Развалившиеся старые деревья походили на совсем старых стариков, — тех, которые трясущимися руками подносят ложку ко рту, а еда выливается обратно. Безжалостная, ветхая старость окружала и тетин дом. Тетя начала дряхлеть за год до того, а папина смерть и вовсе чуть не убила ее. Она жила одна, но уже не могла сама убраться, затопить печь, приготовить поесть.
Когда мы зашли в калитку, из-под крыльца вылезла седая, тоже старая, незнакомая собака. Она открыла пасть, чтобы гавкнуть, но раздумала и зевнула, — да и зевок толком не получился. Не зная нас, она смотрела нам прямо в глаза с надеждой, что мы не окажемся плохими людьми и ей не придется делать того, для чего ее держали.
Мы столкнулись с тетей на крыльце. Она вышла, неся в иссохших, тоненьких руках какую-то мисочку. Не сразу разглядев нас через толстые стекла очков, надетых, на резинке, поверх платка, она всплеснула руками. Мисочка выпала из ее рук, а она прижала нас — по очереди — к сердцу. Тетя едва держалась на ногах. Она вся была высохшая, легонькая, хрупкая.
