«… чем возвышеннее задание, чем пророчественнее, тем злее пародия…». С.Н. Булгаков
Радикально изменившие ход российской истории революционные события вновь пробуждают интерес к предшествующей эпохе – с начала 20 века до 1917 года, – для которой характерной чертой стало богоискательство русской интеллигенции. Надо ли говорить, что в феномене одной из самых утончённых эпох русской культуры, названной философом Николаем Бердяевым «серебряным веком», больше отразился цвет обмирщённой образованности, чем идеал русской святости. Ироническое тому подтверждение – сюжет, воспроизведённый на пепельнице (см. «Неизвестные Касли» / «Уральский следопыт», 2015, № 11), значение которой в контексте богоискательства символически соответствует «критерию» лжеиконы.
В настоящей статье выдвигается версия о принадлежности эскиза «еретической» пепельницы авторству М.В. Добужинского (1875-1957) – мастера книжной графики, театрально-декорационного оформления и бесчисленных эмблем.
Атмосферу предреволюционного «безвременья», когда «многим стало казаться, что вновь войти в Церковь можно только через опрощение [курсив мой. – Е.Г.], через слияние с народом, через национально-историческую оседлость, через возвращение к земле»1, отражает образно-символический язык иллюстраций, исполненных в 1917 году М.В. Добужинским к сказке Г.-Х. Андерсена «Свинопас».
В самой сказке прочитывался намёк на десакрализацию самодержавной власти, которая, согласно Основным Законам Российской Империи, «блюла правоверие и всякое в Церкви Святой благочиние»; в представлении общественного сознания она перерождалась в «хлыстократию». Появление при Дворе «продувного» сибирского мужика – не то «хлыста»2, не то юродивого – Григория Распутина, его вмешательство в дела государства, а вместе с фрейлиной Вырубовой и в дела Святейшего Синода, вызывало недоумение, в том числе великих князей. Православный Государь сыскал-таки пророка из народа…
В иллюстрации к фрагменту сказки, где с балкона дворца Императору предстаёт у свинарника сборище фрейлин – не иначе как «бесноватых», – Добужинский схематично пририсовывает рядом со сказочным Императором раскрытую табакерку, знаменуя суету мирского государствования. Табакерка, о которой ничего не сказано в тексте сказки, становится неотъемлемой частью горизонтальной плоскости массивных балконных перил, служащих Императору опорой и оградой (или пресловутой «серединой»), каковыми положено быть государственной церковности. Печально известна фраза бывшего сподвижника и единомышленника П.А. Столыпина – министра А.В. Кривошеина, оценившего, в условиях затянувшейся и во многом неудачной войны с Германией, внутреннюю политическую ситуацию и состояние дел Церкви в 1916 году: «Когда царизм, почуяв опасность, захочет на неё опереться, вместо Церкви окажется пустое место. Право, и сам порою начинаю верить, что Распутин – Антихрист…».
«Мы переживаем совершенно своеобразное и исключительное явление – хлыстовство самой власти, – писал Н.А. Бердяев. – […] Стихия эта давно уже не преобладает в народной жизни, но она всё ещё способна выставлять своих самозванцев, которые придают нашей церковной и государственной жизни тёмно-иррациональный характер, не просветимый никаким светом».
Рудиментарное язычество, распространяясь за пределы своего деревенского ареала, в начале века 20-го становилось в образованных кругах столичной публики (не чуждых богоискательства) своеобразной модой, бросившей вызов официальному православию, проповедующему, по мнению этих кругов, «излишний аскетизм» и «умерщвление плоти». Не случайно хлыстовству, связанному, по словам Бердяева, «с неверным, болезненным взаимоотношением мужественного и женского начала в русской народной душе»5, сопутствовал, по образному выражению Андрея Белого, «дух распутства», который наблюдал в столицах этот яркий представитель серебряного века.
