Экран свернулся и исчез. Захаровы вошли в кабину, и дверь за ними со свистом закрылась.
Кабина извозчика представляла собой обычную комнату со старомодной обстановкой и даже пневмопаласом на полу.
— Никогда не понимал, как ты можешь выговорить собственное имя? — заметил Слава, снимая шляпу и пиджак и плюхаясь на диван.
— Бестактный вопрос, — мрачно ответила девочка, располагаясь в кресле. — Меня интересует другое — кто из вас придумал называть меня Люлей, пользуясь моим младенчеством и неспособностью протестовать?
— Я же тысячу раз рассказывал. Сначала мы никак тебя не звали. Потом однажды, когда ты уже слегка могла бормотать, бабушка пошла тебя укладывать спать. Через пару часов мы хватились, пошли в спальню — никого. Заглянули в твою гипнокабину — а вы там с бабушкой лежите, обнявшись; бабушка уже спит, а ты ее убаюкиваешь: «Люли-люли-люли…». Так и привыкли звать тебя Люлей.
— Но сейчас, когда мне двенадцать лет… я требую, чтобы меня при посторонних так не называли! — отчеканила Люля. — Мне нравится имя Леонора. Через год, когда получу паспорт, впишу его первым именем. Так что только попробуй назвать меня Люлей при ком-нибудь!
Она подумала и сказала:
— Хотя тебя предупреждать о чем-либо бесполезно, я уже убедилась.
— Сама виновата, — с удовольствием проговорил отец, — сама напросилась.
