Оставаясь в мире монополистом собольей пушнины, треть которой дают охотники Дальнего Востока, наше государство лимитирует добычу ценного зверя. Немало сделано и для сохранения популяции тигра — экспорт тигриных шкур запрещен по всему миру.
Но сохраняется зыбкий баланс — когда численность зверя растет, а среда обитания сокращается. И это — наша общая проблема, где многое зависит и от разумности хозяйственников, осваивающих новые территории, и от личной заботы каждого егеря, охотника.
Не сегодня-завтра за ним должна прийти госпромхозовская машина, и после четырех месяцев таежного одиночества он, наконец, снова будет дома, ненароком привыкая к иному распорядку дней, незаметно возвращая себе такую извинительную человеческую слабость, как разговоры о том о сем и ни о чем, что тоже, оказывается, не пустяк. Некоторые охотники до того устают без общения, что начинают вслух рассуждать сами с собой или становятся на лыжи и отправляются к ближайшему соседу, километров этак за двадцать по тайге ради того, чтобы отвести душу в беседе. А Круглов, если и пробовал голос, то лишь в обращениях к Матаю, хотя лайки сдержанны в проявлении суетных эмоций, не то что всякие беспородные псы.
Вот и сейчас Матай, похоже, никак не мог взять в толк, по какой нужде они взбираются на сопку: свежих следов здесь нет, снег местами столь глубок, что собака смирилась с непривычной ролью провожатого, тащась за хозяином. Наконец одолели подъем, и Круглов повесил карабин на голый сук лиственницы.
— Давай-ка, Матай, закурим, вскипятим чайку и потолкуем.
Дивное диво открывалось взору с вершины сопки. Снежный серпантин Кафзна, словно сбивая со следа, плутал между дальними сопками и уже ближе к горизонту вновь сверкал лукавым изгибом. До его истока близ горы Ко несколько дней ходу, и Круглов даже не знал, промышляет ли там, в верховьях, кто-нибудь. Если уж его участок считается медвежьим углом, то дальше и вовсе глухомань непуганая и, должно быть, зверем густонаселенная.
Сейчас, в конце зимы, когда солнце повернуло на летний свой долгомер, темнее стал окрас лесов, сиреневая легкость густеет фиолетовым, а может, такой контраст возникает от солнечно-блестких снегов, на которые в ясный полдень даже больно смотреть. Промысловый сезон закончился, и стоит только подивиться тому, как суровая матерь-тайга незаметно выпроваживает человека, охотник ли он или лесозаготовитель, выживает, можно сказать, из готового к весеннему буйству леса. Раскисают зимники — техникой не пройдешь, на лыжах по воде не потопаешь, да и зверя уже по следам не высмотришь — стерты вместе со снегом все следы. Мудра природа, затевая вековечное свое таинство продолжения рода: оберегает скрытость своего языческого сотворения из трав, деревьев, воды и солнца, тварей плотоядных и паразитов, охраняет от губительного вторжения как может, храня целомудрие и заповедную строгость.
Круглов был убежден, что нынешней зимой мог бы добыть соболя и побольше, успевай лишь настораживать капканы. Черпанул бы пушнины всей пригоршней, набил бы мешок под завязку… Однако не выбрал своего лимита, в передовиках ему не ходить, потому как — а что на будущую зиму? Следуя в лес за добычей, не забудь не только спички и припас, но и совесть. Если же по совести, то этой зимой он лишнего у тайги не брал, хотя прежде, бывало, и грешил неурочным выстрелом.
Участок у Круглова в заметном отдалении от дорог, только старый волок ведет сюда, по которому лишь транспорту с двумя ведущими мостами можно пробиться. А что делается в лесах, к селениям приближенным? Крадутся и крадутся темные личности с двустволками наперевес, но без охотничьих билетов… Катит вся эта рать легковым транспортом по дорогам, утрамбованным лесовозами, и проникает в такие потаенные места, откуда егерям и охотинспекторам не так-то просто «выкурить» нарушителей, стремящихся урвать трофеи без лицензий и вообще без какого-либо права на выстрел. Сотни взыскующих протоколов составляется в различных районах, но браконьер, моторизованный и экипированный самым лучшим образом, неистребим.
Он не обязательно груб и неотесан: может со слезой в глазу читать или слушать по телевизору о том, как человек ошеломительно быстро свел на нет корову Стеллера, или о том, каково пришлось бизонам, когда пионеры освоения Америки валили их стадами, стреляя даже с облучков дилижансов, забирая от огромных туш лишь языки в качестве деликатеса. Сколько своих чад не досчитывается природа— 105 видов млекопитающих и 136 видов птиц исчезло на протяжении новой эры… Но по-прежнему для современного браконьера, пусть и не лишенного сентиментальной тоски по утраченному на земле, лес представляется не хрупким храмом жизни, а, как и прежде, этаким мясницким дешевым рынком. Когда-то дикари вынуждены были встать с четверенек и пойти по стезе телесного совершенства. А дикарей духа эволюция обошла стороной.
Придет время, и Круглова, наверное, переведут на участок более близкий к селу, к лесовозной дороге, чтобы на праздники мог выбираться домой. А пока он хозяйствует на самом отдаленном угодье и, забравшись без особой на то нужды на обзорную сопку, прихлебывая из кружки чаек, никак не насмотрится в сизую даль распадка, уходящего к перевалам, за которыми вновь тайга да сопки и лишь потом море — граница суши и океана. Если идти с упреждением на северо-восток, то, возможно, дней через двадцать окажешься близ Советской Гавани. Там тоже есть госпромхоз, процветающий на добыче красной рыбы, но и охотниками знатный. А среди охотников и его братуха, Круглоз-средний — Петр.
Было их три сына у матери, жили в Славянске-на-Кубани и бедовали, что в войну, что после нее. Первым снялся с гнезда Георгий и по долгу старшего торил тропу для братьев, но уж как-то непривычно и диковинно добывал свой хлеб насущный — в тайге. Понюхав -промыслового пороха, приехал в отпуск домой с дорогими подарками, с былями и небылицами о своем житье, завораживая рассказами об охоте, о дальневосточной природе. А Владимир пришел недавно с армейской службы, еще не определился с занятием. «Подамся и я в леса! Года два пособолю, рюкзак деньгами набью и — кум королю…». Георгий знай ухмылялся в кулак…
Трое Кругловых состояли несколько лет в охотничьем штате Лазовского госпромхоза и считались «мужики не промах». Честолюбивые, как и все, кто удачу пытает, но и верные лесному кодексу чести. Последним сухарем поделятся, из-за пустяка рядиться не станут.
А потом распалась кругловская артель, словно дробины по полу раскатились. Старший вернулся на Кубань, к матери. Петр подался на побережье, в Совгаванский госпромхоз. А Владимир остался фамильную марку держать, хотя затосковал без братьев и тоже готов был сняться из Бичевой. Все казалось: перезимуем, а там чего-нибудь постоянного поищем. А оно, оказывается, не так-то просто… Следуешь уж житейскому укладу, и казенная квартира в деревянном доме стала домом родительским для твоих сына и двух дочерей. В селе тебя уважают, рядом соседи добрые, вокруг хозяйство — живность домашняя, огород. И столько забот и хлопот приносит каждый день, что некогда смутными перспективами душу бередить. Только в праздную минуту хватишься и головой качнешь в удивлении: как быстро… Вот уже двадцать первый сезон в тайге отшагал, и скоро сына из армии встречать, и седой волос расческа снимает. Выходит, судьба его такая — жить в лесу и вести промысел зверя пушного и копытного. Да, когда-то он видел в этой нескончаемой охоте лишь средство к существованию и добрую молодецкую забаву. С годами понял: дело это серьезное, по учебникам профессионалом не станешь — опыт по путикам выходить надо, хотя наука промысловая веками и ставилась.
Во многом сын Эдуард помог на ремесло свое иначе взглянуть. Перед армией поступил в Иркутский сельхозинститут, на фахультет охотоведения, куда конкурсы, что в театральные институты. Вот кому он тропу проложил — сыну.
Эдик только готовился к экзаменам, когда в семье вдруг заговорили, заспорили о том, чем отец занят — об охоте. В одной из газет на всю страну рассказано было о нем, как о передовом промысловике края: и верно, сезон тогда выдался удачным. Соболей он добыл больше других, да как на подбор, черных, с головкой и подголовкой, то есть высшими сортами. На мех дохнешь — отпушь так и блестит благородной голубизной. И пока Круглов на промхозовской базе крутил шкурки в барабанах, чтобы опилками сняло с пушнины приставшую смолу и другой сор, к его калитке все чаще почтальонша наведываться стала: это после очерка в газете интерес к охотнику взметнулся. А на письма отвечать положено. Взял у дочерей ученическую тетрадку, специально с делами пораньше покончил, чтобы за стол сесть и ответы дать, да только понял, что в словесном этом ремесле пороха явно не выдумает.
Вот морячок-тихоокеанец обращается: сызмала мечтает стать охотником, множество книг прочитал об охоте и природе, даже такого корифея, как Сабанеев. Одна беда, парень по месту жительства — степняк, некуда ему обратиться по трудоустройству. Не поможет ля Круглов? Надо додумать…
Ну, а что вот этой гражданке городской отвечать? Как она там выражается? Готова бросить все и укрыться в зимовье, чтобы никого не видеть и не слышать. А в честь избавления от лютой свекрови и ее сына-недоноска будет каждый день выстрелами салютовать… Да, такая наделает шуму. Допекли, видно, домашние, или сама виновата, что не живется по-людски. Ничего, многие так изнывают, пока не родят и не успокоятся. Некогда будет не то что письма писать, даже газеты читать.
