О том, что автор «Трех мушкетеров» с июня 1858 года по февраль 1859 года жил в России, знают немногие. Еще менее известны записки Дюма о путешествии по России. Они вышли на французском языке, когда писатель еще находился в России, а последние три тома из шести были напечатаны всего лишь через два месяца после того как Дюма покинул ее пределы. Таким образом, в России Дюма создал около двух тысяч страниц впечатлений о путешествии, не считая почти такого же количества переводов. Фантастическая работоспособность!
Первые три тома записок называются «Из Парижа в Астрахань», на руеском языке они никогда не издавались, последние три освещали поездку Дюма по Кавказу и в сильно сокращенном виде были напечатаны в 1861 году в Тифлисе под названием «Кавказ. Путешествие Александра Дюма». Книга превратилась в раритет и знакома лишь немногим.
В 1988 году тбилисское издательство «Мерани» выпустило первое полное издание на русском языке книги А. Дюма «Кавказ», подготовленное мною. Готовя это издание, я исходил не только из желания дать современным читателям незаслуженно забытую книгу знаменитого автора, но и опровергнуть многие из бытующих легенд, среди которых: 1) в книгах Дюма правды ни на грош, 2) за Дюма писали литературные «негры»; 3) к Дюма не стоит всерьез относиться.
В 1986 году издательство «Правда» выпустило полумиллионным тиражом «Воспоминания» Авдотьи Панаевой (и до этого они многократно издавались). Со страниц мемуаров встает странный и малопривлекательный образ Дюма, идет рассказ о гастрономических интересах заезжего француза, а не о личности автора замечательных книг. Ну что ж, мнения современников и мнения потомков о том или ином деятеле культуры далеко не одинаковы. Отношения современников к Дюма тоже противоречивы: одни его не воспринимали всерьез, приписывая ему всяческие грехи, другие ставили чрезвычайно высоко как писателя и как человека, отмечая, что в Дюма не было той раздвоенности, на которую любили ссылаться многие («Пока не требует поэта…»), оправдывая свое несовершенство. И сейчас, когда по-новому можно взглянуть на свидетельства современников Дюма, нет никаких причин мифологизировать и, уж тем более, принижать значение и облик этого великого писателя.
Как получилось, что я, врач-психиатр, занялся изучением творчества Дюма?
Однажды я заинтересовался судьбой одного из родоначальников психотерапии Хосе. Кустодио де Фариа (1756—1819) и смутно почувствовал, что где-то уже слышал о нем. Но где, когда? И неожиданно вспомнил: в «Графе Монте-Кристо». Узник замка Иф, который спас Эдмона Дантеса. Насколько герой «Графа Монте-Кристо» соответствует реальному аббату Фариа и вообще
есть ли между ними что-то общее? Как и положено персонажу художественного произведения, аббат, описанный Александром Дюма, мало схож с реальным Фариа-революционером, участником штурма Бастилии, ярым якобинцем. Да и было бы странным такое фотографическое сходство. Дюма прославил великого психотерапевта, воспользовавшись его именем и некоторыми обстоятельствами его биография.
Выходит, Дюма в чем-то был прав, а ведь меня с детства воспитывали в духе если не презрения к Дюма, то уж во всяком случае иронического отношения. Редкий человек при упоминании имени Дюма не бросал: «Так это же развесистая клюква» и доказывал, что это выражение возникло из-за того, что в своих книгах о России Дюма якобы сообщал, что однажды «сидел под развесистой клюквой». Потом я прочитал если не всё, то почти всё из того, что Дюма сообщал о России, и нигде не встретил приписываемого Дюма выражения. Лишь недавно я узнал, что оно появилось только на рубеже 19—20 веков, когда Дюма давно уже не было в живых. Вот что такое людская молва и как она порой бывает несправедлива!
Удивившись некоему сходству реального и сочиненного Александром Дюма аббата Фариа, я вознамерился проверить какую-нибудь книгу Дюма, чтобы решить для самого себя, кто же Дюма таков: безответственный выдумщик, ни одному слову которого нельзя верить, или правдивый писатель, рассказывающий о реальной жизни увлекательно, романтично, динамично, как и подобает талантливому человеку. Потом я решил: пусть книги Дюма о Франции, Италии и многих иных странах, в которых он жил или которые посещал, проверяют французы, итальянцы и т. д. Я же займусь его «русскими» книгами: и архивы под боком, и не верится, чтобы никто из отечественных ученых и писателей не интересовался темой «Дюма и Россия». Документов оказалось мало; почти никто, кроме одного человека, этой проблемой не интересовался.
30 апреля 1937 рода «Огонек» напечатал небольшой очерк известного литературоведа Сергея Николаевича Дурылина «Путешествие А. Дюма по России». Через несколько месяцев собранный Дурылиным материал был в более полном виде опубликован в одном из томов «Литературного наследства». Сейчас оба издания представляют библиографическую редкость.