В среде же приверженцев хлыстовства, объединявшихся в общины во главе с новоявленными «христами» и «богородицами», наблюдались попытки организовать его по церковному образцу…
Если следовать принципу иконологии, который наглядно постулирует иерархическую неравноценность двух сфер бытия, нетрудно заметить, как «мирское», например, в сценке-сюжете с табакеркой (т. е. «чертовщиной») и Нюхальщицей (её прислугой), претендовало на статус «сакрального», не по чину «разместившись» в круглой, значит, сакраментальной, обрамлённой, в соответствии с той же коннотацией, точечным орнаментом форме пепельницы, – достойное саморазоблачение самозванства! Как Личина, выражающая бесовскую одержимость, «Нюхальщица» предполагает того же рода лукавую относительность в вопросе половой принадлежности: либо переодетый в женское платье мужчина, либо мужеподобная дама – словом, «мужеженщина». С точки зрения православной апологетики – хлыстовский соблазн взаимной одержимости, или демонический дублет соборности!
Предложенная вниманию читателя пепельница демонстрирует близость к немецкому искусству и, вместе с тем, присущие творческой манере М.В. Добужинского особенности: использование схем, шаблонов, а также идей, опосредованных любовью художника к «миру Андерсена» и культивируемой участниками художественного объединения «Мир искусства» (к которому принадлежал Добужинский) так называемой «гофманщины», – другими словами, иронически переосмысленных, трансформируемых нередко в изысканную фантасмагорию, всевозможных противоречий несовершенного мира.
Фантастический настрой, которому охотно предавались в столице Империи художники и литераторы, давал иногда в синтезе с переживанием российских реалий не менее фантастические отголоски «русского лада». О хулиганском проявлении такого рода свидетельствует история создания книги «Что есть табак…» (СПб., 1908), «написанной на святках» А.М. Ремизовым, с иллюстрациями «мирискусника» К.А. Сомова, где в значительной степени фривольно обыгрывается апокрифическая версия происхождения табака, имеющего благоуханный цвет, но природу самого Дьявола…
Таким образом, на Урале, в Каслях, практически неизвестным частным заводиком была отлита в чугуне, по якобы немецкой модели, уже знакомая читателю пепельница… Надо сказать, уральские земли были одним из оплотов старообрядчества, пребывавшего в исторической оппозиции к императорской власти и в течение почти двухсот лет рассматривавшего в ней «антихристову прелесть».
Что касается личных мотивов М.В. Добужинского, предполагаемого автора карикатуры на хлыстовскую ересь, то ему, внуку видного новгородского протоиерея и сыну генерала-артиллериста (который в 1915 году возобновил военную службу, несмотря на почтенный возраст), в семье было привито незаурядное чувство долженствования. Как известно из «Воспоминаний» художника, он безусловно чтил память исторического родственника, «настоящего аскета-постника» архимандрита Фотия – духовника императора Александра I, победоносно завершившего войну с узурпатором Наполеоном. В определённом смысле идеализированная История, надо полагать, резко контрастировала с теми современными событиями, что в преддверии рокового «семнадцатого года» стремительно развивались по закону сказочной формулы: в некотором Царстве – христианском Государстве завелась Чертовщина…
Примечания:
1 Прот. Георгий Флоровский «Пути русского богословия»; Киев, «Путь к истине», 1991, с. 504.
2 Хлысты (искажённоё «христы»), «христоверы» – религионо-мистическая секта, основанная в конце 17 века в среде оброчных крестьян. По учению сектантов, Христос мог вселиться в каждого верующего, – таким образом утверждался языческий принцип «человекобожничества» и отвергался авторитет Церкви.
3 Н.М. Никольский «История русской церкви»; М., «Политиздат», 1988, с. 434-435.
4 Н.А. Бердяев «Тёмное вино» / «Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности»; М., «Мысль», 1990, с. 52, 53.
5 Н.А. Бердяев «Религиозные основы большевизма. (Из религиозной психологии русского народа.) Духовные основы русской революции» / Собрание сочинений, т. 4; Париж, 1990, с. 35-36. Цитирую по кн.: Протоиерей Георгий Митрофанов «Россия 20 века – «Восток Ксеркса» или «Восток Христа»; Ростов-на-Дону, «ТроицкоеСлово», 2004, с. 125.
6 А. Белый «Между двух революций»; М., «Худ. Литература», 1990, с. 315.