Попалось и крайне сердитое письмо, просто обвинительный приговор какой-то. Оказывается, Круглов и его собратья-охотники «все, как один, шкуродеры и кровопийцы, в инстинкте длинного рубля не могут обуздать своей алчности». Выводы помечены цифрами и, по признанию автора, будут посланы для руководства членам правительства. Велено, значит, промысловую охоту запретить абсолютно, а за нарушение карать строгим режимом. И все последующее, из восьми пунктов, в таком же роде. Эх, дядя… Как вас там — Спиридон Петрович… Пожил ты немало, судя по приказному тону и казарменной простоте, а взвешивать убойную силу слов не научился. Куда ни шло, если бы один такой был, а то ведь многие заблуждаются. Почему-то отправлять гурты скота на мясокомбинаты считается вполне приемлемым, разводить птицу на убой — вполне нормальным, а вот разумное хозяйствование в лесу вызывает неприятие: дескать, пусть плодятся зверюшки и пташки себе на радость.
Эдик специально выписывает из книг разные мудрые мысли о природе и об охоте. «Я прекрасно знаю: не будь у нас охотников, в Европе давно бы уже не было ни сернни оленей, ни кабанов, ни зайцев и кроликов». Профессор Бернгард Гржимек написал. Конечно, нам еще учиться тому, как приумножать богатства зверя и птицы. Вон в Эстонии довели численность лося до десяти тысяч, в год четвертую часть отстреливают по лицензиям и убытка не терпят.
Большинство охотников-любителей на птицу нацелены— традиционная российская забава. Но сетуют: мало стало дичи, хиреет охота «по перу». Граждане дорогие, кто же вам мешает, членам охотобщества республиканского, наладить воспроизводство уток, фазанов, куропаток?! Ведь принимались вроде в крае сооружать фазанарий, где же продукция? А между тем в Венгрии выпускают из фазанариев до одного миллиона птиц в год… Во Франции, где насчитывается два миллиона охотников, действуют две тысячи дичеразводных предприятий, к оторые ставят на крыло более пяти миллионов фазанов, куропаток, кряковых уток в год!
Так о каком запрете может быть речь, когда только самая пора по-настоящему браться за престижность охоты, чтобы мужик не слонялся в выходные по двору, а с лицензией в кармане спешил на озерцо, красоту постигал бы через природу и своих детей к этому приучал. А что до крайних мер, Спиридону Петровичу любезных, то крайность в отношении к природе всегда боком выходила. Давно ли в китайских провинциях, например, война против воробьев отгремела, а уже хватились: пришлось воробышков для развода в Монголии закупать, чтобы было кому с насекомыми управляться. В природе все взаимосвязано.
Рублем попрекнул автор письма с пунктиками… Чужие деньги легко считать. Ведь и сам Круглов поначалу так думал: заработаю на пушнине столько, чтобы потом лет десять ни от кого никакой финансовой зависимости не знать. Приятно получать оплату разом за весь сезон: четырехзначное число в ведомости кассира проставлено, да и карман приходится булавкой подтягивать. А жена уже тормошит: поехали в райцентр, сыну пальто и костюм нужны, дочкам шубки бы справить — и пошло, за вертелось, какой только прорвы необходимых вещей, оказывается, в доме недостает, и на все выложь, и булавочку-то отстегни, ни к чему уже… Конечно, живут безбедно, и сбережения есть. Но разве не тяжким ненормированным трудом все это заработано? Нет такого прибавочного коэффициента за таежное одиночество, а кто скажет, хорошо ли вынужденное отшельничество для психики? Вроде покой, свежий воздух, жизнь в постоянном движении. Но отчего же тогда к концу сезона становится тягостно на душе и начинаешь терять равновесие, занимаясь изо дня в день одним и тем же: топишь печку, варишь похлебку, штопаешь носки — и ни голоса подать, ни голоса услышать. По родным тоска, по бане зуд. Не приведи господь всерьез заболеть или пораниться… А обжигающие морозы всю зиму? А клещи энцефалитные и гнетущий гнус летом?.. Давно проверено: искатель длинного рубля не останется в тайге ни за какие деньги.
В общем, не стал он отвечать на сердитое письмо.
…Костерок догорел, солнце сместилось к закатной меже горизонта, и поэтому освещенность близких и дальних лесов стала как бы сплошной, розовато-лиловой, без сквозных просверков.
— Пойдем, Матай, ночевать. Видно, и сегодня не приедут.
Он потоптался по кострищу и вздел ремень карабина на плечо. Когда пересекали соболиную тропу, с которой он уже снял капканы, Матай вдруг метнулся в снег, тут же недалеко от него проворно вылетел перекатывающийся зимним лоском соболь, тремя прыжками оказался под кедром и застелился по стволу, словно пеленая дерево блестящим мягким бархатом. Ах он, краса лесов, самодержец пушного промысла! Сколько бы ни лаял теперь Матай, соболь в безопасности. Стрелять отошла пора. Пусть живет соболек, да не оскудеет им тайга.
Не сразу, а, пожалуй, годков через пять после обоснования Круглова в тайге, открылся ему один чудный парадокс Как ни странно, но не всех из промыслового штата можно назвать охотниками. Вроде бы и сомнений не должно быть: человек зарабатывает на хлеб добычей зверя — кто же он, как не охотник? А рассудить, так не каждый. Сколько угодно примеров, когда промысловик тянет лямку ради безбедного существования, а дальше своего путика света белого не видит. Иной же любитель целый год может без трофея оставаться и тем не менее он в самом истинном смысле охотник, потому что настоящая охота — это, скорее, средство общения с природой, нежели жажда добычи. Не одну думку об охоте и промысле обкатал Круглов долгими зимними вечерами. И однажды нашло на него: с каким-то волнением принялся записывать свои суждения в общую тетрадку, и до того погрузился в сладостное это самовыражение, что валился спать только к утру. Накопленное требовало выплеска, какого-то затверждения, благо бумага оказалась под рукой. Может быть, и дальше Владимир Емельянович вел бы свои записи, да только случился нечаянный пожар, избушка сгорела, а с нею — и общая тетрадь. Жаль. Никто столь проникновенно не живописует жизнь лесных обитателей, как истинные охотники. Что ж это все-таки за наваждение — охота? Как она из первобытного ультиматума, стоявшего перед человеком в вопросе «выжить — не выжить», превратилась в отдохновение души и тела?
Из школьных впечатлений осталась в памяти у Круглова репродукция, учебное пособие по истории. Художник изобразил, как дикие древние люди обложили мамонта, угодившего в яму. и пытаются его добить примитивными орудиями каменного века. В жестокой борьбе со зверем мужал род человеческий, и о вегетарианском воздержании тогда еще не помышляли. Однако рожденная одновременно с голодом тяга познавать окружающий мир влекла к его отображению: надо ли удивляться тому, в каком многообразии наскальная живопись являет фигурки животных, сцены охоты.
А разве исток нашей словесности «Слово о полку Игореве» не отмечен родниковой связью с многоликой природой? «Игорь князь поскочи горностоем к тростиго и белым гоголем на воду. Въвержеся на борз комонь и скочи с него босым волком…».
Ведь и государственный муж, казалось бы, столь отягощенный «ябедами» и делами политическими,— царь Алексей Михайлович нашел для своего сочинения «Урядник сокольничьего пути» слова отнюдь не казенно-приказные, а проникновенно поэтические: «красносмотрительно же и радостно высокова сокола лет».
Муза охотничьих странствий пленила Аксакова, Тургенева, Куприна, Пришвина. Вспомним, что и Ленин любил охоту. В упорядочении новой жизни Советская власть заботилась и о природных богатствах. В мае 1919 года был принят декрет «О сроках охоты и о праве на охотничье оружие». Были затем и другие правительственные уложения о производстве охоты, и не просто любительской, но и промысловой, укрепляющей финансы молодого государства. Поэтическое — это хорошо, но надо было думать о том, как сохранить за Россией монополию в пушном деле, особенно в добыче соболя. Ведь это валютный потенциал, не зазорно выйти на мировые рынки.
Собирая перед выходом из тайги собольи шкурки, Круглов иногда прикидывает, сколько бы их вошло в стандартный мешок из холстины. Явно больше сорока. В Древней Руси мешок так и называли — сорок. По количеству шкурок соболя, что составляло набор на полную шубу. Такой мешок, набитый сорока шкурками — мягкой рухлядью,— служил денежной единицей, которая не знала девальвации, а с чередой веков соболя лишь прибавляли в цене.
Как подрод куниц — соболь — возведен в ранг обладателя элитного меха, который недаром звался «царским». Действительно, зимняя шубка соболя и пышна, и шелковиста, и горазда на такие переливы и красоту отпуши, какие у других мехов выражены слабее. Все дорогое и ценное быстро становится редким, а значит, еще более дорогим. Эта старая истина дорого стоила соболиному роду-племени. Исчезали популяции зверя в одних лесах, искал он новых пристанищ. Без преувеличения, соболиный след предварял поступь истории, и карты географических открытий во многом обязаны своими контурами соболиным тропам и сбежкам.