Дурылин проанализировал много сведений о пребывании Дюма в России (в том числе некоторые документы царской жандармерии) и пришел к выводу, что Дюма увидел на Волге и на Кавказе лишь то, что можно было видеть из его золотой клетки. Крепостная Россия мужиков и солдат в его книгах совершенно отсутствует… В своих книгах о России, сразу получивших известность, Дюма поведал о царской России лишь то, что ему разрешили рассказать его невидимые цензоры»,— так заключает Дурылин свой очерк.
Создает С. Н. Дурылин свою легенду на основании того, что: 1) за Дюма неусыпно наблюдали жандармы и якобы всякий раз подсовывали ему всевозможные «потемкинские деревни», 2) Дюма восторженно встречали читатели, а это, мол, тоже было организовано властями. В общем, в России, по С. Н. Дурылину, встречают иностранцев гостеприимно только по приказу начальства, а радушие населения — лишь форма полицейского надзора или его облегчения.
Других каких-либо исследований о пребывании автора «Трех мушкетеров» в России не существует, все они так или иначе повторяют приводимые Дурылиным факты и его ироническое, снисходительное отношение к Дюма.
10 лет ушло у меня на исследования, теперь можно подводить некоторые итоги, и они будут неутешительными для тех, кто всячески стремится бросить тень на книги Дюма вообще и на книги о России в частности. Эти книги точны, сочны, правдивы, пронизаны любовью и уважением писателя к русскому народу и другим народам, населявшим многомиллионную Российскую империю. Дюма — певец активной жизненной позиции, неприятия социальной несправедливости, он борец за свободу народов, за раскрепощение личности.
Итак, как Дюма оказался в России, как это отразилось на его творчестве, какую роль сыграла в жизни Дюма поездка в Россию?
До Дюма в России побывало несколько знаменитых французских писателей, среди них Бальзак и Кюстин. Бальзак прожил в России около трех лет и не создал здесь ни одного произведения, достойного автора «Человеческой комедии», Астольф де Кюстин (1790—1857) пробыл в России около двух месяцев и написал после этого самую знаменитую свою книгу, пережившую все написанное прежде этим выдающимся писателем, книгу, обессмертившую его имя — «Россия в 1839 году». Кюстин высоко ценил декабристов и загубленных самодержавием Пушкина и Лермонтова, он восхищался гостеприимством, трудолюбием, отвагой русского народа. «Россия в 1839 году» — выдающееся антикрепостническое произведение, так высоко ценимое Герценом и другими русскими демократами.
Однако Николай I был совсем иного мнения о разоблачительной книге французского маркиза, признававшегося, что насмотревшись на ужасы деспотизма в России, он, к своему удивлению, «заговорил языком парижских радикалов». Душитель декабристов запретил книгу Кюстина (ее издали в России только в 1930 году) и приказал усилить слежку за французскими литераторами, приезжавшими в Российскую монархию. За каждым из них устанавливался тщательный надзор, дабы заранее быть готовым к тому, что иноземный литератор сочинит что-то в духе свободолюбивого французского маркиза. И как было свойственно этому тупому властелину, Николай I предпочел вообще не пускать в Россию заезжих писателей — от греха подальше. А уж Дюма тем более на порог не пускали. Ведь он был известным вольнодумцем, человеком неуправляемым, как выразился бы мелкий деспот или бюрократ наших дней.
Дюма же рвался в Россию. В своих многочисленных интервью он фантазировал о том, что он приедет в Россию, отправится на Кавказ, где уже четверть века шла национально-освободительная война дагестанских горцев под руководством Шамиля… Карикатуристы Петербурга и Москвы вовсю изощрялись, что случится, ежели Дюма действительно приедет в Российскую империю. Но пути ему были заказаны: даже новый государь не хотел простить писателю, что он создал «Записки учителя фехтования», выставив на всеобщее обозрение кровавую историю романовской династии, разгром царизмом декабристского движения.
И тут Дюма подвернулся случай, благодаря которому он и в Россию смог попасть, и заставить власти рассматривать его как частное лицо, не как писателя, а просто как приятеля одного чудаковатого русского аристократа.
Однажды Дюма познакомился с разъезжавшим по Европе русским писателем, издателем, одним из основателей шахматного движения в России — графом Г. А. Кушелевым-Безбородко. Сестра жены графа собиралась выйти замуж за английского спирита (сейчас таких людей именуют экстрасенсами) Даниэля Дугласа Юма (1833—1886), упомянутого Толстым в «Плодах просвещения».
