Началось всё на утреннем построении, при назначении нарядов. Как велось уже из десятилетия в десятилетие, в наряд по охране государственной границы (только слова про Союз Советских и
прочих республик стыдливо исчезли в связи с политической ситуацией) назначался лейтенант Сидоров, как зачисленный навечно в списки части. Старшина Супрат Усратов, коему, как наиболее смышлёному среди аборигенов личного состава части и лучше всех владевшему русским языком, доверялось доложить про геройскую гибель лейтенанта при охране государственной границы, уже набрал воздуху в грудь, как откуда-то из-за спин строя чеканным шагом вышел на центр плаца человек в странной форме и доложил:
– Лейтенант Сидоров для прохождения службы в расположение части сроком на одни сутки прибыл!
Строй от такого невиданного дива смешался, солдаты, более-менее по-русски понимающие, вперебой начали объяснять смысл произошедшего совсем уж диким своим товарищам, орал командир заставы, орали офицеры, потом приняли меры по пресечению безобразий, внезапно воскресшего Сидорова повязали — тот и не сопротивлялся, в общем-то, и уже когда волокли задержанного в помещение штаба, до самого глазастого из рядовых-таджиков дошло весьма подозрительное сходство между конвоируемым и портретом, всегда украшавшим красный уголок части.
В штаб новоявленного лейтенанта пришлось заводить одним офицерам — под приглушённый ропот
таджиков — через слово сквозь неразборчивый шепот пробивались слова «дэв» и «шайтан».
… — Ну хорошо, хорошо, лейтенант. Допустим. А год сейчас на дворе какой, по-твоему?
– Две тысячи пятый. Первое ноября.
– Ну и какого же ты хрена тогда в армии делаешь, дедуся? Тебе ж девяносто пять годиков уже стукнуть должно!
– Я погиб в возрасте двадцати шести лет. И сейчас мне двадцать шесть. И вообще, в списки личного состава части я зачислен навечно — так что присяга обязывает поставленную командованием задачу выполнить независимо от возраста.