Сказать с категоричностью, будто русское продвижение на восток продиктовано единственно страстью по соболю, было бы, конечно, опрометчиво. Ермак с ватагою послан на хана Кучума из политических соображений: избавляясь от остатков иноземного ига, государство укрепляло свои рубежи. И все же в приращении «землиц» на азиатской стороне большую роль сыграло и обилие в них пушнины. Осваивая Мангазею или Привитимье, обживаясь на берегах студеных рек, отважные поморы, государевы стрельцы и прочий не отягощенный кабалой люд принимались за добычу соболя. Следом за первопроходцами проникали в поселения купцы — эти вечные жрецы выгоды и обмана, а уж за ними шествовали хранители веры христианской — попы и дьяки. Далеко уводил за собой соболек… В даль будущего территориального могущества. В ширь распространения русского держагного влияния.
Возникало поселение — ставилась власть. А власть должна владеть печатью, город — гербом с изображением истока его процветания. Символы зверей украшают эмблемы старинных русских гооодов. Березов — соболь да стрела, а около вырезано: «Печать государева земли Сибирские Березова города». Верхотурье — соболь под деревом, Сургут — две лисицы, меж ними соболь… Тобольск— «два соболя, а меж ними стрела», Якутск — «на якункой бабр в роте несет соболя…».
Вывел соболь, в конце конпов, к Амуру. Первопроходцы XVII века, будь то казаки Василия Пояркова или сподвижники Ерофея Хабарова, «ища прибыли государям» и «прибытку себе», считали своим долгом узнать как можно больше о новых землях, о местных народностях: «скотные ли люди, и пашни у них есть ли, и хлеб родится и какой хлеб родится, и зверь у них соболь есть ли и ясак с себя платят… и каким зверем». Как пушную провинцию Приамурье еще предстояло осваивать.
Знавший по военному своему детству из всех разновидностей мехов разве что овчину да заячий треух, Круглов вплоть до первой промысловой зимы был абсолютно несведущ в науке о соболях. Слышал от брата Георгия: чем темнее окрас, тем ценнее шкура. Потом уже ознакомился с существом дела. Как всякий ценный товар, шкурки соболя за несколько веков претерпели различные классификационные изменения. Скупщики и заготовители поднаторели в приценочных тонкостях, учитывая малейшие особенности пушнины. Устоялась разграничительная система породности — кряж. Он означает принадлежность к той или иной географической популяции, а значит, и характеризует мех по его окраске, размерам шкурки и другим компонентам. Счет кряжей в 20-е годы нашего столетия, например, доходил до восемнадцати. Однако такая дробная градация не прижилась, к тому же с горечью обнаружили, что не попадаются больше соболя отменного витимского кряжа, и еще неизвестно, восстановим ли он.
Сейчас соболиный ареал разбит на девять кряжей по чистопородной ценности. Первым идет, конечно, баргузинский кряж с его идеально ровной темнотой меха с голубоватым отливом. Далее следуют: камчатский, якутский, тувинский, амурский, алтайский, минусинский, енисейский, тобольский. Стандарт цвета, как и кряжевание, тоже менялся, доходя порой до восьми групп. Но промысловики обходятся обычно такими мерками: голова высокая, то есть самый темный, подголовка, воротовые и меховые, последние — самые светлые.
Давно купцами пущена приговорка: «Соболь — вещь деликатная». Большим искусством считалось составить партию так, чтобы «головка потянула хвосты», иными словами, чтобы дорогие черные шкурки принудили скупщика чохом взять и светлые, которых всегда было больше, нежели темных. Недаром у оценщиков пушнины зачастую портилось зрение: сколько внимания требуется, чтобы различить малейшие оттенки и полутона. В конце XIX века ка российских пушных рынках в Ирбите, Нижнем Новгороде, Москве цена одной шкурки величиной «не больше солидной крестьянской кожаной рукавицы» колебалась от 15 до 1500 рублей. На европейских аукционах — в Лейпциге, Париже, Лондоне — счет уже шел на тысячи долларов и франков.
Не странно ли, что примерно в это же время или немногим раньше местные охотники использовали собольи шкурки для обивки полозьев лыж. Еще первоописатель Камчатки Степан Крашенинников отмечал полную неискушенность аборигенов в ценности соболя. В обмен за нож камчадалы отдавали 8 шкурок, а за топор — 18. Однако стремительное освоение дальневосточных земель возвело пушной промысел в один из прибыльнейших источников обогащения. Какие только хитроумные и коварные приспособления не подстерегали теперь соболей амурского кряжа: и самострелы, и кулемки, и обметы, и рукавчики, и петли с капканами… Вовсю вошли в обиход ружья, из Сибири стали завозить промысловых лаек. Пушнину, а также оленьи панты и кабарожью струю отдавали купцам в обмен на порох, свинец, табак, муку, крупу и водку. По свидетельству В. К. Арсеньева, за чугунный котел платили столько соболей, сколько в него могло поместиться. Открытие нового пушного «эльдорадо» на востоке привлекло внимание не только отечественных предпринимателей. Японские контрабандисты проникали ка побережье Охотского моря. Не жалели спирта на спаивание легковерных, слабых на хмель местных жителей и американские негоцианты. И уж никому не уступали в оборотистости китайские скупщики, наиболее свирепые в обращении со здешними народностями.
Немудрено, что в начале нынешнего века в амурском бассейне на соболя настораживалось, по подсчетам В. К. Арсеньева, только в сезон примерно 580 тысяч различных самоловов. Жадность не знала границ!.. Стали увеличивать срок промысла за счет раннего начала осенью и позднего окончания весной. В торговом обороте все чаще стали появляться неполноволосые шкурки, именуемые «недособоль», и даже калтан — шкурки летнего соболя. И если на рубеже столетий в Приамурье добывали в год 15—20 тысяч собольих шкурок, то уже ко времени революции стало ощутимым, как и по всей Сибири, неминуемое и закономерное истощение популяций.
Губительной волной для всего живого прошлись в 1915 году по сибирским лесам пожары. Дым был столь обильный и плотный, что мешал судоходству на реках, нарушил движение поездов по Транссибу. К тому же за полтора десятка лет до этих пожаров обнаружили массовое поражение кедрача от кедрового шелкопряда. После нашествия гусениц изобильные леса превращались в «сухарники», где нечего было рассчитывать хоть на какой-то прокорм. Над соболем нависла угроза остаться лишь геральдическим символом… В сезон 1909—1910 годов было добыто всего 400 шкурок баргузикского кряжа. Витимский практически свели на нет.
Первыми на защиту зверя-кормильца встали сами промысловики. Некоторые сельские общины на Лене решили не выходить весной в тайгу. Вблизи приморского поселка Ольга охотники организовали заказник. И уж полное отчаяние вынудило совещание торговцев на Йрбитской ярмарке 1910 года обратиться в Государственную думу с прошением о введении двухгодичного запрета ка соболиный промысел.
К слову сказать, локальные запреты то и дело вводились еще с конца XVII века, но соблюдались неважно. Теперь же катастрофа с королем пушных зверей была очевидной и, наконец, с 1 февраля 1915 года вступил в силу более чем годичный запрет на добычу соболя. По проекту выдающегося охотоведа А. А. Силантьева на Камчатку, в Восточные Саяны и на Байкал были отправлены научные экспедиции с целью изучения популяций. Незадолго до революции Сенат принял решение об учреждении первого соболиного заповедника — Баргузинского, на Байкале.
Долго же выдерживал русский соболь лихорадочную гонку за его мехом. Но всему есть предел. Промысел тогда неизбывен, когда ведется с умом, расчетом и радением о воспроизводстве и приумножении. На такую основу пушное дело ставилось государством уже советским, в 30—40-е годы.
Ликует и красуется брачной резвостью дикая вековечная жизнь. Царствует в лесу великий инстинкт продолжения рода. Круглов примечает по соболиным сбежкам, где зверьки гонялись друг за другом, где барахтались и дрались. По всем приметам, особенно по характерным запахам, гон у соболей проходит в конце зимы — начале весны. И Владимир Емельянович, как и целые поколения промысловиков до него, был в этом твердо уверен, правда, смущало то обстоятельство, что слишком уж быстро, скоротечно происходит появление потомства — уже в апреле… Что-то в этом было таинственное, непонятное. Долго соболь хранил тайну своего размножения…
А вопрос этот был не праздным. Соболиная драма, назревшая в первой четверти нашего столетия, заставляла искать пути воспроизводства зверька в искусственных условиях. Знаний было маловато. Наслышаны были о том, как охотники подкладывали соболят, найденных в тайге, к котятам, и кошка выкармливала диких питомцев. Пытались и разводить, однако такое примитивное, «избяное» соболеводство скоро угасало. Не прибавляли оптимизма и наблюдения за соболиными парами в неволе — приплод был редкостью. Часть специалистов воспринимало неудачи как окончательный ответ: искусственному разведению не подлежит. Из-за бесплодного топтания на месте в 1926 году был ликвидирован питомник Севзапгосторга, откуда соболей передали в Московский зоопарк и на биостанцию юных техников.