И Кушелев-Безбородко, и Юм пригласили Дюма принять участие в свадебном торжестве. Легкий на подъем, Дюма немедля отправился в Петербург, пообещав читателям издававшихся им журналов, что из России он будет присылать подробные корреспонденции.
Прибыв в Петербург, Дюма поселился в громадном дворце Кушелева-Безбородко, который сохранился по сей день — он расположен на Свердловской набережной под номером 40. Сейчас в этом дворце «Межрайонный Противотуберкулезный диспансер». Дворец в убогом состоянии. Пощадили его войны и революции, но не пощадили бесхозяйственность и равнодушие. Нет здесь и мемориальной доски, что в этом доме более месяца прожил Александр Дюма.
Дюма здесь не только жил — он работал. Здесь он перевел на французский роман Ивана Лажечникова «Ледяной дом», несколько повестей А. А. Бестужева-Марлинского, В стихотворений Лермонтова (вклад Дюма в лермонтоведение отметила даже «Лермонтовская энциклопедия»), оду Пушкина «Вольность» и многие другие произведения. Здесь же он создал «Письма из Санкт-Петербурга»— в этой книге он подробно описывает свой путь из Парижа в столицу Российской империи (позднее «Письма из Санкт-Петербурга» полностью вошли в тысячестраничную книгу «Из Парижа в Астрахань»).
В Петербурге Дюма общался с Н. А. Некрасовым, И. И. Панаевым и другими писателями. Насколько радостно и гостеприимно встречал его простой народ и молодежь, настолько сухо Дюма встречали писатели (кроме Григоровича и Панаева). Что тут причиной? Трудно сказать. Ясно одно: до Дюма, да, наверное, и после, ни одному писателю XIX столетия (в том числе Пушкину и Толстому) русский народ не оказывал такой восторженный прием. Поездка Дюма по России была в полном смысле триумфальной. Народ восхищался автором романов о дружбе, о любви к жизни. Среди героев Дюма не было ни нытиков, ни самоубийц, ни «лишних людей». Персонажи писателя не вопрошали, что делать и как жить, а жили, страдали, действовали, они меньше всего были склонны рассуждать, их привлекал динамизм бытия, а не бесплодная рефлексия. Да и сам Дюма — сильный, красивый, высокий, олицетворение физического и душевного здоровья — не мог не понравиться россиянам.
Нужно сказать, что слава Дюма тех лет была великой не только в России — она была повсеместной. В связи с этим расскажу одну историю.
В августе 1982 года занесло меня на чукотский остров Аракамчечен. Ветер гуляет по нему, прижимая к земле редкие кустики. Иногда горизонт заслоняют оленьи рога. Это бредёт стадо, подгоняемое чукчей или эскимосом.
— Что за горы вдали? — спросил я своего спутника — местного оленевода.
— Это наши мушкетеры…
— Какие мушкетеры?
— Те, что у Дюма.
— Батюшки мои!
Потом я выяснил, что в 1856 и в 1867 годах в этих местах работали американские экспедиции, составлявшие карту Чукотки. На Аракамчечене глава экспедиции — некто Джон Роджерс услыхал название горы — Афос. Местные жители не могли вразумительно объяснить происхождение этого названия. Тогда Роджерс махнул на это рукой и порешил, поскольку АфОс напоминает по звучанию Атос — героя его любимого романа, назвать близлежащие горы именами остальных мушкетеров. Чукчи слегка переиначили имена героев Дюма и получилось — Авамис, Артагнан, Парфос.
В тех местах есть еще одно упоминание о Дюма: в 1931 году приток колымской речушки Тенге советские геологи назвали Атосом…
Дюма не хотел ограничить свое пребывание в России только Петербургом, тянуло поездить по такой необыкновенной стране. Его всячески отговаривали: он по понятиям тех времен был стар (56 лет), дороги никудышные, лихие люди на дорогах… Но Дюма стоял на своем. Более того, он заявил, что хочет отправиться в Индию или Турцию, а туда путь только через Россию, если ехать из Петербурга.
И полетели во все концы империи — по ходу предполагаемого маршрута — приказы. Вот один из них:
«Г. начальнику 2-го округа корпуса жандармов.
Известный французский писатель Александр Дюма (отец), прибыв в недавнем времени из Парижа в С. Петербург, намерен посетить и внутренние губернии России, для какой цели собирается ехать в Москву.
Уведомляя о сем Ваше превосходительство, предлагаю Вам во время пребывания Александра Дюма в Москве приказать учредить за действиями его секретное наблюдение и о том, что замечено будет, донести мне в свое время.
Генерал-адъютант князь Долгорукий. 18 июля 1858 г.»
