Но губительная жатва «косы смерти» тотчас же вынудила вражескую пехоту зарываться в землю, создавать защитные сооружения. Война из маневренной превратилась в позиционную. Шрапнель «трехдюймовки» не могла поразить противника, укрывшегося в окопе. Она не в силах была разрушить даже земляной его бруствер, не говоря уже о появившихся железобетонных сооружениях. Не могла противостоять глубоким полосам обороны. Кажущаяся панацея превратилась в слабое звено. А русской дивизии, даже корпусу, по уставу не полагалось иметь полевую тяжелую артиллерию, в то время как каждая германская дивизия была вооружена 8 тяжелыми гаубицами, а австрийская – четырьмя. То есть в условиях позиционной войны русские лишены были наступательной инициативы, которая предполагала разрушение заградительных и оборонительных сооружений. Фронт настоятельно требовал дальнобойных пушек, орудий навесного огня, минометов и бомбометов, способных «выкурить» противника из укрытий. Война в одночасье скорректировала потребности, они возросли, как считают исследователи, в 12-15 раз! Артиллерию пришлось не только наращивать количественно, но и множить типы и образцы орудий, разнообразить их боекомплект.
Быстро в ходе войны «поменять лошадей» ГАУ не могло. Тому были разные причины. Армия стала терпеть поражения. Еще бы: на каждое орудие разрешалось расходовать не более пяти-десяти снарядов в день (Опережая события, можно привести такие цифры: за всю войну русские израсходовали около 50 млн. снарядов, тогда как англичане – 170, французы – 200, а немцы – 272 миллиона). Военное министерство и правительство Николая II запросило помощи у союзников. Через Архангельский порт в Россию стали прибывать французские, английские, американские и даже японские дальнобойные пушки и гаубицы. Не у Круппа же просить, в самом деле!
