Мотоцикл петляет по наторенной тяжелыми «зерновозами» дороге. День вовсе разгулялся, неподвижный воздух висит над сырыми опушками парным маревом. На вырубке за лето тронулись в рост молоденькие березки, и лист на них все еще зелен. Царствует, пока они малы, краснеющая листвой нарядная черемуха. А под нею и березками неоглядные дебри малины. Кусты кое-где измяты, трава с трудом поднимается на тропках и автомобильных колеях.
— Смотри-ка, людное место. Поездил сюда нынче кто-то, а я вот все еще не бывал. А ты запоминай. Тут всем хватит. Знаешь, сколько ее обвалилось-то? Центеры, — то оборачиваясь, чтобы было лучше слышно, то снова глядя на дорогу, говорит дядя Юра.
О железное днище коляски часто-часто застучали упоревшие травяные стебли, в лицо Сашке ударил ворох разлетающихся от ударов легких пушистых семян. Он закрыл глаза, собрался покрепче ухватиться за поручень. Но мотоцикл неожиданно для него остановился, и Сашка всем весом налетел на дядю Юру и чуть не сбил его, уже балансирующего на одной ноге.
— Ну… Ты здоровый… Лось, — дядя Юра едва удержался от падения.
— Все, айда дальше пешком, — он уже действительно шагал куда-то в высокой траве.
Сашка пошел следом. Под раскидистой березой, старой и частью уже умершей, роскошные еще совсем недавно папоротниковые веера, все уже побуревшие, сморщились и обвисли. Под ними обнажились трубочки бересты, оставшиеся от упавших и перепревших когда-то березовых сучьев, а травы зеленеют, наслаждаются осенним солнцем, если летнего не видали под папоротниками, то и это в радость.
— Хе-хе! Не добрались до вишенья, — дядя Юра вдруг хохотнул и резко повернул вправо, внезапно хлестнув Сашку по лицу случайной веткой.