Читатель спросит, а откуда мне известны эти документы, не фантазия ли это пишущего эти строки? Я разыскал их в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР СССР). В документах, святая святых царской жандармерии, хранится «Дело» Дюма, на многих его листах обозначено «секретно» или «весьма секретно», «доложено Его величеству» (лучше бы Александр II занимался государственными делами, а не тратил время на донесения соглядатаев; но ведь Дюма был такой заметной фигурой, что даже сам царь откладывал-неотложные дела, чтобы почитать донесения жандармов— с нравственностью у царя, как мы видим, было не все в порядке). На папке, в которую вложено «Дело», написано: «Его императорского величества собственной канцелярии отделение III, экспедиции 3, № 125 «Об учреждении надзора за французским подданным писателем Александром Дюма» и дата — 18 июля 1858 года (фонд 3-й экс.: № 1858, ед. хран. 125). Всего донесений 10, они изложены на 16 листах. Прочитав их, я понял, что нечего тратить время на перепроверку книги «Из Парижа в Астрахань» — все, о чем Дюма писал, писал яростно, красиво, романтично, шутливо, саркастично, пытливо, все, что он сообщал так интересно и увлекательно, все это, только сухо, буквоедски, кратко, монотонно, по-жандармски высокомерно — сообщалось в донесениях царских прислужников. Дюма, в общем, ничего не придумывал, не сочинял, не прибавлял. Просто он Описывает то, что видел, что слышал, что рассказывали попутчики и друзья. И получилась книга интересная — словно авантюрный роман. Пора, пора издать эту книгу. Да и еще несколько десятков других книг Дюма. Не только «Трех мушкетеров» да «Графа Монте-Кристо» — эти книги, конечно, замечательны, но ведь есть и другие его романы. Например, «Луиза Сан-Феличе», созданная после поездки в Россию. Книга в высшей степени революционная. Только печатают ее редко. Вот и остается Дюма в глазах отечественных читателей автором лишь нескольких популярных, часто переиздающихся романов. Ведь он автор многих десятков книг, которые с увлечением прочитали бы и сейчас.
Как сложно иногда выстраивается цепь случайностей: если б не побывал в России Кюстин, если б его книга «Россия в 1839 году» не вызвала злобу Николая I, если бы не знал Александр II о дружеских отношениях Кюстина (уже покойного) с Дюма, если бы… не было бы жандармского наблюдения за автором «Трех мушкетеров»,— и тогда поди разберись, где Дюма сообшал правду, а где фантазировал.
В июле 1858 года Дюма приехал в Москву, здесь он прожил до 7 сентября. Дюма поселился в районе Петровского парка, примерно там, где сейчас расположен стадион «Динамо». Жил он в особняке князя Д, П. Нарышкина, с коим был знаком по Парижу. Адрес этого особняка нам не известен. Но даже сейчас— после вихрей, пронесшихся за эти почти полтора столетия — сохранились кое-какие напоминания о местах, связанных с пребыванием Дюма в Москве.
Если пройти вокруг стадиона «Динамо», то можно попасть на улицу Нарышкинская аллея. Старожилы расскажут, что аллея названа по имени князей Нарышкиных, имевших тут несколько домов. Еще погуляешь возле «Динамо», непременно заметишь вовсе чудное для россиянина название: 4-й Эльдорадовский переулок. Были здесь еще три Эльдорадовских переулка, где-то в одном из них помещался знаменитый в середине XIX столетия ресторан «Эльдорадо». 4-го же Эльдорадовского переулка в природе не существовало: был переулок под названием Цыганский уголок. Когда переименовали Эльдорадовские переулки, моссоветовские грамотеи почему-то дали Цыганскому уголку имя 4-го Эльдорадовского переулка, ликвидировав одновременно три предыдущие.
Вот что сообщал в Петербург шефу российских жандармов генерал-лейтенант Перфильев — начальник 2-го округа корпуса жандармов:
«…Многие почитатели литературного таланта Дюма и литераторы здешние искали его знакомства и были представлены ему 25 июля на публичном гулянье в саду Эльдорадо… 27 же июля в означенном саду в честь Дюма был праздник, названный НОЧЬ ГРАФА МОНТЕ-КРИСТО. Сад был прекрасно иллюминован и транспарантный вензель А. Д. украшен был гирляндами и лавровым венком…
В Москве Дюма посещал все достопримечательности и ездил в предместье Москвы; в начале августа с сыновьями генерала Арженевского он ездил в имение их отца, где осматривал памятник и бывшие в 1812 году батареи, был в Спасо-Бородинской пустыни, в Колоцком монастыре и в Бородинском дворце…
В семействе Нарышкиных, где жил Дюма, его очень хвалят, как человека уживчивого, без претензий и приятного собеседника. Он имеет страсть приготовлять сам на кухне кушанья и, говорят, мастер этого дела (последнюю фразу кто-то из читателей донесения подчеркнул: возможно, сам царь.— М. Б.). Многие, признавая в нем литературные достоинства, понимают его за человека пустого и потому избегали или сдерживались при разговорах с ним, опасаясь, что он выставит их в записках и будет передавать слышанное от них вопреки истине».
