В долине, около космодрома, на краю леса стоял кирпичный дом. В доме, где все окна были занавешены, кроме одного, умирал старый микроб. В полдень, выйдя из забытья, старый микроб почувствовал, что все еще жив. Он не ощутил ни злобы, ни раздражения на болезнь, как частенько случалось раньше, не испытал радости и благодарности за подаренный судьбой день. День не принес облегчения — приступ боли в боку был лучшим тому доказательством. Микроб попробовал повернуться на бок, но новый приступ боли, сильный, словно иглы, растущие изнутри, заставил старика отказаться от всякого движения. Он застонал и. сжав зубы, ждал, когда иглы уберутся.
Микроб давно уже не цеплялся за жизнь, каждый новый день приносил только боль. Он не завидовал живущим, их бодрости и здоровью, не строил фантастических планов выздоровления от какого-нибудь неведомого лекарства или чудо-врача. Примирение со смертью принесло покой, хотя где-то в глубине души осталось сожаление, что он все-таки мало прожил, можно было еще; грусть, что многого не увидит и оставит мир вокруг без своего присутствия. Но эти сожаление и грусть больше были мечтами, чем желаниями, всю фантастичность которых микроб ясно себе представлял.
