Сам же Григорий учился наносить на левкас контуры священного изображения тонкой стальной иглой — графьей, писать доличное, т. е. весь антураж, кроме лица и рук, а также и сами лики, ладони и персты. Брат вставлял ему в рот кисть, и чудо начиналось.
Доска должна была лежать на столе плашмя, ровно, чтобы краска не стекала вниз. Кисточку по отношению к доске нужно было держать вертикально, чтобы письмо выходило тоньше. От слишком близкого расстояния ломило глаза, от напряжения болела шея. После двух-трех часов работы наступал такой спазм челюстных мышц, что у Гриши не могли вынуть изо рта кисть. Ему удавалось раскрыть рот только после того, как на скулы накладывали мокрые горячие полотенца.
Но великие труды оправдывали себя: иной здоровый мастер рукой не выписывал так, как Гриша Журавлев зубами. Все чаще иной ученик, глядя на его стол, кричал другим: «Эк, Гришка-подлец, ворона-то с мясом как ловко отработал! Гли, братцы, как живой к Илье Пророку летит!
Мастер Сексяев не просто уважал ученика, а начал прямо-таки благоговеть перед ним. «Мы бы хотели так писать, да не выходит. Опоганились уже, да и водочкой балуемся, и бабы в нашей жизни как-то путаются. Где уж нам подлинно святой образ написать! Ну, а ты — совсем другое дело. У тебя совсем по-другому — благодатно получается».
