
И услыхала в ответ:
– Ой, насмешила…
– С кем не бывает!
– Умора!
Бим дождалась, пока нестройный хор поутихнет, и продолжила:
– То-то и оно. Не всем везёт – в эльфа втюриться.
И голоса умолкли. Ведь известно: эльфы – надменные буки. И любить их – что грызть скалу. Отважившаяся на такое должна быть беззаветной авантюристкой. Либо полной дурой.
Наслаждаясь эффектом, Бим добавила:
– Эта пигалица ему и показалась ещё.
О, она прекрасно понимала: на этой фразе у многих глаза вылезут из орбит. И они таки вылезли.
– Пожалуйста, расскажи!
Тётушка Бим только этого и ждала.
– Моа у эльфа доспехи натирала, да и…
Тут она прервалась, будто вспомнила что-то важное.
– Эва, ты ещё здесь? Ну-ка спать!
Девочка поникла головой, но покорилась. А Бим продолжила:
– Хотя… эльф тот – красавчик, – и добавила мечтательно: – Была бы я помоложе…
Бедная Бим… она моргнула. Как делала неисчислимое множество раз. Но вдруг веки запротестовали – сомкнулись, отказываясь впускать свет. Как судорога, моментально охватывающая тело, её пронзила череда ярких образов. Каждый из них и все вместе, они разорвали сознание на мелкие клочки.
«Пустые глаза смотрят в небо. Когда-то в них была жизнь. Теперь она пролилась тут же, на пожухлую траву. Последние следы – бурые пятна, медленно впитывающиеся в землю. Это место хранит отпечаток страдания. Агония живёт, прожигая ткань мира. Боль, продолжается боль… боль…»
Видение прекратилось так же внезапно, как и началось. Тётушка Бим открыла глаза и осмотрелась, не понимая, где находится.
– Что молчишь? – спросил кто-то рядом.
– А что я должна сказать?
– Ну, Моа и эльф?
– Ах, это, – облегчённо воскликнула Бим. – Значит, она сердечко из цветов на столе выложит, он на них – тарелку с похлёбкой. Подружек разгонит, перинку взобьёт – а он на кровать в сапожищах. Говорят, по ночам волосы ему вычёсывала.
– А дальше? – спросил кто-то, шмыгнув носом.
– Не выдержала, бедняжка – показалась ему. А эльф увидел – прогнал веником. Да орал ещё: «Ты смотри, как стрекозы разжирели!»
Тётушка размяла затёкшие ноги и стала раскланиваться:
– Спокойной ночи честной компании.
Она поднялась в воздух и не спеша, как подобает уважаемой особе, полетела прочь.
Но вскоре её окликнули:
– Тётушка…
К ней подлетела та самая Эва, которую отправили спать.
– Тебе не кажется, милая, – спросила тётушка Бим, – что ты давно должна видеть третий сон?
– Тётушка, – пролепетала Эва, смахивая с лица непослушные рыжие косички, – не ругайся.
– Чего тебе?
– А зачем ты летаешь к Замшелому камню?
– Ну-у, м протянула Бим, – ты точно хочешь знать?
Эва закивала.
– Там живёт моя подруга, – сказала Бим. – Я её навещаю.
– А почему она не вместе со всеми?
– Долгая история, как-нибудь расскажу, а сейчас…
Эва нахмурилась и выпалила:
– Всё равно полечу следом и разузнаю!
– Ну, не лупить же тебя? м улыбнулась Бим. – Ладно, летим. Вот только…
– Что «только»?! – радостно взвизгнула маленькая нахалка. Её веснушчатая мордашка просияла.
– Не обижайся, если что…
– Раньше её звали Кейт, – стала объяснять тётушка Бим.
– Она имя сменила?
– Не всё. Только одну букву.
– И как её теперь зовут?
– Х-х-х… м начала тётушка Бим и тут же осеклась. – Ой, не хочу говорить. Вроде за щёку напихали жареных каштанов. Причём натаскали прямо из костра…
Они добрались до Замшелого камня ещё засветло. Солнце прилегло на бок и собиралось с духом, чтобы нырнуть за край мира…
И вдруг снова:
«Пустые глаза смотрят в небо. То, что совсем недавно дышало, надеялось, любило, валяется на земле недвижимой грудой. Воздух, всегда надёжный, поддерживающий, готов раздавить, вколотить в землю…»
Пожилую фею качнуло. Эва схватила её за руку и запричитала:
– Тебе нехорошо?!
– Фу-ух, – судорожно выдохнула тётушка Бим, – нормально.
Она потрясла головой. Опамятовавшись, посмотрела вниз и указала:
– Вон она.
На берегу ручья, прислонившись спиной к камню, сидела незнакомая фея. Выглядела она отталкивающе. Волосы висели грязными сосульками. Платьице, определённо бывшее когда-то шикарным, истрепалось до дыр. Руки покрывали свежие и затянувшиеся шрамы.
– Здравствуй, – поприветствовала её тётушка Бим.
Та не ответила, лишь едва заметно кивнула.
– Это Эва, – представила Бим спутницу. – Она захотела навестить тебя.
– Добрый вечер, – воспитанно поздоровалась девочка.
И вновь ответа не было. Фея не двигалась и смотрела сквозь гостей. Так, словно их не было.
– Поднимайся, глупенькая, ты же помнёшь крылышки! – не выдержала сердобольная Эва.
– И пёс с ними… – прервала молчание неряха.
Голос её был вязкий, тягучий, будто сосновая смола. И слабый, бесцветный. Вроде и не голос вовсе, а лишь его затихающее эхо.
– Что ты?! Как же без радуги на крылышках?!