Как раз в зоопарке за изучение соболей взялся крупный советский биолог профессор Петр Александрович Мантейфель. Именно ему предстояло через два года оповестить ученый мир на манер андерсеновского мальчика о том, что король пушных зверей на основе голых, а потому неоспоримых фактов живет совсем по другому календарю, нежели предполагали это ранее. Профессор заявил: зимне-весенний гон у соболей — ложный.
Истина открылась не сразу. После ранневесенних игрищ вновь заметили любовное вожделение у зверьков в июне-июле. Именно в эти месяцы уральская соболюшка по кличке Кривой Зуб «обвенчалась» с канским самцом Хромым, и следовало ожидать приплода. А дело к зиме: любой мало-мальски сведущий в жизни дикой природы сразу бы отверг предположение о том, будто в канун зимы могут появиться детеныши. Природа не терпит абсурда: соболятам попросту не успеть к холодам «одеться» в меховые шубки, а значит, нечего надеяться и на выживание.
Однако Кривой Зуб и не спешила с обнародованием помета. Она резво провела осень, без осложнений перезимовала и только 3 апреля 1929 года принесла наконец потомство. Впоследствии и другие соболюшки становились мамашами лишь почти через девять месяцев, именно по первому весеннему теплу.
Так вот почему раньше специалистов и охотников сбивал с толку ложный гон!.. Даже заподозрить не могли они, что беременность у соболих может быть столь продолжительной! А по такому циклу и существовал соболиный род век за веком, не изменяя генетическим часам.
Чем же приобретенные знания о размножении соболя могли помочь самому зверю? Заменить промысел с его неизбежной стихийностью на искусственное разведение, плановое и регулируемое? Рассчитывали и на это. Уже в 1932 году стали получать массовый приплод на промышленной ферме при Пушкинском зверосовхозе. Исследования биологии соболя несомненно помогли постановке клеточного соболеводства. Однако такого размаха, как с норками, например, или с чернобурыми лисицами, оно не получило. С годами заметили, что приплод в неволе у соболя значительно ниже по количеству, нежели в условиях тайги. К тому же качество меха зависит от многих факторов, в том числе и от рациона. Напасись-ка одних только кедровых шишек для соболефермы!
Очаги же обитания пушного зверька катастрофически сокращались. В 1934 году в Приамурье было заготовлено всего 2276 шкурок соболя. Все шло к тому, что через десяток-другой лет монопольный российский промысел отойдет в область предания и вызовет лишь запоздалый ностальгический упрек потомков по поводу экологического безрассудства предков.
Что можно было предпринять для спасения соболя? Только пойти на крайние меры. И к ним пришлось прибегнуть, В 1935 году был объявлен всесоюзный запрет охоты на соболя. Сроком на пять лет.
Признаться, довольно странное чувство испытал Круглов, когда впервые узнал от старых охотников, что до войны на соболиный промысел налагался строжайший запрет. Человеку иной раз неловко слышать задним числом о таком событии, которое так или иначе могло повлиять на его судьбу, изменить русло его жизни. Ведь случись с соболем непоправимое, захирел бы и сам промысел, и вряд ли бы когда Владимир Емельянович оказался в дальневосточной тайге, и профессиональный выбор его сына не был бы связан ни с лесом, ни с охотой. Вот ведь куда клубочек катится… И хотя государство, вводя тот пятилетний запрет, не только являло всему миру гуманистический характер общественного отношения к природе, но и мудро пеклось о будущих валютных пополнениях казны — в войну мы расплачивались пушниной с союзниками; вышла на поверку и еще одна выгода: сберегли ремесло промысловика, которое сейчас весомо и престижно.
Первый опыт выпуска соболей в новые районы был проведен еще в 1901 году на острове Карагинский близ Камчатки. С десяток зверьков в первую зиму пришлось подкармливать юколой — сушеной красной рыбой. Затем новоселы освоились, и через несколько лет соболя здесь уже понемногу промышляли. Удачным было расселение и на Шантарских островах, что в Охотском море. Только в охотничьих угодьях Приамурья было выпущено свыше двух тысяч соболей, в основном якутского и баргузинского кряжей. Более светлых амурских соболей рассчитывали таким образом облагородить подпуском темных, и это удалось. Был организован Верхнебуреинский соболиный племенной рассадник, где за десять лет отловили свыше семи тысяч зверьков. Меры по реакклиматизации соболя дали большие результаты. К шестидесятым годам удалось восстановить популяции на Алтае, в прибайкальских нагорьях, в Кузнецком Алатау. В других районах, в том числе и в Приамурье, без особого ущерба расширили промысел, который теперь строго лицензионный. Государство лимитирует добычу, оставаясь в мире монополистом собольей пушнины, треть которой добывают охотники Дальнего Востока.
Пушная страда не каждую зиму бывает удачной. Ведь что такое, если разобраться, промысловый фарт — понятие вполне рабочее у охотников? В просторечии смысл словечка «подфартило» несколько иронический: вот, дескать, повезло ненароком, выпала удача наугад. Что ж, случается и такое. Но в основном удача, фарт этот самый, зависит от навыков, от умения разбираться в таежной обстановке и приноравливаться к ней. Любой соболятник знает, что если осень выдалась урожайной на кедровый орех и ягоды, то сытого зверька приманивать будет непросто. Разве что «проквашенный» рябчик — соболиный деликатес— заставит его обследовать капкан с лакомством. Немалого терпения стоит обнаружить соболиные сбежки и тропы. Не раз надо «убить ноги», чтобы обойти весь участок в поисках зверя. Ичиги, которые давно признаны таежным людом лучше всяких сапог или валенок, Круглов смазывает медвежьим жиром, чтобы некорыстная с виду обувка и мягонькой при ходьбе была, и сырость отталкивала. И хотя вроде вынужден больше на лыжах передвигаться, а все равно к весне снашиваются ичиги. Вот и сейчас, перед выездом из тайги, задник прохудился, хоть садись подшивать. Да уж как-нибудь до дома бы добраться…
По возвращении домой долгого роздыха не жди. У охотника, как у крестьянина: упустишь день в страду — потеряешь год. Неделя уйдет на обработку пушнины, на сдачу ее да на расчеты. Отнеся на хранение ружья и карабины, берутся промысловики за другие орудия — топоры да пилы: вывозят из леса дрова для населения окрестных сел. Потом, ближе к маю, начинают заготавливать березовый сок. По капельке, по струечке набирается до десятка тонн, только успевай на консервный завод в райцентр, в Переяславку доставлять, иначе прокиснет продукция… К лету вызеленят молодой травой леса и поляны — снова страдовать. Дугообразные побеги папоротника-орляка рвут под корешок, вяжут в пучки и солят изрядно в многоведерных бочках. Потом отправляют на экспорт в Японию, и по этой статье принося государству выгоду. Следом за папоротником начинает проситься в корзины всякая ягода: сначала голубика, а там и смородина, жимолость, брусника… Так и вершится в таежном хозяйстве круговорот дел.
…Все необходимое загодя собрано, упаковано. Оставил на полке пачку чая, сахар, соль, мешочек с сухарями. Кто его знает, вдруг каким лешим заведет сюда заблудшего, терпящего бедствие. По неписаному старинному уставу думай, охотник, не только о себе, но и о тех путниках, которым, возможно, ржаной сухарь станет спасительной пайкой, а огонь в печке обогреет и обнадежит. Спички Круглов положил на подоконник.
Лишь через двое суток пробилась к зимовью машина. Круглов поил гостей чаем с лимонником, разогревал похлебку.
— Эх, догадалась бы Евдокия завтра баньку истопить,— возмечтал он.— К завтрему-то наверняка доберемся.— А ты зря торопишься, Владимир Емельянович,— прищурился охотовед.— Тут ,тебе еще работенка приготовлена. Хотя можешь отказаться, никто не неволит.
— Не темни,— посерьезнел Круглов.— Если какого начальника сопровождать — под пистолетом не пойду. Сами ему кабанов загоняйте.
Охотовед приятельски подмигнул водителю:
— Одичал он, однако, в своей берлоге… С начальниками мы как-нибудь сами управимся, это верно. А вот с тиграми только ты можешь…— Он опорожнил кружку и пристукнул ею по столу.— В зоокомбинат пришла разнарядка на отлов двух тигров. Так что двинем сейчас к Николаю Ермакову, решено на его участке сбор трубить. Тигры там есть. А без тебя, сам понимаешь, толку не будет.
Круглов теребил в задумчивости сигарету.
— Что-то не заметно радости, Владимир Емельянович,— встрял водитель.— Я вон шепнул Матаю про тигров, так он от удовольствия чуть в кузов не запрыгнул, хоть сейчас готов брать…
— Не понял ты, это он домой торопится,— ответил Круглов.— Матай и тот понимает, что без добрых собак тигра не возьмешь. Ладно, давайте похлебку есть. Чаем сыт не будешь.
А самому кусок в горло не шел. На простор хотелось. Домой, к людям…
Круглов трясся всю дорогу в кузове, придерживая Матая за шею и раздумывая о неожиданном предприятии, из-за которого придется задержаться в тайге. Надо было все же подлатать обувку — как теперь в дырявой по снегам за тиграми лазить?
На его отдаленном участке обитало два тигра. Один, правда, властвовал в самом дремучем углу, куда Круглов редко наведывался. Зато другой то и дело устраивал демонстративные обходы, словно призван был регулярно напоминать охотнику о том, кто в тайге самодержавный владетель.
