Бабки, чинно сидевшие на скамейке возле подъезда, имели раздвоенные языки и ядовитые жвала. Проходя мимо них, Кащей испытывал легкий страх и невольное уважение. Они узнали его и пропустили молча. Открыв своим ключом большой висячий замок, Кащей спустился в подвал девятиэтажки. Красные глаза крыс перемещались в темноте подвала, шорох маленьких ног следовал за ним. Он прошел, нагнувшись, в пустой дверной проем и увидел собаку. Собака не посмотрела даже в его сторону. Она существовала здесь, чтобы сторожить крысу, все остальное не воспринималось ею. Кащей повернул выключатель на стене, крысы недовольно запищали. Ряды дощатых кабинок, в которых жильцы обычно держат старые сундуки, банки с солеными помидорами и дырявые корзинки, были подписаны мелом. Угловатым почерком выведены фамилии и номера квартир. Разномастные замки тускло поблескивали в свете редких электролампочек со следами побелки.
Кабинки были пусты. Ни один человек никогда не заходил в этот подвал.
Дойдя до кабинки с номером шестнадцать, он услышал знакомое бренчание. И знакомая боль ударила в виски, проникла глубже, тяжело легла на лоб изнутри. «Мама», — то ли сказал, то ли подумал Кащей, и дверь открылась, и качнулась ему навстречу из пыльного сумрака Эвридика, Мегера, Афина, Ника, Гарпия — его мать, его боль, ужас его и проклятье прошлой вселенной, родившей эту, новую, вселенную Кащея.