В Москве Дюма обитал не только у князя Д. П. Нарышкина, но периодически навещал и его брата К. П. Нарышкина, проживавшего на Поварской улице в доме 48. Каково было изумление пишущего эти строки, когда выяснилось, что этот дом на улице Воровского стоит целехонек. Это, видимо, единственный сохранившийся в Москве дом, в котором жил Дюма. И расположен он рядышком с правлением Союза писателей.
Несколько раз Дюма встречался с известной поэтессой Е. П. Ростопчиной. По его просьбе она написала очерк о Лермонтове и послала его Дюма в Тифлис. Когда Дюма получил этот очерк, Ростопчина уже скончалась. Этот очерк — громадный вклад в лермонтоведение и напечатан он был впервые в книге Дюма «Кавказ», а оттуда перепечатывался во всех сборниках воспоминаний о великом русском поэте.
Дюма тянуло на Бородинское поле. Как вспоминает один из мемуаристов, Дюма заговорил о Бородинском сражении, о великом патриотизме москвичей, не задумывавшихся даже ради спасения своего отечества зажечь Москву, о великой ошибке Наполеона, опьяненного победами и рискнувшего идти на Москву».
В начале сентября 1858 года писатель покидает Москву и отправляется в село Елпатьево Переяславль-Залесского уезда, а оттуда в Кострому и Нижний Новгород и пароходом в- Казань, Саратов, Астрахань. 7 ноября Дюма прибыл’ в Кизляр, отсюда и началось его путешествие по Кавказу.
Донесение жандармов из Астрахани было последним из найденных мною. Ни в тбилисских, ни в московских архивах последующих жандармских донесений не было, хотя наместник Кавказа князь А. И. Барятинский обещал наладить за Дюма слежку. Впрочем, князь этот был необычным человеком. Он стоял на весьма демократических позициях и, возможно, не захотел унижать свое достоинство слежкой за любимым писателем. Но это из области предположений.
Итак, жандармских донесений о кавказском путешествии Дюма нет. Как же проверить, насколько правильно писатель сообщает об этом многонациональном крае с очень сложной историей?
Чтобы ответить на эти вопросы, я решил проехать по всем местам, которые описывает Дюма, и проверить документы тех времен, сопоставить описываемое писателем с официальными сведениями.
Я был потрясен, когда, проделав гигантскую работу, обнаружил, что Дюма ни в чем — ни в малом, ни в большом — не ошибался.
Не буду утомлять читателей перечислением находок и описанием своих разысканий, приведу лишь несколько примеров.
Книга «Кавказ», написанная в Тифлисе и Поти, открывается главой по истории и географии Кавказа. Всего около 30 машинописных страниц, но в них уложены все основные сведения о многонациональном Кавказе, его бурной, насыщенной событиями истории. Откуда же Дюма брал абсолютно точные сведения?
Подготавливая «Кавказ», писатель проделал колоссальную работу, он изучил множество исторических документов, пропустил их через свои разум и сердце. Все это характеризует Дюма как историка, умеющего отобрать заслуживающий внимание материал, человека с задатками истинного ученого. Дюма использовал ежегодные выпуски «Кавказского календаря», а также вышедшую в 1849—1858 годах на французском языке фундаментальную монографию знаменитого грузинского историка Вахушти Багратиони «История грузинского царства» и почти дословно перенес некоторые ее страницы в «Кавказ». Обилие исторических лиц, краткие, но четкие и выразительные характеристики, поразительная способность с полуслова понимать суть дела — все это типично для Дюма. Впрочем, в конечном итоге тут важны не сами по себе исторические сведения, которые Дюма позаимствовал у ученых (так поступали все писатели и ничего зазорного тут нет, иначе вообще не было б исторической литературы), а пафос «Кавказа», художественная сторона книги. Со страниц «Кавказа» предстает сам автор, его облик, его отношение к людям и историческим явлениям. В истории Александр Дюма — как и подобает писателю — выделяет борьбу людских характеров и стремление народов к свободе и независимости. Исторические заимствования Дюма пропущены через его творческую лабораторию и вышли из нее куда более интересными, нежели в первоисточниках.
Недалеко от Темир-Хан-Шуры (ныне Буйнакск) Дюма повстречался с неким инженером-поручиком Троицким и подробно описывает их совместные злоключения. Служил ли в Кавказской армии тех лет такой человек? Я стал проверять. И нашел: действительно, в конце 1858 года в Темир-Хан-Шуре служил военный инженер-поручик Николай Петрович Троицкий.