В тот ноябрьский денек Круглов проложил по путику лыжню километров с восемь, уже в ранних сумерках повернул назад, к избушке. Шальной в честь первого снега, Матай убежал вперед, и его след по свежей пороше превращал ее в причудливую дорожку-домино. Вдруг пес круто повернулся, виновато увел взгляд и дальше предпочитал двигаться рядом. А кто в тайге может смутить опытную лайку?.. Круглов машинально отвел предохранитель карабина. Снег под лыжами теперь скрипел устрашающе хрустко.
Так и есть: вот они, кошачьи подушечки лап, только увеличенные раз в десять — пятнадцать. Оказалось, километра три шел за ними следом тигр, и, как это любит всякая кошка по первому снегу, валялся, терся шкурой, принимал, так сказать, снежные ванны, чтобы по природной своей чистоплотности очистить шерсть — вон, даже рыжие ворсинки среди оброненной хвои видны… Справил, негодник, прямо на лыжне свои нужды, и по характерной «веревке» Круглов мог ознакомиться, что кормился полосатый кабанятиной, не особенно стараясь отделять мясо от щетины. Заявив о своем здравии, зверь скакнул в пихтовник и удалился в сторону ключа,
— Что, Матай, душа в пятки ушла? — подтрунил Круглов, когда добрались до избушки,— Придется в сопровождении матраца промышлять, мать его за ногу!
Кто первым из охотников нарек тигров «матрацами» — о том таежный фольклор умалчивает; но обыгранная столь иронически полосатость зверя пришлась к слову, и прозвище стало довольно распространенным. Старики же его по-прежнему величают «тигра». Как бы, впрочем, ни называли, как бы от вполне простительной робости ни старались приземлить образ властелина низким бытовым сравнением,— само его восприятие не становится обыденнее или привычнее. Тигр есть тигр, и ничего тут не прибавишь, не убавишь. И хорошо еще, что есть сам тигр, а не только досужая молва о нем…
История этого зверя драматична не менее соболиной. Однако драматизм здесь иного рода — не односторонний, а обоюдный, когда и полосатому доставалось от человека, но и человеку приходилось страдать нешуточно. Из семейства кошачьих, из рода пантер, тигр всех сильнее и превосходит даже льва, пусть и не самозванно, но возведенного на царский престол зверей. В своем развитии, как вид, тигр совершенен и уникален, а его природное любопытство порой столь обезоруживающе, особенно в желании поиграть, что впору подумать: чего опасаться, кошка и кошка… Да только клыки торчат, и коготки смертельно остры…
Кроме амурского тигра, зоологи выделяют еще шесть подвидов, из которых наиболее известен и распространен индийский, он же бенгальский, или «королевский». На территории нашей страны, в Средней Азии, обитал еще туранский тигр, однако вот уже почти двадцать лет его особи не встречаются, осталось (как бы в назидание) лишь название заповедника — Тигровая балка… И что самое печальное, зоопарки обзавестись туранскими тиграми не успели. Так бы еще можно было восстановить популяцию, начав с размножения в искусственной среде, а потом расселив по ареалу.
И амурский тигр мог бы исчезнуть из живой природы, да вовремя спохватились, введя в 1947 году запрет на охоту. К тому времени, как считают, на Дальнем Востоке оставалось от силы 30 особей, и о былой агрессивности зверя впору было бы забыть, но память старожилов держала в себе тревожные эпизоды прошлого.
Жуткий, какой-то утробно-рокочущий рык зверя повергает в смятение смельчаков, парализует малодушных. Тигр внушает не просто страх, а ощущение роковой безвыходности, трагического отчаяния. А как сопротивляться року? Недаром во времена глубокой древности индийцы обожествляли тигра, изображения его грозного лика часто встречаются в храмах.. Да и вообще, в отношении индийцев к этому зверю прослеживается явно мистическая покорность, религиозное непротивление судьбе, когда ей угодно сводить человека с глазу на глаз с хищником. Культом почитания окружали тигра и амурские аборигены — удэгейцы, нанайцы, орочи. Считалось святотатством покуситься на царственного амбу. И хотя верный спутник В. К. Арсеньева Дерсу Узала был неплохо вооружен,— этого зверя он обходил стороной. Стоит напомнить арсеньевское описание встречи Дерсу с тигром.
«— Хорошо, хорошо, амба! Не надо сердиться, не надо!.. Это твое место. Наша это не знал. Наша сейчас другое место ходи. В тайге места много. Сердиться не надо!..».
Однако со временем Дерсу и подобные ему становились исключением. Все более вооружаясь, человек стал преследовать тигров: их стреляли, травили ядами, ловили в петли и капканами. Зачастую такое враждебное отношение было продиктовано чувством мести: жертвы с одной стороны множили жертвы в стане хищника. Но как тут рассудить — кто более повинен в агрессии? Под натиском цивилизации в Индии, например, становилось меньше лесов, сокращалось поголовье копытных, и тигры стали все чаще наведываться в места обитания человека — давили сначала скот, потом покушались на мирных людей. В 1862 году тигр-людоед прервал строительство железной дороги Бомбей — Аллахабад, лишив жизни более ста рабочих, прежде чем был застрелен.
До сих пор жертв в индийских штатах много. В Западной Бенгалии, например, в 1968—1972 годах от тигров погибло 150 человек. Хищники терроризируют жителей селений даже днем. Но и охотники в долгу не остаются. В прошлом столетии в Индии уничтожено более 100 тысяч голов. Однако в данном случае статистика мало о чем говорит. Недаром такие опытные охотники на бенгальских тигров, как Д. Корбетт, К. Сингх, К. Андерсон, отстрелявшие до тысячи и более особей, не ограничиваясь трофеями, постарались в своих книгах разобраться во взаимосуществовании зверя и человека. И для современной Индии проблема тигра остроактуальна.
Амурский, или уссурийский, тигр по своей природе иного склада, нежели его южный сородич. Его даже считают более уравновешенным и менее кровожадным. Как бы то ни было, но бурное освоение Дальнего Востока, начиная с середины XIX века, отмечено отнюдь не идиллическими отношениями с таежной кошкой. Еще Н. М. Пржевальский, путешествуя по краю в 1867—1869 годах, обратил внимание на множество безобразий тигров, творимых ими в казачьих станицах. Жертвами становились не только собаки, лошади и коровы, ко и люди. В 1882 году на окраинах Владивостока свирепствовал тигр-людоед. В голодные годы тигр мог броситься на лошадь под всадником или на конягу, запряженную в плуг. Преследуя собак, зверь забирался в жилища, проникал в конюшни, в хлев. Урон был ощутимый, к тому же русские переселенцы впервые сталкивались с экзотическим и практически неукротимым хищником: из уст в уста передавались ужасные страсти о нем, боязнь «супостата» попросту становилась помехой для нормального обитания. Так что мирволить тигру не было причин, а русского мужика, будь он казачьего звания или старовер, не заподозришь в непротивленческой кротости и смирении На тигра ополчились.
В конце прошлого века на юге Дальнего Востока отстреливали до 120—150 тигров в год. И не только ради безопасности. Дорого давали за нарядную шкуру зверя, цена которой в наши дни в Европе подскочила до 1200 фунтов стерлингов. Кстати, с 1969 года экспорт тигриных шкур запрещен по всему миру, отчего спрос на них у всякого рода богачей лишь только возрос.
В начале века в дело употреблялись все части тигриной туши. Восточная медицина знает сотни рецептов приготовления лекарств и снадобий из тигрятины. До сих пор живо поверье, будто бы тигриный ус в качестве талисмана способен придавать мужчине силу и обеспечивает ему чуть ли не повальную благосклонность всех женщин. Смех смехом, но у обнаруженных в тайге тигриных трупов, воровато брошенных браконьерами, как правило, срезаны под корень вибриссы — те самые усы…
Среди купцов и прочих коммерсантов дореволюционного Дальнего Востока тигр пользовался не меньшим спросом, чем соболь. По свидетельству тех лет, китайские торговцы-манзы дорожили костями тигра, «ценя их не менее 30 рублей за пуд; равно ценится и желчь этого зверя, употребляемая как лекарство. Все эти продукты идут в Пекин, где желчь покупается фармацевтами, а кости поступают в ведение военного министерства; там их высушивают, растирают в мелкий порошок и во время войны раздают в несколько приемов солдатам, которые, по народному поверью, проглотят его с чаем или рисом, и это магическое средство возбудит в них тигриную храбрость».
Неизвестно, насколько истертые в порошок тигры подняли боеспособность армии, однако самому тигриному воинству в те времена был нанесен сокрушительный урон.
Но за сорок лет запрета обстановка в таежном краю изменилась настолько, что теперь однозначно не оценишь сложившийся биоценоз, то есть совокупность всех природных факторов, влияющих на обитание зверя. Можно порадоваться: дальневосточная популяция тигра выросла до 200 или чуть более особей, угроза исчезновения амурского тигра отведена. Но со всей остротой возник, в свою очередь, другой вопрос: что делать с тигром? Мобильная лесозаготовительная техника забирается в самые труднодоступные районы тайги. Значительно поубавилось кабанов— так что пришлось ввести запрет охоты на них. Да и рост самого тигриного поголовья повлиял на конкуренцию в добыче пропитания. Как сохранить зыбкий экологический баланс, когда численность зверя растет, а среда обитания сокращается?
