Под таким названием была напечатана заметка в № 9 «Уральского следопыта» за 1988 год. Она кончалась письмом из Волгограда. Автор сообщал, что его отец с двумя красноармейцами доставил тело В. И. Чапаева в Уральск…
О дальнейших событиях рассказывает руководитель любительской киностудии села Новоегорьевского, что на Алтае Владимир Борисович Марченко.
С просьбой помочь отыскать автора письма мы обратились в редакцию газеты «Волгоградская правда». На объявление газеты откликнулся гвардии майор медслужбы в отставке Е. А. Кротков.
Едем в Волгоград, находим квартиру Евгения Аверьяновича. Вот что он рассказал:
«Мне было семь лет. Мы жили на квартире Мартемьяна Афанасьевича (фамилию подзабыл). В 1921 году умер отец. Он воевал в Чапаевской дивизии. Хозяин квартиры и мама перетащили гроб через дорогу, к левому углу кладбища Царь-Никольской церкви. Вторая с краю могила показалась нам свежей. Мы принялись ее раскапывать. Копать новую у нас не было сил. На досках гроба обнаружили металлическую пластину, на ней было написано: «Здесь похоронено 6 коммунистов и Чапаев». Хозяин квартиры приказал молчать. Когда здоровье у меня стало неважным, я и решил написать в Уральск».
Когда мы спросили Евгения Аверьяновича о трех красноармейцах, доставивших тело начдива в Уральск, Кротков удивился, сказал, что ничего подобного не писал. Значит, было еще одно письмо!
Поехать с нами Евгений Аверьянович не мог — накануне перенес инфаркт, но план захоронения нарисовал.
По дороге в Уральск еще раз прослушали магнитофонную запись беседы с Кротковым и его женой Лидией Ивановной. Она тоже слышала о металлической пластине, при этом фигурировала цифра «6», большая могила. Надпись на пластине могла быть и такой: «Здесь похоронен 6-го коммунист Чапаев». На Лбищенск напали в ночь на пятое сентября, а 6-го, возможно, тело доставили в Уральск. В одном гробу не могли уместиться 6 человеческих тел.
В Уральске мы не стали расспрашивать, где находится Царь-Никольская церковь, а, полагаясь на схему, двинулись по узкой улочке от железнодорожного вокзала. Кладбище обнаружили сразу, располагалось оно на окраине, но между кладбищем и железной дорогой — пойма, а не дома, как указывалось на схеме. Тогда мы спросили у двух старушек, как называется церковь. Ответили: «Преображенская».
В горкоме комсомола вторым секретарем по-прежнему работала наша добрая знакомая Умыт Шадеева. Выслушав нас, познакомила с С. В. Августиновичем, работником городского общества охраны памятников истории и культуры. Поехали к Царь-Никольской церкви. Раньще между храмом Спасителя и Царь-Никольской церковью были братские могилы, но их сровняли— теперь футбольное поле. Сровняли могилы И за Царь-Никольской церковью, но есть стена памяти, не забыты павшие герои.
Вновь достаем схему, осматриваемся. Вот церковь, вот старые границы кладбища. Вторая могила с краю должна быть где-то здесь, в левом углу. Справа увидели три больших здания, составляющих единый ансамбль. На фронтоне одного выложен крест — символ милосердия. Здесь были госпитальные покои. Вполне возможно, что фельдшер Мартемьян Афанасьевич жил на ближайшей улице…
Вернувшись домой, нашли еще одно письмо из «Волгоградской правды». Отозвался еще один корреспондент, Василий Петрович Алексеев, тоже сын чапаевца. Вот что он написал:
«Отец мой служил в 25-й дивизии в штабе ординарцем-каптенармусом. Снабжал штаб питанием и обмундированием. Всегда был рядом с Чапаевым. Однажды отец — Петр Васильевич Алексеев — возвращался из Бударино. Не доехав до Лбищенска примерно с полкилометра, увидел выскочивших из-под кручи солдат и штабных работников. Они кинулись к тачанке, закричали: «Гони быстрей! На штаб напала банда. Чапаев убит!» Когда подъехали к домику, уже никого не было. Чапаева нашли под обрывом мертвым. Пятеро остались хоронить, а отец мой поехал доложить о случившемся…»
Пятеро! Венгр Ф. Кульчар тоже говорил, что их было пятеро!
