Буян укладывался у дивана и, казалось, крепко спал. Но стоило Тимке зашевелиться или выбраться из коробки, как он приоткрывал один глаз и зорко следил за каждым его перемещением.
Вечером с работы приходил Иван Зосимович, справлялся, как у Юльки дела, трепал собаку за загривок и спрашивал: «Буян, где Тимка?». Пес безошибочно подбегал под нужную коробку и отрывисто лаял, что, видимо, означало: «Эй, шубенка, покажись!» На что Тимка высовывался из коробки и сердито стучал по стенке коготками: «Цик, цик! Ну, морда нахальная. Надоел!»
Наступила вторая весна. Проснулись говорливые ручьи, разлились большие и малые реки. Вернулось на родину пернатое «население». В березовой роще с раннего утра до позднего вечера галдели грачи. Недалеко от дома посвежевшие сосны раскачивали на весеннем ветру ветками. Их завораживающий шум доносился через открытую форточку. С Тимкой случилось что- то непонятное: плохо стал есть, перестал резвиться и подолгу неподвижно сидел на окне, глядя на темную полосу хвойного леса. Он вдруг ощутил тесноту человеческого жилья, нехватку лесного шума и острого запаха хвои, а самое главное — безраздельного пространства. Орешки, семечки ушли куда-то в небытие, и из домашней живой игрушки он внутренне вдруг превратился в свободного лесного зверька. Юлька, собираясь в школу, как обычно, погладила Тимку. Нет, он не запрыгнул ей на плечи, не расчесал волос, он даже не шелохнулся, сидел, будто каменное изваяние. «Уж не заболел ли?» — вслух подумала Юлька. Она еще не знала, что существует на земле закон притяжения к своей родине и живут по нему уж много тысяч лет и люди, и звери, и птицы… Пришло время — позвала Тимку Тайга-матушка в свои родные объятия, и нет сил воспротивиться этому всесильному древнему зову!