К середине 80-х годов волна «тигровых» полемических публикаций прокатилась по газетам, в дискуссиях сошлись ученые и охотоведы. Учитывая горький опыт прошлого, с выводами приходится осторожничать. Надо сначала понять, каков он, нынешний властелин тайги, что его гнетет более всего: голод ли, дискомфорт ли обитания или возросшая конкуренция? Скорее всего, и то, и другое, и третье. Факт остается фактом: тигр вновь вынужден войти в соприкосновение с человеком, и всяческих подтверждений тому немало.
В удэгейском селе Гвасюги тигр «оккупировал» сарай, и еле-еле выпроводили зверя оттуда восвояси. В приморском селе Алексее-Никольское тигры провели ночлег на сеновале. Но выход зверя из тайги не ограничился бескровными «забавами». В Вяземском районе ощутимый урон понесла Котиковская конеферма. Не досчитались жеребенка, а племенная кобыла Гайта едва увернулась от хищника, не избежав все же раны на холке и на ноге… Тогдашний директор Котиковского совхоза Б. Ежеля, человек азартного нрава, носящий разлетистые кавалеристские усы не для форса, а чтобы по-буденовски подчеркнуть свою любовь к лошадям, обратился за разрешением ликвидировать тигра. Уж если зверь повадился к табуну, то кнутом его теперь не отгонишь и пальбой в воздух не отпугнешь. Решение об изъятии хищника, занесенного в Красную книгу, может принять только Главохота РСФСР. Наконец дали- «добро» на устранение «скотника», и Ежеля, взяв отпуск, ринулся сводить счеты с полосатым. В качестве приманки привязывал к кусту дворнягу, но стоило на полчаса отлучиться из засады, чтобы попить чайку у табунщика в палатке, как собаки и след простывал… Такая наглость вовсе вывела из себя темпераментного Ежелю. И когда представился момент прицельно выстрелить, директор не промахнулся… Шкуру тигра, как и предписывалось Главохотой, отправили в Зоологический музей МГУ.
Астрологи и толкователи восточных календарей поименовали год 1986-й годом Тигра. И хотя к различным прорицаниям наш век относится со снисхождением,— приходится все же подивиться тому, сколь верно отвечало поведение тигриного племени предугаданному мудрецами звериному символу-86. Как нарочно, тигры норовили почаще напоминать о себе человеку. Это был год их недоброй активности.
Началось с тигрят. Охотник Ю. Сачко забрел на брошенный лесопункт Спаотак, где еще сохранилось несколько строений. Недавно выпавший снег был в тигриных следах, но небольших. Вскоре угрожающим рычанием дали знать о себе и тигрята. Они спрятались под ветхим крыльцом. Вся троица — сеголетки, от силы годовалого возраста. Значит, поблизости должна находиться и мамаша, и, хотя следов ее не видно, лучше не искушать судьбу…
Через несколько дней Сачко вновь наведался на лесопункт. Тигрята оставались на месте, следов тигрицы и близко не было. Это уже происшествие… Мать ни в коем случае не могла бросить малышей. Что же могло случиться? Или ее прикончил ради собственной безопасности какой-нибудь браконьер, или она вступила в бой с медведем-шатуном и пала жертвой. Что бы там ни произошло — тигрят надо спасать, тайга им уже не дом: без материнской ласки и опеки даже двухлетки, случается, не способны прокормиться и постоять за себя. А тут вовсе котята…
Сачко поведал о своей находке старшему охотоведу Вяземского района А. Пятову. Тигрят пришлось связывать, потому что, несмотря на малый возраст, огрызались они, как заправские хищники, и когтями могли запросто пропороть толстый войлок валенка, а с ним — и ногу. Анатолий Григорьевич поместил троицу в своем сарае на подворье. И хотя о поимке тигрят сразу же сообщили в Хабаровск, в Дальневосточный зоокомбинат, который ведает реализацией всякой живности, забирать малышей у охотоведа не спешили: ни у комбината, ни в Главохоте не было ни одного официального заказа на тигров.
Выручила, как говорится, широкая огласка. В центральных газетах промелькнуло сообщение о тигрятах, и тут же в зоокомбинат повалили телеграммы, а потом и письма с предложениями об устройстве бедолаг. Проявил интерес известный дрессировщик Вальтер Запашный. Коллектив работников мясокомбината из Петропавловска-Камчатского обратился с просьбой отдать для вивария осиротевших котят: «Готовы усыновить»,— сказано в письме. А руководители Ереванского зоопарка сразу перешли на деловой диалог о стоимости, вакцинации, транспортировке и в конце концов приобрели тигрят за довольно внушительную сумму. Но на этом, сравнительно благополучном финале тигриная эпопея 1986 года не завершилась.
В Нанайском районе обнаружили двухгодовалого самца, так же оставшегося без матери. Опять же в Вяземском районе долго возле селений бродили три взрослых тигра. И, наконец, эпизод трагический: в Ульчском районе убит тигром один из обходчиков нефтепровода Оха — Комсомольск-на-Амуре. Уму непостижимо, что заставило хищника прийти в столь северный район, где отродясь не встречали полосатых… Впрочем, в далеком прошлом тигр забредал даже в Якутию, в окрестности Алдана. На этот раз ульчский возмутитель спокойствия подтвердил старую истину: чаще всего на человека нападает раненый зверь. Когда после отстрела тигра осмотрели, то в его передней лапе обнаружили давнишнюю свинцовую пулю — жакан. Видимо, подранок, мучимый болью в лапе, шел уже без разбору — на север так на север… Такой обозленный зверь опасен чрезвычайно.
В краевом управлении охотничье-промыслового хозяйства готовы были уже и вертолет арендовать, хотя бы устрашением сверху прогнать подальше в лес тех трех тигров, что плутали между сел Вяземского района. Вновь пострадала Котиковская конеферма: четырех жеребят не досчитались за какой-то месяц. Обстановка накалилась до того, что «вяземские тигры» стали фигурировать в ежедневных сводках управления внутренних дел края. Лишь в начале марта, когда на полях заработала различная техника, тигры ретировались в лес.
В общем, прибавил вопросов год Тигра по азиатскому древнему календарю…
Но Круглов пока восседал на своих узлах в кузове грузовика и при тряске поправлял шапку. Пребывая безвылазно в тайге, он и не знал, что наступил год Тигра.
Шумного восторга в честь его прибытия не было. Не тот народ промысловики, чтобы впадать в сентиментальность. Живой, невредимый — и слава богу. Вот ложка, а вот миска, для всех общая… Будто братина, правда, не с пивом, как в старину на Руси, не с медами… Но и супец из изюбрятины тоже хорош. Собрались у Николая Ермакова уже и Иван Фиськов, и Анатолий Ищенко — вместе с Кругловым теперь, считай, бригада. Подъехал и директор зоокомбината Иван Иванович Прозоров. Еще раз, персонально для Круглова, рассказал Прозоров, что пришел из Москвы срочный заказ на отлов двух тигров, а скоро снегам таять — надо спешить.
— Без путёвых собак осрамимся на всю округу,— напомнил Круглов.
— Не волнуйся, Владимир Емельянович. Я уже распорядился твою Куклу сюда доставить — завтра привезут. Матай при тебе. И будет еще Малыш для подстраховки. Хватит, наверное?
— Выпросить бы в Полетном Мальчика — то псина! — сказал Круглов.— Хозяин у него прижимист, побоится на тигров пустить…
— Деньги заплатим,— успокоил Прозоров.— Давай пока с этими попробуем, потом видно будет.
Как ни притомился Круглов за сезон, пребывая в своем таежном, чуть ли не монашьем скиту, а встреча с товарищами и особенно азарт предстоящей грозной забавы взбодрили его: тут же взялся ремонтировать ичиги, по праву бригадира проверил, что за веревки приготовили. Несколько лет не выпадало Владимиру Емельяновичу сойтись с тигром в единоборстве. Пора тряхнуть стариной… Рисковая это потеха и для удалых смельчаков! Но что в любой охоте главное? Исключить случайный риск. Значит, надо дождаться, пока привезут Куклу — его старую верную соратницу, мать Матая. А сам Матай? Сможет ли он при отлове поддержать Куклу, не сробеет ли перед полосатым богдыханом?
Тигров, как и прочих хищных зверей, отлавливали еще в древности, где — для устрашения подневольных, где — для смертельных забав. По прихоти римских императоров устраивались принародные поединки гладиаторов со львами, тиграми — зрелище, как нынче выражаются, не для слабонервных; но у кровавых эпох свои представления о ценностях жизни… Чем только не осквернена история взаимоотношений рода человеческого и рода звериного, иной раз засомневаешься: в ком же все-таки было больше изощренного зверства и кровожадности?.. Но то — далекое былое. В конце концов разве не разумное прозрение обратило мир людской в священную веру современного краснокнижия? В Красной книге страны — тигр на своем месте.