Снова завязалась переписка. Написали сестре Е. А. Кроткова — Устинье Аверьяновне, живущей в Чите. Вот строки из нескольких ее писем:
«В Уральске жили недолго. Зимой приехали, а в июне уехали. Первого мая папа умер, а второго хоронили. Брат и фельдшер Мартемьян Афанасьевич. Я в то время была слабая: голод, горе, мама плачет. Она достала пуд кукурузной муки, и по нормочке ели… А улицу и фамилию, у кого жили, не помню. Дом был два окна на улицу. Как войти во двор, дом будет по правую руку и продлен двумя’ саманными комнатами, по левую руку горка, на горке стояла баня —это во дворе. Когда уезжали, маме хотелось пойти на кладбище, а возчик скандал поднял, так мы и не увидели папиной могилы. А похоронили его рядом с Никольской церковью, это я хорошо помню, а не Преображенской».
Память, память… Твои возможности безграничны, но многое и стирается, трансформируется, наслаивается, сдвигается. Письма В. П. Алексеева мы читали и перечитывали, сопоставляли с действительными событиями, проверяли, подкидывали автору незначительные факты, ожидая реакции на них. Иные люди «клюют» на такие приманки: ведь проверить негде и переспросить не у кого, а другие твердо стоят на своем: «Не помню». Из спорных деталей порой всплывает один лишь крохотный полуштрих, который и станет тонкой путеводной нитью поиска.
Вот что слышал от разных людей Василий Петрович Алексеев, что закрепилось в его памяти. Эти записи и сами по себе — драгоценный документ времени.
«Родился мой отец в 1895 году в с. Дьяковка Краснокутского района Саратовской области. Там же, в 1928 году, родился и я. Родители отца — детей у них больше не было — работали по найму у помещика. Окончил отец четыре класса приходской школы. Умер от тяжелой работы дед. Началась война. Отец был мобилизован, хотя и был единственным кормильцем у матери. В Саратове прошел ускоренный курс военной подготовки, получил звание унтер-офицера. Передовые позиции русской армии были в то время в Румынии. По ранению в начале 1917-го вернулся в Дьяковку. Обе ноги были прострелены. Отец стал работать у сапожника. В начале 1918-го в Красном Куте стали организовывать полк для самозащиты от банд. Потом этот полк вольется в 25-ю дивизию под названием Краснокутский. Командиром был Н. Кузнецов, заместитель по политчасти — отец. Но сначала полк был в бригаде Ежикова, стоявшей в Александровом Гае. При формировании штаба дивизии отец стал ординарцем у В. И. Чапаева.
При штабе была походная кухня. Кашевар был из далекой Сибири. Отец его знал. Чапаев увез его из Саратова. Так он и остался. Погиб вместе с Чапаевым. Фамилия его была Мамонтов Федор Николаевич, Отец помнил, откуда он родом: Новосибирская область, станция Курундас, село Завьялово».
Возможно, и никогда бы не узнал В. П. Алексеев тайну гибели и захоронения легендарного начдива, если бы… Подошло время отцу оформлять документы на пенсию. Оформили — 27 рублей. Воевал в гражданскую, в Великую Отечественную, поднимал разрушенное хозяйство… Но оказалось, что нет документов. Куда только ни обращался: в архивы, в организации, где работал. Ответ один: «архив не сохранился». Обратился в Николаевский райком партии, где его хорошо знали на протяжении многих лет — с 1930 года.
Стал чапаевец получать 40 рублей. «И сказал тогда мне отец: «Нету правды, сынок». Я поехал в Краснокутский район, нашел село Усатово, где жил Н. Н. Кузнецов. Он и рассказал мне, как на домик, в котором ночевал Чапаев, напала банда, как переправляли в Уральск тело начдива. Были еще при этом А. И. Воропаев и С. Н. Бунин. Но Воропаев умер, адрес Бунина Кузнецов дал. Степан Николаевич Бунин в беседе все подтвердил. Сказал, что написал в Уральский горисполком письмо, схему приложил, где искать могилу начдива, но ответа так и не дождался — умер. Умер и мой отец в 1971 году. Нет и Кузнецова Николая Николаевича. Мне обидно до глубины души, что действительно нет правды о гибели Чапаева».
Таковы факты и свидетельства, которые несомненно заслуживают внимания краеведов, историков, антропологов… Еще не застроено место предполагаемого захоронения легендарного начдива. Почему бы не попытаться довести эту версию до истины?