Дюма рассказывает, как однажды он ходил с русскими солдатами в ночной секрет. Достоевский, прочитав об этом, сильно издевался над Дюма: дескать, хвастун беззастенчивый этот Дюма.
Проверил я и это.
Дюма упоминает, что он ходил в секрет с тремя солдатами, называет их фамилии и полно описывает внешность. Звали солдат Игнатьев, Бажегаок и Михайлюк. Существовали ли они на самом деле, а если да, то были ли они в период пребывания Дюма на Кавказе в тех местах, которые он описывает?
Недалеко от московской станции метро «Бауманская» находится Центральный государственный военно-исторический архив СССР. Архив безукоризненно подобранный, но далеко не полный: многие документы безвозвратно утрачены. На рядовых документы вообще не сохранились. Но тут мне повезло: обнаружилось дело Варфоломея Ивановича Михайлюка. Похоже, что это тот самый, кто ходил с Дюма в ночной секрет.
О других участниках секрета ни слуху ни духу.
Приехав в Тбилиси в августе 1985 года сдавать рукопись «Кавказа» в издательство «Мерани». я, по обыкновению своему, первым делом направился в Музей искусств Грузинской ССР. Там меня встретили старые друзья, я рассказал им о своих затруднениях с поисками сведений о солдатах, о которых читатель уже знает. Все мне посочувствовали, а зав. библиотекой музея Наталья Дмитриевна Сосновская принесла несколько редких книг и сказала:
— Ищите, может, что-то и попадется.
Книг я за эти годы пересмотрел множество, но эти были мне незнакомы или малознакомы. Одна из них называлась «Издание великого князя Георгия Михайловича. Кавказские походные рисунки Горшельта», напечатана в 1896 году в Петербурге.
Стал смотреть. Вот удача! Под номером 33 значился «Охотник кабардинского полка Боженкж». Все сошлось: и название полка, и внешность, только в фамилии одна буква другая.
Теодор Горшельт — мюнхенский художник, в те же годы, что и Дюма, ездил по Кавказу, оставил после себя много зарисовок.
Игнатьева я не нашел, но это уже и несущественно: во всяком случае, сведения о Баженюке, сообщаемые автором «Королевы Марго», полностью совпали с рисунком Горшельта.
В Дербенте Дюма побывал на могиле трагически погибшей возлюбленной Бестужева-Марлинского — Ольги Нестерцовой. Услышав историю Ольги, Дюма написал четверостишие, передал его одному из своих местных друзей и попросил выбить его на камне, а камень водрузить на могильную стелу, что уже находилась на месте захоронения Ольги Нестерцовой. Была ли исполнена просьба Дюма (и была ли она вообще), а если исполнена, то где этот камень со стихами?
В Дербенте в существовании могилы Нестерцовой почти все сомневались, однако в «Путеводителе по Кавказскому Военно-Историческому музею», вышедшем в 1913 году в Тифлисе, под номером 274 значилась трехгранная каменная призма с могилы Ольги Нестерцовой, на этой призме выбиты стихи Дюма. Следов призмы я не нашел, хотя искал неустанно. И все же мне повезло: я обнаружил ее фотоизображение, о существовании которого вряд ли кто подозревал.
В 1916 году в Тифлисе скончался Дмитрий Иванович Ермаков — фотолетописец Кавказа, оставивший более 25 тысяч фотонегативов, изображавших все или почти все кавказские достопримечательности. Среди этих негативов мне и попалась фотография могилы Ольги Нестерцовой со стихами Дюма — она точно такая, какой описывал ее французский писатель.
В Дагестане Дюма особенно поразили горцы, о героической борьбе которых с русскими колонизаторами на Западе ходили самые фантастические легенды. Дюма внимательно приглядывается к местным жителям, не пропускает малейшей возможности пообщаться с ними, а с одним из них даже стал кунаком. Вот как Дюма описывает свои Цроводы горцами:
«Признаюсь, видя это зрелище, я и радовался, и гордился. Интеллектуальный труд не есть тщетное занятие, а репутация звук пустой. Тридцать лет служения искусству могут быть по-царски вознаграждены. Сделали бы для какого-нибудь государя более того, что сделали здесь для меня?
О, боритесь, не падайте духом, собратья! И для вас тоже настанет день, когда живущие в полутора тысячах миль от Франции люди другого племени прочтут о вас на неизвестном наречии, оставят свои аулы — эти орлиные гнезда на вершинах скал и явятся с оружием в руках преклонить материальную силу перед духовной.
В своей- жизни я много страдал, но великий и милосердный бог порой в одно мгновенье доставлял мне куда больше светлых минут, нежели мои враги сделали мне зла, и даже друзья».
