…Толя Рудваль умирал. И знал об этом.
В Доме детского творчества его иначе, как Толя, не называли, хотя ему и перевалило уже за пятьдесят.
Худенький, субтильный, в больших круглых очках, спасающих от сильной близорукости, вечно занятой, он был Толей для всех: и коллег-инструкторов, и пацанвы, населяющей кружки и секции Дома творчества. Толя руководил краеведческой секцией, жил ребячьими походами и писанием книги о славных революционерах братьях Сиговых — Николае и Парфении.
И вот, почти уже сладив с книгой, умирал.
Болезнь свою он чувствовал давно. Она жила в нем ноюще-опоясывающей пустотой, каждый год умерщвляя живое пространство. Он привык. Страдал молча, в больницу не шел, от страхов жены Натальи отмахивался и не любил смотреться в зеркало на заостряющиеся скулы.
Книга подвигалась по ночам. Днем и вечером, между делами и суетой, он перепечатывал написанное
на старой машинке «Москва».
Написать книгу о братьях Сиговых его сподобил университетский приятель Гриша Сигов, внук Парфения. Теперь те университетские годы остались далеко. Гриша Сигов стал секретарем горкома
партии по идеологии Григорием Николаевичем, а Толя остался Толей. И от прежнего их приятельства
мало что сохранилось. Однако встречая по какому-нибудь случаю своего однокашника, Сигов был с ним запанибрата и никогда не переходил на официальный тон — покровительствовал семейному летописцу…