Характерно, что артели тигроловов были, как правило, семейными: братья Худяковы, Глушак, Севрюк, Козины, Богачевы. Рискованное предприятие было весьма прибыльным. За взрослого самца платили несколько тысяч рублей золотом. И хотя в последние десятилетия отлов тигоа строго лимитирован, тем не менее, по данным С П. Кучеренко, за 55 лет поймано около 200 амурских тигров, которые отправлены в зоопарки и цирки страны и за рубеж. Бывает, конечно, и отход из числа пойманных. Ловят в основном молодых особей. А тигр и без того зверь ранимый и чувствительный ко всякого рода стрессам… Вроде бы всем хищникам хищник,— но чего стоит забота тигрицы о малышах, когда она не позволяет им есть мерзлое мясо, опасаясь воспаления легких. Что ж говорить о состоянии тигра, когда его загоняют собаками, связывают, перевозят, перегоняют из клетки в клетку, вводят вакцину… Не всякий выдерживает такие психические нагрузки — иные гибнут.
Но вот вопрос, которым в свое время частенько задавался Круглов. Тигры прекрасно размножаются в неволе. Согласно Международной племенной книге тигров, всего в зоопарках мира содержится свыше тысячи особей амурского подвида, в год рождается больше сотни тигрят. Одна только обитательница зоологического сада в городе Редууд-Сити (США) враз принесла восемь тигрят; в Дублинском зоопарке тигрица разрешилась семью детенышами. Хотя более привычен счет, которым оперировал в 1985 году дрессировщик Госцирка Н. Павленко: три его подопечные принесли восемь тигрят. Такова в общем-то средняя рождаемость у тигров и на воле — 2—3 котенка. Другое дело, в условиях тайги тигрица отдается воспитанию потомства на три года и более, пока не поднатаскает молодняк для самостоятельной охоты, отказывая себе в это время в удовольствии снова быть «невестой». В неволе же нужды в таком воздержании нет. Так зачем, спрашивается, еще отлавливать диких, когда прирученных вполне хватает?
Зоологи недаром признают за тигром особую экологическую пластичность. Благодаря ей новые поколения зоопарковых и цирковых тигров довольно заметно одомашниваются. Но для поддержания в некоторой чистоте генетического потенциала необходимы «дикари». В них буйствует горячая кровь предков, у них не смещены инстинкты абсолютного зверя, не знавшего в детстве молочной бутылочки с соской, и такая кошечка долго еще не позволит почесать у себя за ухом. Так что, попадая безымянными из Красной книги в строго бонитированный племенной и именной реестр, амурские красавцы служат продолжению своего рода, пусть и в искусственной среде.
К отлову Круглов-младший приохотился вместе с братьями — образовалась семейная артель. А наставником у них состоял Аверьян Васильевич Черепанов, староверской закваски дед — борода лопатой, сила и отвага богатырские, недаром на своем веку отловил старик тридцать тигров. На свои первые отловы Кругловы ходили под началом Черепанова, потом он подарил им нарты и благословил на удачу и согласие. А теперь вот уже и сам Владимир Емельянович — за старшого и, коли возьмут они этих двух тигров, что заказом занаряжены, то будут они на кругловском счету двадцать первым и двадцать вторым… Внушительно для наших дней. Только что толку считать пока не пойманных,— так и сглазить можно… Тигр, хоть и молодой, все же не плутовской породы кот. Его на «кис-кис» не подманишь.
…Расположились на ночлег кто на нарах, кто на полу. Ермаков задул лампу и предупредил:
— Кому жарко покажется, дверь приоткройте… Давайте, мужики, рассказывайте о чем-нибудь интересном. За зиму намолчались. Вот я- вам выскажу, что про тигру думаю. С виду вроде и сообразительный, и благородный зверь, а если приглядеться — кто он таков? Дурень,— истину вам говорю! Нахожу я как-то гайно, рядом — давленина, тигра свинью загрызла. Ну, дело житейское, мы тоже по тайге не на одной вермишели ходим… Ладно. Поела она, значит, свинью — так и ступай с богом… Нет же, стервь, давай еще по гайну кататься, а в нем порося махонькие, сосунки еще. Всех ведь передавила — зачем, для какой надобности?! Выросли бы поросятки, кабанами стали,— тогда и дави, жри, сколько влезет… Так нет, свою же кормовую, можно сказать, базу подрывает. Это как, умно? Не усматриваю я здесь ничего умного…
— Много ты захотел,— усмехнулся в темноту Прозоров,— Если свинья погибла, то и поросятам уже не выжить… Что ни говори, а разумного в тигре побольше, чем у других. Вот суди: однажды тигрица устроила в одной деревушке переполох. Открыла дверь в избу и легла под порогом. Хозяйка давай через окно помощь скликать — ну, вытащили ее через окно. Ждали-пождали, зверя как-то надо прогонять. Давай тигрицу прогонять-тревожить, а та особо и не сопротивляется… К себе подпускает!.. Вблизи-то глянули, а у нее на шее мертво так затянулась петля из стального тросика, уже и шкуру рассекло, и кровь течет… Это, значит, она специально, бедолага, за помощью к людям пришла, не погнушалась честь уронить… Петлю кое-как сняли, а она уже без сил, да и, видать, заражение крови началось. Словом, околела. Вот такие дела… Разум в каждом звере есть. И организация у них своя, строгая. Так что не взыщи…
Круглов оперся на локоть, поправил свою суконную куртку, что под головой была.
— Ты вот говоришь, Николай… Не знаю, ум ли там, рассудок или еще чего, но только поражаюсь я тому, как они свою территорию обживают. Живет у меня рядом с избушкой один «матрац»: он за мной, я за ним — присматриваем друг за другом… Так знаете, где я следы его когтей обнаруживаю? На стволах, метра этак два от земли. Это он царапается, межу отмечает, а заодно свой размер демонстрирует, чтобы другие считались — кумекали чтобы, стоит ли с ним, гигантом, связываться… Мудро? Дальше пойдем. Какого рожна он бородой о пеньки и валежины трется — зачесалось, что ль? Не-ет. То у него какие-то железы пахучий пот выделяют, он тоже метку оставляет. Мало ли, тигрица принюхается, узнает, что самец затосковал без ласки, или какой тигренок обмозгует это дело и тоже начнет бородой тереться — вот тебе опыт и ученье. И что ни возьми в их поведении, все для чего-то приспособлено, все с каким-то смыслом.
— Вот завтра пойдем и спросим, с каким они смыслом трутся,— сквозь зевок сказал Фиськов.
— Завтра мы черта лысого поймаем,— ответил Круглов.— Так они нас и ждут в условленном месте…
— Кстати, было тут недавно обсуждение,— уже сонно проговорил Прозоров и прокашлялся,— насчет того, надо ли тигров ловить по-прежнему, дедовским способом, с собаками да рогатинами…
— И что взамен предлагают? Снотворные пилюли?
— Не пилюли, но усыплять предлагают. Стреляешь в него ампулой, и через пять минут он дрыхнет мертвецки — бери и неси куда хочешь. .
— Ну, это уж загнули!
— Так ведь в Африке,— оживился Иван Иванович,— таким способом давно львов усыпляют. Слушайте, что я в ответ… у нас, говорю, не Африка, открытого пространства мало, и прежде чем до тигра долететь, эта ампула должна десять веток и пять сучков пересчитать. Впрыск уже преждевременный… Это первое. А второе — то, что без собак на близкое расстояние, то есть на выстрел, не подойдешь — не подпустит. Значит, загонять надо с собаками. А что собаки с уснувшим тигром сделают — не вам рассказывать…
— Одни клочья останутся, пока подбежишь,— хохотнул Ермаков.— Отомстят за всех своих съеденных родственников!
— Он же самолюбивый, гордый,— вставил Ищенко,— не перенесет позора, если его спящего возьмут…
Утром на Прозоровской машине привезли Куклу, и хотя по-весеннему игривые псы тут же попытались взять ее в ознакомительную собачью круговерть, лайка первым делом бросилась к Круглову, оперлась лапами о его грудь и попыталась лизнуть столь долго отсутствующего хозяина.
— Ну, как там, дома? — теребил Круглов ей загривок.— Все в целости?.. Видишь, и про тебя не забыли… Покажешь этим чертям, как тигру брать. Ты же умница у меня… Ну, всё-всё. Иди…
Два дня не везло. Километров по тридцать в день на лыжах протопали сначала по ключу Массивный, потом — по Красноярскому и уж вовсе крюк дали — Мало-Красноярский ключ обследовали. Не было тигров. Если и попадались следы, то давнишние. Кукла, истомившаяся за зиму без охоты, старалась наверстать усердием и виновато поглядывала в глаза Круглову — будто по ее оплошности никак не могли обрезать свежий след.
К вечеру второго дня добрались до избушки. Разговаривать особо не хотелось: что слова, когда дело заклинило, будто патрон у плохого ружья. Избушка располагалась недалеко от лесовозной дороги, был даже слегка слышен шум двигателей. А по ту сторону от дороги — леспромхозовская лесосека: трактора-трелевщики хлысты таскают, ревут как оглашенные и смердят на весь лес соляркой. Тиграм эти машины кажутся, наверное, какими-то обезумевшими вонючими зверями, которые кормятся деревьями и никак не могут насытиться. Тигры иной раз пытаются даже померяться силой с техникой — бросались они и на капоты, запрыгивали даже в кузова идущих грузовиков… Да где там одолеешь — металл разве чувствителен?