Путешествуя по России, Дюма живо интересовался религиозными вопросами. Еще бы: в России так много религий! Дюма описывает суннитов и шиитов (его рассказы о шиитском празднике шахсей-вахсей настолько прекрасны и драматичны, что по ним можно изучать историю этого изуверского действа), скопцов, огнепоклонников… Но, как всякого писателя, его интересует не столько та или иная религия, сколько люди, ей поклоняющиеся. А в общем отношение к религиозным канонам у Дюма ироническое, хотя и полное любопытства. Человек действия — не созерцания, труженик, активно не приемлющий рабство, Дюма уважал в религии ее этический компонент, а рассказы о чудесном сотворении мира вызывали у него только скуку. Александру Дюма не нужен был бог — он сам был в творчестве богом.
В Буйнакске на углу улиц Хизроева и Ленина в 1966 году на доме, где когда-то останавливался Дюма, открыта мемориальная доска в память об Александре Дюма. Это, пожалуй, единственная такая доска в Советском Союзе. Инициатором увековечивания памяти о пребывании писателя в Буйнакске является местный краевед Булач Имадутдинович Гаджиев.
Дюма побывал почти во всех мало-мальски крупных селениях Дагестана, затем отправился в Баку, а оттуда в Тифлис. По пути он остановился в небольшом городке Нуха (ныне Щеки), в котором его поразил сын князя Тарханова: мальчик был красив, умен, смел, говорил по-французски. Дюма был очарован юным грузином и оставил о нем много восторженных страниц. Но кто этот паренек, не преувеличил ли Дюма его достоинства?
Юный князь — это не кто иной, как будущий замечательный русский физиолог академик Иван Тарханов (1846—1908)— один из основоположников отечественной физиологии.
И тут великий писатель был правдив, как самый педантичный ученый.
В Тифлисе Дюма прожил около 6 недель. Там он встречался с местной интеллигенцией, проехал почти всю Военно-Грузинскую дорогу.
Дюма подробно описал Тифлис — этот замечательный город, сыгравший такую большую роль в истории отечественной культуры. Много места в «Кавказе» отведено, в частности, описанию местного театра, что располагался в караван-сарае Габриэля Тамамшева. Здание караван-сарая было уничтожено в середине 1930-х годов, оно находилось примерно там, где ныне на площади Ленина расположено кольцо троллейбусных маршрутов. В здании караван-сарая архитектор Скудиери построил театральный зал на 700 мест. В ноябре 1851 года здесь открылся театр — это была итальянская опера, просуществовавшая около четверти века: 11 октября 1874 года театр сгорел; Документов об этом театре почти не сохранилось; книга Дюма является в этом отношении незаменимым источником для изучения большого периода в истории культурной жизни Кавказа.
В это время в Тифлисе издавался на грузинском языке литературно-художественный журнал «Цискари» (по-грузински «Заря»). В нем печаталась информация о пребывании Дюма в Тифлисе и о том, что Дюма посетил редакцию. Финал этого посещения Дюма весело описывает в «Кавказе»: был устроен банкет, на котором произносили много тостов. Благородные хозяева выдали французскому писателю шуточный диплом, удостоверявший, что Дюма выпил вина больше, чем грузины. Видимо, Дюма решил раз в жизни нарушить свой принцип, ведь он был трезвенником.
Но вот пора прощаться с Тифлисом.
«Милый Тифлис! Я мысленно послал ему сердечное прости — мне так хорошо в нем работалось!» — пишет Дюма.
В этом весь Дюма. Тифлис посещали тысячи людей и все восхищались гостеприимством жителей, их сердечностью. Дюма, быть может, был единственный, кто, благодаря горожан за несравненное гостеприимство, благодарил и город за то, что ему тут хорошо работалось: Дюма был вечный труженик, который работал при всех обстоятельствах.
В Тифлисе Дюма расстался со своим секретарем, которого он именует студентом Московского университета Калино. Калино, как сообщает Дюма, переводил ему нужные тексты и исполнял иную секретарскую работу. Существовал ли такой человек на самом деле, не есть ли он плод писательской фантазии Дюма?
В Центральном государственном историческом архиве Москвы, куда сЬезен архив Московского университета, я разыскал дело студента Александра Калино, а также дела всех его однофамильцев. Ни в одном из этих дел упоминаний о Дюма не было. Меня, понятно, заинтересовало, неужели А. Калино или кто-то иной с такой же фамилией не оставил воспоминаний о поездке вместе с Дюма? Оказалось, что Александр Калино скончался в 1861 году, так и не окончив университет. Этим, наверное, и можно объяснить его молчание.
Кроме Калино, Дюма сопровождал художник Жан-Пьер Муане, приехавший вместе с ним из Парижа. О Муане Дюма пишет много. Кто такой Муане, не выдумка ли он писателя?