Та, чьё имя когда-то было Кейт, процедила сквозь зубы:
– Идите вы… со своей радугой.
– От тебя же дурманом и полынью несёт, дурочка, – прикрикнула на неё тётушка Бим. – Ты снова…
– Снова, – перебила её замарашка. – А кто запретит?
Эва возмутилась:
– Зачем ты грубишь?!
Грубиянка вздохнула и ответила:
– Знала бы ты, как это – закрывать глаза… Не так бы запела.
Она поднялась на ноги и зачерпнула воды из ручья. Плеснула себе в лицо и побрела прочь.
Когда она скрылась из виду, Эва напустилась на тётушку:
– И это подруга? Хамка, каких свет не видывал!
– Дитя моё, не будь к ней строга, – постаралась оправдаться та. – Её жизнь – не мёд.
Но Эва не унималась:
– Ты не смотри, что я маленькая! Я чиню обувь – и запах не очень, и таскать тяжело…
От негодования она поперхнулась воздухом и закашлялась. Затем продышалась и несколько тише спросила:
– Тётушка Бим, не понимаю. Ну, глаза закрывает… Что такого? Отчего она…
– Злая? – подсказала Бим.
– Недобрая, – поправила Эва.
Бим задумалась на мгновение, а потом ответила:
– Поверь, причина есть. Расскажу, чего уж… – и, чуть помедлив, добавила: – Я делала эту работу до неё.
Утро. Темнота крепится до последнего. Но дальше не в силах бороться: её когтистые лапы слабнут, выпускают линию горизонта. И новорождённое солнце гонит ночь дальше, на запад. Рваное одеяло утреннего тумана накрывает мирно посапывающую во сне землю. Со стороны кажется, что от мира оставили только половину. Вторую стёрли – не жалко. Причём осталась не лучшая из них – грязная щетина травы и унылые островки кустов.
В полумиле от леса туман расступается. Из него выплывает серая, выщербленная ветрами и дождями стена замка. Несмотря на раннее утро, здесь уже копошатся люди. Часть их, бряцая латами и шелестя кольчугами, неторопливо разбредается по полянке.
А чуть дальше, рядом со стеной, дюжина одетых в лохмотья простолюдинов. Некоторые привалились к каменной кладке, не в силах стоять на ногах. Двое лежат на мокрой от росы траве и тихо постанывают. Те, что покрепче, сбились в кучу, подпирая друг друга плечами. Кажется, они из последних сил пытаются спрятать что-то за сгорбленными спинами.
Фея слышит, как там, за ненадёжной стеной из человеческих тел, кто-то шепчет:
– Ляля, не смотри. Не нужно. Закрывай глазки. Это сон, доченька. А проснёшься, мы с тобой будем в другом мире. Я и папа. Там всегда лето, птички поют. А злых дяденек нет, они тебе просто приснились. Закрывай глазки, солнышко…
Но девочка упрямо продолжает смотреть. Они все смотрят до конца. Глазёнки превращаются в две яркие искры. Из тех, что прожигают душу насквозь… если она есть.
Маленькая фея встрепенулась. Пришло её время. Она, в который раз стараясь унять дрожь в руках и коленях, взмывает в воздух. Получается не очень хорошо – нервно подрагивает всё нутро, её маленькое надтреснувшее сердечко. Взмахивая пепельно-серыми крыльями, крошка повисает над поляной.
Она поднимает руки к небу, шепчет сначала тихо, потом всё громче. Шёпот вырастает в песню. Мелодия стелется по земле, расползается, будто тот самый туман. Есть в ней что-то от завываний ветра и волчьей стаи. Ещё – визг и надрывное хрипение. Так стонут вековые деревья под топорами лесорубов. Так вопит раненый зверь с надрезанным горлом, затихая и захлёбываясь в собственной крови.
Фею окутывает ядовито-зелёное облако. Краткий миг, и она на глазах начинает расти. Вот уже рост её вровень с самым высоким из дварфов. Ещё выше… по плечо эльфу… ещё…
Основательно подросшая, она спускается с холма и медленно идёт к замку. Туда, где застыли измождённые, затравленные люди.
Подойдя к девочке, она приседает перед ней на корточки. Через силу улыбается и шепчет:
– Милая, ты же слышала маму? Закрывай глаза. Сейчас всё пройдёт, вот увидишь. Давай, я тебе помогу.
Фея прикладывает ладони к лицу девочки. Та сначала пытается отстраниться. Но, почувствовав тепло рук, изо всех сил льнёт к ним. Протягивает свои, в грязи пополам с кровью, ручонки. Хочет обнять, спрятаться…
– Вот так лучше, да, крошка? И совсем не…
Успела.
Фея чувствует, как, хищно ощерясь, сквозь неё проплывают арбалетные болты. Была бы её воля, они все остались бы в ней. Но нельзя, строжайше воспрещается.
Она слышит отчаянные крики, оборвавшиеся на взлёте. И среди них – пусть хоть на этот раз она ошибётся! – короткий всхлип ребёнка. Фея отворачивается… так и не научилась…
И тут силы покидают её. Она падает на землю. Тело сотрясают судороги. Фея страшно орёт, призывая всё добро и справедливость этого мира. Так громко, как только умеет. Даже ещё громче…
И, не получая ответа, понемногу затихает. Тыльной стороной ладони размазывает по губам кровавую пену. Поднимается на ноги. Делает два неуверенных шага – где уж тут взлететь… Её силуэт бледнеет. И, становясь почти прозрачной, она бредёт в сторону леса.
За её спиной пустые глаза смотрят в небо.
Та, чьё имя обратилось в Хейт, не может изменить ход вещей.
Она как и остальные, закрывает глаза.