— Знаешь что, Толя,— обратился Круглов к Ищенко.— Сходи-ка завтра в сторону лесосеки, посмотри кругом. Чем черт не шутит— вдруг они там обретаются. Под шумок забрались…
Так на следующий день определился обладатель призового пая. Испокон заведено: указавшему след — денежный дар от артели. Без лишних сборов вышли к месту обнаружения следа; собаки натягивали поводки, но тигры были далеко. Начали тропить и двигались без передышки часа три. Пот пощипывал глаза. Вот следы раздвоились: тигрица свернула в чащобу, а тигрята, видно, где-то ожидали ее. Но когда это было, ночью или утром?
Круглов с Фиськовым пошли по следу тигрицы. Вот она перешла на прыжки, невдалеке уже виднелись останки кабана. Задавив его, тигрица окружным путем сходила за тигрятами, семейство справило трапезу — только косточки от свиньи остались — и двинулось дальше.
— Давайте без привала,— скомандовал Круглов.— Они где-то близко.
Тигры — весьма посредственные бегуны, чем и спасаются зачастую изюбри. Однако размеренным ритмом, трусцой тигр может передвигаться долго и на далекие расстояния. Сейчас главное — не сбиться со следа.
Пройдя еще часа полтора, сбросили лыжи. Тигры были рядом. Собак освободили от поводков, но Кукла чего-то выжидала. Круглов кивнул ей головой и несколько раз пальнул в воздух. На собак это действует как призыв — в азарт входят псы; но главное, грохот выстрелов должен принудить тигрицу последовать древнему чувству самосохранения и искать спасения в одиночку, бросив котят.
Услышали, как мамаша недовольно рявкнула. Собаки уже скрылись из виду. Метров через двести убедились, что тигрица действительно ускакала в сторону, пальнули для верности ей вдогонку. А собаки уже злобно залаяли — значит, обложили тигренка и пытаются атаковать. Ищенко вынул из-за пазухи скат веревки и надел его на локоть. Иван с Николаем быстро вырубили по рогатине, и Круглов повел на лай собак.
Тигр, уже довольно матерый, под центнер весом, занял оборону под выворотнем, свирепо скалил зубы, и казалось, все пространство небольшой полянки вибрирует от его утробного, пронизывающего душу рычания. Увидев людей, он изрыгнул яростный короткий звук, словно кашлянул, и метнулся в сторону, откуда его осаждал Матай. В молниеносном прыжке зверь то ли поддел лайку, то ли Матай сам изловчился столь высоко подпрыгнуть, однако пес кувыркнулся в снегу и снова встал на ноги, харкая сипло и зло. Тигру не удалось прорваться сквозь собачий заслон, и он теперь присел, устрашающе подняв когтистую лапу.
Круглов отвлекающим маневром стал заходить сбоку, положил ка снег карабин и натянул поглубже шапку. Ермаков с Фиськовым наставили рогульки, а Ищенко, держа карабин под мышкой и готовый чуть что стрелять, вынул из кармана куртки тряпицу и ждал знака от бригадира.
— Давай! — ухнул Круглов, и собаки метнулись в последнем бешеном порыве на зверя. И тут все четверо охотников в считанные секунды проделали каждый свой заход, рассчитанный и точный. Рогатины вжали ошеломленного тигра в наст. Ищенко мягко, внакид бросил тряпицу, которая накрыла морду зверя и, пока он вжевывал материю под клыки, Круглов, прыгнув сзади, крепко ухватил тигра за уши, крутнул их — у тигров, как и у других зверей, уши — самое уязвимое место. От неожиданной боли зеленые глаза тигра застыли в изумлении. Собаки норовили цапнуть зверя за шкуру, но Ищенко уже отгонял их, первым заметив, что с Матаем что-то неладно. Но пока было не до него.
Тряпку тигр подмял под морду и исходил глубоким внутренним хрипом, не сулящим скорого успокоения. Как только зверь рванулся всем телом, Круглов еще крепче зажал уши. Так повторялось несколько раз.
Наконец Ищенко взял конец веревки и мотнул им прямо перед пастью пленника. Тигр моментально схватил веревку, и тут же его челюсти стянуло одной петлей, другой, третьей… От клыков себя обезопасили. Теперь предстояло стреножить хищника.
— Володя, с Матаем неладно,— сказал Ищенко.— Кровью исходит…
Круглов повернул голову и посмотрел на пса. Матай неуклюже пытался дотянуться мордой до брюха, но, видимо, от боли не мог этого сделать и крутился волчком. Серая шерсть на боку потемнела, и кровь сбегала по лапе на снег. Матай не успевал ее слизывать и поскуливал.
— Неужели пропорол? — забеспокоился Круглов.— Вот дьявол!.. Такую собаку…
Тигру тем временем перетянули лапы. Круглов, как ни торопился вязать быстрее, отпустил уши только после затяжки последнего узла. По туловищу тигра прокатилась мышечная дрожь — отчаяние и бессилие, но все еще грозное!.. Сигаретный дым вовсе донял зверя неестественностью запаха, и он шумно вздохнул.
У Матая оказался вспоротым бок. Собака уже поникла на снег и сучила лапами, словно пыталась убежать от предназначенного ей удела. Круглов потрогал мокрую от крови шерсть, и Матай взвизгнул, то ли от боли, то ли моля о сочувствии. Ищенко подал индивидуальный пакет бинта, и Круглов, размотав его на коленях, подпихнул Матаю под брюхо. По марле медленно поползло брусничным отеком, и подошедшая Кукла пыталась принюхаться к запаху крови, не ее отогнали.
— Не застудим тигру? — напомнил Ермаков.— Солнце к вечеру.
— Давайте, мужики, несите его к зимовью, а я тут побуду,— сказал Круглов.— Кукла, со мной!
— Смотри, как бы тигрица не заявилась,— предупредил Фиськов.— Может, понесешь и Матая к избе?
— Вы идите, я догоню…
И тут неожиданно для все коротко взлаял Малыш и басовито завыл, запрокинув морду.
— Да погоди отпевать!..— замахнулся на него Ермаков.— Тоже мне, отпевалыцик! Пошли!
Пленник оказался длиной более полутора метров, и, как ни пытались подхватить его понягами — что-то вроде раскладной люльки для переноски груза,— все равно туловище прогибалось, зверь изворачивался и ворчливо пыхтел. Пришлось надеть на него мешок, взвалили ношу на Фиськова — тот пошатался, крякнул и пошел. Так и менялись всю дорогу, к зимовью пришли уже , затемно.
А Круглов и думать забыл об удачном отлове. Лучше бы и не ходить на него… Он приподнял на ладони уже тяжелую голову Матая, погладил. Кровавая пена стала застывать мертвенным ободком вокруг пасти. Пес пыхал все тяжелее, с хрипотцой, и все реже скреб по снегу лапами, сил уже не хватало…
Круглов брал с собой на зиму Куклу, а потом и Матая, не только для охотничьей подмоги. Как-то теплее ч на сердце, когда рядом близкая тебе живая душа, понимавшая все с полуслова, чувствующая твое настроение, Надеялся он с Матаем пройти до конца свой долгий путик, а оно по-другому вышло… Конечно, оплошность допустил сам пес, коль подставился под тигриный удар. Кукла, сколько ни ходила на тигра, все же успевала всегда увернуться, хотя была и мята, драна… А тут на тебе — такой пес, такой красавец, и не рассчитал… Горько и жалко.
Матай испустил дух уже в сумерках, и почему-то сразу пронзительно запахло псиной. Круглов подождал, пока труп отвердеет, потом взвалил его на плечо. До зимовья добрел к ночи, прикрыл Матая брезентом и от отчаяния и злости пнул клеть, в которой находился тигр. Раздался свирепый, булькающий рев, собаки ощетинили загривки и чуть не задохнулись в яростном лае. Из избушки выскочил Ермаков, следом за ним остальные.
— Мы уж думали, тигр клеть разбил…— выдохнул Николай.— Пороть, что ли, его собрался?
— Выпорол бы скотину! — ругнулся Круглов.— Слушай, я завтра Матая где-нибудь тут, возле тебя захороню, не против?
— Вон там взгорочек есть песчаный,— показал Николай.— Лучше всего… Только разроют разные твари…
— Камнями прикрою. Хороший пес был, мужики! Эх, помянуть бы самое время…
…Второго тигра поймали только после того, как привезли из села могучего Мальчика: пришлось оплачивать его аренду, и даже задаток хозяину давать на случай, если с собакой что произойдет, порча какая. Но все обошлось. Клетки с тиграми погрузили на машину, а сами с собаками расселись в Прозоровском «уазике» и в фиськовском «газике». Долго тянулись следом за тяжелым лесовозом, потом он все же пропустил легковушки. А уж по асфальтированной новой трассе мчались вовсе с ветерком, и весеннее небо било из своего горячего калибра во все стороны, слепило и дразнило прыгающими зайчиками на стекле и на капоте.
Въезд в Бичевую начинается с того, что видишь сначала контору госпромхоза, потом его двор и базу. Возле одного из складов грелась старая, единственная в хозяйстве лошадь.
— Глянь-ка, мужики! — обрадовался Ермаков.— Машка загар принимает! Жива лошадка… И село вроде на месте. Как по-вашему, стоит село?
Сын писал из армии, что скучает по лесу, видит в снах родную Бичевую и тайгу, вспоминает Куклу и Матая. И уж раз получается так, что завершит он службу поздней осенью и на занятия в институт не успевает, то не пойти ли ему на подсоб к отцу? Будет снова в госпромхозе кругловская артель, хотя бы одну зиму… Так как,’отец, берешь в долю?