В Москве в Изобразительном музее имени А. С. Пушкина я разыскал шесть акварелей Муане — все они посвящены тем сюжетам, о которых сообщает Дюма.
Вот так, уважаемые читатели, не верьте злопыхателям, брюзжащим, будто у Дюма нет ни слова правды. Отечественный (да, я думаю, и зарубежный) читатель еще очень плохо знает творчество этого удивительного человека. О нем нет ни диссертаций, ни литературоведческих статей, никто не удосуживается всерьез проанализировать творчество Дюма. А коли так — то сплетен больше, чем о любом ином писателе.
Уплывая из России на французском судне, Дюма столкнулся с тем, что его, выражаясь нынешним языком, обхамили, приняв за русского. Писателю стало больно: в России его уважали и как француза, и как писателя, а его же соотечественники просто так, походя, обидели его, думая, что он русский. Дюма всегда был проповедником дружбы между народами, он никогда, ни при каких обстоятельствах не высказывал отрицательного отношения к чужим народам.
Через два месяца после возвращения из России Дюма уже выпустил «Кавказ», а сам отправился в Италию сражаться за ее свободу под знаменами Гарибальди. Начался новый период его жизни — почти незнакомый и читателям, и исследователям.
В книгах Дюма о России нет ни одного недоброжелательного высказывания о нашем народе, но как демократ и вольнодумец, он презирает, ненавидит царское самодержавие, и в этом он близок к Герцену и другим русским демократам. Великий писатель, Дюма более всего не приемлет дидактичность и скуку, но даже он, сочинитель до мозга костей, становится взволнованным публицистом, рассказывая о декабристах, о Бестужеве-Марлинском, Пушкине, Лермонтове и многих других замечательных представителях русской культуры. Характеризуя, например, Александра Александровича Бестужева-Марлинскоро, Дюма называет его декабристом, хотя в те годы это слово использовалось очень редко, а если верить многим ученым, то и появилось только в 1861 году.
Книги Дюма о России — это энциклопедия русской жизни, увиденной дотошным, усердным и доброжелательным иностранцем. Это — история, география, цитаты, быт, нравы, мнения современников, собственные оценки. За более чем столетие после выхода книги Дюма о России появилось много прежде неизвестных документов, большинство из них я изучил и не встретил в них ни одного опровержения данных, изложенных Дюма. С моей точки зрения, отношение к Дюма должно быть в корне изменено: этот писатель, автор первого в мире романа о декабристах «Записки учителя фехтования» (1840), изданного первый раз на русском языке в 1925 году, затем в 1957 году в Горьком и с тех пор лишь один раз переиздававшегося, заслуживает нашего самого почтительного отношения.
Итак, я перепроверил все, что Дюма писал о России, и ни в чем не нашел существенных ошибок, тем более унизительных для нашего национального самосознания. Даты, имена, расстояния, названия поселков, исторические сведения — все точно и верно. Но Дюма не знал ни русского, ни иных языков народов России. Как же он мог все так правильно узнать? Многим ученым это не под силу, а тут романист, человек чудовищной работоспособности, выпустивший за 68 лет жизни около 300 томов (не считая переизданий). Откуда время он брал и терпение? Кто снабжал его историческими источниками и когда он успевал ими пользоваться? Не будем мистиками и фантазерами, будем опираться на факты и на знание психологии, хотя, как известно, факты условны и фактов столько, сколько людей, их воспринимающих, а психология пока еще не имеет четких, всеми признанных законов.
Каким был Дюма?
Он не курил, почти не употреблял алкогольных напитков. На женщин он обращал мало внимания. Жил он очень скромно, был нечеловечески трудоспособен, целеустремлен, работал даже в гостях, в театре, во время дружеской пирушки (а они были в общем редки в его жизни). Вся жизнь этого человека была подчинена творчеству.
Дюма обладал феноменальным творческим ясновидением, он мог по одной детали полностью реконструировать самое сложное явление. Его проницательность, раскованность, полная раскрепощенность духа помогали ему в творчестве. Дюма был необыкновенно одарен — и это главное, ибо гениальность выводима не из памяти, трудолюбия или отзывчивости, а из профессионального таланта, которому способствуют и отличная память (она была у Дюма уникальной), и проницательность, и многое другое.
Дюма не получил никакого образования, он был самоучкой, сам себя сделал, как говорят американцы. Но этот человек обладал образованностью, которой восхищались самые изощренные интеллектуалы.
Дюма был — и с моей точки зрения это очень существенно — физически и психически гармоничным, сильным человеком, его любили женщины, к нему тянулись друзья. Это был человек без комплекса неполноценности, без чувства ущербности. Он и создал солнечные книги, зовущие к действию и бодрости. К числу этих книг с полным правом можно отнести и вышедшие из-под пера Дюма две тысячи страниц о пребывании в России.
